***
Нагито возвращается через неделю. Дважды в месяц было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и когда он записывался на прием, в его животе ярко разгоралось чувство стыда. Он выбирает место рядом с чрезмерно облиственным растением, и, хотя по стеблю ползает паук, хоть он немного нервничает из-за этого, это лучше, чем сидеть рядом с другими пациентами. Сейчас 13:50, а это значит, что Хаджиме на паре, и Нагито не может писать ему. У него чешутся руки от мысли отправить еще одно сообщение, но из-за этого он покажется прилипчивым и невежливым, поэтому он не будет. Вместо этого он пролистает свой дневник, тот, который Миая хотела, чтобы он принес, чтобы они могли поразмышлять над его записями. Она уже давно не просила Нагито принести его. Дневник — вещь простая; просто крошечный, невзрачный черный блокнот. Не было нужды покупать что-то вычурное, учитывая, что вещи, которые его наполняли, сами по себе были мерзкими и уродливыми. Даже его почерк вызывает отвращение. «Господин Комаэда?» Девушка зовет его по фамилии — стажер, думает Нагито. Она хорошенькая, с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, и в такой же стильной, но домашней одежде, которую все в этом месте любят. Ее обувь мягко цокает по плитке, когда она меняет позу, пытаясь разглядеть его за растением. «Здравствуйте» кричит он в ответ, неуклюже вставая. Дневник выскальзывает из его рук, падая на пол, и Нагито наклоняется вниз, чтобы поймать его, прежде чем он упадет и раскроет его секреты. Он определенно жалкое человеческое существо, но слабое самоутверждение и картирование эмоций все еще смущают его. Однако он недостаточно быстр, и твердая обложка с тревожным грохотом падает на землю. Слишком много глаз смотрят на него, когда он поднимает его. Нагито неловко шаркает к женщине, ожидающей его, и безуспешно пытается подавить горящие щеки. «Здравствуйте, мистер Комаэда» щебечет она, совершенно не обращая внимания на сцену, которую он только что устроил. «Извините» отвечает он, потому что он только что встретил ее, и это всего лишь вежливость. Ее брови на секунду хмурятся, и это происходит слишком быстро, чтобы Нагито мог заметить, прежде чем улыбка, украшающая ее лицо, становится более интенсивной. «Не нужно извиняться. Пожалуйста следуйте за мной.» Это что-то новое. Обычно Миая выходит, чтобы забрать его, и смена темпа сама по себе неплохая, но Нагито не может избавиться от гнетущего чувства, что ей стыдно. Стыдится его ухудшения и трусости и чего-то еще, чего он не знает, но- Он не может винить ее. «Мы идем к последней двери справа» говорит девушка. Она держит открытой тяжелую дубовую дверь, отделяющую приемную от длинного коридора кабинетов; тот, с которым Нагито всегда борется. Нагито молча кивает, проходя мимо нее, стараясь не встречаться глазами больше, чем необходимо. Его ошибка, сделанная всего несколько секунд назад, все еще слишком свежа в его памяти. «Впрочем, я уверена, Вы уже знаете» бодро продолжает она, и Нагито требуется слишком много времени, чтобы понять, что она имеет в виду их пункт назначения. У него немедленно похолодело в животе. Логически он знает, что она не издевается над ним. Она слишком милая, слишком новая, и Миая никогда бы не позволила кому-то жестокому работать с ее пациентами. Но большая часть его — часть, которая все еще стыдится того, что он недостаточно стабилен, чтобы быть посетителем раз в две недели, — не примет этого. «Да.» Если он кажется расстроенным, ее это не смущает. Стук, стук, стук ее обуви по плитке режет уши Нагито, когда она следует за ним. Он даже не знает, кто она. «Кстати, я Каэде» щебечет она, потому что, конечно же, так оно и есть. Ему всегда так странно везло. «Я только начала работать здесь.» «Ах, это прекрасно. Надеюсь, Вам пока нравится». Нагито не очень хочется с ней разговаривать, но было бы грубо не ответить. И снова ее, похоже, не беспокоит его отсутствие разговорчивости. Не то, чтобы на это было время; они подошли к двери Миаи довольно быстро — к большому облегчению Нагито. Каэдэ бормочет тихое «извините», когда она проскальзывает мимо него, чтобы постучать. Голос Миаи просачивается с другой стороны, приглашая их внутрь. Каэдэ снова придерживает для него дверь, и Нагито чувствует запах ее духов, заходя в кабинет. Это нежный и цветочный аромат, который обычно ему нравился бы, но в данный момент он выводит его из себя. Он не знает почему — для этого нет веских причин — за исключением того, что ее имя звучит знакомо, может быть, и он вертит его в голове, чтобы понять, где он слышал его раньше. «До свидания, мистер Комаэда. Удачной сессии!» Она пятится из комнаты прежде, чем он успевает вспомнить – глаза скривились в улыбке, рука поднята в нежном взмахе – и вот он и Миая. Нагито устраивается на своем знакомом месте на диване, пока она заканчивает что-то печатать на своем компьютере. Ее взгляд в последний раз скользит по экрану, прежде чем она находит его взгляд, наблюдая за тем, как он держит колени прямо, как шомпол, даже откидываясь на подушки. «Как дела, Нагито?» Она начала. Они снова говорят о Хаджиме. Поначалу это неловко, так как все, что Нагито может видеть, это Миаю, согнувшуюся перед ним, и все, о чем он может думать, это то, что Хаджиме до сих пор не знает. Но на этот раз Mиая делает это легким, так что это упрощает задачу. Нагито чувствует, как она на цыпочках ходит вокруг разговора, осторожно ныряет под поверхность и отступает, когда оказывается слишком близко к чему-то, что может его расстроить. Она спрашивает, как они познакомились, и Нагито рассказывает ей какую-то неестественную, сокращенную версию правды. Онлайн, говорит он, потому что Джунко поощряла его заводить друзей. Поощряла, потому что это звучит лучше, чем высмеивала, и онлайн, потому что это приемлемо расплывчато. «Я думала, ты не очень любишь Джунко?» «Обычно она не мила со мной, нет» отвечает Нагито «но мы не очень много разговариваем, так что это можно понять». Он предпочитает не обращать внимания на то, как губы Миаи сжимаются; она выглядит расстроенной его объяснением. «Мне кажется, что она была груба с тобой» возражает Миая; не злобно, но и не разговорчиво. «Да, что ж.» Нагито мало что может опровергнуть. Джунко всегда довольно противна ему и всем, с кем она общается. Если он достаточно постарается, то сможет притвориться, что Миая расстроена из-за этого, и небольшое беспокойство согреет его. Даже если она всего лишь его психотерапевт. «Но из этого вышло что-то хорошее. Я рад.» Миая мягко улыбается, и, хотя Нагито все еще немного ошеломлен этим разговором, он обнаруживает, что отвечает на него. «Как и я». Слова чужие в его устах; слишком формальные и напоминают о времени, когда у него были родители. Они напоминают ему о душных званых обедах и бдительном взоре няни, но в то же время кажутся совершенно точными. Он действительно рад. «Встреча с Хаджиме помогла тебе чаще выбираться из дома?» Нагито делает паузу, чтобы обдумать вопрос. Хотя, право же, ему это и не нужно; он прекрасно знает, что Хаджиме не столько вытащил его из дома, сколько наполнил его, сделал его более сносным для жизни. Одиночество было одной из первых вещей, о которой он доверился Миае. Какими бесконечными коридоры казались ночью; как он сидел на своем балконе, смотрел на огни корабля вдалеке и делал вид, что они идут навестить его. Детская фантазия, которую он никогда не отпускал и никогда не упоминал. Все бы рассмеялись, но Миае заплатили за то, чтобы она этого не сделала, и даже если он не платил за встречи, Нагито сомневался, что она стала смеяться над ним. В этом она была похожа на Хаджиме, или Хаджиме был похож на нее. Итак, нет. Хаджиме не вытащил его из дома. Но он наполнил его чем-то другим, кроме тихого шепота и тихих шагов, и это было намного лучше зафиксировано в дневнике Нагито. Он говорит об этом Миае, а она кивает и улыбается, как будто гордится им, хотя он не совсем сделал то, о чем она просила. Она ничуть не расстроена тем, что он не спросил о волонтерской работе в библиотеке или о подработке в магазине товаров для рукоделия в центре города. Дело не в этом, говорит она, пока он развлекается. Что он и делает, несомненно. Но, когда Нагито умолкает, к нему приходит холодное осознание того, что они с Хаджиме на самом деле мало что делали, кроме как пили чай и играли в видеоигры. Это достаточно хорошее времяпрепровождение для Нагито, но он слышит, как Джунко в глубине души говорит ему, что он скучный, он не должен быть таким отшельником. Неудивительно, что никто не хочет проводить с ним время. Однако Хаджиме говорит, что все в порядке; он не против остаться дома. Верно? Он говорит правду? «Иногда я беспокоюсь, что Хаджиме заскучает» выпаливает он тогда. «Я не знаю, куда его отвезти, и я не могу долго водить машину или ходить пешком, так что если бы я и знал место, то оно не могло бы быть очень далеко». «Почему бы нам не собраться, Нагито?» Миая плавно вмешивается, и гнев, который вспыхивает внутри него, горяч и неконтролируем. Он не понимает, почему она хочет, чтобы он остановился, ведь именно она спросила об этом в первую очередь. За исключением того, ох, его легкие содрогаются в груди, а в правой руке, где ногти вонзились в плоть, ощущается острая боль. Он кивает в ответ, потому что это единственное, что он может сделать, и снова сосредотачивается на картине. Ничего нового у него не всплывает. Может быть, он слишком расстроен. «Ты…» Тут она делает паузу, но Нагито уже может закончить предложение, которое она собиралась составить. «Нет» отвечает он просто и безнадежно. Он этого не сделал, и, если у него есть выбор, он не будет; не до последней возможной секунды, по крайней мере. Хаджиме не нужно знать, потому что он добрый и нравственный, и, вероятно, не стал бы брать деньги у того, кто, как он знал, умирает. И Нагито не может этого допустить, потому что это снова оставит его в покое, не так ли? Миая делает паузу, замечает сгорбленные плечи Нагито и пустые омуты его глаз. «С чего бы Хаджиме скучать?» «А почему бы и нет?» Взгляд Нагито скользит по ней на наносекунду, прежде чем снова вернуться к картине. «Он вот-вот закончит учебу, и у него так много друзей. Хаджиме только начинает вести многообещающую жизнь, и я собираюсь… я просто потащу его вниз.» «Он когда-нибудь упоминал о таких чувствах?» «Нет.» Но это осторожный ответ. Предварительный ответ, как будто Нагито перебирает все свои взаимодействия с Хаджиме, чтобы убедиться, что это правда. «Никто не задерживается у меня надолго. Просто так обстоят дела». Края картины начинают шататься. Нагито приходится заставить себя отвести взгляд, но взгляд Миаи слишком властен, а свет из окна режет глаза, так что единственный выход — смотреть на свои руки, бледные и сжатые в собственной искривленной хватке. «Я не тот человек, который нравится людям. Все в порядке.» Последнее предложение является запоздалой мыслью; хотел ли он утешить себя или Миаю, точно не знает. Не то чтобы он не привык к этой идее. Трудно не привыкнуть, правда, когда вся жизнь отмечена потерями. А Миая, со своей стороны, выглядит довольно неуверенной в том, что сказать дальше. У них уже был этот разговор раньше, и она определенно не в своей тарелке, но должно быть утомительно слышать одно и то же снова и снова, думает Нагито. Есть так много способов поговорить об этом, прежде чем она тоже уйдет. «Я не думаю, что это действительно нормально» наконец говорит Миая, мягко и насмешливо, как будто она сама обдумывает это. «Я думаю, тебе приходилось говорить себе это, чтобы справиться. Это действительно то, о чем я бы хотела с тобой говорить чаще, может быть, ты закрываешься, когда кто-то подходит слишком близко. Так меньше шансов пораниться, верно?» Это настолько банально, что Нагито может рассмеяться. Ощущение бурлит внутри него, и ему приходится так сильно сжимать щеку, чтобы сдержать его, что у него идет кровь. Там чуть больше одной-двух капель, но вкус — медный и острый — все еще отвратительный. «Как ты думаешь?» Миая пытается. Она явно ищет ответ, но Нагито боится открыть рот. Что, если на его зубах кровь, того же резко яркого оттенка, что и конфетно-сладкая помада Джунко, и что, если она отправит его в больницу? Все, чего он хотел, это говорить о Хаджиме, приходить два раза в месяц и не трогать уголки своего разума. «Вам не о чем беспокоиться. Во-первых, никто не подходит так близко». Смех, который он сдерживал, просачивается сквозь его губы, растекается, как чернила, по подбородку и шее, пока он снова не закрывает рот. Миая не выглядит поэтичной, никогда не выглядела, и Нагито не знает, радоваться ему или кричать. «Может, стоит подумать об этом в другой день?» Она мычит. Она всегда знала, когда вступать в битву, и Нагито, несомненно, мерзок из-за того, что всегда думал, что она может ошибаться. «А что, если вместо этого мы посмотрим на твой дневник?» Прошло всего тридцать минут, сессия только наполовину пройдена. Корешок его дневника трескается, когда он открывает его, и это противоречит тому, как мало он на самом деле им пользуется. «Нового не так уж и много» застенчиво признает Нагито. У него нет сил оправдывать свое непослушание, и он надеется, что она не спросит. Перечень упражнений, которые она просила, — самоанализ, составление карт эмоций и глупые «три замечательных вещи в моем дне» — иногда слишком сложны. «Лучше писать только тогда, когда это искренне. Все в порядке.» Ее ответ заставляет Нагито выдохнуть, о чем он даже не подозревал. Напряжение спадает с его плеч, и его пальцы расслабляются от побелевшей хватки. Некоторые страницы помяты, и слова, написанные им на полях, размазываются. Вероятно, добавленные в последнюю минуту к одной из записей. «Хорошо» просто отвечает он и начинает читать. Его голос монотонный, ему не хватает обычного ритма, который, казалось, появлялся естественным образом, когда он читал вслух. Миая время от времени вмешивается, чтобы прокомментировать что-то, что он написал, и он отвечает так же автоматически. Это необычно — они оба это знают — но у Нагито нет сил заботиться. Все иссякло, до тех пор, пока все, что имеет значение, — это тиканье стрелок на настенных часах Миаи. «В то же время на следующей неделе?» Миая спрашивает, когда он закончил. Это комментарий, которого он боялся, даже если не знал об этом до этого самого момента. Его грудь покалывает, а тело кажется тяжелым, но он говорит «да», потому что это все, что он может сказать. Нет оправдания не делать этого. Они расстаются тихо. Миая ведет его обратно в комнату ожидания, пытаясь вести их обычную светскую беседу, но останавливается, когда понимает, что Нагито не слушает. Его руки безвольно свисают по бокам, левая едва держит дневник. «Хорошей недели, Нагито. Позвони мне, если считаешь, что нам нужно встретиться до следующего вторника.» Она говорит одно и то же в конце всех их сеансов, но сегодня это нечто большее. Может быть, это его собственное воображение, но Миая произносит слова более твердо, смотрит на него всего на секунду дольше, чем обычно. «Позвоню» бормочет он, пристально глядя на дверь перед ними. Почему они всегда хотят, чтобы он звонил ей и Мацуде, он никогда не узнает. Они говорят, что это так просто, но он знает, что нужно приберечь такие вещи на крайний случай, даже если ему говорят обратное. Кто-то занял его место рядом с растением в зале ожидания. Это женщина, невзрачная во всем, и Нагито задается вопросом, так ли он выглядит; простым и скучным и не стоит второго взгляда. Каэде на стойке регистрации. Ее нос уткнулся в толстую стопку бумаг — она даже не заметила, что он там, — и из-за нервного порыва он достает из кармана телефон. Он не хочет с ней разговаривать, даже прощаться. Ровно три, а у Хаджиме уже закончились пары. От него новое сообщение, единственное уведомление на пустом экране, но Нагито не может заставить себя открыть его.***
Казуичи готовит ужин каждый вторник. На самом деле у Хаджиме с этим сложные отношения, потому что это отвлекает Казуичи на добрых три часа, но оставляет на кухне абсолютную катастрофу. С их университетского обеденного стола убирают пустые бутылки из-под воды и старые тесты, заменяя их салфетками из универмага и разномастными столовыми приборами. Какой-то скучный плейлист на языке, который никто из них не понимает, просачивается через динамик рядом с холодильником. Есть даже свеча, которая каждую неделю совершает паломничество из шкафа. Чтобы сделать это место шикарным, всегда говорит Казуичи. Иногда к ним присоединяются их друзья, но сегодня это просто Пеко. Она бездельничает на диване рядом с Фуюхико, и Хаджиме счастлив видеть, как комфортно ей стало со всеми ними. Дни, когда она сидела с прямой спиной, следуя за каждым движением Фуюхико, кажутся не так уж далеко позади. «Итак, кто хочет сегодня вечером помыть посуду?» Казуичи появляется в дверях кухни. На нем фартук, который купила ему Соня, с идеальным клише «поцелуй повара», которое, к сожалению, еще не принесло ему поцелуев. Хаджиме уже может заметить несколько зернышек риса, прилипших к кончикам его противно розовых волос, и еще несколько, перенесенных на дверной косяк, где лежит рука Казуичи. Они собираются выковыривать всякую ерунду из всего, что есть на кухне, по крайней мере, несколько недель. «Эй, этот фартук помог тебе с кем-нибудь переспать?» Лицо Фуюхико раскраснелось от приятного пыльного румянца, и то, как его рука слишком низко опустилась на спину Пеко, говорит Хаджиме, что в нем уже присутствует эффект пива перед ужином. «Заткнись» визжит Казуичи. «Придурок». Хаджиме прячется за ноутбуком. Он хочет быть вовлеченным в то, что вот-вот произойдет, так же сильно, как и мыть вышеупомянутые тарелки. «Может быть, она купила такой же для Гандама. Бьюсь об заклад, он носит его без ничего, когда она приходит к нему, прямо перед тем...» Наспех слепленный рисовый шарик попадает Фуюхико прямо в лицо. Это далеко не та консистенция, которая необходима для суши, мгновенно распадаясь на рыхлые комки, которые падают на рубашку Фуюхико и на диван. Хаджиме стонет и еще глубже опускается на стул. «Да пошел ты в пизду, Кузурю.» «Я то пойду, а вот тебе это не светит, Сода. К этому времени уже должен привыкнуть» выплевывает в ответ Фуюхико. Пеко рядом с ним ощетинивается, небрежно ставит пиво на пол и наклоняется вперед, словно собирается встать. «Прекратите» нерешительно зовет Хаджиме. Не потому, что ему небезразлично, что они делают, а, чтобы сказать, что он пытался их остановить. «Да, послушай Хаджиме.» К настоящему времени все они знали, что слово Пеко было абсолютным; по крайней мере, в глазах Фуюхико. Поначалу было совершенно неожиданно, как неуправляемый и яростно независимый Фуюхико Кузурю сразу же склонялся перед своей девушкой. Честно говоря, это было все еще неожиданно, думает Хаджиме, наблюдая, как его сосед по комнате с ворчанием откидывается на диван. Совершенно менее удивительно то, как реагирует Казуичи. «Ты такой подкаб…» «Прекрати, Каз» предупреждает Хаджиме. Все испытание достигло хрупкой пропасти между добродушным поддразниванием и тотальной борьбой, и ему не хочется видеть, как этот конфликт продлится всю ночь. Удивительно, но Казуичи возвращается на кухню. Он что-то бормочет себе под нос, но тем не менее отступает, и Хаджиме этого достаточно. «Эй, что ты там делаешь?» За исключением того, что, если подумать, возможно, ему стоило позволить им продолжать. Похоже, что, когда Казуичи вышел из комнаты, а Пеко просматривала что-то в своем телефоне, Фуюхико обратил свое внимание на Хаджиме. «Пишу статью» таков его ответ, надеется, краткий и достаточно скучный, чтобы Фуюхико потерял к нему интерес. Однако он сомневается в этом; в основном потому, что все они прекрасно знают, что Хаджиме еле справился с последним семестром, а также потому, что он почти не печатал. «Нет. Хватит врать, тупица». «Не вру», «Тогда покажи мне.» Хаджиме закатывает глаза, даже когда он тихо наводит курсор на устаревшую закладку какого-то тривиального эссе, которое он написал на первом курсе. «Ты ведь не собираешься серьезно подходить сюда и смотреть» невозмутимо говорит он. «Я, черт возьми, не такой» парирует Фуюхико, и еще больше расслабляется на диване и делает еще один большой глоток пива. Хаджиме благодарит за то, что ему сопутствовала странная удача, и расслабляет руку на мышке. Делать это в гостиной было плохим выбором, решает он сразу после этого, очевидно, по тому, как он переживал из-за перспективы того, что Фуюхико что-то увидит. Что действительно было иронично, учитывая, что Фуюхико был половиной причины, по которой он скрывал сказанное. В настоящее время на его ноутбуке были открыты две вкладки: одна для его банка, а другая для студенческих кредитов. Он был на полпути к транзакции — по-прежнему добросовестно троекратно проверял числа, прежде чем вставлять их в нужные места, — и ему не хотелось бы, чтобы сейчас все испортилось. Всего за несколько дней до этого Нагито положил на его счет невероятную сумму денег. Цифра все еще вызывала раздражение — 5000 долларов за то, что он абсолютно ничего не делал, кроме как навестил друга. Честно говоря, Хаджиме забыл о денежном моменте их сделки. Конечно, это было глупо, и он никогда бы не признался в этом вслух, но Нагито стал значить для него больше, чем деньги за обучение и гарантированную арендную плату. Тем не менее, теперь это была значительная часть от его кредита, и к тому же беспроцентному. Он не мог отрицать, что было приятно видеть, как количество уменьшается, даже если оно странно тянуло его грудь. Но Нагито был частью этого так же, как и он сам, Хаджиме должен был напомнить себе; его ни к чему не принуждали. Тем не менее, это казалось неправильным. «Я знаю, что ты что-то делаешь с Нагито» внезапно выпаливает Фуюхико. Он перегнулся через подлокотник дивана, бросая на Хаджиме небрежный взгляд, который означает что- то, что он не хочет расшифровывать. Несомненно, что-то грязное, потому что это, кажется, несомненной развязкой Фуюхико для него с Нагито. «Оставь меня в покое. Я пытаюсь писать». Плохая попытка скрыть правду — вдвойне слабая, потому что Фуюхико в первый раз увидел ложь насквозь и теперь был более чем уверен в этом. Но это было прекрасно. Пока он не проявлял чрезмерного любопытства, Хаджиме было все равно, что он думает. «Ага, ладно» фыркает Фуюхико. Он слегка ерзает на подушках, и рис рассыпается по полу. «Писать любовное письмо, ты имеешь в виду.» И Хаджиме просто знает, что его лицо краснеет при этом. Он показывает Фуюхико средний палец над экраном, но тот только кудахчет, как сумасшедший. «Ты не должен скрывать это, ты знаешь,» продолжает он. «Мы рады за тебя! Во-первых, несмотря на все твое нытье по этому поводу, теперь он тебе вроде как нравится, не так ли? Он не имеет в виду это таким образом - не может иметь в виду это. Но Хаджиме все равно ощетинивается, сужает глаза и готовится ко всему, что последует за этим заявлением. За исключением того, что ничего не делает, как ни удивительно; хотя Фуюхико все еще наблюдает за ним своим жутким всезнающим взглядом. «Он помогает мне выплачивать кредиты» ответил Хаджиме некоторое время спустя — на самом деле, слишком поздно, чтобы быть частью нормального разговора. Слова горькие от вины; технически они верны, но похоже, что он здесь только из-за денег. И он хочет, чтобы они так думали пока, но все же. Он думает о грустных глазах Нагито, о том, как он сворачивается калачиком, когда нервничает, и ему хочется забрать фразу назад. «Ну, да. В этом вся его цель, идиот.» Слова жестокие, но не сказанные недоброжелательно. Сразу после этого над ними воцаряется тишина. Странный плейлист Казуичи бубнит на заднем плане, что-то играет с телефона Пеко, и Хаджиме решает, что единственный способ избавиться от своей вины — это написать сообщение источнику. Хаджиме Хината: Фуюхико и Казуичи снова ссорились. И теперь весь мой диван в рисе. Сегодня Нагито был странно молчалив. Его ответы немногочисленны и редки, и они намного короче, чем обычно. Не то чтобы он когда-либо писал абзацы, но сообщения из двух-трех слов начинают беспокоить Хаджиме. Так что довольно удивительно, когда не более чем через пять минут его ноутбук громко звенит, указывая на новое сообщение. Нервное, покалывающее ощущение, которое захлестывает его тело, — это всего лишь нервы, как он говорит себе. Нагито Комаэда: Почему рис? «Это На- ги- то?» Казуичи красиво и долго вытягивает имя, выглядывая из кухни, чтобы пронзить Хаджиме каким-то глупым, насмешливым поцелуями. Гнев, горячий и острый, пронзает его позвоночник, собираясь в груди. «Заткнись, Казуичи» едва ли не рычит в ответ Хаджиме. Более чем очевидно, как мало уважения Казуичи питает к Нагито, хотя Хаджиме понятия не имеет, почему. Конечно, Нагито то, что некоторые могут назвать «на любителя», но он не урод, как утверждает Казуичи. «Ага, идиот. Ты тот, кто замэтчился с ним в первую очередь. Технически это твоя вина.» Фуюхико наклоняет свою бутылку пива в знак солидарности и стреляет в Хаджиме этой глупой, слишком широкой улыбкой. "Видишь? Я прикрыл тебя и твоего любовничка». «Спасибо» сухо отвечает Хаджиме и возвращается к подходящему ответу. Он уже собирался нажать «Сегодня вечером мы готовим суши, и Казуичи бросил рисовый шарик в лицо Фуюхико», когда понимает, где находится Нагито. Один, в своем огромном доме, напоминающий лабиринт. Однажды он мимоходом упомянул, как ему нравится сидеть и смотреть на океан, пока он обедает. Само по себе это не было особенно печальным заявлением, но то, как потускнели его глаза и сжался рот, сказало Хаджиме более чем достаточно. Мысли о Нагито и его непрерывном одиночестве, которое пыталось проглотить его целиком, заставили грудь Хаджиме сжаться. Тогда не очень хороший ответ, решает он и удаляет все это, чтобы попробовать еще раз. Хаджиме Хината: Твоя догадка так же хороша, как и моя. Почему Казуичи делает то, что он делает? Нагито Комаэда: Ты лучше меня знаешь, Хаджиме. От любого другого ответ прозвучал бы резко. В голове Хаджиме, конечно, так и есть, пока он не вспомнит, с кем разговаривает. Хаджиме Хината: Эй, все в порядке? Ты хочешь поговорить? Какое-то время нет ответа. Хаджиме наблюдает, как три маленькие точки появляются, затем исчезают, затем появляются снова, прежде чем Нагито, наконец, соглашается ответить. Нагито Комаэда: Я бы не хотел отрывать тебя от ужина. Ой. Итак, он упомянул их традицию. По крайней мере, мимоходом, потому что он, кажется, не может вспомнить тему разговора. Мило, что Нагито помнит такую маленькую деталь, хотя Хаджиме снова чувствует себя немного виноватым; хотя, на самом деле, у него нет причин для этого. Он не был обязан приглашать Нагито к себе, но все же. Балконы и океаны и все такое. Больше беспокоит явное отсутствие реального ответа. Хаджиме уже понял, что Нагито не склонен выдавать то, что его беспокоит. Он еще не совсем научился, как это обходить, но сегодня был такой же хороший день, как и любой другой. Хаджиме Хината: Ты меня не отрываешь, обещаю. Я хочу убедиться, что ты в порядке. Последнее предложение заставляет его краснеть, и он украдкой наклоняет голову за свой ноутбук, чтобы никто не видел. Это довольно смелое заявление — честно говоря, он не уверен, как это воспримет Нагито, — но это чистая правда. Как и половина его сообщений Нагито в последнее время, Хаджиме тратит минуту на то, чтобы перечитать текст, прежде чем отправить его. Он не знает, когда это стало нормой, и говорит себе, что делает это просто из вежливости; Нагито такой чувствительный, что не хочет заставлять его переживать. Однако он не совсем в это верит. Ответ снова приходит быстро. На самом деле так быстро, что Хаджиме даже не видит контрольных точек, которые обычно предваряют все, что посылает Нагито. Он так осторожен в своих формулировках, но этот текст кажется поспешным. Нагито Комаэда: Хаджиме, тебя не беспокоит, когда кто-то скучный? На что, судя по всему, он не совсем знает, как реагировать. Он говорит столько же. Нагито Комаэда: Скучно будто Нагито Комаэда: Если ты с общаешься кем-то, и они никуда не ходят? Ты приходишь к ним все время, и они никогда не берут тебя с собой и не делают с тобой ничего интересного. Где-то на заднем плане Казуичи кричит, что суши готовы. Он говорит Хаджиме выключить компьютер и присоединиться к ним. Или, точнее, убрать его ноутбук с обеденного стола, чтобы они могли разложить еду. Он игнорирует это. Нагито говорит о себе, он знает, даже если пытался это скрыть. Конечно, у Хаджиме были вопросы, например, почему Нагито не водит машину? Почему он везде ходит пешком? Да и то, почему только к самым ближайшим магазинам? - но он никогда не задавал бы их так бесчувственно. И он никогда не назвал бы Нагито скучным; эта мысль никогда не приходила ему в голову, если честно. Хаджиме Хината: Я думаю, что, если кому-то действительно нравится проводить время с этим человеком, не имеет значения, чем он занимается. Глупое клише, но это самый простой способ ответить, не давая понять Нагито, что Хаджиме точно знает, что пытается сказать. Неловкость поселилась в его желудке и… «Можешь вырубить это дерьмо и передвинуться, чтобы мы могли поесть?» Он постукивает пальцами по столу неравномерным стаккато. Они расставили вокруг него все — бутылки из-под соевого соуса, украденные из ресторана палочки для еды и переполненную тарелку с имбирем Гари — а это значит, что ему действительно нужно собрать свои вещи, но нет никаких шансов, что теперь он сможет сосредоточиться на протяжении всего ужина. Во всяком случае, без телефона. «Я нарушаю правило» объявляет он. Казуичи представлял собой абсолютную угрозу, когда дело доходило до телефонов за столом; он твердо верил, что ужины по вторникам священны, это время для них, чтобы наверстать упущенное за прошедшую неделю, и обычно Хаджиме соглашался, но не сегодня. Сегодня ночью он будет страдать от непрекращающегося нытья. «Какого? Нет, ты не посмеешь!» «Посмею» Детская драка уже началась, но Хаджиме отказывается позволить себе оказаться на высоте положения. Всем будет намного проще, если он молча закроет свой ноутбук и возьмет телефон из своей комнаты. Нагито еще не ответил, но будь Хаджиме проклятым, если он пропустит свое сообщение из-за мелкого спора. «Как будто ты на вызове» язвит Казуичи, когда Хаджиме возвращается. Очевидно, насколько он действительно несчастен, подстрекаемый чем-то, что сказал Фуюхико, если судить по его сдавленному смеху. «Пофиг» Не самый лучший ответ, но это максимум, на что он способен, когда он так обеспокоен. И это то, что он чувствует, не так ли? Беспокойство о Нагито и яростный комплекс неполноценности и, глубоко внутри, глубже, чем он готов признать, беспокойство о том, что Нагито отталкивает себя. Классическая техника выживания, напоминает ему разум; просто то, о чем он предпочел бы узнать на паре, чем испытать на собственном опыте. Казуичи ставит огромную тарелку с суши — слишком агрессивно, по мнению Хаджиме. Ролл с лососем падает и шлепается на стол. Он превращается в линию из риса и нори, и Казуичи громко стонет справа от него. Не то чтобы Хаджиме беспокоился, потому что внезапно на его экране появился новое серое оповещение. Он тут же бросает палочки для еды, которыми играл, чтобы схватить свой телефон. Нагито Комаэда: Ты просто так говоришь, Хаджиме. И, о, как Хаджиме ненавидит то, что он может представить, как Нагито дуется. То, как его брови приподняты и сведены вместе, как его нос чуть-чуть морщится — достаточно, чтобы быть милым. Нагито Комаэда: У кого-то вроде тебя есть друзья. Они не хотели бы сидеть дома, ничего не делая «Твой парень звонит.» На этот раз это Фуюхико, всегда комментирующий, его голос искажен из-за грязной калифорнийской булочки, засунутой ему в рот. А потом: «Не могу поверить, что ты так чертовски долго закручивал овощи в рис, идиот». Казуичи только возмущённо хмыкает, слишком занятый тем, что жуёт свой кусок, чтобы связно отвечать. Краем глаза Хаджиме видит, как он начинает размахивать руками — верный признак того, что у них вот-вот начнется ссора. И всего за несколько минут до ужина. Хаджиме Хината: Это как-то связано со мной? Если это так, мы можем поговорить об этом Он слегка задается вопросом, хотел ли Нагито выдать себя, или это была простая оплошность. Он не был похож на человека, который хочет, чтобы другие видели его смятение, и Хаджиме это понимал, но он солгал бы, если бы сказал, что не испытывает какой-то гордости за то, что он тот, кому доверился Нагито. Во всяком случае, это было сделано специально. Маленькие победы. Хаджиме Хината: Если я сделал что-то, что тебя расстроило, я хочу знать. Так что мы можем это исправить. Его большой палец нерешительно зависает над кнопкой отправки. Еще раз, это чистая правда, но он не уверен в скрытом подтексте. Он не хочет пугать Нагито тем, что собирается сказать. Оказывается, ему не о чем беспокоиться, потому что как только он собирается заставить себя отправить его, Нагито отвечает. Нагито Комаэда: Нет! Это никак не связано с тобой, Хаджиме. Это все я. Нагито Комаэда: Я тут подумал, должно быть, я ужасный друг. Ты приходишь, чтобы я мог развлечь тебя, и мы никогда ничего не делаем. Действительно, Хаджиме понятия не имеет, с чего начать. В двух простых сообщениях столько всего нужно раскрыть, не говоря уже о непреодолимом ощущении чего-то жгучего глубоко в его груди. Нагито действительно думает, что он нужен только для того, чтобы развлекать его? Действительно считает себя ужасным другом? Он не знает, расстраиваться ему или обижаться, если честно. Однако неважно, что он чувствует в данный момент, потому что то, что будет дальше, полностью отвлечет его. Там три точки, а затем еще одно сообщение, на этот раз настолько дико неожиданное, что Хаджиме не знает, как его обработать. Нагито Комаэда: Хочешь поехать в город в эти выходные? И, о- «Ребята» недоверчиво говорит Хаджиме. Ссоры, которые он отфильтровал на задворки своего разума, немедленно прекращаются. «Кажется, меня только что пригласили на свидание.»