Narcissus

      Гинро очень долго, пытливо раздумывал над тем, как заставить Мацуказе показать ему свою татуировку. Разумеется, вариант «напрямую спросить» отклонялся им сразу же – какой позор, настоящая похабщина! Невозможно просто взять и нормально поговорить со своим охранником, присутствие которого все больше давило на мозг влюбленного глупыша. Мацуказе смущал его одним своим существованием. Лишь раздавался шелест его самурайской юкаты – и Гинро мигом оказывался в противоположном месте, с уродливо красным, как вареная свекла, лицом и быстро бьющимся сердцем. Право сказать, в американских землях начали думать, что юноша болен. От Франсуа доставалось больше всех – после той злополучной ночи признаний вода все чаще начала отдавать лекарствами, ведь краснющий румянец на щеках блондина стал постоянным атрибутом. Будто без этого проблем не хватало. Даже его собственное лицо объявило ему забастовку. – Черт бы побрал! – к несчастью, Гинро быстро учился плохому, поэтому иностранную ругань сразу же воспринял как свою родную.       Рука Цукасы автоматически пронеслась рядом с затылком мальчишки, но Гинро, наученный многолетним опытом жизни с Кинро, довольно ловко увернулся. Кстати, о Кинро… после разделения команды, его роль опекуна, кажется, взял на себя Цукаса. Ужасающий бугай оказался пугающе заботливым парнем, а порой раздражал даже больше, чем старший брат со своими дурацкими правилами и принципами. Черт бы и его побрал. – Не ругайся, Гинро, – лишь промолвил тот, на что деревенский тут же скорчил недовольную гримасу. – Оно само, – раздалось ворчание в ответ. Цукаса недоверчиво сложил руки на груди.       Они остались в Южной Америке после отплытия основной команды. Им дали задание, как силовой команде – добывать руду. Тайджу, который оказался с ними в одной лодке, задорно работал не покладая рук. Казалось, будто в нем есть маленький и вечный двигатель, и, откровенно говоря, Гинро даже немного завидовал этому. Хотя, признаться честно, трудиться ему все равно не хотелось, поэтому Цукаса, с заботой старшего братца, усилил контроль над ленивцем, все больше понимая тяжелую участь бедолаги Кинро. Однако волновала сейчас белокурого парнишку далеко не работа.       Мацуказе тоже остался на этой земле, отказываясь отделяться от Гинро. С одной стороны, слащавая гордость нарцисса трепетно отозвалась на подобный подарок судьбы. С другой стороны, он проклинал эту бесконечную преданность самурая, из-за чего мальчишка всегда выглядит больным крапивницей. – Как ты увидел татуировку Минами? – спросил как-то Гинро у временно исполняющего роль его старшего брата, когда у них выдался перерыв.       Цукаса немного застопорился ответом на этот вполне, как кажется на первый взгляд, простой вопрос. Вероятно, он подбирал подходящие выражения в мыслях, чтобы звучало помягче. – Во время… – воин неловко кашлянул.       Ну и как говорить про обыденную половую связь между взрослыми мужчиной и женщиной, когда блондин смотрит своими чистыми зелеными глазищами с таким невинным любопытством? Цукаса сразу же подумал о серьезном Кинро: как бы поступил его настоящий старший брат? Да, тот наверняка не одобрил бы подобных разговоров с Гинро.       Все-таки, Цукаса не смог договорить – в добавок к яркому образу осуждающего Кинро, наложился и иной. Он явно видел в своем новоявленном подопечном малышку Мирай. А о таких вещах он бы точно не стал говорить с ней, по крайней мере, до полного полового созревания девочки. Деревенский страж выглядел настолько щуплым, а его голос был таким по-детски высоким, что казалось, будто пубертат и вовсе прошел мимо него, навсегда оставив несчастного в теле подростка. – Во время?.. – не понял Гинро.       Нужные слова напрочь застряли в горле. Цукаса вздохнул, решая поменять неловкую тему, немного видоизменив её. – Ты хочешь увидеть чью-то татуировку?       Мальчишка мгновенно вспыхнул пунцом, неловко отнекиваясь и совершенно отказываясь признавать тот факт, что такая бурная реакция лишь быстрее раскроет правду. – Что? Вовсе нет! Мне абсолютно не интересны татуировки! Какие татуировки?       Цукаса ласково усмехнулся: врать Гинро не умел. У парнишки каждая эмоция была написана на лице. Его было настолько просто читать, как маленького ребенка, который стоит у витрины кондитерской и с явным голодным желанием смотрит на дорогие и вкусные леденцы. Этим он еще больше напоминал крошку Мирай. – Для начала спроси себя, чего ты хочешь добиться? – аккуратно подсказал ему Цукаса, у которого явно было немного больше жизненного опыта.       Стражник сделал вид, что задумался, но ответ пылал на языке, причиняя пощипывающую боль. Он хочет только одного: Мацуказе. И одной татуировки, честно говоря, становится уже недостаточно. Горько, но факт – чертовы татуировки и правда влияли на жизнь людей. Маленький цветочек на коже мог все рассказать о своем владельце самые потаенные секреты, грязные мысли и желания. Гинро хотел эгоистично обладать своим объектом обожания, опутывая его пленом, как и все из представителей нарциссов. – Я хочу увидеть татуировку одного человека, – сдержаться и не выпалить все как на духу стоило ему нечеловеческих усилий.       Огромный бугай улыбнулся, потрепав мальчишку по голове. – Поступи так, как поступают все взрослые люди, Гинро. Просто поговори с этим человеком и спроси.       Чего? Это что за совет такой?! Лицо парня покраснело даже от представления подобного ужаса. Даже не ясно, что для Гинро казалось более страшным: поговорить с Мацуказе или вести себя подобно взрослому. Взрослым за них двоих всегда был Кинро, он решал все поступающие проблемы сам. А теперь… Гинро совсем один, ведь его старший братец веселится на другом континенте. Между прочим, в паре с Кирисаме, с которой совпали татуировки! – Я подумаю. Спасибо, Цукаса! – с этими словами белокурый бесенок быстро скрылся из виду.       Разумеется, серьезно поговорить – это последнее, что он собирается делать.       Планов было несколько. Гинро подошел к вопросу раскрытия татуировки Мацуказе творчески, поэтому готовился с особым трепетом. В ход шли любые провокации: как-то мальчишка привел своего слугу посидеть на отвесной скале. Американцы советовали сделать это всем гостям, мол, вид оттуда красивый. Разумеется, ему было абсолютно наплевать, насколько великолепные там раскрывались пейзажи. Его главное сокровище, самое интересное зрелище стояло рядом. Темные длинные волосы мягко развевались на ветру, а выражение лица было умиротворенным. Секундой позже Мацуказе опустил взгляд на сидящего на камне юного хозяина. – Здесь прохладно, мой господин.       А вот и нужная затравочка. Гинро изобразил из себя абсолютно несчастную, но очаровательную мерзлячку, хотя они оба прекрасно знали, что американцы их предупреждали о прохладных ветрах на вершине отвесной скалы, когда те отправились в путь. – Мне холодно, Мацуказе! – захныкал парнишка, зябко обхватив себя руками. Разумеется, ему не было холодно на самом деле.       Его трепетный защитник, не медля ни секунды, снял с себя верхнюю одежду, накинув её на плечи замерзающего хозяина. Гинро тут же жадно оглядел частично обнаженные руки до плеч. Было бы замечательно, если бы удача хоть раз подсобила ему, и не заставляла принимать более рискованные меры, но, увы, татуировка цветка находилась явно не на его руках. Проклятье. – Еще, Мацуказе! – Гинро сделал вид, что шмыгает носом, мол, замерз настолько сильно.       Тот снял еще одно верхнее одеяние, покрепче закутав белокурого парнишку, чтобы ему не было холодно. Самурай даже снял свой пояс, чтобы ткань плотнее прилегала к коже господина, чтобы сохранялось тепло, чтобы он не замерз и не заболел. Вещи Мацуказе оказались немного велики из-за разницы в росте и комплекции, поэтому они сидели на Гинро, как короткие подпоясанные платья. – Вам тепло, господин? – спокойно спросил воин.       Гинро лишь кивнул, забурчав себе под нос. В таком количестве одежде становилось уже жарко, а Мацуказе не снял с себя даже половины своей формы. В своем, безусловно, блестящем плане мальчишка явно не учел, что его защитник снаряжен, как самая настоящая капуста. И зачем ему столько одежды? Неужели не жарко таскать на себе подобную тяжесть?!       Да, он очевидно проиграл. Но Гинро пообещал себе, что не оставит в покое свои затеи, просто немного подкорректирует планы. Это была небольшая стратегическая разведка. А дальше должна начаться сама охота.       По своей глупости когда-то мальчишка отказался от совместной кровати, предложенной американцами, потому что даже простое представление о нахождении с Мацуказе в такой степени близости вызывало у него головокружение. Расселение новеньких легло на плечи Франсуа, поэтому Гинро страстно умолял поселить их не таком интимном расстоянии. Засыпать, чувствуя его дыхание на своем лице, было бы прекрасно, но, вероятно, от счастья это стало бы его последней ночью в жизни. Какое-то время такое решение казалось спасением, ведь вечно красное лицо японского стражника заинтересовало даже американских врачей. А сейчас блондин локти кусал, понимая, что так оказалось бы гораздо проще увидеть татуировку самурая.       Впрочем, это не помешало использовать проверенную годами технику – подглядывание за обнаженными телами. – Гинро! – радостным воплем Тайджу, который оказался соседом Мацуказе, сжал в крепких объятьях шею товарища своими оголенными мускулами.       Сейчас он понял, что подглядывать за ними – тоже не лучшая его идея. Не только потому, что воин вот-вот встретит свою смерть в медвежьей хватке радостного Тайджу, но и потому что самурай еще не успел раздеться, снимая одежду слой за слоем, как тогда, на отвесной скале. – Ты уже соскучился по нам?! – пробасил энергичный парень чуть ли не в ухо полумертвого друга, – нам точно надо больше времени проводить всей командой!       Гинро отчаянно прокряхтел, пытаясь ответить хоть что-то. Белоснежная кисть Мацуказе мягко ослабила убийственное объятие, поэтому блондин упал в руки своего защитника, который вновь спас его от глупой смерти. Мальчишка откровенно залюбовался красивым лицом спасителя, пока не услышал естественный вопрос. – Мой господин, что вы здесь делаете?       Лицо деревенского парня из бледного вновь стало красным, озарилось розоватым пунцом. Тайджу с добродушной улыбкой потрепал белокурые волосы, весело хохоча и болтая что-то про совместные сборы. Он никогда не понимал нужную атмосферу, но сейчас это было к лучшему. – Абсолютно точно не подглядываю за вами, если ты об этом, – нервным голосом ответил Гинро, пытаясь изобразить невероятную уверенность в своих словах, будто прятание в шкафах являлось обычным делом для каждого человека.       Мацуказе приподнял бровь, но ничего больше не спрашивал. Тайджу же энергично похлопал гостя по спине, что тот аж поперхнулся, и предложил проводить его до комнаты, чтобы друг ни в коем случае не скучал. Гинро признал, что этот план тоже получился отстойным, но вновь с любопытством осматривал татуировку веселого и громкого парня. Огромный красный цветок с раскидистыми лепестками, а с ним сплетен крохотный белый бутончик. Как-то мальчишка, при удобном случае, невзначай спросил у Сенку, что это за растение такое интересное. Ученый, усмехаясь, ответил, что изображаемый на коже друга цветущий гранат прекрасно символизирует невинную глупость обладателя. Татуировка располагалась на предплечье, настолько открытая и заметная, что аж зависть брала – вот почему у Мацуказе, например, татуировка не на видном месте?! А то, что крохотный белый цветочек лилии рядом с этим гранатом принадлежал Юзурихе, даже спорить не приходилось. Её цветы находились на внешней стороне бедра, но, из-за дизайна платья девушки, вид бутонов открывался всем желающим. Лишь слепой не заметил бы, что их татуировки совпадали.       Тайджу, вероятно, был великим и слепым.       Гинро был не таким великим, зато очень-очень упрямым.       Некоторые планы еще оставались в силе. Несчастному одеянию Мацуказе пришлось пройти и через огонь, и через медные трубы. И сладкие напитки от Франсуа «случайно» проливались, и части одежды прятались. Гинро одной из ночей попытался даже распороть швы, но в ужасной темноте не нащупал их, а потом испугался внезапного шороха и стыдливо сбежал, юркнув обратно под безопасное одеяло.       Но самурай, в отличие от своего беззаботного и добродушного соседа по комнате, был весьма наблюдателен.       Когда немного потеплело, Мацуказе пригласил своего господина уединиться в прогулке по цветущему лесу. Гинро, уставший после работы, согласился бы уже на что угодно, лишь бы не видеть надоедливые камни. Добыча руды утомляла его, хоть он совсем немного и подкачал мышцы на руках от физического труда, чем безумно кичился. Чувствуя себя привлекательнее, белокурый мальчишка стал чаще вышагивать перед своим защитником как неопытный, но самодовольный птенец, который пытается очаровать партнера необычным брачным танцем. Цукаса, если был рядом в такие неловкие моменты, лишь шептал самураю на ухо, чтобы тот был помягче с маленьким гордым нарциссом. Мацуказе кивал с еле заметным изгибом уголков губ. И вот воин снова вышагивал впереди, иногда оборачиваясь с эгоистичной улыбкой, словно ожидая похвалы. Охранник чуть слышно шел за ним, словно тень. Пересекаясь взглядами, тот давая понять, что идет следом, пусть и тихо. Этого хватало, чтобы Гинро улыбался шире и шел дальше, дурачась и не беспокоясь о безопасности в американских лесах.       Вскоре они дошли до маленькой журчащей речки. Парнишка сразу же снял свою подъемную обувь, переплетенную на щиколотках, и опустил стопы в прохладную влагу. – Ха-а, как круто! – простонал он, жмурясь от удовольствия, – попробуй тоже, Мацуказе! – Воздержусь, мой господин, – скромно ответил самурай.       Гинро беззаботно плескал ноги в воде, вспоминая детство, как они всей деревенской гурьбой носились к ближайшим речкам в жару, бесстыже оголяясь и игриво борясь друг с другом. Внезапно, в голову пришла мысль: а может попробовать повалить Мацуказе в эту маленькую речку, чтобы его одежда намокла, и тот снял, наконец, эту раздражающую ткань со своего тела? Юноша даже воодушевленно привстал, но когда задрал голову вверх, глядя на лицо самурая, понял, что разница в росте не играет ему на руку. Да и Мацуказе покрепче будет… так просто не получится. Без нарушения опоры и с места не сдвинется, как учила Кохаку. Он вновь задумался, пока не почувствовал, как его бережно погладили по спине, мягко охватывая. – Не стойте так неудобно, мой господин, вы можете поскользнуться.       Никто за язык не тянул, верно? Гинро хватило мгновения, чтобы нащупать скользкую почву под босыми ногами, и спустя секунду, неловко оступившись, мальчишка нырком утащил своего защитника в воду. Чувство, как Мацуказе инстинктивно приобнимает его, чтобы взять весь удар на себя, оказалось невероятно приятным. А потом он ощутил иное – чертов холод, ведь весенние ручейки еще не впитали достаточно солнечного тепла. Мало того, что одежда обоих стала мокрой лишь частями, так еще Гинро почувствовал, как у него начали стучать зубы. Юноша пулей выпрыгнул прочь из прохлады, подобно взъерошенной кошке, которая не рассчитала прыжок и улетела прямо в зловещую воду.       Теперь несчастное одеяние Мацуказе прошло не только огонь и медные трубы, но и через ледяные потоки лесной речки.

***

      Гинро легко заболевал, а весенние невзгоды и «случайное» опрокидывание в холодные ручьи лишь способствовали простуде. Уже к вечеру его начало знобить, поэтому госпожа Луна прописала постельный режим, а еще хорошенько шлепнула беззаботного мальчишку по голове за глупость. Цукаса воздержался от поучительного подзатыльника, хотя безумно хотел сделать то же самое. Если бы знал, что младший брат Кинро был настолько беспечен, не отпустил бы его в лес даже под присмотром Мацуказе. Вечно этот зеленоглазый чертенок без должного внимания находит проблемы на свою пятую точку.       К слову, о самом самурае – к счастью, он не заболел. Но чрезмерно волнуясь за своего слабого господина, преданно оставался с ним, меняя повязки на лбу и давая попить вскипяченной, теплой воды. Взгляд Гинро горел, но не от смущения, а от температуры, и юноша в очередной раз чихнул, шмыгая носом. – Нечестно! Почему я болею, а ты нет? – спросил тот осипшим голосом, в котором слышалась долька обиды. Вопрос часто задавался в детстве и Кинро в том числе, потому что после спонтанных деревенских купаний белокурый мальчик вновь и вновь оказывался единственным, кто потом страдал несколько дней от болезни. А слышать от брата «я же говорил» было смерти подобно. – У вас не самый крепкий организм, мой господин, – ответил Мацуказе, мягко убирая блондинистую челку и вытирая капельки пота со лба больного, – вам нужно беречь себя.       А в последнее время тот совсем себя не берег – и на отвесные скалы ходил, и в весенние реки падал… Мацуказе чувствовал свою ответственность за непутевого хозяина, поэтому хотел всячески уберечь его от проблем, которые все равно рано или поздно появлялись. Это казалось немного странным, ведь раньше Гинро показывал свою довольно брезгливую и пугливую сторону. С чего вдруг такая экспериментаторская смелость? – Если вы чего-то пожелаете, то вы всегда можете обратиться ко мне, – напомнил ему самурай, преданно склоняя голову.       Блондин долго смотрел на него расплывчатым взглядом, а в голове было лишь одно гадкое желание – тот желал своего нежного защитника. Он хотел обладать им, опутать пленом, прямо как на татуировке, где нарцисс оплетал белую розу. – Я хочу, чтобы ты разделся, – наконец, откровенно признался деревенский страж.       Мацуказе поперхнулся и кашлянул – ему подумалось, что он ослышался. Господин сейчас болен, он не очень внятно говорил, вероятно, это не то, что тот имел в виду. – Прощу прощения? – аккуратно переспросил тот, стараясь в этот раз получше расслышать просьбу заболевшего. – Разденься, – еще раз сказал Гинро, а его лицо стало багровым, то ли от смущения за этот приказ, то ли от температуры.       В комнате повисло неловкое молчание. Самурай отличался благоразумностью, поэтому решил сначала обдумать, что вообще сейчас творится в голове господина. Мастер всегда был загадочным, когда дело касалось намерений – желая сделать что-то из лучших побуждений, часто выходило так, будто это самое что-то делалось назло. Но он имел чистое и верное сердце, а также ребячливый и беззаботный характер, и все вместе совершенно не вязалось с его странными, необъяснимыми поступками. Внезапно Мацуказе смог уловить связь. Все, что ранее делал господин, как-то связано с тем, чтобы по не совсем ясной причине оголить его. И если раньше можно было закрывать на это глаза, то сейчас, когда тот дошел до такой степени отчаяния, что даже подвергает опасности свое здоровье… нельзя с этим мириться. – Я сделаю это, мой господин, – самурай покорно встал и снял свой пояс.       Глаза Гинро жадно впились в каждое его движение, будто он страдал от жажды и из последних сил дополз до долгожданного оазиса. – Но прежде, прошу вас, ответьте мне на один вопрос, – Мацуказе повесил верхнюю часть своей юкаты на спинку стула, а потом положил поверх нее снятый пояс, – с какой целью?       Самурай разматывал бинты на руках, внимательно всматриваясь в лицо господина. Деревенский парнишка не выдержал пристального, изучающего взгляда самурая и быстро сдался. Он всегда бежал с поля боя, не имея возможности и воли долго выстаивать против обстоятельств, в отличие от противного старшего брата, надоедливого бугая… и даже того, кого любил совсем не обычной любовью. – Татуировка… – слабо промямлил Гинро, от смущения поднимая одеяло аж до вздернутого носа.       Он ожидал любой реакции на честный ответ: злость, как у Кинро, неловкость, как у Цукасы, стыд, как у любого другого современного человека, за которым приходилось наблюдать. Но блондин услышал тихий смех и с удивлением посмотрел на самурая, завороженный столько редким и прекрасным звуком. – Вы лишь ради этого делали все свои нелогичные поступки? – слабо улыбаясь уголками губ, спросил его защитник.       Гинро обиженно надулся, сдувая длинную челку с глаз – вообще-то, придуманные планы иногда были вполне неплохи! Да, с последним он явно переборщил, но в целом за целеустремленность и некую навязчивость можно даже немножко себя похвалить. На вопрос страж не ответил, гордо промолчав. Мацуказе, поняв мотивы господина, с легкой улыбкой снял еще два слоя одежды, и теперь разматывал очередные бинты, что перепоясывали грудную клетку и талию. – Мой господин, вы могли просто спросить. Я бы ответил вам.       Почему-то, в голове противный старшебратский голос с раздражающей фразой «я же говорил» окрасился тембром Цукасы. Что за ужас, этого еще не хватало! Гинро помотал головой, желая избавиться от ощущения, что окружающие вновь оказались правы со своими дурацкими советами. С другой стороны… хоть в чем-то они сейчас могут помочь, не так ли? Свой урок он давно выучил, поэтому отчеканил ответ с невероятной уверенностью. – Это считается неприличным вопросом, – упрямо заявил Гинро, умолчав о маленьком факте, что спросил о татуировках абсолютно всех, кроме того, за кем наблюдал.       Мацуказе размотал бинты и аккуратно сложил их на стуле. Полуобнаженный самурай присел рядом с хозяином, который с огромным интересом рассматривал каждый миллиметр открытой кожи, шмыгая носом. – Я думал, что ответ вам давно известен.       У грудной клетки Гинро заметил очертания растений и шустро отодвинул руку Мацуказе, желая хорошенько рассмотреть бутоны своего защитника… пока не обнаружил, что смотрит на до боли знакомый ему рисунок. Эти очертания он знал наизусть, мог нарисовать их даже схематично, если разбудить его посреди ночи и попросить набросать татуировку на листке бумаги. Заболевший страж долго всматривался в изображение белой розы, что была оплетена нарциссом, и бессознательно потянулся ладонью, прикоснувшись к татуировке самурая. А потом, еще раз шмыгнув носом от переизбытка чувств, уткнулся краснеющим лицом в его плечо, крепко обнимая руками сокровище, что так давно искал. – Похоже на мою, – пробормотал блондин. – Она и есть ваша, – оголенная рука нежно приземлилась на мягкие белокурые волосы, поглаживая их, – и… мой господин, что вы делаете?       Гинро, не доверяя своему счастью, незаметно облизнул палец и начал пытаться оттереть татуировку с кожи Мацуказе, проверяя, точно ли та не исчезнет после этого. При этом он продолжал с жаром прижиматься к нему, упрямо не желая отпускать. Трепетный защитник лишь вздохнул со слабой улыбкой, позволяя мальчишке играться, сколько вздумается – в конце концов, воля маленького нарцисса с самой первой их встречи являлась законом для его преданной белой розы.