Те, кого мы ненавидим

But I am not an evil woman So first let's have a little fun

Непрозрачное стекло под кружевами этикетки чернее ночи за порогом. Округлая бутыль с готовностью прижимается к ладони, как бедро шлюхи. Моей руке на ней хорошо и уютно. Правой руке. Левой у меня больше нет. Вырываю пробку зубами. Сплевываю на разбитую стойку. «Кровь василиска» не имеет вкуса. Просто глотаешь жидкий огонь. Мгновение обжигающей боли — и по всему телу растекается жизнетворный жар. Мешать в себе «мерцание» с крепким бухлом — идея, за которую мне стоит дать по морде. Но я уже и так получила свое. Так что гуляем. Я жива. Это нужно отметить. Немногим ранее… «Последняя капля» — сердце Нижнего города, нервно и неровно бьющееся в такт верещанию музыкальных автоматов и пульсации флуовывесок. Разгоняющее по венам Зауна кровь амбиций, надежд и желаний. Все мы знаем, какого цвета эта кровь. Она мерцает пурпуром. Шахты и многоярусные улицы Зауна — вывернутые наизнанку отражения башен и шпилей Пилтовера. Ваш дом — поднебесье, а мы зарываемся все ближе к преисподней. Вы пытаетесь дотянуться до солнца — мы кутаемся в ядовитый смог Серого неба. Вы поставили себе на службу скорость света, а мы создаем чудовищ из черноты человеческих душ. Пороки, которые вы скрываете за позолотой фасадов и красивых слов, мы выставляем напоказ. Вами движут гордыня и жадность. Нами — жадность и зависть. И порой, будь я проклята, разница между вами и нами невелика. Сейчас в «Последней капле» просторно, прохладно и пока что в меру тихо. Я еще помню, как бар выглядел при Вандере, земля тому битым стеклом. Помню вечный шум, вонь пота и мутные рожи мужичков без денег и девиц без самоуважения, которых хозяин пускал, по ходу, из жалости. Помню путавшихся под ногами детей Вандера. Очаровательные были шпанята. Воплощение поговорки про «таких надо убивать, пока еще маленькие». В отношении сыновей это даже осуществилось в ту памятную ночь, когда с самим Вандером было покончено. В отношении обеих дочек, к сожалению, нет. А вот сам бар под новым хозяином стал куда лучше. И по выпивке, и по общей, мать ее, атмосфере. И по музыке — на место дружков Вандера, лабавших что-то непонятное, пришли безотказные автоматы с качественными грампластинками. Ну и самое главное — кого попало сюда больше не пускают. Если у вас завелись лишние шестеренки на выпивку или «мерцание», но рожей или шмотками вы не вышли — не искушайте судьбу, поищите удовольствий где-нибудь еще. «Последняя капля» — приличное заведение для приличных людей. Одна за другой карты падают на отполированную за годы поверхность стола. «Смерть» — призрак, черным дымом клубящийся над истлевшим скелетом. «Любовники» — две фигуры неопределенного пола, сливающиеся в объятьях. Похожие на причудливой формы язык пламени. И «Башня». Возносящийся над золотым городом колосс, чья вершина расколота голубой молнией. Я видела эту карту тысячи раз, но только сейчас до меня доходит, что изображено на ней не просто абстрактное пилтоверское здание, а башня Совета. А напечатана-то колода, судя по хорошей полиграфии, наверняка на северном берегу Канала. В Верхнем городе. Не суеверны пилтошки. Не суеверны. Впрочем, все это не имеет никакого значения. — Не твой день, Севика. Уж прости. Не мой, это уж точно. Под смешки партнеров фишки меняют владельца. Хочется курить. Когти механоруки, заменившей мне родную левую семь лет назад, аккуратно подхватывают потухшую сигару. Перевожу взгляд с одного посетителя на другого. Все свои. Все мои. От придурка Лазло, только что облизавшего лысину своего кореша Гарта, а теперь кидающего монетку в музыкальный автомат, до… До переступившей порог высокой женщины в красной кожаной куртке. Женщины, чьи руки по локоть закрыты странными, непропорционально массивными латными перчатками. Женщины с короткими розовыми волосами и злым прищуром внимательных глаз. В зале повисает тишина. Даже музыкальный автомат затыкается. На время, пока меняет пластинку. Момент, которого все мы тут ждем уже третий день, с того самого времени, как узнали, что старшая дочь Вандера жива. Что она вернулась в Нижний город, благоухая тюрьмой и таская за собой надзирающую. Разыскивала свою сестру, все вопросы решая с изяществом корабельного тарана. Затем, уже не таясь, возглавила рейд легавых на одну из фабрик по производству «мерцания». От всего этого разило провокацией. Кто-то наверху покопался в семейной истории Вандера и выпустил в наш славный город горящую жаждой мести дурочку. Снабдив ее и поддержкой, и оружием. Хорошим оружием. Хекстековые перчатки, как свидетельствовали выжившие на фабрике, крошили шлемы химтанков как яичную скорлупу. Все логично. Создать нам проблемы, а заодно — испытать новые игрушки, не замарав собственных ручек. Истинный Пилтовер, каким мы его знаем и ненавидим. Никто не сомневался, что рано или поздно яростная мстительница явится в «Последнюю каплю». И не для того, чтобы заказать двойной куази. Лазло переводит взгляд на то, что женщина держит в левой перчатке. И, разглядев, отшатывается. Исходящая сиреневым паром конденсированного «мерцания» голова химтанка, выпущенная из механических пальцев, отправляется в полет к стойке бара. Раскрашивает пол сияющими пурпурными брызгами. Это значит, что охранники по периметру и у входа мертвы. Все как тогда, на химфабрике. Я просто физически ощущаю общее напряжение. И страх. Фабрика — это одно. Законная цель для миротворцев, как-никак. Рейд в центр нашей территории, в «Последнюю каплю» — совсем другое. Прямо с козырей, объявление войны первым артударом. Как молния, раскалывающая башню. Жаль, что мы так не можем. Я бы посмотрела на то, как Совет гибнет в собственном зале заседаний. Секунды тянутся в ожидании звона выбиваемых стекол, слепящего света прожекторов, лая усиленных рупором команд и угроз. В сознании бьется одна мысль — как, как вообще к этому пришло? Могло это быть связано с тем, что мой босс по возвращении из Верхнего города почти не задержался у себя, а тут же вновь исчез за дверями личного лифта? Не отдал никаких распоряжений, а на мои вопросы ответил совершенно бессмысленной фразой. «Мы можем быть честны только с теми, кого ненавидим.» И вид имел растерянный. Совершенно ему не свойственный. С кем ты пытался договориться там, наверху? Что ты им предложил, чего потребовал? И какой получил ответ? Пилтошки умеют торговаться. Неужели и тебя поставили перед таким выбором, где каждый вариант — хуже других? И куда ты отправился один, без охраны? Без меня? Секунды тянутся в ожидании, пока до моего сознания не доходит очевидное. Хрена с два легавые в количестве, необходимом для штурма «Капли», перешли бы Канал незамеченными. Да мы бы знали об этом раньше, чем их сапоги отгремели по мосту. И я бы тогда сейчас не в карты резалась, а, скорее всего, уже валялась с пулей в башке парой ярусов выше. Секунды тянутся и тянутся, и я понимаю, что это не рейд. За стенами «Капли» нет ни одного миротворца. Ты пришла сюда одна, дочь Вандера. Глаза у тебя бледно-голубые, льдистые, не сулящие ничего хорошего. Совсем не такие, как у сестры. Та, как и полагается злу воплощенному, не осознает себя злом. У нее во взгляде — невинность, веселье и предвкушение праздника. Из тебя же способность чему-то радостно удивляться давно выбили. Сперва в уличных драках, потом — за решеткой. Холодный свет неоновых химсветильников позволяет различить все детали на замершем лице. Еле заметные веснушки. Шрамы на брови и на верхней губе. Дешевый пирсинг в крыле носа. Татуировку на левой скуле — твою кличку, «Вай». Никогда тебя так не назову. Есть человеческое имя, «Вайолет». Но человеческие имена — для тех, с кем разговариваешь по-человечески. Ты выросла, да. Но я вижу твой изъян. Тюрьма забрала у дочки Вандера самые важные годы, за которые происходит превращение агрессивного зверька в человека разумного. Под маской уверенной в себе, сильной и злой женщины ты так и осталась соплячкой, поверившей, что раз способна сломать челюсть любому парню — то вот он, предел мечтаний и потолок развития. Чего тебе тут надо? Немой вопрос столь явно читается на моем лице, что удостаивается столь же немого ответа. Пытаюсь читать по беззвучно шевелящимся губам, но разбираю только последнее слово. Точнее, угадываю. «…предательница.» А вот теперь все становится на свои места. — Все вон. Выдыхаю эти два слова, не задумываясь. Никого, кроме меня, происходящее не касается. Мы не закончили наш разговор в прошлый раз, дочь Вандера. Тебе очень хотелось драки, ты ее получила. Все бы кончилось тогда и там, в безымянном переулке, раскрашенном твоей кровью. Но я допустила ошибку. А ты привела за собой сучку-миротворца с большой пушкой. Понимаю, нарываться на неприятности всегда удобнее, когда сверху за тобой следят и, в случае чего, прикроют задницу. Понимаю и не осуждаю. Но сейчас будь любезна оценить мой жест и решить это с глазу на глаз. Без посторонних. Как Силко и Вандер. Как мой босс с твоим папашей. Ну что ж, приглашаю на танец! Моя правая рука и механические лапки музыкального автомата движутся почти синхронно. Загоняю в приемник на предплечье две капсулы «мерцания». Как патроны дробовика. Тоненькие железные клешни отпускают цинковую грампластинку. Игла инъектора заполняется пурпуром. Игла проигрывателя касается борозды звуковой дорожки. Узнаю с первых аккордов. «Когда все пошло не так» — подходящая мелодия. И даже обложка у пластинки соответствует, помню ее — цветастый уличный пацан вламывает легавому. Быстрая, энергичная музыка растекается огнем в моей крови. Ощущением свободного падения, потери границ. Желанием и возможностью надрать тебе задницу. Брошенный мной стул разлетается в щепки об выставленную вперед левую перчатку. Еле уворачиваюсь от ответного удара. Ух, сволочь! Резво машешь! Они, что, не весят ничего? Блок, удар, удар, блок, удар! «Мерцание» так обостряет реакцию, что движения противника кажутся медленными и предсказуемыми. Но нельзя обольщаться. Ты очень хороша. Просто я — еще лучше. Отвлеченно замечаю, что перчатки при своих чудовищных размерах хоть и не тяжелее обычных кастетов (интересно, такой невесомый сплав или хекстековые фокусы?), но тебе эта странная легкость создает и проблемы. Явно не успела еще привыкнуть. Большая часть ударов приходится вскользь. Так-то прямое попадание мне башку снесет, но я слишком шустра для тебя. То, от чего увернуться не получается, парирую механорукой. Она-то мне как родная, слушается не хуже живой. И железные костяшки — не единственный подарок, что я приготовила. Один удар все же пропускаю. Огромная ладонь впечатывается в грудь и живот. Бездна побери! Словно тараном меня отбрасывает к барной стойке, кроша об мою спину светящиеся неоном стеклянные трубки. Не обращая внимания на порезы, поднимаюсь и бросаюсь в контратаку. Выпад левой ты отводишь, но я тут же бью правой — прямо в челюсть. Отлично, сука. Отлично, чудесно танцуем! Удар, удар, блок, удар! Я становлюсь «мерцанием» в собственных венах. Музыкой, бьющей по барабанным перепонкам. Но, как только стимулятор выгорает, требуя новой дозы, а пластинка замедляет бег, я сбиваюсь. Оступаюсь. Пропускаю один удар, второй. Что-то с невероятной силой врезается мне в спину. Не сразу понимаю, что это стена. Тело скручивает спазм, боль наконец-то начинает проступать сквозь марево «мерцания». Нужно еще две капсулы. У суки хватает наглости воспользоваться передышкой, чтобы осушить чудом уцелевший на стойке стакан и запустить его в стену рядом со мной. Осколки чиркают по щеке. Инъектор с готовностью принимает капсулы, впрыскивает новую дозу «мерцания»… Ах-х-х-хорошо! …но то, что вслед за стаканом в мою сторону отправляется тяжеленный игральный стол — не галлюцинация. Выставив вперед сложенные в локтях руки, понимаю, что это меня все равно не спасет, в лучшем случае мне переломает кости… С диким скрежетом стол врезается ножками в панель позади меня. Доски столешницы не доходят до моего лица на какие-то десять дюймов. Ха. Ха. Ха. Это действительно смешно. Сука уже несется в атаку, горя желанием сделать за инерцию ее работу. Вколотить несчастный стол в меня, а меня — в стену. Пришло время вручать подарки. Вжав когти мизинца и указательного пальца, активирую встроенный в запястье силовой меч. Сразу даю энергию на четыре пятых — не для тонкой работы, а так, чтобы особо не целиться. Пылающий алым клинок в три движения рассекает столешницу. Хорошая реакция! Успеваешь отпрянуть. Но теперь уже я веду, а ты отступаешь. Сияющие голубым огнем хекстека перчатки все-таки держат удары энергоклинка. Размеров щитков хватает, чтобы прикрывать торс и лицо. Уже примеряюсь к ногам, намереваясь рассечь колено или вскрыть бедренную артерию, и тут ты подставляешься. Быстрый обманный выпад, перехват — и силовое лезвие, войдя между щитков, пронзает правый механокулак. В ноздри ударяет запах паленого, до ушей сквозь шум пульса доходит твой крик. От проворота силового клинка хекстековый механизм издает горестный стон. Голубое сияние затухает. Пилтоверские фокусы закончились, перчатка наливается своим законным весом, сила тяжести тянет твою руку к полу. Я помогаю гравитации рывком за выкрученное запястье, а потом перехватываю суку обеими руками за плечи и прикладываю наглой мордахой об колено. Х-ха! Не знаю, как тебе, а мне это в кайф. Завершаю танец ударом в челюсть, от которого ты отлетаешь к стойке, лишь чуть-чуть не дотянув до разбитых моей спиной светильников. Грохаешься лицом в пол, заливая все вокруг кровью из разбитого носа и рта. Славно поплясали, сука. Остался прощальный поцелуй. Имплантаты визжат, разрывая вены жаждой новой порции «мерцания». На несколько мгновений все чувства притупляются, шипение остывающих механомускулов отдается звоном в ушах. Бездна! Рука отказала. Надеюсь, временно. Нельзя медлить. Нельзя повторять ошибку. Просто сделать несколько шагов вперед. И с размаху опустить окованный железом каблук на затылок под розовыми волосами. Раз, другой, до хруста. До, мать его, результата. Но не могу. Тело отказывается подчиняться. Боль волнами расходится от левого плеча. Превращает позвоночник в раскаленный прут. Перед глазами все плывет, мне не хватает воздуха — и на несколько секунд кажется, будто в горло вжимаются чьи-то сильные, безжалостные пальцы. Отстраненно представляю себе эти пальцы, эту руку, бугрящуюся мускулами. Пропитанную потом белую рубаху, потертую кожаную безрукавку. И бородатое лицо, гримасой ярости превращенное в морду зверя, защищающего свое потомство. Вспышка безумного ужаса растворяется в обжигающей волне гнева. Какого хера, Вандер? Ты давно сдох! Морок рассеивается. Приступ проходит. Но я потеряла время. Совсем немного времени. Однако кое-кому его хватило. Дочь Вандера поднимается с залитого кровью и бухлом пола. Сплевывает выбитый зуб. Шатаясь, разворачивается ко мне. Сломанная правая перчатка с грохотом падает. Освобожденная от мертвого железа ладонь кажется до смешного маленькой и слабой. Но все равно сжимается в кулак. Забавно. Сам Вандер в свое время предпочел опустить руки. Ты же идешь до конца. Это ничего не меняет. Хочешь умереть стоя — твое право. «Мерцание» снова превращает вены и артерии в лабиринт трубок, заполненных раскаленным флуогазом. Подхожу вплотную к пределу своей прочности. Еще пара инъекций — и попросту не выдержит сердце. Плевать. Я закончу раньше. С воплем, достойным фрельйордского берсерка, иду в атаку. Ты не пытаешься заслоняться и отступать — сама бросаешься вперед, встречая пылающий меч облеченной в молнии перчаткой. Взрыв отбрасывает нас друг от друга, ударная волна раскалывает оставшиеся светильники. Темноту разгоняют только свет силовой установки твоего оружия да алый огонь энергоклинка. Но теперь уже и я не могу переходить в оборону — бешено рублю и секу, заставляя идти назад, тратить последние силы на то, чтобы блокировать и уклоняться. Ты отходишь к бару, шатаясь, пропускаешь удар, еще один… Отталкиваюсь ногами от стула. От стойки. Ты не успеваешь среагировать — просто сжимаешься, закрывшись руками — и в этот момент удивительно похожа на свою сестру, какой я ее запомнила в день смерти Вандера. Чистый детский страх в широко распахнутых глазах. В этот момент мне тебя практически жаль… Что?! Огненный меч, который должен был рассечь тело под красной курткой от плеча до пояса, скрежещет по невидимой преграде. Хотя преград для него не существует. Неведомая сила удерживает меня в воздухе. Что-то твердое и прозрачное — как стекло кабины подъемника, на котором я каталась мелкой девчонкой, дразня пилтошек… Не знаю, что происходит. Кто уже второй раз становится между моим клинком и твоей жизнью, сука? Дева ветра? Твари Бездны? Мстительный дух Вандера? Судя по удивлению на окровавленном лице, ты сама не в курсе. А затем до меня доходит. Силовое поле. Воздух, сгустившийся до твердости пуленепробиваемого стекла. Пилтошки забыли проинформировать тебя о всех функциях своего чудо-оружия. Или ты сама, как всегда, не слушала. Разряды, бегущие по поверхности невидимого купола, пронзают мое тело, отбрасывают назад. Теряя сознание, я успеваю только увидеть, как пальцы силовой перчатки смыкаются на запястье моей механоруки. Дальше — только милосердно короткая вспышка чудовищной боли. И темнота.