Замерзающая фея смеётся

Дышать больно. Проклятый холод сдавливает лёгкие, выворачивает бронхи, бьёт в солнечное сплетение ноющими спазмами. После иллюзии ледяной воды руки покрываются гусиной кожей, но это блекнет перед другой болью и другим страхом. Его не закуришь сигаретами и не запьёшь дешёвым пойлом, он режет горло, обнажая сонную артерию и цепляя её своими чёрными когтями. Почему-то пахнет чем-то сахаристым и кислым одновременно, сводящим скулы. Айси сама себя не понимает — всё только выстроилось более-менее чётко, даже план у них какой-никакой появился, но что-то в этой лёгкости кажется ей неправильным. Нельзя запастись всякой дребеденью и на чистой дури вызывать Прародительниц, нельзя помогать фее-недоучке, чтобы та отдала свою магию в их руки. В её руки. Так не бывает, может, только в детских сказках, но они не в ней живут. Скорее, в жалком подобии с картонными декорациями и фальшивыми рекламными улыбками с уличных флаеров. Айси знает, с детства усвоила, что всему есть своя цена. И чем придётся платить за тёплые сгустки Пламени, она понять не может. Платить придётся всем четверым, а исход неизвестен, как кота из мешка доставать. Это не укладывается в голове, а сила бунтует, выжигая изморозью угрозы обморожения на запястьях. Проснуться мерзким трупом, погибнув от своей же магии — это низко и недостойно для дочери Аврелии и потомка Белладонны. Поэтому она теперь кутается в тёплую одежду и почти не отпускает от себя Дракона. Когда они в Башне, он излучает тепло, но его как будто не хватает, и зверь виновато рычит, опуская крылья. Айси вспоминает, как сидела днём в кафе с сёстрами и Блум, и живот сводит судорогой. В голове можно называть её Блум и вспоминать наслепо, как их магия смешивалась во что-то дикое, но до того комфортное, что ведьме пришлось выказывать недовольство и показное равнодушие всеми силами, чтобы рыжая ничего не заметила. Она и не заметила — задавала вопросы, краснела до самой шеи и ёрзала на краешке стула, как готовясь получить удар в спину или быстро вскочить, превращаясь. Смешно, но Айси бы и догонять её не стала — достаточно было швырнуть в спину пару острых сосулек и наколоть фею на них, как пёструю бабочку на иглы. Рыжую, всю в золотистых подпалинах и с чёрной окантовкой крыльев. Айси представляет такую и думает, что она ей бы понравилась. Прицепом выезжает свежая шуточка Сторми — идиотская, не к месту и времени, сплошной сгусток пошлости. Будто принцесса Спаркс может жить и любить ведьму. Наверно, родителей девочки-букашки удар бы хватил от такого выбора. И смех и грех, и слёзы с водкой и кровью в высоких стаканах, куда она лично накидает побольше льда. Желательно колотого — не в её вкусе идеальный кубический лёд, хотя могла бы и ромбиком его завернуть. Нет, шутка точно идиотская, а то, что Айси всё больше хочется нырнуть за пазуху смазливой феечке и греться, греться, греться до ожогов последней степени — это бред замерзающего человека. Лес, окружающий её вечной зеленью, сейчас густо чёрен. Где-то вдалеке ухают совы, а над озером как дымка вьётся туман, подбираясь всё ближе к ней. От берега веет невыносимой прохладой. И раздражение всё же берёт верх — ведьма Льда она или кто? Айси встаёт и вытягивает кисти рук, подсвеченные холодным голубым сиянием. Магия, неповоротливая и строптивая, как от сна отходит, окружая её снегом и сколами льда. Плохо, в глазах мелькают чёрные мушки, а пижонский плащ слишком тонок, чтобы укрыть или согреть — ткань сразу промокает. А снег идёт, уже намело его по грудь, давит непролазной глубиной и силой, но останавливаться Айси не смеет. Ей кажется, что кто-то смотрит, может, птицы на деревьях, а может и Три хреновы Ведьмы с того света — не имеет значения. Когда белые пласты покрывают её уже до подбородка, ведьма чувствует, что тело болит, как после побоев. Айси закрывает глаза, стараясь ощутить родство стихии. Стихии плевать, она просто душит невозмутимо холодом, до потери сознания. Айси думает, что это пиздец и, может, конец. Она чувствует, как отключается сознание, схлопывая двери разума. На миг ей кажется, что вокруг совсем перестало быть холодно. — Айси! — не помню, как крик вылетел, выпростался из горла и полетел подбитой пичугой над лесом. Тогда в голове царил только животный ужас, адреналин и бесконечное зарево синего, вспыхнувшего светом далёкого маяка с задворок сознания. Даже рук поднимать не пришлось — так полыхнул чистый, ультрамариновый огонь, уничтожая лёд и снег, скрывшие Айси с головой. Она упала на землю, как оброненная кем-то гигантским безвольная игрушка. За спиной крыльев не было, но мне показалось, что я подлетела к ней как на них. Мокрая одежда прилипла к синеватой коже, потёк её ужасный треугольный макияж, кляксами пачкая бледные скулы. Выражение лица ведьмы было отвратительно умиротворённым, как на иконах в церкви, куда в детстве её водила мама. Айси это не шло. Блум не видела её в настоящие минуты спокойствия, но эта озарённая догорающим пламенем маска была ужасной. Её ведьме шли косые ухмылки, дикий смех и даже хмель болотных огоньков в прозрачных радужках. Это нелепо — обнимать безвольную Айси, касаясь кончиками пальцев приоткрытых синюшных губ. На них чувствуется мелкое дыхание, оно неровное и сбивается, Блум чуть не плачет, как будто она виновата в этом безумии. Её огонь растопил лёд Айси, но греть он не греет, может только обжечь. Фея лихорадочно силится вспомнить хоть какие-то обрывки лечебных заклинаний, но на ум ничего не идёт, мысли крошатся и рассыпаются трухой по ветру. Беспомощность — отвратительное чувство. Хваткое, унылое, беспросветное. Блум не хочет, сжимается в клубок, не выпуская из рук Айси, как последний спасательный круг. Они тонут вместе, камнем — вот-вот и будет глухой удар об песчаное дно. Их сейчас нет, как будто упали в мешок безвременья, Блум закрывает глаза. Она сумасшедше ощущает своё тело — каждой клеточкой, трещины в костях и дрожащие от холода ладони. Внутри неё дрожит и огонь, тёплый ком размером с кулак, никогда не разжимающийся. Только сейчас он как будто раскрывается, и из сердцевины пылающей ладони разливаются красные волны. Они контуром обхватывают всё тело, поднимая в воздух её волосы сигнальным костром. Эти волны вытекают через кольцо рук, в котором Блум крепко сжимает Айси, они словно вбирают её в этот контур, омывая медовым теплом. Фее кажется, что внутри неё прежде бушевал тайфун, а теперь абсолютный штиль. Гармония, разжигающая заново в такт её сердцебиению жизнь. Так исцеляюще и прекрасно. Ещё немного, и красные потоки сбегаются обратно по рукам, отпуская ведьму — прямо к сердцу, размываясь немного фиолетовыми мазками. Блум чувствует и подавляет желание тревожно сжать руки покрепче — Айси понемногу приходит в сознание. Странная форма огня согрела её и будто расписала кожу как красками, только здоровым румянцем. Ведьма приоткрывает глаза и пытается было сесть, но падает обратно на колени феи, дезориентированно шепча что-то едва слышно. Блум тоже смотрит и молчит, боясь разрушить всё, как наступив хрупкий лёд. Они не знают, кто из них потянулась первой, но обе охотно подставляют губы под робкий и слабый поцелуй. Он напоминает дурман со вкусом перечной мяты, их дыхание смешивается в одно, и звенящий вокруг воздух, искрами опадает на прикрытые веки. Как сколами двух половин сходятся, сперва неумело и трепетно, с едва слышным придыханием и крепнущей уверенностью. Их накрывает, резко и с головой, Айси заставляет девушку наклониться ниже, больно впиваясь ногтями в затылок. Под её напором Блум сдаётся, приоткрывая губы, позволяя ведьме кусать их и проходиться языком по ноющей плоти. Они точно безумны, но охотно это признают в тот миг, пока сливаются в поцелуе, стёршим ржавые грани и условности, существующие только в их головах. Барьеров больше нет, и они сплавляются магией и телами во что-то одно — такое глубокое и правильное в своей поспешности, что даже оторопь не берёт. — Что мы творим? — отстраняясь, но не выпуская Айси из рук, шепчет Блум, блуждая плывущим взглядом по её лицу. Айси ухмыляется, с неприятным надломом и чем-то похожим на предопределённость. Она проводит ладонью по лицу принцессы, обводя линию её челюсти и опухшие губы. — Не знаю, как ты, а я чуть не умерла здесь от своей же магии, едва очнулась, а меня уже целуют. Подумала, что надо ответить, не заставлять же свою фею-спасительницу ждать, — смех получается хриплым, но довольным и искренним, с лёгкой капелькой яда. А иначе у ведьм и не выходит. Но Блум не видит здесь и сейчас перед собой ведьму. Скорее, просто девушку с ужасным характером и смутными принципами, которые не мешают ей так прекрасно целоваться. Она не отвечает, вдыхая озёрный воздух полной грудью и склоняясь ближе к её губам. Свободные пряди волос падают вниз, щекоча, но они этого не замечают, самозабвенно целуясь на голой земле. Блум не хочет думать, что будет после, Айси тоже отбрасывает тревогу подальше, рывком притягивая фею на песок рядом, чтобы волосы рыжей не раздражали кожу щекоткой. Блум хихикает, хитро и смущённо, сверкает лукавым взглядом. Всё вокруг кажется бредовым сном, но это их бред на двоих. Он должен продолжаться, пока не закончится воздух в лёгких, или одна из них не уйдёт, исчезая за деревьями. Но не станет. Они не отпустят друг друга пока будет длиться эта ночь.