Narcissus

      Гинро ждал своего шестнадцатилетия больше, чем какой-либо другой праздник. На самом деле, практически любой из деревни Ишигами ждет этой даты в своей жизни. Почему? Потому что именно при исполнении шестнадцати лет у каждого человека появляется татуировка, связанная с их будущей судьбой. Конечно, цветочный узор нравился далеко не всем жителям деревни. По слухам, Магма вообще пытался её свести прижиганием, но, несмотря на поранившуюся кожу, татуировку – это идиотское цветочное проклятье – все равно было видно.       У отца с матерью татуировки совпали – в их семье был мир, порядок и два прекрасных сына, которых они окружали заботой. Ладно, возможно, только Кинро является прекрасным сыном. Гинро же больше считался маленьким дьявольским отродьем, но тем не менее, любили несносного мальчишку также, как его приторно правильного брата.       Гинро знал наизусть, у которой из девушек деревни какая татуировка. У некоторых она была на видном месте, за некоторыми пришлось подглядывать. У Сапфир, например, она находится на спине, поэтому пришлось неловко за ней подсмотреть. Он бы не сказал, что опыт был плохой, ему даже понравилось. Только если не учитывать кучу тумаков, которые позже бесстыдник получил от смущенной девушки, а потом и от разъяренной Кохаку.       У Кинро на его шестнадцатилетие тоже появилась татуировка, и Гинро завороженно смотрел на два красивых извивающихся темных бутона. Традиция была таковой, что первый цветок – это твой собственный, а второй – цветок твоего будущего партнера. Чаще всего, цветки были разные; Гинро плохо разбирался в их видах, точнее сказать, не разбирался вообще, но у него была хорошая зрительная память. Стоит отметить, что Кинро и еще несколько человек из деревни были исключением – цветки у них были одного вида. Рури, которая обладала бесценным багажом знаний предков, в том числе и по цветочным татуировкам, сказала, что это значит, что Кинро со своим партнером скорее всего окажутся одного характера, потому им и будет хорошо вместе. Еще она сказала название этого цветка, но здесь уже Гинро плохо слушал, потому что всё оставшееся время пялился на открытые участки кожи девушки, желая увидеть её татуировку в том числе. Татуировку жрицы он так и не увидел, зато увидел белые мерцающие звездочки после того, как Кохаку в очередной раз ударила его по голове.       Кинро не верил в магию цветков, говорил, что только сам человек определяет, с кем ему жить. На что Гинро промурчал, что цветочная татуировка Гранат больно похожа на цветки брата. И стоило ожидать, что светловолосый бездельник опять получил по голове за то, что подглядывал за девушками, не давая им покоя.       Так что да, он очень ждал своего дня рождения, больше, чем кто-либо в деревне. И в этот день Гинро не горел нетерпением в ожидании того, когда его осыпят добрыми словами или подарками, нет. Первым делом он унёсся в сторону хижины жрицы, попутно ища татуировку у себя на теле. Бирюза хоть и ворчала, что тот прибежал чуть появился рассветный лучик солнца, но она ожидала этого, ведь Гинро буквально был помешан на этих цветках. Делал всё, лишь бы не самому решать свою судьбу, а скинуть выбор на кого-нибудь другого, как удобно.       Татуировка парня оказалась внизу живота с левой стороны, и, честно говоря, подсматривать за девушками было приятнее, чем обнажать верхнюю часть тела самому. Но он так жаждал узнать, что же ему приготовила судьба, что старался не обращать внимания на внимательный взгляд Рури, и до боли вцепившуюся в плечо руку Бирюзы, которая тщательно следила, чтобы наглый мальчишка не совершил неправильных действий в сторону жрицы. – Ну? Что там? – с нетерпением спросил Гинро. – Судя по расположению лепестков, первый цветок – это нарцисс, – задумчиво сказала Рури.       Бирюза самодовольно хмыкнула в период размышления жрицы о том, как правильнее донести нужную информацию. – Цветок, влюбленных в себя, знаю-знаю, – фыркнула она. – У деда моего был такой, бед от него было не напастись. Отлично тебе подходит, Гинро. Цветы точно знают, какой ты на самом деле.       Мальчишка насупился, обиженно отворачиваясь от едкого замечания. Она всегда высказывала ему свои недовольства, сколько парень себя помнил. Больно уж видать напоминал ей самодовольный блондин почившего старика. – От меня вообще-то нет проблем, - пробурчал он. Но довольный смешок Бирюзы его добил, – ну разве что совсем немного, но разве это плохо? – Не просто плохо, а отвратительно, – кивнула в ответ женщина, и Гинро сильно пожалел, что пришел сюда один. При других она хоть сдерживала свою неприязнь, но наедине превращалась в настоящую бестию. А Кинро, например, не дал бы ей этого сделать. Брат всегда защищал его от любых нападок. – Это не просто нарцисс, это желтый нарцисс, – тихо сказала Рури, и Бирюза послушно замолчала, слушая жрицу, – и несмотря на твои… не самые положительные стороны, вы с партнером будете взаимоуважать друг друга. – Удивительно, что его вообще кто-то будет уважать, – раздался еле слышный комментарий, и рука вцепилась в плечо больнее.       Гинро уже мечтал уйти отсюда поскорее, чтобы длинные ногти перестали так сильно впиваться в чувствительную кожу. Жрица тем временем перешла ко второму цветку и довольно долго думала, вглядываясь с интересом. Парень молился, чтобы это был хороший знак. – Надо же… я слышала много рассказов о втором цветке, но еще никогда прежде не видела его на ком-то, – Рури осмотрела второй цветок, и на этом моменте даже Бирюзе стало любопытно. – Это судьба прямо сказала, что ему, с его-то дрянным характером, лучше семей не заводить, чтобы людей не мучить, – сделала вывод та, кивнув.       Боже, как же Гинро захотелось ей ответить, даже рот открыл. Но вовремя спохватился, ведь знал, что его тут же выведут из хижины, и значение второго цветка он точно не узнает в ближайшее время. – Нет, вовсе нет, – бедная мягкосердечная Рури старалась опускать негативные слова Бирюзы, чтобы не обижать парня еще больше. Всё же, он был защитником деревни, неплохо дрался, и, в конце концов, был её другом. По крайней мере, девушка искренне считала его своим другом, – это бутон белой розы, знак верности и чистоты намерений твоего партнера. Думаю… она будет искренне любить тебя? – Откуда ж этот балбес такую жену себе возьмет? – ехидно высказалась Бирюза, – в деревне все знают о том, кто такой Гинро и чего он стоит. Скорее, это девушка из его несбыточных мечт, ведь ему повезет, если вообще хоть какая-то несчастливица взвалит его на свои хрупкие плечи.       Светловолосый одним махом скинул руку женщины, оставив маленькие ранки из-за резкого действия, схватил верхнюю часть одежды, и просто ушел, кивком поблагодарив Рури за раскрытие значения. Женщина в ответ на неожиданное резкое движение чуть не ударила его, но увидев, что наглый паршивец не собирается причинять вреда жрице, молча отпустила. Девушка лишь кто-то крикнула вслед, но он не услышал её достаточно тихий возглас.       Гинро шел до семейной хижины, лишь ощущая слабые покалывания в области плеча. Бирюза невыносимая, противная. Она не права, потому что его тоже можно любить. Да, он пугливый, несносный мальчишка, привыкший делать всё руками других. Да, перекладывает ответственность и бежит от любой опасности. Да, он выглядит так, будто в этой жизни любит только себя.       Но правда в том, что он ненавидит свою слабость.       Правда в том, что Гинро сам не знает, за что его можно любить.       Весь оставшийся день мать с отцом убеждали его сходить к Рури и узнать значение своих цветков, рассматривали красивые лепестки желтого, как волосы сына, цветка и нежный бутон незнакомого белого растения. Даже проснувшийся Кинро, вообще не верящий в эти дурацкие цветки, хотел пойти с ним, ведь знал, как для младшего это была важно. Но когда вечером, переодеваясь, он заметил маленькие ранки на плече брата, то понял – конечно же, Гинро сам побежал первее света к жрице, чтобы узнать свою судьбу, в которую так верит. Но почему же до сих пор молчит?       А белокурый парнишка смирился. Даже отметил, что Бирюза была полностью права в своих суждениях, ведь понял, что ему пыталась сказать Рури, когда он поспешно ушел из его хижины.       В деревне Ишигами нет ни одной девушки с татуировкой белой розы.       Значит, судьба и правда велела быть одному. Полюбить его оказалось некому.