Скинь нюдсы

Петя чертыхается и отплевывается от летящего прямо в лицо снега, залепляющего глаза и рот. Кругом мелькают светодиоды, переливаются гирлянды, пятнами цветными расплываются в снежном адище. В американских фильмах про Рождество детишки пели бы хоралы, трогательно подвывая и взявшись за руки. В реальности он слышит пьяный смех, кто-то толкает плечом, визгливо выматерившись, но Петя даже не останавливается. Хороша была идея под легким приятным снегопадом пройтись до кафе, где ждёт (наверняка уже ждёт) Дубин. Но легкий снегопад разошелся так, что Пете кажется, еще немного, и он точно потеряется к чертям собачьим. Его заметет насмерть, он так и останется здесь, погребенным под ледяной толщей сугроба. Телефон недовольно бзыкает в кармане куртки, Петя его крепко сжимает, но не вытаскивает. Всё равно не увидит ничего. Снег всё дерьмо заметает: и плохое, и хорошее. Петя снег любит. И этот, и другой. Другой, правда, уже не покупает и не продает, хотя хочется до зуда на кончиках пальцев и удушья, цепко горло хватающего время от времени. Почувствовать языком крупинки на деснах в сладком предвкушении. Терапия два раза в неделю, с головой в работу уйти, секс случайный, потому что он всё ещё не растерял природного обаяния и умения затрепать до койки любого, кто ему интересен. Петя сам не знает, кому и что он доказать хочет. Игорь его нахуй послал железобетонно и, видно, без возможности назад отмотать. Можно делать, что захочется. Но Петя из принципа какого-то не делает. Может, его заводит банальное: пусть видит, кого потерял. Как в детстве, когда отругают, и ты думаешь, ну, вот бы сейчас сдохнуть, и они все поймут, как неправы были. А тут обратный эффект: Петя таким хорошим будет, по струнке смирно, что Игорь десять раз пожалеет о том, что так обосрался. До сих пор обида глухая душит, Петя о ней старается думать только на приемах у психолога. Но сны не вытравишь, а они не прекращаются, и во всех почти Грома рожа. Со сна помятая, или смеющаяся, или руки его, которые хватают, гладят, тянут, трогают. Пальцы его блядские, жопа, всё остальное. Самое обидное, что он переписку потёр. Петя ещё никогда себя настолько отшитым не чувствовал. И хреново было, что первый не успел. Но он собирался разве? - Петя! - Димка смеется так искренне, обнимает его, с волос его снег стряхивает, макушку лохматя, пока он куртку свою пытается пристроить на вешалке. - Ну ты даешь, дед мороз! А тачка где? В кафе светло, тепло, уютно. А главное - никакого снега. Людей много, смех, звон приборов о тарелки, музыка негромко. - Да всё путем, просто романтики захотелось, - фыркает Петя. - Думал ноги размять немного, кто ж знал, что апокалипсис как раз сейчас ебанет. - Кофе будешь? - Кофе буду. Дима официантке рукой машет. Петя рассматривает его, давно не виделись. Но Дубин и не изменился совсем: всё такой же сияющий, подтянутый и бодрый, несмотря на сквозящую неуловимо усталость. Она выдает темными кругами, залегшими под глазами, что говорит о том, что доблестная полиция всех бережет, причем, в ускоренном режиме из-за грядущих праздников. У людей уже настроение соответствующее, Пете ли не знать, каждый рейд урожайнее предыдущего, и конца края не видно. - Ну как ты? Рассказывай! - шепчет Дима, своей ладонью его руку накрывая. Милая привычка. Петя стремался сначала до ужаса, но потом понял, что Димка так контакт устанавливает и свое участие проявляет. Кофе перед ними дымится, Петя бородатый мем вспоминает, который утром Дубину скинул, когда тот его встретиться позвал (“Если в кофе - кофеин, то в какао - кокаин?”). Теплая ладонь, и прикосновение мимолетное совсем. Дима не дурак, руку быстро убирает. Но Петя все равно рад этому, потому что Дима, в отличие от Игоря, хоть и знал обо всей ситуации с пьянками и стаффом, от него не отвернулся. Писал регулярно, заезжал даже к нему несколько раз. Петя брыкался поначалу: - Это он тебя послал, да?! Сам ссыт приехать? - Так он не хозяин мне, Петь. А ты мой друг, когда до тебя дойдет уже? Я приехал, потому что за тебя переживаю. Пришлось сдаться. И признать, что есть люди, у которых мозги как-то иначе работают, не как у самого Пети. Он бы наверное на месте Димы себя кинул, потому что враг моего друга мой враг и всё такое. - Да что рассказывать, нормально всё, не юзаю, - Петя делает глоток из своей чашки, чуть обжегшись. Морщится. - Встал, так сказать, на путь исправления. Не знаю только, надолго ли хватит. - Не отчитывайся, - просит Дима. Рассматривает его внимательно. - Я не отчитываюсь. Просто важно, чтобы ты знал. Не ради него делюсь. - А я ему и не передаю ничего, так что всё в порядке. Они переключаются на рабочие темы, благо там есть где развернуться. Димка рассказывает, как преступную группировку, переодевающуюся в дедов морозов накрыли, Петя про наркопритон очередной. Отличная встреча, Петя смеется, внутри теплеет где-то, потому что ну вот есть такой Димка, а рядом с ним себя лучшим человеком чувствуешь. Даже если ты дерьмо вонючее по сути. Но всё ожидаемо в пизду летит, потому что когда они выходят на улицу, согретые и довольные, Диме Игорь звонит. Дубин краснеет, сбрасывает его, но у Грома видно срочное что-то, потому что он снова перезванивает. И снова. - Прости, ответить надо, - виновато смотрит Дима. Петя только головой качает. Надо так надо. Он давно думал о том, что так случиться может. Они ведь и работают вместе, и дружат. Рано или поздно всё равно произошло бы. Но сердце зло заходится от мысли, что вот он, Игорь, там где-то. Есть. И жизнь его продолжается, так же как у Пети. И никто по нему не страдает, и лучше бы они просто разошлись после той ночи у Пети в квартире, потому что горько осознавать, сколько хуйни произошло. А ради чего? Ради вот этого момента? - Да, привет, - Дима не отходит в сторону, рядом остается. Петя ему за это благодарен. Снег уже поредел, сыплет теперь себе спокойно, не беснуясь. Петя лицо колючим холодным снежинкам подставляет, нашаривая в кармане сигареты и зажигалку. - Я не могу сейчас, занят, - говорит Димка, морщась, когда Петя рядом с ним начинает клубы дыма выпускать. Петя закатывает глаза и делает пару шагов в сторону. - В коромысле! С другом! Игорь, ты чего пристал ко мне, заняться нечем, да? У тебя больничный, вот и болей дальше, не надо висяки столетней давности под новый год рыть, лучше подарок мне подари хороший. Наверное, Игорь спрашивает, с каким другом. Петя видит, как у Димы на лице секундная заминка отражается: сказать, не сказать? Решается всё равно довольно быстро. - С Петей. С Хазиным, да! Они разговаривают еще несколько минут, прежде чем Дима со вздохом на отбой жмёт. До чего они там договорились, Петя уже не слушает, отключаясь от реальности. С ним бывает теперь иногда: просто выбрасывает куда-то из пространства. Снег тихо сыпет, люди мимо идут, а звуки все приглушенными становятся. Только стук собственного сердца и слышен: взвившийся, с ритма вдруг сбивающийся. Он уже и “Радикальное прощение” читать начал, но Игорь его всё равно держит. Обида детская. Ещё что-то. - Покатаемся? Холодно а то, - спрашивает Петя. Дима кивает. В машине хорошо, тепло, Петя мысленно благодарит того, кто придумал обогрев сидений. Дима сидит рядом. Хмурится, в телефоне что-то отбивая. - Тебя домой отвезти? Или ещё куда, может? Дима как-то раздраженно телефон блокирует, запихивая его в карман куртки. Щелкает радиостанции на петиной магнитоле, пока салон не заливает что-то достаточно бодрое в духе “Звенит январская вьюга”. Пауза слишком длинная, поэтому молчание осязаемым становится. - Дим? - Да, да, прости. К Игорю сможешь? Прости, - снова извиняется. - Ты дурак? Не извиняйся. Не будем из него Темного лорда делать, - смеется Петя. Смех смехом, но внутри всё равно переворачивается. Как он у Игоря под дверями сидел, ожидая, когда тот вернется. Словно собака бездомная. И ходил вот под этими окнами, жадно вглядываясь: загорится теплый желтый свет или нет. Орал в трубку, что нельзя так с людьми. Психанув, телефон разбил вот об эту самую стену, когда швырнул со всей дури. Не выдержал равнодушного “Ты сам виноват”. Равнодушного и правдивого. - Чё там у него стряслось? - спрашивает, пока едут. Конечно, старается как можно равнодушнее. Конечно, не получается ничего, и Дима его оглядывает обеспокоенно. - Не думаю, что стоит об этом с тобой говорить. - Слышь, ты меня как маленького бережёшь. Давай без этого. Дима вздыхает, нащупывая в кармане телефон. - С тех пор, как вы разбежались, сам не свой. Бесится постоянно, на работе лезет куда не просят… - Типичный Гром, что не так-то? - хмыкает Петя. - С утроенной силой. Вот как тогда, перед ножевым, когда он в коме валялся. Пока тебя ждал. Он тоже… Его Прокопенко постоянно отстранить грозился. Теперь снова. Ни с кем, кроме меня, не общается. Он и дома под праздники залег, потому что огнестрел. Не серьёзно, так, зацепило, из больницы быстро домой отпустили. Федор Иваныч ему на все новогодние больничный прописал и сказал, чтобы после тоже не показывался как минимум пару недель… Вам поговорить бы. Петя смеется, паркуясь у дома Игоря. Нос чешет, пальцы в волосы запускает. Как-то резко воздуха не хватает, хочется из машины выскочить. Вся кровь к лицу приливает, и Петя некрасиво краснеет пятнами. - Поговорить, да! А я не пробовал говорить? Знаешь, сколько ходил за ним как собака побитая? Он мне такой игнор прописал, тебе и не снилось. Переписку всю потёр, еблан! Вещи мои с курьером прислал, пиздец! Как в сериале! Хорошо, что на улицу не вывалил. Дима шапку натягивает, отворачиваясь. Куда-то в стекло говорит: - Он, конечно, дурак. Но ты пойми, у него мир по-другому устроен. Идеалы другие. - Дим, короче. Иди уже. Плохо, что так получилось, конечно. Но ты не виноват ни в чем. А кто виноват, теперь уже поздно выяснять. Привет Грому! Хорошо, что дома у него ничего нет, иначе он бы сейчас занюхал как следует, чтобы все мысли из головы выбить напрочь. Вместо этого он ездит по Питеру до глубокой ночи, опустив окно на водительском и позволяя снегу цепляться за локоть и лицо. Утром температура и больное горло, голова трещит как с самого жесткого отходняка. *** Игорь ждет у управления на Советской. Петя его не сразу выкупает, потому что пьяных в предновогодней суете вокруг много. Но Игорь среди других выгодно выделяется ростом и красным шарфом. Тем самым, которым он на видео про снег светил, Петя до сих пор помнит. И видео сохраненное в запароленной папке иногда пересматривает. - Бонжур! - хрипло говорит Игорь, ловя за локоть Петю, который решил незаметно проскользнуть мимо. От него несёт так, что Петя от одного запаха сам опьянеть может. Ноги длинные держат плохо, он переступает на них неуверенно, как на ходулях. - Ты куда? - удивляется искренне, брови вздергивая. - Я тут всю жопу отморозил, пока тебя дождался. - Ты себе мозги отморозил, придурок, - шипит Петя, вырывая локоть и пихая Игоря плечом. Тот сразу отшатывается назад, сосредоточенно нахмурившись и ища точку опоры. Хватается за рукав петиной куртки, как слепой, а Петя мстительно его по ладони бьет, в сторону дергаясь. Игорь матерится. - Ты чё такой резкий? Петь! Я поговорить хотел. Петя морщится. Что он пил? Портвейн что ли? - А на трезвую поговорить чё, ниже достоинства? Отъебись. - А тебе на трезвую чё, тоже было ниже достоинства ко мне подкатывать? - быкует Игорь. Прохожие уже начинают оглядываться, и Пете это не нравится. Он тащит за собой заплетающегося в ногах Игоря, чтобы запихнуть в машину, на заднее. Тот не сопротивляется особо, мычит только что-то, вроде, “голова кружится”, “полегче”, “я тебе тачку испачкаю”. - Ну помоешь потом, значит, - шипит Петя. - Лучше так, чем на всё управление меня позорить! - О, какие мы, - фыркает Игорь с заднего, пытаясь уместить ноги в грязных ботинках так, чтобы не засрать салон, но в итоге, плюнув на всё, разваливается в нелепой позе, прикрыв глаза. - Плохо? - спрашивает Петя. - Плохо, - соглашается Игорь. - Вертолётит, пиздец. Я ж не пью почти. Это Петя помнит. Гром пить вообще не умеет, сам говорил. Так, понемногу только если, а когда напьется, в ходячую катастрофу превращается. Дима ему тоже много историй таких рассказывал. В бардачке есть бумажный пакет с засохшим круассаном, это Петя вчера позавтракать дома не успел. И потом не успел тоже, выдернули прямо из машины. - На! - сует Игорю в руки. - Я не голодный. - Ты не голодный, ты тупой. Это если затошнит. Прикосновение случайное, кожей о кожу. У обоих пальцы холодные с мороза. - Спасибо, - Игорь шуршит пакетом. - Петь! Куда? - Домой. Снежно опять. В последние дни будто наверху предохранитель сломался. Петя надеется тачку нигде не впечатать, потому что Игорь на заднем не затыкается, несет бред какой-то, а его в раздражении топит. Он вырубается ближе к дому, храпит как еблан. Петя, немного подождав, расталкивать начинает. - Подъём, на ножки. Игоря он тащит до квартиры и, не разувая, на диване устраивает, как большую поломанную куклу. Сразу уйти хочет, но Гром вцепляется в рукав мертвой хваткой. Смотрит на Петю жадно, дышит тяжело. Глаза красные, лоб в испарине. - Петь, не уходи, пожалуйста. Мне сказать нужно… - Ну вот потом и скажешь. Придешь трезвый и скажешь, понял, дебил? Если не передумаешь! Хотел трезвости, давай, соблюдай свои же условия. В три ночи от Игоря первое за несколько месяцев сообщение приходит. И первое в их потертой переписке. “Вёл себя как придурок, извини”. Петя, который не мог уснуть и залипал в соцсетях, ничего не отвечает, раздраженно телефон на тумбочку отшвыривая. *** Игорь садится в машину, на переднее. Косится на Петю, протягивает ему бумажный стаканчик. “Петя, я хочу снова попробовать. Я… я тогда неправ был. Ну, что слишком много от тебя требовал.. И внимания на твои загоны не обращал”. “Продолжай”. “Я просто в отношения плохо умею. Правил игры не знаю. А ты… Ну, с тараканами своими. Молчишь же постоянно, со мной о своем почти не разговариваешь. Тонкая материя, всё такое. Наверное, разговаривать надо было больше, а не трахаться”. “Тут не согласен”. - Чё, всё, хэппи нью йер? - спрашивает Петя. Принюхивается к стаканчику, нос морщит. - Так, стоп. Это какао что ли? Игорь пожимает плечами. - Дима сказал ты любишь. Петя ржет. Вот гаденыш, за мем тот отомстил. - Где отмечать будем? У тебя, у меня? - У меня давай. Гирлянда есть. И огурцы соленые от тёть Лены. - Кайф. С меня выпивка тогда, в бардачке зацени. Игорь открывает бардачок, присвистывает, глядя на бутылку. - Хорошие зарплаты у вас? - Не жалуемся. “Игорь, если ты хочешь заново начать, я тебе одно только сказать должен сразу. Я не святой. Я понимаю, тебе сложно вдуплить. Но наркоманов правда бывших не бывает. Оно всегда внутри сидит, это чувство. Каждую долбанную минуту подзуживает. Как по бортику высокому узкому идешь, оступиться боишься. Может качнуть. Вправо, влево. А выбор сам делаешь, снова на бортик залезть и продолжить по нему идти, или плюнуть, соскочить, пойти по нормальной дороге, привычной, удобной. По белой. Я тебе клясться не могу. Потому что самому себе не могу пообещать ничего тоже”. Гирлянда тусклая, Петя в красный плед на диване завернулся (“Че так холодно, не топят что ли?”), Игорь на кухне тарелками и стаканами гремит. Двенадцать часов они давно и безбожно проебали, потому что слишком заняты были. Петя разделся сгоряча на кураже, даже носки снял. Пиздец. Игорь умнее оказался, конечно. Хоть Петя и пытался с него стянуть оставшуюся одежду, не вышло ничего. Теперь он лениво смотрит, как Гром на небольшом журнальном столике расставляет нехитрые закуски. Ноги поджимает под себя, пытаясь согреться. “На тему отношений нормальных. Тоже думал много. Ну, не приспособлен я к ним. Не уверен даже, что хочу. Зачем из себя выдавливать что-то, строить? А если я опять сорвусь вдруг, ты меня снова типа выбросишь? Когда хороший, то нужен, а плохой когда, то всё типа, бон вояж, пошел в жопу? Замки сменишь, переписку потрёшь, будто не было нихуя?” “А ты сорвешься?” “А я не знаю, Игорешь”. “Вот это и бесит”. “Веришь, меня тоже много чего бесит”. “Ты мне живой нужен. Не хочу, чтобы так, как до общения нашего всё было, когда ты совсем по беспределу…” “Я тоже не хочу. Жить хочу. Я же не тупой и не самоубийца. Но обещать всё равно не могу.” “Так, значит, да?” “Да” Через хлипкие рамы слышно, как народ на улице веселится. Гремит всё, грохочет, переливается в предвкушении новой жизни. Типа, вот теперь жизнь изменится точно, лучше станет. Плевать, что это всего лишь цифра какая-то символическая, которую люди сами придумали. Если сразу всем вместе загадать, исполнится же? Игорь в него носками и штанами кидает: - Оденься, нудист. Петя медленно босые ступни из-под пледа высовывает, начинает носки натягивать. Игорь ждёт. Взгляд темный, жадный, каждую чёрточку на петином лице облизывает, вспоминает, будто сто лет не видел. Наконец Петя выбирается из красного вороха, весь в домашнем, игоревом. Хватает чипсину с тарелки, берет из рук Игоря стакан с янтарным виски. "Ты предлагаешь жить в страхе за тебя постоянном?" "Ну а если я напизжу с три короба, тебе разве легче станет? Будешь бояться все равно. А я пиздаболом окажусь в итоге. Я тебе ничего заманчивого предложить не могу. Слушай, ты классный мужик, очень мне нравишься. Мне с тобой рядом хорошо, здорово просто". "И мне с тобой. Петь, ну если ты мне объяснять будешь, рассказывать, что с тобой творится. Может, получится тогда и не доводить до крайности?" "Может. Только пойми, что я вот такой. Нехороший человек, много дерьма натворил. Не надо только переубеждать, что хороший. Хороший это вон, Прокопенко. Натворил! И натворю ещё наверняка. Пока держусь. Что через месяц, два, три, год будет… не знаю. Хотелось бы быть в добром здравии и целым. Хотелось бы, чтобы ты напрямую спрашивал, если тебя что-то ебет, а не в сумке или телефоне у меня рылся. Ты мне помог тогда, та переписка… вытянула… Но я по этому кругу уже не первый раз прохожу, и не второй даже. Я в себя не верю особо". "Доктор Джекилл и мистер Хайд". "Доктор Джекилл и мистер Мудак, скорее". “Смешно”. “У Финчера было”. Они пьют молча, чипсами хрустят. Петя на Игоря ноги закидывает, смотрит задумчиво. Он скучал, конечно. Потому что зацепил его Игорь с самого начала, в черепную коробку пролез, обосновался прочно. Может, потому что Петя тогда на грани был, оголенный, как провод, искрил и перегореть вот вот норовил. А Игорь заземлил собой, после такого разве можно друг друга забыть окончательно? Что там дальше будет? Новый год, новая жизнь. Почему все так хотят в новую залезть, будто в старой места недостаточно. Заново изгваздать всё, запятнать, чтобы потом с тридцать первого на первое “С новым годом! С новым счастьем!”. И по новой. Вроде как каждый год - это лист отдельный. Потоптали его, ноги вытерли, грязью своей замарали. Вели себя плохо, ругались, обдалбывались, больно друг другу делали. После смяли лист этот, под искры от бенгальских огней, под хлопок пробки от шампанского и шипение его белой пузырчатой пены, под смех дружный. Смяли, разорвали, выбросили. Новый достали, вроде как легче дышать, опять можно притвориться, что другими стали. Ненадолго. Потом всё равно грязь польется. Почему нельзя, чтобы жизнь ну как блокнот, как тетрадь общая, ты в неё пишешь конспект свой. Ошибаешься где-то, проебываешься по полной, ну и чего, можно лист перевернуть. Но не вырывать же его. Потом вернешься, посмотришь на проеб свой, может, выводы какие-то сделаешь. Поэтому про новую жизнь сказки не для Пети совсем. “Ну чё скажешь?” “Подумать надо”. “Думай, думай, думай”. “Юморист”. “Какой есть”. “Петь…” “Ну?” “Давай попробуем. Только если тебе снова принять захочется, ты скажи, ладно?” “Чтобы что? Чтобы ты мне отповедь прочитал?” “Нет, я тебе хуй животворящий покажу”. “Дебил”. “Чтобы помочь попытался и не был мудаком, который сваливает на очередное дело”. “Ладно”. Димка кричит на громкой связи “С новым годом, придурки! Вы чего трубки не берете?”. Игорь спрашивает, сколько он выпил. Дима говорит, что мало, а придурками их всегда считал. Смеется. Петя улыбается: - Дим! Тебя тоже! Приезжай завтра, если живой останешься. Только жрать привези! Оливьешку там, салаты. У нас огурцы только. - И чипсы. От отца короткое, скупое: “С новым годом!”. Петя между строк читает: “Не проебись”. От матери пространное слезливое поздравление и картинка с ангелами. Вздыхает, набирает быстро: “Спасибо, мать! И тебя!”. Они даже половину бутылки вдвоем уговорить не могут. Петя, вздрогнув вдруг от особенно громкого залпа за окном, понимает, что вырубился, а Игорь его пледом накрыл и сидит рядом, ногу его гладит одной рукой, в другой телефон держит. Набивает поздравления кому-то, наверное. Петя его ногой легонько пинает, Игорь вздрагивает, смотрит удивленно, будто сам только что из глубокого сна вынырнул. - Что, Петь? - Пошли спать? Неудобно же здесь, пиздец. У меня всё болит уже. - Давай. Шум за окнами не затихает. Петя под одеяло заныривает, на новую кровать, которую они как раз прежде чем окончательно посраться купили. Два часа выбирали, пугая консультантов своими разборками, а Петя и не спал на ней ни разу с тех пор. Одеяло легкое, но теплое, греет сразу. Игорь тоже горячий, как печка, его к себе притягивает, обнимает, подминает под бок. Пете даже ворчать лень, только бы скорее в сон провалиться, в темноту уютную. У него алкоголя в крови комфортное количество, ровно столько, чтобы на утро плохо не было, и чтобы спалось крепко. Чувствует, как Игорь в макушку целует, бормочет что-то, а что именно - не разобрать уже, сон затягивает, в трясину теплую, обволакивает. “Чё это?” “Ключи. От замков новых” “Креативный подарок, конечно. А настоящий будет?” “Квартиру не снимай больше” “А чё люди скажут?” “Ну пусть скажут, я с ними разъяснительную проведу”. “Ладно, сэкономим. Куплю тебе туфли к фраку”. “И собаку?”. “Ты сам собака”. “Как-нибудь проживё-ё-ём”.