J1437K~

      Корея встретила студентов яркими огнями, музыкой, жителями, что улыбались, приветливо махая рукой. Юнги светился от счастья, когда видел многоэтажки, сверкающие магазины и представлял, как они будут отдыхать тут неделю. Взяли самых лучших и Юнги был одним из них. Он усердно работал над оценками, участвовал в олимпиадах, помогал другим, любил почти всех преподавателей и старался всегда делать то, что они предлагают. И вот он тут, в месте мечты.       Отель встретил их также радужно, поэтому даже плохих мыслей не было пока преподаватель, что должна была сопровождать их всю поездку не начала оглашать список — кто с кем должен жить эти семь дней. И зачем спрашивается? Они что дети малые, чтобы выдергивать жеребьевки, играть в угадайку и придумывать прочую ерунду? Он держал Хлою за руку, за самые пальцы и молился, чтобы его поселили в одну комнату с ней, но все рухнуло, когда женщина сообщила два имени.       — Юнги и Саймон — левая комната, пятый этаж.       Нет. Нет! Мин хотел кричать на весь мир о несправедливости, но молча закусил губу, обнял подругу и опустил голову. Этого не может быть, хотя их бы, итак, не поселили бы вместе, потому что все поровну. Хлоя будет с этой очкастой девчонкой, Марк с Элом, а Сай с ним. Но ведь Марки достаточно хорошо общался с Граймсом и их могли объединить, но нет же, обсуждение закрыто даже когда оно не начиналось.       Все разбрелись кто куда, в основном гулять. Хлою утащила ботанка в магазинчик неподалеку, Марки забрал Эла и они смылись за пределы отеля, хотя Элиот беспомощно смотрел на Юна и слегка даже пытался сопротивляться гиперактивному старосте, а Сай вроде как тоже вышел с ними. Препод сообщила, что будет на первом этаже в специальной номере, который для нее забронировал университет. Она была лучше по условиям и стоила дороже, и эта прекрасная женщина заслужила, потому что была отличным человеком, много помогала студентом и всегда могла выслушать. Жалко только насчет распределения по комнатам не стала слушать.       Просчитав каждый шаг, Юнги пулей влетел в лифт, молясь, чтобы тот ехал очень быстро, и он успел достигнуть комнаты. Нужно было переодеться. Как придурок оделся во все теплое, когда остальные предпочли майки и футболки. Ну, конечно. «Все хорошо» — твердил себе мальчишка, открывая карточкой дверь и заходя внутрь. Открыл сумку, доставая нужные шорты и замер, когда сзади хлопнуло.       — Решил сбежать? — хищно поинтересовался Сай и Юнги затрясся от голоса, но, сжав кулаки, выдохнул, спокойно разворачиваясь и идя на выход. Дверь не поддалась.       — Что ты сделал? — не подавая виду, что паникует, спросил мальчишка. Он не сделает больно. Не сделает!       — Подсчитал идеальное время для моего неисполненного давнишнего сюрприза, — обнажая белые зубы, засмеялся тот и, подойдя к Мину, схватил за локоть, подтягивая ближе. — Будешь кричать зубы выбью и язык отрежу, понял?       — Что? — только и успевает сказать, как его кофту стягивают без предупреждения. — Не надо, — отходит, дергается, но Граймс сильнее. Он несет свою жертву на кровать, кидая мешком будто это не Юнги, а картошка. — Нет, ты не будешь. Я не хочу!       — А у проданного тела никто не спрашивает мнения, — Мин ерзает, кусает за руку и ему тут же прилетает по щеке. Звонкая пощечина разносится по комнате под тихий скулеж маленького щеночка.       — Они не успели подписать контракт, ведь отец сдох и гореть ему в аду, — плюет прямо в лицо Юни и сразу же вторая пощечина прилетает, оставляя на молочной коже красный отпечаток. Чертовски несправедливо! Хлоя будет его искать, Элиот, Марк, наверное, а он тут застрял с этим насильником. Хочется орать «Помогите!», но в лицо еще раз получить совершенно не хочется.       — А ты думаешь меня это волнует? — смеется и ударяет еще раз.       Отпусти…       — Пожалуйста, Саймон, ты не можешь так поступить со мной, — умоляет, вздрагивая от пронзительного душу хохота.       Мне так страшно, Чонгук…       — Я хочу отомстить Чону, — выплевывает прямо Юнги в лицо и под тихие просьбы мальчишки уже не останавливается.       Раз, два, три, четыре, пять, я хочу спрятаться опять…       Мин сбился со счета, ведь говорят цифры помогают успокоиться. Он дергается, бьется в руках и отплевывается, получая за это вдвойне. Его бьют и целуют, целуют и бьют. Джинсы порвались на моменте их снятия, а Саймон на это лишь обещал купить шлюхе новые. В душе что-то ворочается, проснувшийся от спячки волк вспоминает тот день и сразу же орет, как при панических атаках, валяется по полу и скулит от боли. Парень целует коленки, поглаживает руками соски, а губы так и норовят скользнуть по бедрам. Не нужно… Только он может меня там целовать.       Если сначала Юнги отрицает у себя в голове, на секунды осознавая происходящее, то потом вырывается, кусается, кричит, хотя его просят не орать так громко. Пинается, катается по кровати, стараясь слететь с нее, но лишь получает кровавое месиво на губах. Этот урод целуется ужасно, слизывая кровь, снова и снова причиняя боль, что нет сил терпеть. Можно пистолет, чтобы выстрелить себе в голову, в сердце куда угодно, но не видеть этих глаз, этого тела, этих рук? Пусть трахает труп, но не Юнги.       Мин начинает предлагать деньги, подарки, равный обмен, но получает шлепки по бедрам на эти слова и укусы в самых нежных местах. Хочется извиваться, но простыня сыграла против него и замоталась подле рук, обеспечивая лучший доступ Саймону. Проклятая тряпка! Мальчишка плачет, просит остановиться, но его лишь утешают.       — Ну-ну, я всего лишь трахну тебя, это не смертельно, — усмехается, а перед глазами Юна снова замок, снова наше там высвечивается.       Мое там без смерти и боли, с розовыми облаками и радугой ломается, обливается грязным песком и черной водой, а я не могу ничего сделать. Мое там не должно умереть, и я сражаюсь каждый день за него. Каждый час держу стены, скрепляю, не дай Боже они сломаются. Я ведь не переживу без своего маленького мира, без личной вселенной, без волка.       Юнги больше не плачет, не вырывается почти не дышит. Он смотрит в потолок и вымученно улыбается.       Я не помню, что я хотел, но определенно осознавал, что весь вечер смотрел на тебя и наслаждался безумно горячим телом, карими глазами и лицом, что освещает мой путь вот уже который год.       Саймон останавливается.       — Понял наконец?       Юнги не отвечает, продолжая вспоминать их четвертый день безумства, жаркого крышесносного секса под возбудителем и алкоголем. Прикрывая глаза, оставшиеся капли слез размазывают по щекам тушь, оставляя черные пятна, делая их намного больше. Подводка чуть-чуть смазалась, но осталась строгой тонкой линией около глаз. Волосы влажные от пота, растрепанные, а тело горит адской болью чужих поцелуев и касаний. А затем мальчишка шепчет до сих пор оставшееся в сердце родное слово — «Чонгук».       Пожалуйста, я так хочу, чтобы ты был рядом. Прошу тебя, Чонгук, спаси меня. Я знаю, ты можешь.       — Значит не понял.       Мин жмурится, ожидая удара, не открывает глаза. Едкая пощёчина, раздирающая кожу, не случается. Можно хотя бы на этом моменте вздохнуть. Может быть однажды Саймона все-таки посадят за насилие.       Передо мной не ты, не мой Чонгук.       Лучше ничего не видеть, чем наблюдать за саймоновскими попытками его любить. Парень рычит, переворачивает Юна безвольной тряпичной куклой на живот, успевая подложить подушку. Рука, замотанная в простыни, ноет сильнее, неправильно сгибаясь в запястье, но мальчишка, уткнувшись носом в белую, мокрую, местами с кровавыми каплями, ткань лишь кусает, итак, истерзанные губы и словно молитву твердит проклятое Чонгук.       Умру, не успев родиться. У моей сказки плохой конец. После смерти Амиэля я задавил своего зверя и даже не знаю это он так задыхался сейчас или душа опять ревела и трещала по швам. Не могу понять. Но насколько же я мучил волка, чтобы он так истошно орал Саймону в ухо. Я говорил уже, что не могу отпустить, а убивать мне тебя жалко. Прости, я ничего не могу с собой поделать.       Юн понимает, что не он сейчас Чонгука зовет, его раненый, побитый почти уничтоженный зверь нуждается. Нет, он еще жив, он боится так же, как и хозяин, но хотя бы пытается что-то сделать. Но Юнги устал сражаться! Граймс быстро расправляется с ремнем, спускает боксеры, раздвигая руками дрожащие миновские коленки, поднимается пальцами выше, поглаживает половинки и целует. Не попка, а персик. Мальчишка задерживает дыхание. Сейчас все закончится. Поиграет и устанет. Отомстит, за то, что мальчишка никогда его не любил, дружить не хотел, а все за Чонгуком таскался. Пускай, уже плевать…       — Я не занимаюсь некрофилией, Юнги! — ударив по голой заднице, вспылил Сай. — Хотя бы постони для приличия.       Лучше сдохнуть…       Но на это Мин лишь зло выдавливает:       — Чонгуку не надо было много усилий, чтобы я просил еще. Он умел любить, Саймон, а не насиловать и издеваться.       — Хорошо, раз я такой ублюдок будь, по-твоему, сучка, — рыкает на него парень, но лежащая мелочь остается ждать своего приговора. В этот раз битва не в его пользу, возможно и война уже проиграна.       Мальчишка скоблит ногтями по простыне, хватается за ткань и сжимает. Кусает внутреннюю сторону щеки до крови, когда на дырочку плюют и размазывают. Член касается ослабленного измученного тела, головка почти проникает, только касается колечка, как Саймон вдруг начинает лениво потираться между двух половинок. Растягивает удовольствие. Садист…       Юнги хочется плакать от своего бессилия, своей боли, но слез больше не осталось ровно, как и сил. Надрачивает себе рукой, одновременно поглаживая задницу Юна, шлепает пару раз для красноты и, изливаясь на спину, поднимается с кровати.       — Считай, я наигрался, — выплевывает едко и, подбирая вещи, уходит в душ.       Я все подстроил, признался, говорил, что люблю, но ты мне был неинтересен — я наигрался.       Прости меня, Чонгук, я не хотел тогда говорить такое.       Мальчишке неимоверно плохо, но все, что он может выпутаться из проклятой простыни, свернуться калачиком, накрываясь пледом и зажмурившись немного радоваться, что смог. Он выиграл. Конечно, эта история повторилась вновь, но Юнги в очередной раз победил. Теперь нет отца, который в прошлый раз его чуть не убил за испорченный саймоновский сюрприз, потому что на пыльной кушетке должны были лежать только двое — принц и его маленькая принцесса.       Граймс выходит, резко хлопая дверью. От него пахнет мятой, орехом и лимоном. Чонгук не любит лимоны. И почему даже сейчас он не прекращает думать о нем? Подходит к кровати и разглядывает сжавшееся в комок тело, над которым успел надругаться.       — Посмотри на меня, — просит, а мальчишка прячет взгляд, останавливаясь на коричневом паркете, открытой ванне и белом полотенце. — Смотри я сказал! — хватает жестко за подбородок, заставляя взглянуть мокрыми от слез глазами. У Саймона серые изумруды. Он никогда не смотрел в них, не запоминал, а сейчас почему-то в этом жестком лице только они и выделяются. — Любишь его да? После того как он уехал любишь? За его мечту любишь? Все равно любишь за то, что обещал от отца уберечь, но не смог исполнить, подтвердить свои же слова действиями? — у Мина на каждом выкрике губы трясутся, но слова не хотят произноситься совсем. — Ты глупый неисправимый ребенок!       Парень, выпуская из цепких обжигающих пальцев миновское бледное личико, вздыхает, ударяя по стене кулаками и крича:       — Да что ты в нем нашел такого?!       — Я не знаю, — выдыхает. Губы мертвенно бледные, в кровавых подтеках, все тело грязное, липкое, измазанное Саймоном. — Я просто так люблю… за то, что он есть. За то, что он дышит со мной одним воздухом, ходит по этой земле, запускает трансляции поздно ночью, хотя в Корее только наступило утро, ест на камеру, чавкая, а также, когда улыбается.       — Блять, — презрительно морщиться Граймс и отходит от кровати, засовывая руки в карманы спортивных штанов. — Я помогу тебе. Мне надоело возиться с поганым щенком, который предан этому идиоту. Даже в тот день ты орал его имя пока я пытался хоть немного получить удовольствия, эгоистичная тварь.       Юнги вздрагивает от голоса, от резких движений, жмуриться, прикрываясь пледом и тыкаясь в разбросанные подушки носом.       — Сегодня Мин Юнги будет блистать. Я возьму тебя с собой на вечер, где будут богатые люди в том числе и Третьяковка, — закатив глаза от бездействий и радостных возгласов со словами «Там же будет Чонгук!», парень подошел. — Нечего драму устраивать! Я тебя не выебал, радуйся. Вставай и приведи себя в порядок, — дотронувшись до руки и нащупав голое тело, Саймон хмуриться от того, как Мин дергается, отползая и качая головой в разные стороны.       — Прошу, уходи, — обвивая себя руками, тихо просит. — Оставь меня в покое.       — Шанс на миллион, который я предлагаю нетраханной бляди, хотя вообще не должен помогать, — повышает голос, всплескивая руками и поворачивается к двери, которая ведет в коридор. — Хочешь пойти: тогда, чтобы через три часа стоял посередине комнаты; если не пойдешь, твой выбор.       Мальчишка не видит, как тот уходит, но надеется, что сгинет и больше не придет никогда. Опираясь на руки, Мин старается подняться. Внутри головы неимоверно болит. Зачем его вообще били? К чему было это представление? Выпив обезболивающее, оскверненный он плетётся оттирать следы спермы, отпечатков и замазывать поцелуи. Хоть всю тоналку вымажет не избавиться. Годами тер кожу, отскабливал каждый сантиметр, а теперь за пару часов должен блистать? Весь мир издевается!       Ты убил мое там… Я больше не могу ощутить то, что всегда меня грело.       Юнги долго сидит в ванной под душем. Лейка так и продолжает оставаться закрепленной на ручке прикрепленной высоко к стене, а мальчишка, обхватив колени руками, не обращает внимания как вода иногда меняется с горячей на прохладную и обратно. Волосы закрыли обзор и Мин прикрывает глаза, проклиная всех на свете. Нужно торопиться.       Отмыв все, что можно было, Юн презрительно долго глядит в зеркало пока вода стекает на пол с голого тела. На самом деле на первый взгляд не так плохо, но кожей чувствуется. Грязный, уничтоженный… пора собираться и не только на вечеринку, но и мыслями. Юнги сильный мальчик и его ничего не сможет убить лишь покалечить.       — Вижу ты образумился, — хмыкает Саймон, оглядывая выпирающие ключицы Мина, когда тот моментально кутается в полотенце и, нахмурившись, зло глядит на парня. — На моей кровати твоя одежда, которую я прикупил специально для праздника и косметичка — там все необходимое.       — Я же сказал тебе уйти и не трогать меня, хотя бы эти гребаные три часа! — орет Юнги, беря расчёску с полки и кидая в Граймса.       — Ты продолжаешь меня удивлять, — хихикает Саймон, ловко увернувшись от летящего предмета и опираясь плечом о косяк. — Его почти трахнули, а он тут решил когти опять показать       — Я по-хорошему прошу, — глубоко дышит мальчишка, чтобы не начать опять рыдать. Нужно показать, что Юн готов драться дальше даже если это будет его последняя битва.       — Да не трясись, я не трону тебя больше, — фыркает безразлично парень, разворачиваясь. Сразу же все искры азарта пропадают и тот кидает через плечо. — Элиот искал тебя, сказал зайдет через минут двадцать. Советую поторопиться.       — Спасибо, — выплевывает Юнги. — И Хлоя едет с нами! — кричит вдогонку.       — Что? — приподнимая брови, фыркает Саймон.       — Хлоя, едет с нами, — повторяет и тот материться, соглашаясь, и под хлопающую дверь Юнги бежит одеваться.       Голубая полупрозрачная блузочка с широкими рукавами сидит великолепно, подчеркивая фигуру. Строгие темные выглаженные брюки еле натянулись на задницу от чего мальчишка застонал. Специально что ли этот придурок выбрал такие, чтобы выделить то, что не нужно выделять. И коробка с лежащими в ней черными туфлями. Юнги вытащил ремень из своего чемодана, примерил — подошло. Набрызгался туалетной водой, сладкой, а потом сразу же направился с косметичкой обратно в ванную, чтобы освежить свой ущербный вид и замазать следы насилия, которые слава богам было не очень видно.       Элиот как по расписанию явился спустя двадцать минут. Сел на кровать, молчал, гипнотизировал Юна, стоящего в ванной и наводящего марафет. Телефон Мина завибрировал под кроватью под кучей одежды, но пока стрелки не будут выведены мальчишка сказал, что не сдвинется с места. Саммерсон лишь шумно сглотнул и выдохнул воздух.       — Открой окно, тут душно, — попросил Юнги, чтобы слышать хоть что-то, но не эти душевные молчаливые страдания вздохов. Телефон снова завибрировал. Парень встал, открыл окно, тяжело вздохнул и сел обратно на кровать. Да хватит блять так громко дышать! Пришел говорить — говори, а не молчи, тупо пялясь нахуй в одну точку! У Мина потихоньку стало сдавать.       Послышался какой-то шорох, одежда стала складываться в аккуратную кучку. Черт, зачем, Юнги собирался это сжечь по приезде домой.       — Тебе написали, Юнгиша. Какой у тебя пароль? — говорит Элиот и у Юна в груди все тяжелеет. Зачем он взял телефон? Почему хочет проверить кто ему пишет? Совсем уже… Вдруг это Чонгук, но номер был недоступен пару дней назад.       — День рождение самого дорогого мне человека, — бурчит Юн, входя в спальню, но видит растерянные глаза.       — Мой не подходит. Сколько лет твоей маме? — наивный.       — Это не ее день рождения, — выдирая из рук свой гаджет, мальчишка отворачивается и вводит заветные четыре цифры — год рождения своей вселенной. Улыбается, игнорируя новые вопросы, и закусывает разочарованно губу.       — «Узнал, что принцесса подыскал себе нового принца, если так вообще не приходи на эту поганую вечеринку».       Юнги недолго думает. Он нашел смелость в себе, переборол все то, что шептало ему оставить все как есть и ничего не менять.       — «Нам нужно поговорить, и я иду туда только ради этого!»       Мальчишка после разговора с Хлоей готов и молил Чона о встрече, упрашивал, но тот сразу же заблокировал номер и вот теперь есть шанс все исправить, рассказать как все было и надеяться на понимание и прощение.       Там умерло, пора становиться настоящим. Пора становиться взрослым.       — Юнгиша! — возникает из ниоткуда противный голос Элиота и тот обнимает его со спины, кладёт подбородок на плечо от чего Юнги дёргается и, быстро выпутавшись, отстраняется, с дикими глазами смотря на парня.       — Никогда не делай так, ясно? — рычит, показывая своего волка, гладит по шерстке и позволяется упиться разворачивающейся сценой. Глаза сужаются, словно у хищника. — Знай, я ненавижу объятья и касания, поэтому не нужно особенно сзади подлезать словно змея из травы.       — Понял, — голос спокойный, как и всегда, но Эл начал что-то подозревать, потому что Юнги никогда не отказывался от обнимашек, вернее говорил не всю правду и терпел. Гребаный терпила, но начать говорить правду никогда не поздно. — Как скажешь, солнце.       — Если ты пришел помолчать, то можешь пойти, мне нужно дособираться, — отрезал парень и, эффектно развернувшись, направился обратно в ванную.       — Ты едешь на вечеринку или в клуб? — интересуется, садясь на гребаную юнгову кровать. Ну в жопу, Мин спать будет на кровати Саймона, потому что там не было этих аморальных игр, и она по ауре хотя бы чище. Первый опорочил, второй своей тушей отсидел. — Не пей много, пожалуйста, и пиши мне.       Юни даже ничего не сказал. Может он едет на встречу трахаться, откуда этот чертила сразу выводы делает. С неба сигналы ему посылают? Успокоиться, нужно успокоиться и не обращать внимания на его речи. Год же не слушал, второй заканчивается с чего сейчас началась эта пассивная агрессия.       — Эй, машина уже ждет су… — закричал Саймон, влетая в комнату и заставляя вздрогнуть Саммерсона. Они смотрели в глаза секунды, как Граймс глянул на Юна и приоткрыл рот. — …мочку собрал?       Парень, выйдя из ванной, поправил рукава.       — Нет, Хлоя позаботилась, — выдавливает улыбку и, хватая телефон и карту направляется к двери. — Пошли, вдруг опоздаем.       Элиот так и остаётся сидеть в номере. Сай поправляет свои блондинистые волосы и фыркает, закатывая глаза и идя за дерзким мальчишкой вслед. Кажется, он выпустил настоящую сущность Мин Юнги. Даже если тот способ был таким варварским, Граймс наслаждается этой сладкой блядью, что всегда язвит, кусается и не умоляет, не просит о пощаде с этими красными заплаканными глазами. Миссию он почти выполнил, осталось помирить двоих дебилов и смываться с радаров.