Flashback
Юнги растерянными большими глазами смотрит на Саймона и Чонгука, что сцепились на площадке и дерутся друг с другом. У Саймона подбит глаз и порвана новая футболка из Прады, а у Чона вся щека в крови и разбитая губа. Уже непонятно чья эта кровь, но зрелище ужасное. Они машутся кулаками, кидаются камнями и кричат. Мин стоит в длинной папиной рубашке и сжимает пальчиками рукава, стараясь быть сильным и что-то придумать. Другие дети, испугавшись, разбежались, но малыш остался, потому что его принц сражается с драконом и не должен проиграть. — Хватит! — верещит что есть мочи и начинает выть в голос, замечая, что это работает и оба ошарашенно глядят на него. — Я не хочу больше играть! Ни с одним из вас! Вы все рушите! Мама! Папа! Он разворачивается, последний взгляд даря речке вдали, кивает уверенно, но с первого взгляда, кажется, будто мелкий так всхлипывает, надеется, что принц поймёт и придет туда, а после убегает домой. Кричит, продолжая, выжимать из себя слезы, орать, что его обидели и дружить больше ни с кем Юн не будет. Все плохие, никто не знает правила дружбы и это невозможно больше терпеть. Все-все расскажет родителям и никогда больше не выйдет гулять. — Ты заплатишь за то, что расстроил кису и порвал мою футболку! — плюет Сай на землю, прямо под ноги Чону и бежит вслед за малышом, хотя тот специально скрылся, прячась в кустах для того, чтобы больше не видеть этого хулигана и незаметным уйти домой, чтобы после вернуться к Чони. Отличный план и удался на славу! Забегая к себе в комнату, Юнги хватает маленький чемоданчик с красным крестом, выкидывает оттуда игрушечные соски, шприцы, грелку и градусник и бежит в ванную. Пока мама не видит забирается на стиральную машинку, роется в ящиках выше и, найдя все нужное, укладывает все в тайник. Мин переживает. Чонгуку было очень больно, прилетело в живот и по ребрам, поэтому влетая на кухню и целуя маму в щеку, малыш сует себе в карманы все конфеты с соленой карамелью, любимые чоновы персики осторожно укладывает в пакет и самое главное просит помочь налить ему морсика, чтобы не облить рубашку. На все вопросы рассказывает заученную историю о игре с другими ребятами в дальнем доме от миновского и обещает прийти вовремя. Мама никогда не переживает за своего сына, потому что знает, что тут безопасно и даже если Юнги не придет значит тот ночует у Саймона или другого друга. Ее сын всегда предупреждает, пишет смс и звонит если что не так. Юнги со своими сокровищами несется через ромашковое поле со всех ног, спотыкается пару раз, когда спускается по скользким ступенькам и выдыхает, когда видит Чонгука сидящего под деревом, кидающего камни в воду и думающего. У него сведенные брови, слегка надутое выражение лица, обиженный весь из себя человечек, но самое главное живой и не такой забитый, как было до этого. Юн оглядывается по сторонам, убеждаясь, что их никто не видит и торопиться к своему спасителю. — Ты понял меня, — восхищаясь, улыбается, приземляясь на колени перед мальчишкой и старательно раскладывает принесенное добро. — Я буду тебя лечить сейчас. — Если у меня будет такой милый врач, то я согласен, — хмыкает Чонгук и шипит от того, что ранка на губе начинает снова кровоточить. Малыш раскрывает аптечку и маминым тоном рассказывает, что перекись будет слегка щипать, но зато бактерии испугаются и убегут сразу же когда на них капнут этим средством. Наливает щедро на ватный диск, подползает к принцу и, беря за ручку для поддержки морального духа, осторожно проводит по ранке на губе, дует и повторяет снова пока кровь не остается вся на вате. Проделывает тоже самое с щечкой Чонгука, заклеивает пластырем с машинкой и целует сразу же рядом, чтобы зажило быстрее. Мама всегда так приговаривала, когда Юн ранил коленки — искренний поцелуй может вылечить абсолютно все. Чони тоже так говорит и когда целует у него получается сделать боль намного меньше, так почему у малыша не должно получиться? На всякий случай, он еще раз чмокает около пластыря и удовлетворённо садиться обратно на колени. — Не нужно было драться с этим дураком, — подает голос Юнги после некоторого молчания. Они поели конфет, Юн покормил Чонгука персиками, убирая косточки и позволяя насладиться заботой его принцессы. Подает морс и сам идет мыть ручки от шоколада в речке. Снимает кроксы, пробуя пальчиком водичку, и, заворачивая рубашку в шорты, заходит в воду. Чонгук, справившись с едой и будто набираясь сил, идет вслед за этим ребенком. Хихикает с такого котика крошки Юна и повторяет за ним. Подходит к малышу, обхватывает за талию и прижимается ближе, целуя в макушку. — Ради тебя я готов на многое даже если бы это стоило моей машинки из лего, — заверяет Чон и смотрит на взволнованного развернувшегося малыша, который хлопает непонимающе глазками и восклицает: — Но она же дорогая и такая любимая у тебя! — А ты бесценный, — целует в щеку и серьезно кивает. — И моя любовь к машинке не может быть больше, чем к тебе. Саймон любит много всего и может легко променять тебя на новые ролики, как он сделал это неделю назад, а я так не смогу. Юнги обнимает своего принца с такой огромной любовью, что не передать словами и пытается сам достать до щечки, но не получается. Чонгук на голову выше этого ребенка, поэтому со стороны Мина иногда происходят неудачные попытки любить своего принца. Пыхтит и, прикусывая губу, смотрит на своего героя, что покорно склоняется к Мину и, получая чмок, радостно смеется.Конец flashback
Все происходит так быстро. Двое айдолов держали взъерошенного злого Чонгука, который дергал плечами, сжимая кулаки и взглядом пепелил Саймона, что присел на пол и держался за рассеченный чем-то лоб. Лидер появился на горизонте внезапно и Юнги запаниковал. Вот же блять! За ним бежала Хлоя. — Ты в порядке? — зашептала подруга, цепляясь пальцами за его мятую кофту и сжимая в объятьях. Он закивал. — Какого черта? — развел руками Намджун, переводя взгляд то на Чона то на Граймса. — Вы же позорите сейчас все высшее общество. Если кто-то это увидит, то скандала не избежать. Что произошло? Словно два нашкодивших ребенка оба встали перед лидером, пихая локтями друг друга. Говорить никто не хотел. — Это я виноват, — вышел вперед Юнги, убирая руки девушки с себя. — Из-за меня они подрались. Я хотел спокойно поговорить с Чоном, но у нас не получилось. Пришел Саймон и завязалась драка из-за неуместных оскорблений. — Ты в порядке? — и вот Мин никак не ожидал такого. Парень поднял взгляд, посмотрел в блестящие глаза лидера и неловко пожал плечами. — Вполне, — засмущался от такого вопроса, потому что думал, что его ругать сейчас будут, выставят за двери и запретят видеть кого-либо из группы, общаться и от Чонгука отделят тоже. — Все едут сейчас домой, никто не должен видеть этого безобразия, — вздохнул Ким и развернулся к девушке. — Через черный ход уйдете, а мы попрощаемся с гостями. Вы расстроили меня безумно. Что я скажу стаффу? — разорялся мужчина. — Тебя подвезти? — обратился он уже к подруге пока Юнги намекал ей глазами на другой исход. Раз они тут все испортили, то она хотя бы должна получить немного больше, чем предполагалось ранее. — Я бы предпочла еще немного провести времени с тобой и, если нужна помощь, помочь, — уверенно произнесла и тот, схватив ее за руку, с парнями пошел в зал, кидая напоследок злые взгляды на Чона и Сая. Они стояли в тишине немного. Почему-то никто не хотел двигаться. Мин чувствовал себя не в своей тарелки и ему казалось правильным решением уйти с остальными, чтобы выйти через парадные двери, поймать такси и, уехав куда-нибудь далеко, сидеть там. Может быть на пляже, в баре, погулять по ночному городу, но ни в коем случае не быть в номере с Саймоном. — Так это правда Юнги? — подал голос Чонгук, и парень повернулся к нему лицом, приподнимая бровь. — Ты был девственником все это время? Ты не вышел за Саймона? — Блять! — взрывается Юн, дуя губы. — Я столько раз тебе пытался сказать, что нихрена у меня с ним не было. Как ты не понимаешь? Мое детство было отвратительным, но ты хотя бы пытался скрасить это дерьмо. Сейчас тоже не легче! — а на глазах слезы. Саймон стоит вдали растерянным и наблюдает как Чонгук подходит ближе к этому разбушевавшемуся ребенку, у которого крышку снесло. — А теперь я потерял Амиэля, осталась до кучи Хлою и все… Мужчина слышал то голосовое, последнее и больше звонков не случалось до одного момента (за пару дней до поездки). Как его кроха рыдал, выл, копошился в одеяле и тыкался в подушку, чтобы не орать так сильно. Громко, оглушительно, больно. И Чон ничего не мог сделать, потому что это ведь не его проблемы, но от этих душераздирающих всхлипов почему-то сердце говорило обратное. — Поехали домой, Юнги, — схватил за хрупкие плечики Чонгук, прикусил губу от того, как тот дернулся, обиженно глядя в пол, и поволок к своей машине. Граймс, фыркая, поплелся за ними следом. Ему нужно было вызвать такси, потому что с этими двоими точно не стоило садиться рядом, да и кто позволит. Они приехали в квартиру Чона, молча разделились по комнатам. Юн сидел на диване в гостиной, сцепив пальцы в замок и сжавшись, слушал как в ванной Чонгук шипел от небольших ран, которые сам обрабатывал. Хотелось подойти, обнять, ткнувшись лбом в сильную голую горячую спину, поцеловать легко и помочь. Подуть на ранки, подержать за руку, пригладить волосы. Он не сдвинется с места. — Крох? — позвал ласковый голос, когда вода перестала бежать. Мин напрягся, но поднялся с насиженного места. — Как в детстве, можешь? Парень растерялся на мгновение, пытаясь спрятать робкую улыбку от этой нежной, умоляющей интонации. Дрожащие пальцы потянулись к ватному диску, намочили перекисью. Они сели на холодный кафель. Чон оперся о душевую кабину, откидывая голову назад, и бесстыдно разглядывал мальчишку, который так старательно прятал тоскливый взгляд. Юнги подполз на коленях, сел между ног и, убрав челку, холодными пальцами аккуратно провел по брови ваткой, стирая кровь, легонько дуя и снова убирая засохшие остатки. — Кто эта девушка? — клея пластырь на костяшку и целуя рядом, спросил парень. Как в детстве, но все равно по-другому. Там не было таких проблем. — А я откуда знаю, — смеется. — Хен сказал, что предоставит девушку на вечер и вот. Какая-то малоизвестная певица. — Не похоже на правду, чтобы так целовать она минимум должна быть твоей подругой, — вставая резко с места, выплюнул Юнги, уходя обратно в гостиную. — Ревнуешь? — поднимаясь с жесткой плитки, кричит вдогонку. — Я знаю, ты обижаешься на меня и понимаю почему. — Да? — с непролитыми от слез глазами разворачивается к мужчине, тяжело дыша. — Я просто хочу, чтобы мы были настоящими друг перед другом, — не просит, умоляет, почти на коленях стоит, а потом фыркает. — Но разве такое возможно? — Пошли поговорим в спальне, — кидает и, не глядя на мальчишку, идет в соседнюю комнату. Юнги недовольно плетется следом, располагается поодаль, обнимая колени и упираясь спиной в подушку, а Чонгук садиться напротив него, поджимая под себя ноги. — Что было после того, как я уехал? — Моя мать узнала обо всем, и мы сразу же покинули дом, отец действительно вел незаконные дела, — пояснил парень, опуская голову и вздрагивая от прикосновений Чонгука. — Он умер, но мне нисколько было не жаль. Тогда я потерял своего принца и только потому, что отец хотел свести меня с Саймоном ради собственной выгоды. — Что насчет него? Мин сразу же меняется в лице будто испуганный зверь смотрит и выдавить и звука не может. Паника накатывает с головой, и он мотает ей в разные стороны. Нет. Черт, это казалось таким простым, а потом Юн начинает вспоминать сразу же перед глазами его руки, его глаза, его волосы и тело. Чужое, нелюбимое. Чон сразу же приказывает крохе дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох, но истерика еще чуть-чуть и точно случиться, поэтому Мин хрипит беззвучно: — Не заставляй меня… Больно, больно, чертовски неприятно. Юнги дрожит, открывает заметки и протягивает телефон, читать не может, потому что вернется в тот черный день, что сломал его, его планы и всю жизнь порушил. Гребаный сукин сын этот Саймон! — «Я правда расскажу тебе все и снова освобожу душу. Мне столько надо сказать тебе, милый, чтобы ты меня понял, успокоил и дал совет. Я так люблю тебя», — читает вслух, чтобы контролировать эмоции малыша, что перед ним сидит и после каждой фразы, произнесённой буквы, видит, что это всего лишь ребенок, а не высокомерная, заносчивая язва. — «Просто плохо. Я расскажу тебе свою версию. Ты можешь меня осуждать, но я знаю, что ты все равно выслушаешь и дашь совет как бы горестна и противна не была моя правда, ты поддерживаешь всегда. Расскажу здесь, раз уж эта запись стала изливанием моей души», — хочется задать множество вопросов. Он разговаривал с ним? Вел сам с собой диалог, но представлял его? Молчит, глядя на бледнеющего мальчишку, и продолжает: — «Саймон хотел изнасиловать меня, взял за руку, повел куда-то, а когда мы зашли в тот каменный дом, меня накрыло. Фейерверки, пыль и книги, фонари, кушетка и твои касания. Я не мог ничего сказать и сделать, ведь играл роль, а когда актеру плохо, он улыбается, ведь правда? Скажи, что правда?!» И Чонгук останавливается. Возвращается в тот день их ссоры и боится читать дальше, боится увидеть, представить, что Саймон оставлял отпечатки на его недотроге, касался там, где только он сам мог, гладил бедра, делал больно. Чонгуку хочется кричать, ударить себя за глупость, потому что бросил, не разобравшись покинул свою кроху и, заказав такси, уехал, а затем после встречи, спустя долгих лет разлуки вышел за дверь без капли сожаления, сочувствия и мысли о том, что был нужен. Наговорил столько обидных слов, раскрошил на части душу и, смотря сейчас на трясущиеся юнговы руки, еще и распорол. Разрезал также ловко, как ножиком шинкуют морковь, мелко, осторожно, а самое главное быстро. Вскрыл сердце, грудную клетку, выпуская наружу душу, и оставил умирать в одиночестве. Захлопнул дверь именно в тот момент, когда Юнги так нуждался в нем. Идиот. — «Я ненавижу все это. Он ничего не успел сделать, но это не дает мне покоя. Это приводит меня в ужас и заставляет биться в истерике в душе. Это не паническая атака или что-то подобное, но мне было так отвратительно плохо, Чонгук. Я ни с кем не обнимаюсь, я позволяю затронуть себя немного и сразу отстраняюсь, потому что не смогу терпеть дольше, чем меня хватит до конечной точки. Они все думают, что я раздуваю проблему и то, что я испытал пару лет назад видимо на мне никак не могло отразиться. Мне же нормально, когда ко мне применяется рукоприкладство. Души, бей, похуй. Я же железный, стерплю. Сильный блять, независимый!» — Чонгук сглатывает. Юни почти не дышит, а по щекам катятся слезы. Он не всхлипывает, не ревет в голос как раньше лишь молча утирает рукой и изредка шмыгает носом. Мужчина выдыхает. Саймон не успел и это действительно хоть немного радует. — «Показал себя с другой стороны, но я не такой! Игра и реальная жизнь — это разные вещи. Я снова себя ненавижу, снова хочу умереть, но я прошел этот момент, перетерпел и больше не хочу, хотя… Меня не понимают, делают мои проблемы не существенными. Ты понимаешь. Ты знаешь как мне плохо и как я переживаю, как каждый день терплю свое существование, потому что «Жизнь самая ценная вещь в мире». Может и так…» Чон хочет притронуться к ладони, что сейчас дрожит, сжимает покрывало, но не может. Он не знал, не имел понятия, когда впервые поцеловал, не думал, что Юнги сам потянется, сам прижмется, а все потому, что ему единственному и верил. Как с такой проблемой он доверился ему, Чонгуку? Юнги получается действительно любил его. Знать, что нас разлучили и мы сейчас не можем быть вместе. Прости, ты так далеко, но у меня нет никого ближе тебя. Я говорил о Вселенной, но, когда я говорю о ней, я говорю о тебе. Становится тошно от самого себя. Юнги никогда никого не трогал больше, чем его, никогда не позволял себя трогать больше, чем ему и от этого становится хуже. Он не разрешал никому кроме Чонгука. В голове отпечатывается эта фраза, горит на сердце, черной иглой колется, протыкает. Ему хочется пожалеть, объяснится, но сейчас это будут просто пустые слова, ведь тогда, в детстве, несмотря на больные высказывания, он должен был остаться и все выяснить. Это была его первая и самая ранняя ошибка. Мое тело и душа принадлежат тебе. Только Чон Чонгуку. Прости, прости, прости меня за все. Наше там тонет в дыме погаснувших свечей, но я все ещё люблю тебя. Смотрю на горизонт и люблю. Юн сидит перед своей вселенной с каждым им прочитанным словом только больнее. Он старался удержать слезы, правда, но все его попытки увенчались полным провалом. Хочется сбежать, зарыться в одеяло, но как бы не было больно Юнги верит Чонгуку, верит несмотря ни на что. Чон не такой каким хочется казаться, не холодный и не жестокий, потому что ласковые карие глаза, улыбка и зубки как у кролика, смех ребенка, как в одиннадцать и неописуемый восторг от всего, что он сам делал будь то нарисованная картина или написанная песня или букетик ромашек, повязанный фиолетовой ленточкой, никуда не исчезли. Он почти ничего не слышит, что Чони читает, но зверь оживает в грудной клетке. Волк внутри чувствует, волк помнит и не забывает чужие руки, губы на скулах и жестокие удары наотмашь по лицу, ногами по животу и бокам лишь бы только не сопротивлялся, а Юнги продолжал вырываться с каждым новым ударом, потому что на пыльной кушетке должны были лежать только двое — принц и его маленькая принцесса. Член во рту, сперма на лице и смех, раздирающий душу. Мучительные, удушающие слова, плевки и рваная одежда. Синяки, куча гематом по всему телу и изуродованное светлое личико с потухнувшими в одно мгновение глазами. — «Отец сказал, что родил эгоиста. Ты обзываешь меня так и то, что я хочу сходить к психиатру для тебя пустяки. Тебе плевать на мое состояние, и ты просто не представляешь какой страх я испытал, как дрожал и дергался от каждого шороха и его голоса вдали. Мне страшно. Я боюсь. Мне плохо…» — Чонгук понижает голос до тихого говора, не кричит и скорее начинает читать будто сам хочет почувствовать пережитое, проникнуться, понять его чувства, чувства его маленького недотроги, а после закончить. Не тревожить, зарастающие годами раны, не вскрывать, не делать больнее. — «Это не существенно? Это пустое место? Это хоть что-то значит для тебя? Нет и тебе плевать! Ты говоришь, что я справлюсь и обвиняешь меня же в моей слабости. Слабость. Да. Они есть у каждого человека и даже если ты не имеешь их, все равно слабость — это любимый человек, эмоции, которые ты удерживал в себе слишком долго. Ты хоть понимаешь какого мне было, когда он рассказал про этот сюрприз? Прошло достаточно времени, чтобы отпустить, но я проснулся с утра, сел за домашку и начал истерить с пустого места. Не было причины, негативных факторов. Просто накипело, и крышка механизма слетела с громким хлопком. Не смог, не сдержался и до сих пор корю себя за слабости, потому что не должен их иметь. Мама говорит, что я обязан быть сильным, кто-то констатирует как факт. Я стал таким, и я ненавижу себя за то, что сотворил с собой. Ты поддерживаешь. Ты рядом и мне спокойно…» Чон замечает, как Мин отворачивается от него, обнимает себя за плечи и тихо хлюпает носом. Перед ним не эгоистичный, верещащий мальчишка, что постоянно язвит, огрызается и не умеет любить, а именно закрытый, не знающий как говорить о своих чувствах словами лишь передавать все через заметки в телефоне, маленький комочек счастья. Очень душевный, ранимый и продолжающий оставаться все тем же недотрогой. Его недотрогой. — «Элиот сказал однажды, что за попытку не накажут. Да я сам себя сожру за это. Медленно буду раздирать плоть, выпускать кровь, тихо скуля и умирая. Я буду безжалостен, буду мучить себя думами, мыслями о том, какой же я не способный, ничтожный, сплошной дефект. Неправильный, глупый, не умеющий расставлять приоритеты. Мусор. Урод. Животное. Эгоистичная тварь. Сучка. Нет, знаю, Хлоя учила меня любить себя, вернее хотя бы так сильно не ненавидеть за то, что я вообще родился. Я потерял все мысли, потому что, выписав это все на страницы, мне стало намного легче. Спасибо тебе за то, что ты есть», — мужчина только сейчас понимает, что задержал дыхание, пока читал последние строчки, выпалив словно пулемёт, все на одном дыхании. Мой милый побитый жизнью маленький недотрога, который переживал нападки отца и насилие от Саймона день за днем пока меня не было. Я трус, слабак, который не заслуживает тебя, но я постараюсь все исправить. Юнги продолжает рыдать и Чон откладывает телефон, не пытаясь залезть в душу и прочитать остальные записки, аккуратно рассоединяет юнговы руки, что с силой обняли плечи и, сплетая пальцы, прижимается со спины. Обвивает ногами его торс, наваливается, словно защищая от внешнего мира и покачиваясь, тычется носом в загривок, целует напряженные плечи, шею и вздыхает: — Тише, рыцарь вернулся и теперь никаким драконам с именем Саймон не позволит трогать его принцессу, — разворачивает к себе лицом, зацеловывает все что только можно и нельзя. Щеки, лоб, нос, губы, скулы. — Прости меня, мой крошка. Я такой дурак. Я люблю тебя. Люблю до безумия. — Ты принц, — куксится, прикусывая губу, и обнимает в ответ, ища тепла, ласки и заботы, хотя бы на короткое мгновение. Его Чонгук… — Угу, твой любимый принц, — подтверждает, не переставая защищать свою недотрогу от внешнего мира, давать шанс почувствовать то, что было несколько лет назад, когда он был рядом, в том, в чем так нуждался мальчишка. Его Юнги… Каждый во что-то верит, на что-то надеется и я всегда верил в нас. Мы обещали друг другу вместе сбежать, но разошлись по разные стороны баррикад. Наше там погасло, волк почти погиб, но я упорно продолжал доказывать себе, что нас ничего не сможет разлучить. Конечно, сейчас мы вместе, но надолго ли это? Мне теперь страшно лишь от одной мысли о том, что, найдя тебя, я снова потеряю. Юнги не верит, что теперь они вместе навсегда, Чонгук лишь целует в губы, строгим голосом говоря, что они не просто навсегда, они на огромный космос, вселенную, бесконечность, и еще немного до бесконечности вместе.Любовь строга, любовь безжалостна больная,
Любовь заставила меня подумать о морали.
Мы встретились спустя года, смотрели друг на друга.
И я, поцеловав тебя, признался в том, что я был глупым.