black eyes, bad guys

В ванной комнате было жарко от пара. Манджиро держался за бортики, впиваясь в них пальцами до побелевших костяшек, но шум в голове упорно не утихал. Произошло слишком много дерьма, чтобы он осмелился это комментировать. Пена на воде вздымалась всё выше. Чистая, как снег, но такая искусственная, что его слегка подташнивало. Мутными глазами он пристально наблюдал за Такемичи: вот, парень тщательно намылил мочалку, склонился над его лицом, осторожно оттирая чужую кровь. Он никогда не забудет, с каким облегчением Ханагаки выдохнул, когда убедился в отсутствии на его теле ран. Такемичи поморщился: Манджиро сам напоминал шрам, прикасаться к которому было больно. — Тебе противно? Ханагаки от шока еле удержал равновесие, но задница взяла своё: он с брызгами и грохотом полетел в воду. На лице Майки проступило что-то похожее на изумление, но он оставался неподвижен. Отплёвывая пену и пытаясь выровнять сбитое дыхание, Такемичи дёрнулся, ударяясь затылком о холодный кафель. Что Манджиро, блять, несёт? Это просто тяжело, чёрт подери! В груди сдавило так, будто на рёбра положили металлическую плиту. Неясно, шалит сердце или… — Мне просто больно, — отчаянно выдохнул он, вновь пытаясь выбраться, но замер с абсолютно потерянным выражением в глазах: горячие руки обняли его, а ноги придавили узкие бёдра ко дну. — Знаю, Такемитчи. Так уж вышло, у меня талант делать больно, — пробормотал он, — Возможно, я никогда не смогу справиться с собой. — Манджиро, — сердце пропустило удар, а сжатые челюсти едва сдерживали отчаянный стон, — Это не ты. Это твоя болезнь. С ней в одиночку справиться нельзя. Парень еле слышно хмыкнул: — Всё-таки, ты считаешь меня психом. — Нет, я просто знаю, что тебе нужна помощь! — слёзы снова появились на его глазах и как бы Майки не пытался убедить себя, что это всего лишь вода, у него не получалось, — Почему ты поверил в этот бред? Как ты мог такое подумать про родного брата? Это дурацкий план тех ебанутых, а ты так легко…! — Меня легко заменить, Такемитчи, — чуть слышно выдохнул он. — Это вы с Шиничиро штучные. Вы не умеете делать больно. Никому, кроме меня. — Манджиро, ты… почему? — Я поддался на провокацию. Потому что не вывожу больше. Идея этих отморозков, как все мои мысли об Изане, — он нервно смеётся. — Это не так, — голос звучит совсем тихо, Такемичи выглядит растеряно, но старается не отводить взгляд. Его вынуждают зажмуриться. — Да что ты, блять, знаешь? — ноготь впивается в вену на шее, а большой палец давит на кадык, — Тебе неизвестно, как далеко меня заносит. И оправдывать меня легко, потому что ты никогда меня не слушаешь! Ты не можешь залезть мне в голову! Ханагаки чувствует, что задыхается — то ли от скопившихся в горле слёз, то ли от хватки на шее. На лице Манджиро нет ни капли сознательности, лишь подавляемая боль и гнев, они мешаются, потопляя огромный пласт невысказанной обиды. — Знаешь, что я думал обо всём этом? Ты не догадываешься, как много мерзкого у меня в голове! Представь, каким ничтожным становится всё, что я люблю, когда думаю, что вас… вас не станет, — он отпихивает от себя Ханагаки и с силой дёргает ногами, ударяясь спиной о край ванной. Закрывает лицо и трёт его ладонями с таким усердием, будто пытается стереть с себя. Где-то на грани плывущего от жара рассудка, Такемичи понимает, что его отпинали до новых синяков. Только боли нет. В его душе переворачивается нечто до ужаса сильное и израненное. Слёз и слов не осталось. По внутренностям будто поезд прошёлся. Хриплый смех Сано звучит до боли отчаянно и сдавленно. На его щеках царапины. Он поранил сам себя. — У Шиничиро всегда был Изана, — еле дыша шепчет Майки, — Он так долго скрывал его от меня и не дёргался. Так просто объявил о его существовании и съебался из дома. Так зачем ему я? Всё это время… он тайком любил его, боясь, сука, меня расстроить. Зачем? Ханагаки приоткрывает губы, потому что кислорода становится совсем мало. Ахуеть, — это всё, что он хочет сказать, но держит своё остроумие при себе. — Такемитчи, ты же сам сразу принял Изану! Тут же простил, несмотря на то, что он тебя чуть не убил! Тебе тоже всё равно, я или Курокава? — Майки, как от удара, выпрямляется и замирает натянутой струной. Голубые глаза распахиваются в полном замешательстве, когда Сано в одно движение седлает дрожащие колени. Пальцы хватают мокрую футболку за ворот. — Именно так я и думал. Ты знаешь, почему? — Нет, — хрипло выдыхает Такемичи, медленно опуская взгляд на дрожащие губы. Почему-то Майки это бесит. — Посмотри мне в глаза! — от хватки сложно дышать, но парень выполняет, что просят. Мгновенное, непривычное повиновение Такемичи заставляет Сано растеряться, но через секунду он шепчет прямо в рот, обжигая неровными потоками воздуха: — Ты делаешь всё, что тебе скажет мой брат. Ты готов умереть. Неважно, ради него, меня или Изаны. Ты будешь делать всё, если он попросит. Ему самому нужна защита. А ты слепо веришь ему и подчиняешься… господи, за что? — Я никому не подчиняюсь, — еле слышно хрипит Ханагаки. — Знаешь, когда я думаю о том, какой ты отчаянный дурак… Я понимаю, что могу остаться совсем один. — У меня тоже есть страхи. Но контролировать их можно. Ты сильный. Вот, во что я верю. — Причём здесь страх, мать твою? Почему ты никогда меня не слушаешь? Потому что я чокнутый? — рычит он, но их губы оказываются слишком близко: от шёпота становится дурно. Сердце заходится в бешеном ритме. — Что это за чувство… что за тайна… что так тебя к Шиничиро привязало? Почему ты всегда думаешь о нём? Что ты хочешь ему доказать? Руки Такемичи, удерживающие тела на поверхности воды, слегка дрожат и Майки это замечает со слабой ухмылкой. — Не могу понять, почему тебя трясёт рядом со мной, а его желания — твой приоритет. Такемитчи, двум богам служить нельзя. — Я не служу никому из вас. Вы оба, блять, невменяемые. Моя крыша едет тоже, поэтому просто выслушай! — судорожно выдыхает Ханагаки, — Знаешь, почему с тобой я не хочу слушаться? Когда любишь кого-то, то не видишь смысла подстраиваться. Есть осознание, что тебя поймут, какое бы решение ты не принял. С тобой я чувствую это, — одна рука соскальзывает с бортика, прижимает парня за горячую спину ближе, — Сейчас я хочу обнять тебя так сильно, чтобы в твоей голове не осталось ни одной ебнутой мысли. Не важно, что это заставит меня нырнуть под воду. С тобой я не боюсь задохнуться. И ещё, Манджиро, мне правда плевать, что ты об этом думаешь. Вторая рука теряет опору. Такемичи сжимает Сано так сильно, как будто он — камень для отчаявшегося утопленника, долгожданный спасательный круг для того, кто хочет выбраться из объятий волн; как просто самый дорогой человек, и всё одновременно. Майки успевает поцеловать его до того, как их головы погружаются под тёплую толщу воды. Ханагаки подчиняется. От этого сердце почти прекращает биться. Пить кислород из его губ — как рай на земле, под водой, — где угодно. Как бы Манджиро не винил себя за свои сумасбродные мысли и первобытные порывы, он не может отказаться от Такемичи. Он никогда не найдёт ответ на вопрос, почему тот случайный поцелуй с ним молниеносно лишил его привычного, скупого, но равновесия. То была видимость контроля. Только овладевая его губами, он понимает: нашёл то, к чему стремился. Прекрасно чувствовать, как гири мыслей из серого вещества превращаются в стеклянные новогодние шарики, что так легко бьются. Становятся мыльными пузырями, что невыразимо быстро лопаются. В голове легко, и даже его напряжённые сосуды от перекрытого водой дыхания, не вызывают спазмов и страданий. Ханагаки по капле забирает боль. Он просто рядом с ним. И это чертовски важно.