black eyes, bad guys

Пока Такемичи устанавливал лежанку с грелкой, готовил сладости и индейку — идти с пустыми руками казалось ему невежливым, — Манджиро не отлипал ни на секунду от щенка. Он снова что-то тихо говорил Майки, целовал влажный нос и долго смотрел прямо в глаза, будто пытался понять, что творится в его пушистой голове. Они заснули на кровати, прижавшись друг к другу: именно такими Ханагаки застал их, укутал пледом и долго любовался спокойным сном. Сердце щемило от нежности и лёгкой паники. Он будто терялся в пространстве, тонул в умиротворении и боялся, что всё это счастье прервётся. Не хотелось будить их, он уверен, что опоздание им простят. Хотя бы за индейку. День выдался напряжённым, и только сейчас не хотелось, чтобы он заканчивался. Впервые за долгое время он начал жить: никто не обещал, что это будет просто и безболезненно. После всего произошедшего умирать было не страшно, он почувствовал себя не картонной фанерой, а человеком: одиночество ломало его, Сано Манджиро склеивал. Он восстанавливал всё, что не поддавалось ремонту. То непроглядное дно, на котором он нашёл себя однажды в полуночном парке, оказалось лужей. Благодаря ему он перестал чувствовать себя пустым. Его глаза закрылись сами по себе, но лёгкое прикосновение к волосам вывело из накатывающей дремоты. Сано пристально смотрел на него: во взгляде теплилось так много трепетных эмоций, что Ханагаки невольно захотелось раствориться в нём. Он попытался сказать хоть слово, но дыхание оборвалось. — Меня давно вырубило, Такемитчи? Он кивнул, кусая губу от нежности, разливающейся в его груди. Она мешалась с уже знакомой тяжестью внизу живота. Голос Манджиро был севшим ото сна и волновал каждую клетку его тела. Господи, если он когда-нибудь чувствовал к кому-либо другому что-то подобное, то пусть он прямо сейчас провалится в бездну. Как сильно ему хочется поцеловать эти мягкие губы…        Он склонился ближе, прекрасно зная, чем этот порыв может обернуться, но не смог закончить начатое. Майки выдал: — Ты так вкусно пахнешь… — Это еда, — Такемичи хрипло рассмеялся. И обречённо добавил: — Нам нужно собираться. Майки ухмыльнулся, замечая и опустившийся на пару октав тон, и плывущий взгляд, и то, как он кусал свои губы. Ясно, — говорила его улыбка, доигрался, — осознал Ханагаки. Осторожно огибая спящего щенка, он выпутался из пледа и уместился на Такемичи с такой прытью, что кости зазвенели от дрожи. Он смотрел с вызовом, склоняясь ближе к лицу и вырывая из трепещущего тела хриплые вдохи. Кончики волос щекотали щёки, вызывая желание схватиться за самые корни, притянуть ближе и грубо поцеловать манящие губы. Но Ханагаки держался, сжимая в пальцах простынь. — Ты правда поцелуешь меня при всех? Такемичи положил ладони на его бёдра, мазнул кончиками пальцев по костям и уместил руки на колени. По тому, как Майки вздрогнул, он понял, что поддержал эту игру. — Не сомневайся. С тобой я хочу выполнять обещания. — Помнишь, что ты сказал мне утром? — Я обещал подумать насчёт наушников. Такемичи тяжко сглотнул. Он знал, что так и будет. Он хотел этого.        В паху обожгло приятной болью, когда Манджиро завёл руку за спину и надавил на эпицентр скопившегося напряжения. На губах Сано появилась понимающая ухмылка и он медленно приподнялся, начал придвигать бёдра к зардевшемуся лицу. Пальцы Такемичи ползли вверх, от косых мышц к груди. Сердце забилось чаще. Узкая ладонь Майки легла на скулу в то время, когда Такемичи окончательно был готов задохнуться от возбуждения. — Не уверен, что ты вёл себя хорошо. Майки покачал растрепанной головой: — А что, так плохо? — Как сказать… ужасно, но мне нравится? — выгнул бровь Такемичи. Щёки Сано вспыхнули, он тихо прошелестел: — Ротиком. Только без слов. На лице Такемичи появилось уже знакомое блядское выражение и Майки понял, что его напропалую спровоцировали. Такемичи не сказал ни слова. Его руки с силой сжали ягодицы Сано, заставляя тихо рыкнуть и приподняться на коленях. — Сразу к делу? — Майки пытается заигрывать, но его уже интенсивно потряхивает. Манджиро заводит мысль, что этот парень, вместе со всеми его личностями — от плаксы до властного доминанта, — принадлежит ему. Ведь только с ним Ханагаки бывает таким властным, даже находясь под его телом. В голове всё плывёт от желания, собственнических чувств и жадного рвения заткнуть этот самодовольно улыбающийся рот. — Т-такемитчи, — шипит он, когда его колени заставляют разъехаться шире. И откидывает голову, давясь рваным всхлипом: влажные губы прижимаются к напрягающемуся в секунду члену через ткань. Такемичи поражается чувствительности Майки, и ему это настолько нравится, что уверенность в способности сводить с ума лидера свастонов заполняет тело похлеще, чем жажда удовольствия. — Наклонись, Манджиро, — хрипит Такемичи еле слышно, опаляя дыханием пах,  — Обопрись на руки. Хочу встретиться с твоим дружком лицом к лицу. — Такемитчи, — он сводит челюсти до скрипа, — Прекрати вести себя, будто… — Что? Будто уже занимался этим? — посмеивается Ханагаки, наблюдая за ревностным оскалом на лице парня. — Сучёныш, я тебя… — Тише, — зубы Такемичи оттягивают резинку боксёров, — Май… — он всасывает тонкую кожу, —…ки… Хочу отдать тебе должное, ты единственный можешь довести меня до подобного состояния. — Ах, да, я… — Нужно настроить Face ID на уровне твоей ширинки, — улыбается он, и Сано утробно рычит, хватаясь пальцами за подушку и дёргается так, будто его разрядом тока ударили. Послушно опирается на локти, ощущая бёдрами горячее дыхание. Ловким движением Такемичи полностью стягивает шорты вместе с бельём — и сразу слышит довольный стон, который Сано пытался подавить, зажав зубами ткань простыни. — Я ведь ещё не коснулся его, Манджиро. — Я тебе сейчас коснусь, блять, — его ломает крупной дрожью, — З-заткну так… — Вау, — вздыхает Ханагаки, — Ты такой нетерпеливый для великого командира. Сано вскидывается. Такемичи облизывает губы, и Майки может поклясться: в его взгляде сосредоточенность и дьявольские игрища. Тазовые косточки так сильно выпирают, что Ханагаки просто не сдерживается и кусает до тёмных пятен, с постыдным звуком зализывает маленькие красные струйки. Манджиро пробивает дрожью, точно дрелью от точек укуса: он хочет забыть это ощущение, чтобы испытать всё заново так же ярко. Течёт от горячего дыхания на своём лобке: теперь его ведёт от нетерпения, он держится на грани, но не хочет показаться настолько слабым перед Такемичи, и с трудом не издает ни звука. Но этот сукин сын легко касается губами головки его члена — и он просто рассыпается. Стонет, как никогда раньше, ведь никто не делал с ним подобное. Хватается руками за простыни и сбивает их в кучу, пока Такемичи завороженно наблюдает за игрой косых мышц и пресса, медленно обсасывая головку. Входит во вкус из-за действий Сано, его стоны стоят того, чтобы увлеченно продолжать. Он обводит языком вздувшиеся венки, почти сразу заглатывает полностью и Майки теряется в ощущениях, часто ловит носом воздух, вжимаясь воспалённым от жара лбом в кровать. Такемичи думает, что ненормально быть таким чувствительным. Но если бы это был кто-то другой, то подобного опыта в его жизни никогда не было. Манджиро резко выпрямляется, будто улавливает ход его мыслей с пометкой "другой" и демонстрирует своё ломающееся от дрожи тело. Его спутанные волосы, то и дело спадающие на лицо, и горящие глаза вызывают микроинсульт. До разрыва сердца красивый. Такемичи хочет видеть его таким как можно чаще и осознавать, что такую его сторону не знает даже сам Кенчин. Он впивается ногтями в упругую кожу ягодиц, направляет бёдра ближе. Майки тихо стонет, прерываясь на вдохи, потому что сил подавать голос остаётся всё меньше. Он чувствует лёгкое бешенство. — Так хорош… я убью тебя, к-когда закончишь. Потому что это… Слишком. И даже более чем. Голос срывается, нить повествования буквально высосали из него. Ханагаки плывущими глазами смотрит на Майки и старательно сдерживает желание показать зубки за эти грязные слова. Впрочем, сейчас ему очень глубоко и очень похуй — он хочет доставить ему максимум удовольствия: и задает новый ритм, активно подаёт головой, сосёт, будто это и впрямь его последний раз; одной рукой двигает по стволу, размазывая сочащуюся смазку, а другой массирует набухшие яйца — о, как же этот командир уязвим рядом с ним. И да, это чертовски заводит. Синие омуты напоминают Майки океанские впадины. Невозможно смотреть больше трёх секунд — умрешь или кончишь. Сано прогибается в спине и жалобно всхлипывает от осознания, что ему осталось совсем немного. Он поджимает пальцы ног, царапает собственную грудь и давит на рёбра, пытаясь угомонить себя, сдержать желание подаваться бёдрами самостоятельно. В него будто бес вселился. Ему вставляет оттого, что Ханагаки умелый, как гребаный бог отсоса. Майки бесит. Он ненавидит. Он любит. Он хочет, чтобы это прекратилось и никогда не заканчивалось одновременно. Розовые щёки Такемичи кричат о том, что ему это нравится. Ему нравится видеть Майки таким диким. Ему правда нравится делать всё, чтобы Майки, способный повалить кого угодно во всём гребаном Токио, сдерживал крики удовольствия и падал глубже. В него, к нему. — Я сам хочу трахнуть твой р-рот, — волосы лезут в глаза, в губы, прилипают ко лбу и шее, влажным от пота. Он встряхивает своей шевелюрой, ногтями проводит по коже головы, заводя длинные пряди к затылку: от этого зрелища Такемичи чуть ли не кончает в штаны. Просто потому, что видит это. Парень как можно шире открывает рот и зрачки перекрывают радужку: в этих глазах можно увидеть жар огня. Майки, желая толкаться под другим углом, смещается и хватается за изголовье кровати двумя руками. И сразу дёргает бёдрами так резко, что Такемичи давится и жадно дышит через нос. Руки до крови на кончиках ногтей впиваются в бока — перед глазами Манджиро искры и всё кружится от ощущения горячего рта. Блять, так и надо его затыкать. Всегда. Тело сводит, но безумная идея заставляет Майки быстрее дёргать бёдрами. На глазах Ханагаки сверкают слёзы, брови сходятся к переносице, левое плечо напрягается сильнее, когда он дрочит себе. Ощущая, как Манджиро долбится в него, он возбудился до безумия. Сано полностью теряет контроль от этого и вгоняет, пока не чувствует, как горячие капли попадают на его спину и задницу, а парня под ним трясёт; он жмурит глаза и даже его бедная глотка вибрирует, когда он выпускает тихий скулёж. То, каким холодным и серьёзным Майки выглядит вначале — и каким диким и ненасытным становится, поддаваясь срыву, — сродни эйфории в чистом её проявлении. Манджиро спускает ему в рот, продолжая толкаться до тех пор, пока всё его тело не леденеет, опадая и наливаясь тяжестью. Ханагаки с усилием сгибает ноги, чтобы его сумасшедший "друг", — такой же, как он сам, — оперся взмокшей спиной о его дрожащие колени. Он садится, преодолевая слабость и обнимая Майки дрожащими руками; утыкается мокрым и, по ощущениям, почти разорванным ртом в горячее плечо. Оба часто дышат, словно скалолазы в ёбаных Альпах — и, сука, им сейчас так хорошо, что можно было бы запросто упасть с высоты и разбиться. Они уже мокрое место. Одно целое, разлитое, но живое. — Такемитчи, — с надрывом хрипит Манджиро в мокрую шею, — Я тебя правда убить хочу, как ты так можешь… со мной… чёрт! У тебя же кровь! Твои… мои твои губы… — чёрные глаза расширяются, приобретая отдаленную ясность. Он начинает быстро слизывать алую жидкость, ласкать чужой рот, любовно оглаживая щёки вспотевшими ладонями. Выражение лица Такемичи абсолютно обдолбанное. Кости из желе, в венах — лава, в мышцах —вата. Он пытается отвечать неподатливым языком, игнорируя боль во всей ротовой полости. — Там уже рана была… ещё после драки, — хрипло бормочет, демонстрируя улыбку трясущимися губами, — Воздуха стало так много. Манджиро, с тобой так круто дышать. Сано бодает его лоб и нервно смеётся. — Вертолёты, да? Ты тоже ебнутый. — Точно. — И мой. — Только дошло? — Такемитчи, я никому тебя не отдам. — Я тебя тоже, — он говорит это так серьёзно, что по коже Сано бегут мурашки. Майки как можно сильнее сжимает парня в объятиях. Через подрагивающее плечо он видит, что щенок уже открыл глаза и уставился на них совсем лениво. — Твои родители снимали стресс, — еле слышно шепчет он, но тут же заливисто смеётся: Такемичи вздрагивает, утыкаясь лбом в его шею, и гневно пыхтит. — Блять, мы… что мы наделали? — Не волнуйся, он никому не расскажет, — звонко хохочет Манджиро. — Мне ему в глаза смотреть стыдно! — Я случайно сменил режим? Такемичи бог отсоса ушёл? Куда я надавил? — Сано, посмеиваясь, увлечённо пробегает пальцами по спине, как по клавиатуре. Ханагаки подхватывает его на руки и несёт с собой в ванну: покусывая, целуя и матерясь в шею. Манджиро искренне смеётся. Он слишком счастлив.