black eyes, bad guys

Вакаса, прижимаясь спиной к стене, закрывает горящие от странного зуда глаза. Больно. И болит всё. Это не похоже ни на что в его жизни. Изана сидит неподвижно уже час, сканируя пространство пустым взором – он отображает смесь безумия и отчаяния. На него страшно смотреть. Ханагаки задыхается от слёз, которые хотят утопить его, изнутри и снаружи. Он распорот, поделён на несколько частей, и где-то сидит адский Цербер, желающий покрошить его вновь. Если он попытается склеиться и собраться, то надолго не выйдет. Сейшу не хочет ничего понимать, пока просто не хочет жить. И Коконой, у которого сводит желудок от наблюдения безысходности на родном лице, не в ресурсе принять услышанное. Поэтому он вглядывается в чёрные глаза щенка, который облизывает свой солёный от слёз Такемичи нос. Информация оглушила. Парализовала похлеще ядовитого газа, ртути и прочего дерьма. Всё застывшее, тупое и безжизненное. Есть два типа событий, которые лишают время и пространство смысла – они либо очень хорошие, либо совсем плохие. Растерянный щенок возвращает месту, которое теперь отчаянно хочется разрушить, материальность. Начинает бродить, обнюхивая каждый уголок магазина. Останавливается у ног Вакасы и, пытаясь проверить, – живой он или умер стоя? – кладёт лапки на колено. Вытягивается. Парень с трудом продирает покрасневшие веки – видит пушистое, мокрое и несчастное существо. Что делает его таким человечным – встрёпанный вид, умные чёрные глаза или игра переломанного воображения? – чёрт знает. — Не дам ему умереть от рака, — бросает Вакаса с чувством, — Я убью его. Лично. Нахуй. Изана, вернувшись в кошмар наяву, тяжело сглатывает и смотрит на себя в зеркальце на байке, который брат не успел починить. Называет своё отражение "ублюдком", с силой пихает SI0081 с постамента. От грохота Такемичи вздрагивает. Почти задыхается – в ушах, в носу, в самой душе – всё заложено, забито и заминировано. Ему кажется, ещё немного и он разорвётся на части, но ничего не происходит – только импульсы по всем болевым точкам. Пиздец. Он живой. Он почему-то живой. Для чего? Как набат, в голове бьётся неутешительная мысль – пока Шиничиро был рядом, пока мог ему улыбаться, глупо шутить, смеяться и нелепо подкатывать, – Такемичи мог быть сильным, он знал, что ему делать. Сейчас он в капкане. Вот теперь он в блядском гробу. И когда страшные слова срывались с его губ, отражаясь ударами на лицах близких, он чувствовал себя настоящим монстром – у него никто не требовал подробностей. В голове стало пусто на мгновение, но снова прострелило – где может быть Майки? Куда ушёл? Что может сделать в таком состоянии? Что сам Такемичи сейчас может, кроме как плакать и смиряться с бессилием? Надо слушать. «Мне нужно побыть в одиночестве». Слушать Манджиро. «От тебя ничего не требуется». Один ёбаный раз. «Ты уже ничего не можешь сделать!» Всё-таки, слушать – это пиздец мало. Надо слышать. Перепуганный перестановкой щенок подбежал к нему – Такемичи схватил его, бережно прижал к себе. Утёр нос. К чёрту – слезами он никому лучше не сделает. Умылся. Достаточно. Насрать на родителей, Майки хочет быть рядом с братом. Плевать на всё остальное. Теперь неважно. — Вакаса, — и голос его больше не дрожал, — Мне нужно найти Манджиро. — А нам что прикажешь делать, Ханагаки? — Вы можете поехать в больницу к Шиничиро. Прямо сейчас. Мы присоединимся к вам, Манджиро будет рядом с братом. Не один. Изана оборачивается к нему, сверкает глазами и взбрыкивает: — Заткни свой ебальник! Как долго ты всё знал и скрывал? Ебучий лицемер! Я тебя угандошу раньше, чем ты высунешься отсюда! Хватит прикрываться Майки! И щенком, и другим, блять, сукиным сыном тоже! — он грозно надвигается. Такемичи послушно отпускает щенка, мысленно смирившись с тем, что ему придётся стать фаршем. Но Майки вцепляется в штанину Изаны зубами, глухо рыча, и норовит зайти дальше. — Весь в своего хозяина… чилипиздрик! Отцепись! — прежде уверенные движения улетучиваются, он покачивает ногой, как болванчик, отчего Вакаса вдруг нервно смеётся. Он нутром чувствует, что ёбнулся. — Если я поеду туда – Шиничиро конец, — бормочет, растирая лицо руками, — Не смогу… — Коко! Сними этого маленького засранца с меня! Но не успевает Хаджиме среагировать, как дверь бахает, и всех присутствующих обдаёт холодом – на пороге стоит Манджиро с пакетом корма и бутылкой чего-то очень крепкого. — Майки, ко мне, — он хрипло присвистнул, — Этот еблан – невкусный, поверь мне. Щенок взвизгивает и машет хвостом, срываясь к нему на всех парах. — Только попробуй тут обоссаться! — Изана, к чьей лодыжке был слишком быстро потерян интерес, даже забыл, что хотел отпиздить Ханагаки. Сам Такемичи ахеревает – не по-детски и даже не по-отечески. — Писай, сколько душе угодно. Можешь начать с обуви этого гондона. Изана ведь устроил бардак в магазине брата, верно? Он заслужил, — Манджиро открывает пакет корма, зачерпывает полную ладонь и протягивает щенку. Все молчат. Смотрят на него, как на восьмое чудо света. А он задерживает взгляд на заплаканном Такемичи, и в груди у него происходит короткое замыкание. — Ты им рассказал. — Манджиро, — коротко выдыхает он, — Да, я… — Молодец. Теперь Шиничиро обязан избавиться от этого дерьма, — он улыбается, — Все хотят начистить ему ебальник, а пока в его дурной башке, среди байков и тупых шуток затерялся какой-то членистоногий пидорас, ни у кого не выйдет. Так что, будем ждать. — М-майки, — Такемичи срывается к нему и заливается слезами, припадая к плечу, — Прости, прости меня… я пойду к родителям. Пошлю их к чёрту! Ты будешь с ним, я всё для этого сделаю! — Я подожду, Такемитчи, пока Тагава не заберёт его в свою клинику. Шиничиро обещал мне – он меня не оставит. Я не должен был срываться. Брат был бы недоволен. Ханагаки всхлипывает снова, и Манджиро обхватывает его шею рукой, как хомут – если бы он задушил его в объятиях, Такемичи был бы счастлив. — Можно я блевану? — Только не в магазине брата, Изана. Вакаса отмирает. — Если Шиничиро обещал Майки – проебаться он просто не может, — он поднимает бутылку, оставленную за ненадобностью, с пола, — Коконой, Инуи, Изана – наша смена закончена. Уходим! Надо придумать план. Сейшу поднимает потрясённый взгляд. — План? — Да. Как мы выебем его мозг и прогоним пидораса. Пока только орально. Ртом, — он открывает бутылку и делает крупный глоток палёной жидкости, — Чёрт, как я не догадался, что Шиничиро даст мне только на смертном одре? Инуи моргает, не в силах переработать сказанное и жить с новой информацией. Коко нервно улыбается. У него, кажется, начинается тик. Лицо Майки – исполнено мрака, а Такемичи давится слезами от неловкости. Изана открывает рот, закрывает и делает это ещё раз. Щенок перестаёт хрустеть кормом и смотрит на него, с издёвкой склонив голову набок. — Да вы, блять, все ебанутые! — не выдерживает он, на что Вакаса пожимает плечами и уходит вместе с бутылкой. Трое парней переглядываются, но всё-таки следуют за ним, как за пророком. Изана особенно мощно, показательно хлопает дверью. В мрачном помещении становится неуютно в гнетущей тишине, но вот так, вдвоём – парням тепло. Щенок пристраивается рядом. — Манджиро, — шепчет Такемичи, — Спасибо. Я рад, что ты вернулся. — А что, могло быть иначе? Ханагаки жмурится до белых пятен, сжимает его в объятиях крепче. — У меня семь желаний. Ты так просто не отделаешься. Такемичи против воли улыбается, звонко хлопая парня по плечу. Потом закусывает губу до крови. — Я не хочу больше смиряться, но совсем сбит с толку. Я ничего не соображаю, Манджиро. — Ты устал. Я сделал тебе больно. Мне очень жаль. — Манджиро… — Такемичи жмурится и стонет с досады, — Кажется, к психотерапевту мы пойдём вместе. И щенка возьмём с собой. — Согласен. Пытаться сожрать Изану – затея бредовая, даже при отсутствии корма. — Ты… опять за своё, — срывается у Такемичи со всхлипом. Он застывает, цепляясь дрожащими пальцами за его куртку. И плачет совсем беззвучно, только лопатки его подрагивают и сам он кажется хрупче, меньше. — Так тихо плакал мой брат, — шепнул Манджиро и голос его был совсем мягким, — Такемитчи, тишина – плохо, помнишь? Давай громко, как только ты можешь… У Такемичи почти разорвалось сердце – он позволил себе с треском сломаться в руках Майки просто потому, что с ним можно. — Я был не прав, наговорил столько дерьма… но ты не злишься. Брат тоже не злился. Он смотрит на их отражение в треснувшем зеркале на байке, глухо бормочет: — Ты тоже любишь Шиничиро. Ты пытался спасти его самостоятельно, ведь один раз – у тебя получилось. — Манджиро… — Я тоже люблю. Пробовал помочь ему сам, но не вышло. — Мы сможем вместе. У нас с тобой получится! — У кого-то наверху есть планы на него, какие-то… уёбские. Как думаешь, я бы мог ушатать этого кого-то? — С ноги? — хрипло шепчет Такемичи. — С ноги. — Несомненно.