***
— Болит? Джуён держит его за руки, глядит на его ноги. Эрик переносит вес на повреждённую, чуть припухшую лодыжку. Дневной свет, проникающий в комнату через отвешенные шторы и полуприкрытые жалюзи, хмурый из-за непроницаемой облачности и тумана, кажется недостаточным. Джуёна подмывает включить дополнительное освещение. Пальцы Эрика, вложенные в его ладони, сухие и тепловатые. Розовая пижамная кофта с резинками на рукавах достаёт ему до середины ладони. Джуён думает о том, чтобы закатать Эрику рукава. — Терпимо, — медленно отвечает он. Не отпуская его рук, Джуён делает шаг назад. — Тогда ко мне шагни. Эрик делает, как велено. Прихрамывает. Он явно старается не подавать виду. Джуён выдыхает, стараясь скрыть своё раздражение. — Если болит — говори, что болит. Не надо вилять. — Прости, — смущаясь, он опускает голову, краснеет даже. — Забей. Ложись обратно. Я сделаю завтрак и посмотрю, есть ли что от растяжений в аптечке. — Да не надо, я сам, — начинает Эрик, но Джуён прерывает его одним коротким: — Эрик. Замолкая, садится обратно на кровать. Джуён открывает дверь и прислушивается. Тихо. Холодно. Мрачно. Он спускается, не обнаруживает Дахе ни в кухне, ни в гостиной. В гостиной, к слову, царит бардак. Джуён смотрит на ровный ряд стеклянных бутылок, на упаковки из-под доставленной пиццы, на скопившуюся тут и там пыль. Совсем иное впечатление. Джуён умеет готовить. Он сосредотачивается на завтраке: как шкворчит масло, пока он жарит яичницу с беконом, свистит чайник, поставленный на плиту. Остатки вчерашнего кимпаба, нравящиеся Эрику сырные сухарики, которых на одной из полок целый склад. Собрав всё на поднос, Джуён приносит Эрику завтрак в комнату. Ставит на тумбу у постели. — Ешь здесь. Не напрягайся сегодня вообще. Что-то надо — говори мне. Убедившись, что Эрик приступил к еде, Джуён спускается вниз и вновь роется в аптечке. Вчера, слишком напряжённый и злой, он не обратил внимания на остальное её содержимое. Теперь же, роясь, он понимает, что толкового в ней ничего нет. Многие из лекарств просрочены. Включая обезболивающее, которое он не так давно принимал. Джуён ощущает, как через тело проходит конвульсивное отвращение. Как вновь пробуждается злоба. Он делает себе чай, поднимается наверх. — А ты есть не будешь? — Эрик спрашивает с набитым ртом, когда Джуён усаживается за письменный стол. — Я не хочу, — отрезает он. — В аптечке ничего нет, так что мне нужно будет сходить. Эрик перестаёт жевать. Набитые щёки, меняющийся взгляд. Джуён давит: — Эрик, тебе нужно лечиться. Иначе ты пролежишь неделю. Я должен пойти и купить тебе нормальный гель какой-нибудь, — Джуён начинает вспоминать марки тех, которые использовал сам. Он помнит и нещадную боль, и невыносимость самой травмы. Слишком долгое восстановление, потому что нельзя было прекратить работать. — Но Дахе, — пытается. — Нет. Ты видел, как она вчера напилась. Она не то, что за руль не сядет. Я не уверен, что она сегодня из кровати сможет вылезти. Молчание. Опустив голову, тощий мальчишка медленно жуёт и громко глотает. Джуёну не нужно на него смотреть, чтобы знать, как он сейчас выглядит. Или понять, о чём он думает. — Мне просто, — начинает, замолкает. — После вчерашнего, — замолкает снова. — Я немного, — рвано вдыхает. Смотрит прямо на Джуёна. — Я видел там кого-то. Разве ты — нет? Джуён привык врать. Он помнит, как впервые соврал матери. Как, вернувшись домой, сидел в тёмной маленькой кухоньке, слышал из-за тонкой стены, как весело отмечают чей-то юбилей соседи. Окна дома напротив загорались по очереди. В некоторых, не завешенных, Джуён мог наблюдать идущую там жизнь. Работающие телевизоры, любопытные кошки на подоконниках, застолья, огоньки сигарет на балконах, целовавшаяся прямо у окна парочка. Как и во всём, здесь главное — начать. Дальше — проще. И, тем не менее. — Я не знаю. Не уверен, — Джуён не понимает сам, почему отвечает так. Почему не может просто соврать, как обычно. Проводит по лицу рукой, пытаясь снять с себя напряжение, усталость, все эти слои непонятных ощущений, эмоций. — Мне было не до того. Он переодевается: джинсы, жёлто-черная рубашка в клетку, под которой оставляет домашнюю футболку. Эрик напряжённо наблюдает за ним, пьёт кофе. — Я быстро. Если что, Дахе дома. Хоть от неё и мало толку, — произнеся последнее скорее на выдохе самому себе, Джуён берёт кошелёк и телефон. Напоминает: — Звони, если что. Он спускается быстро по лестнице вниз и уже надевает свои кроссовки, когда замечает заходящую через калитку Чеён в какой-то страшной, словно сшитой из лоскутов разных цветов юбке и тёмно-зелёном вязаном свитере, который ей явно велик. Она тоже его видит. Улыбается. Заходит, потому что входная дверь, оказывается, открыта. Надо же. Дахе даже не додумалась запереться на ночь. — Привет, — она полна энтузиазма. — Куда собрался? — В аптеку. — О, какое совпадение, я тоже, — Чеён берёт лежащие на подоконнике ключи от автомобиля. — Давай подвезу. — Я могу и сам, спасибо. Чеён склоняет набок голову. А, вот оно что. Это не предложение. Его попросту не выпускают из дома одного. — Ладно. — Вот и отлично! — она хлопает в ладоши. Круто развернувшись, лёгкой, почти прыгучей походкой направляется к гаражной двери. — Эрик, — Джуён повышает голос, чтоб тот наверняка его услышал. — Я поеду с Чеён. — Хорошо! — доносится со второго этажа ответное, громкое. На улице сыро, но не промозгло. Температура стойко держится выше нуля. Небо заволочено плотными, белыми облаками. Чеён выгоняет машину, Джуён садится на пассажирское переднее. Они не закрывают ворота. Оглядываясь назад, Джуён видит, что те закрывает Дахе. Джуён отворачивается, стараясь скрыть от Чеён непроизвольно искривляющийся в гримасе рот. — Тебе нужно что-то для Эрика, да? — она заводит с ним разговор. Смотрит на дорогу прямо перед собой, с обеими руками на руле. — Да, — нехотя отвечает он. — Мне для Дахе. Что-нибудь от синяков. Вроде гепариновой мази. Джуён моментально чувствует, что она уже знает всё. Дахе успела ей всё рассказать. Джуён на неё смотрит. Лёгкая улыбка на губах, расслабленное поведение. Растрёпанные, всё больше вымывающиеся розовые косы. — Почему вы так близки? Никакой тактики. Она или ответит, или нет. Джуён ничего не ждёт. Он думает о том, как чуть не убил Дахе вчера. О том, почему Чеён в порядке. — Она, — Чеён на секунду закусывает губу. — Не пойми неправильно, у меня неплохие родители. Но она, типа, в каком-то смысле заменила мне их. Наверное, она мне как старшая сестра или мать. Типа того. Два в одном, может? — Чеён смеётся, хмурится. — Хотя это странно звучит, да? — А твои родители? — Папа… моряк. А мама живёт в Сеуле из-за работы. Там платят хорошо. Благодаря этому я там даже училась какое-то время. В школе моды. Джуён вдруг вспоминает лицо Рюджин. Как она резко встала, когда с ней были не согласны. Джуён задаёт вопрос: — Это правда, что из-за тебя кто-то чуть не умер? — Воу, это допрос? — Чеён шире распахивает глаза, смеётся. Они выезжают с однотипных улиц, она сворачивает к ближайшей аптеке. — Я пытаюсь понять, кто ты такая. Чеён склоняет на бок голову. Парковочных мест рядом нет. Она разворачивается, едет теперь в сторону мэрии. Кивает. — Резонно. Парковка возле местного торгового центра полупуста. Джуён не был в нём ни разу ещё. Чеён, это услышав, округляет глаза. — Сходим в аптеку, немного прогуляемся. Познакомимся, раз уж на то пошло, — она его подкалывает. Не воспринимает его всерьёз. Сырой воздух, полупустая парковка. Джуён выходит вслед за небольшой незнакомой девушкой из машины его не-тёти. Торговые центры в больших городах шумные. Набитые людьми, взрослыми и подростками. Семьями. Одиночками в наушниках. Смех, слёзы, крики. Огромное количество протекающих мимо него жизней, превращающихся в круговорот. Мама всегда говорила, что в этом есть что-то потрясающее: вот так вот замереть в потоке людей, позволить им не замечать тебя. Она говорила, что это чем-то напоминает свободу. Торговый центр погибающего промышленного городка выглядит, как что-то из восьмидесятых. Или девяностых. Джуён не уверен. Он убогий. В некоторых местах лежат истёртые, красные ковры. Длинные. Он весь, явно некогда светлый, выглядит пожелтевшим. Искусственные деревья в горшках. Какая-то заунывная музыка, которую Джуён слышал прежде только в сценах с долгими дорогами в лифтах. Редкие, не менее унылые люди. На второй этаж ведут две лестницы. Никаких тебе экскаваторов. Первым делом они действительно заходят в аптеку. Тихая, мирная Чеён разглядывает какие-то дорогущие уходовые средства на травах, пока Джуён давит из себя воспоминания о том, чем пользовался он сам при растяжении. Потом Чеён берёт нужную ей мазь. Потом она ведёт его в какую-то местную маленькую бургерную и отказывается принимать его «не голоден». Гамбургер, который перед ним ставят, истекает жиром. Он видит и несколько кусков сыра, и отчего-то покрытый жиром жареный лук, и неровно отрезанную помидорку. Сомнительный соус, внушительная порция картошки фри. Газировка в высоком стакане. Со льдом. Чеён набрасывается на еду, ест с таким заразительным удовольствием, что Джуён настороженно кусает бургер тоже. На вкус он как сердечный приступ. Но он не ел нормально с вечера, кажется. Джуён не помнит точно. Его желудок, кажется, рад. Чеён, глядя на то, как он ест, улыбается. — Знаешь, каким бы дерьмом ни была эта дыра, по крайней мере забегаловка эта отменная. Особенно когда на сердце неспокойно, — она отпивает от своего клубничного милкшейка. Джуён не обращает внимая на её слова. Спрашивает вместо этого: — Дахе всегда тебе всё рассказывает? — Ага. Бесхитростно. Честно. Джуён спрашивает дальше: — Значит, и о том, что вчера было, ты в курсе. — Более-менее, да. Но давай не тут поговорим об этом, окей? Лучше расскажи мне, какие у тебя планы на будущее. Она болтает не достающими до пола ногами. Джуён забрасывает в рот картофелину. Она на удивление неплоха. — Их нет. — Вообще? — удивляется очень сильно. Джуён не знает, что в этом такого. Отвечает небрежно: — Вообще. А у тебя? — Работать. Помогать Дахе. Не прибегать к помощи нежелательных личностей больше, — добавляет слегка комичным тоном, вновь склонив на бок голову, вздёрнув верхнюю губу и брови. Мгновение, удар сердца. — Знаешь, я ведь не враг тебе, — резко смотрит в глаза. Они у неё круглые, тёмные. Джуён думает, что в другой ситуации ему бы стало не по себе. От резкой смены настроения. От переставших болтаться ног. От тонких пальцев с аккуратным светло-голубым маникюром, которые зависли с одной печальной картофелиной над кетчупом. Она напоминает ему Джэхёна. Очередной фасад. Джуён откидывается на спинку продавленного диванчика. Позади него ноет ребёнок, на которого шикает мать. Тошнотворные запахи, монотонная музыка. И правда. Самая настоящая дыра. — Я должен тебе просто поверить, — криво улыбается. — Да. Всё ещё бесхитростно. Честно. Не мигая. — Если ты кому-то и можешь тут верить, так это мне. У меня нет причин врать, — она буравит его взглядом. — В конце концов, как ты знаешь, — её губы растягивает улыбка. Вздёргиваются брови. Вокруг глаз, сопровождая ледяной взгляд, образуется сетка морщинок, — из-за меня кое-кто чуть не умер.***
С пакетом продуктов, под мелодичное мурлыканье водительницы, они возвращаются. Чеён останавливает машину возле дома с теми жёлтыми шторами, которые Джуён видит каждое утро. — Зайдёшь в гости? — приглашает. Такая же беспечная и улыбчивая, как обычно. Джуён соглашается. Планировка та же, что и в доме Дахе. Практически все окна завешены плотными тёмными шторами. Мрачные комнаты тяжело рассмотреть. Чеён ведёт его сразу на второй этаж. Он моет руки в холодной, пустоватой ванной с одной почти сгоревшей белой свечкой у бортика, а после отправляется в комнату, располагающуюся там же, где в доме Дахе находится закрытая. Жёлтые шторы. Розовые обои. Кровать девочки-подростка, как из старого фильма. Плюшевые игрушки, белый деревянный шкаф с зеркалом внутри, туалетный столик, заваленный вещами. Джуён не стесняясь рассматривает фотографии. На них у Чеён длинные, чёрные волосы с чёлкой. Она выглядит счастливой, напоминает восходящую звезду. Они, запиханные в рамку зеркала, обрезаны. Воспоминания — только её. Потом Джуён замечает фото с обрезанными волосами. Чеён сидит там же, где сидели они минут тридцать назад. Натянутая улыбка, усталое лицо. Кто-то, кто не хотел бы быть, где есть, но не знает, куда податься. Джуён выпрямляется. Сидящая на своей постели девушка, снявшая тёплый свитер, в чёрной майке с белой камелией. — Большинство из Сеула, — она отвечает на вопрос, который он не успел задать. — Я думала, там моё место. Ну, по мне и видно, да? — она смеётся. Натужно-весело. Поднимается, становится рядом с ним. Ещё меньшая, чем Дахе. Хрупкая, тонкая, и совсем его не боится. Выдирает последнее фото, на которое он смотрел. — Нет такого понятия. Место твоё там, где ты его выберешь. Я выбрала неправильное и поплатилась за это, — поднимает на него голову. — А ты? Из-за слегка отвешенных штор видно окно той комнаты, где когда-то жил его отец. Сейчас там Эрик. Его не видно — жалюзи всё ещё полузакрыты. Джуён опускает голову. Сжимает и разжимает кулаки. Всё, что было сказано. Выплюнутые в его лицо слова, закрадывающиеся в голову сомнения. Он был ребёнком. Он не знал. А потом не осталось времени задавать вопросов. — Неужели моя мама была плохим человеком? Он хотел сказать громко. Уверенно. Звучит жалко. Слабо. Словно он беззащитное создание, которое можно запросто раздавить. Джуён сжимает и разжимает кулаки. Его сомнение. Его обида. Как будто он голый нерв. Его плеч касаются крошечные ладошки, и Чеён отвечает горячо, заглядывает в его опущенное лицо: — Нет, ты что, конечно же нет, — она не повышает голоса, но её слова всё равно заполняют собой всю эту розово-белую, так ужасно обставленную комнату. — Ты ведь так ею дорожил. Как она может быть плохим человеком? Как будто бы дорожить кем-то важно. Как будто бы это может что-то изменить, определить, решить. Джуён улыбается, и Чеён сжимает руки на его плечах чуть сильней. Смотрит на него так, как Хёнджин под тем деревом. — Так, что, она, по-твоему, была хорошим человеком? Чеён его отпускает. Она смотрит на фотографию, которую бросила на свой столик. Коротко стриженная девушка, сделавшая неправильный выбор. Её волосы отрасли. Когда-то она их осветлила. Когда-то окрасила в розовый. Он, вымывающийся, словно напоминание. Чеён делает шаг назад. Второй, третий. Усаживается на свою постель. Складывает в замок на коленях руки. Джуён понимает вдруг, что эта ужасная, напоминающая лохмотья юбка, скорее всего её какой-нибудь старинный, сеульский проект. Её жизнь, её слова. Нужда высказаться. Чеён на него смотрит. Смягчается её лицо. Смягчается её голос. Она выдыхает тихое, почти ласковое: — Нет. Она смотрит на свои худые пальцы, на которых едва ли держатся несколько тонких колечек. Невписывающаяся, не нашедшая своего места. Джуён видит это. На фоне уродливых жёлтых штор и мягкой, слишком плюшевой кровати. В доме, в котором её никто не ждёт. — Но, Джуён, пойми. Нет крайностей. Нет вселенского зла. Нет ультимативного добра. Мы все просто люди. Такие, какие есть, — сожаление, улыбка. — Разве суть любви не в том, чтобы принимать человека таким, какой он есть? Джуён сглатывает. Он не знает, что ему делать. Его не будут слушать. Ему некому об этом сказать. Голос Чеён снова тонет в плюшевых зверях и подушках: — Тебе не станет легче, если ты начнёшь её ненавидеть. Ответов нет. Мне жаль. Мы просто… приходим домой и смываем макияж. И ты видел её такой. И ты ею дорожил. Этого должно быть достаточно. Джуён сжимает и разжимает кулаки. Чеён спрашивает: — Мне тебя обнять? Он мотает головой. Усаживается за её туалетный столик. Туалетные воды, тени с блёстками. Туши для ресниц разных цветов. Джуён не раз наблюдал за тем, как собирается на работу его мама. Это был целый процесс. Увлекательный. Бесполезный. Он выдыхает. — Мне и правда некого спросить, — смешок. — Ага, — Чеён едва заметно улыбается тоже. — Хочешь, приготовим что-нибудь Эрику? Джуён стоит с продуктами на улице и смотрит на по-прежнему белое небо, пока Чеён загоняет машину в гараж. Внутри прежняя тишина и сумрачность. Чеён уходит на второй этаж с их аптечными покупками. Джуён моет и режет редис. Промывает рис. Принимается за готовку. — Мубап? — спрашивает спустившаяся Чеён. — Я сам. — Не претендовала даже, — Чеён поднимает руки. — Но Дахе тоже надо покормить. Ты здорово её вчера, — пожимает плечами. Достаёт ей пиво. — Она ничего не хочет, так что, — Чеён достаёт остатки чего-то вчерашнего из холодильника и уходит на второй этаж снова. Постепенно добавляя к рису и редису тонко нарезанное мясо, Джуён измельчает чеснок, лук, перемешивает с соевым соусом и гочу-гару, кунжутом, кунжутным маслом. Запомнившиеся пропорции приходят в голову сами собой. Словно ему снова пятнадцать. Запах заполняет всю кухню. Небось, пробирается на второй этаж. Джуён выкладывает пищу в глубокую миску, добавляет заправку. Достаёт пакетик сока из холодильника. Подумав, кладёт на поднос сырные сухарики. Джуён смотрит на яблоки. Берёт с собой одно вместе с ножом. Подросток сидит на постели, трёт руки друг о друга, смотрит в окно, вытянув ноги. Ему словно не терпится делать что-то. Джуён ставит поднос на тумбочку. — Ешь. Эрик молча принимается за еду. Он ест так, будто бы был очень, очень голоден. Шмыгает носом, запивает соком. Джуён, сев у него в ногах, принимается чистить яблоко. Одним плавным движением, от плодоножки, спиралью, избавляется от шкурки. Красивые треугольники раскладываются в цветок на чистой тканевой салфетке на старом, поцарапанном подносе. — Я так не умею, — из Эрика скорее вырывается. Он завороженно смотрит на разложенное перед ним творение и змейку-шкурку. — Это хорошо. Осознание. Резкий вдох. Он набивает рот едой, жуёт и жуёт, запивает. Давит из себя слабое: — Да. Джуён смотрит на небо. Эрику нужно проверить пальцы. Может, что-то переклеить. Снять лишнее. Заняться его ногой, замотать заново, если понадобится. Ходил ли он в туалет? Джуён открывает рот, чтоб спросить, когда его прерывает поспешное, нервное: — Слушай, по поводу того, что Дахе вчера- Медиатор любого конфликта. Джуён цокает. — Нет. На этом всё должно закончиться. Он должен замолчать, доесть своё основное блюдо, набить рот сухариками, заесть всё нарезанным для него яблоком, выздороветь. Сказать «спасибо» и не мешать. Отставляя в сторону ещё не опустошённую тарелку, сжимает заклеенными пальцами край пижамной кофты. — Он никогда… Он всегда говорил о тебе, как о сыне. И поэтому даже если, — ему тяжело дышать. Даже сквозь пластыри видно, как белеют пальцы, — даже если… если… Как бы то ни было, он говорил о тебе, как о сыне, и поэтому я относился к тебе, как к брату, — всё отчаянней и отчаянней, — И сейчас- сейчас всё ещё отношусь, — сглатывает. Вдыхает. Выдыхает. Вдыхает. Выдыхает. — Так что как бы то ни было, мы семья. Джуён закрывает глаза. Откидывает назад голову. Ну, началось. — Как к сыну, хах, — бормочет он. Наивный, тепличный цветочек. Слабое создание, ломающееся от любого порыва ветра. Окружённый теплом, и заботой, и любовью. Не знавший бедности и тяжёлого труда. Джуён отвечает пассивно: — Он бросил нас. Эрик вытягивается по струнке. — Я не, — запинается. — Он говорил, что твоя мама ясно дала понять, что не хочет, чтобы он был в вашей жизни. Джуён чувствует, как кривится его лицо. Поднимается. Ему нужно занять руки. Он находит купленное средство, которое Чеён положила на самом видном месте на столе. Достаёт из упаковки, пытается сосредоточиться на инструкции. У него начинают дрожать руки. — Даже если и так? — резко опуская бумажку, оборачивается. Смотрит в широко распахнутые глаза всё ещё сжимающего пальцами пижамную кофту мальчишки. — Ты вообще понимаешь, как я, — Джуён делает вдох, сжимается его челюсть, зубы скрипят. Волосы на чёртовой подушке. Грёбанная, отобранная надежда. Слёзы, которые она старалась скрыть. Чёрные следы там, где должны были быть её вены. — Ты хоть представляешь себе, — от злости у него начинает дрожать голос. Инструкция, смятая, летит обратно на стол. — Она умирала, Эрик. Гнила заживо. Я четыре года, — разбитая бровь, дешёвый рамён, бесконечные подработки, ложь, ложь, ложь, ложь — всё будет нормально, «мы со всем справимся». Хорошим быть важнее всего. Джуён стоит на месте. Сделав глубокий и долгий вдох, отсекает: — Я ничего не хочу слышать о том, как он ко мне относился. Мне плевать, потому что для меня он — чужой человек. И я не жалею о том, что он умер. Кривятся губы. Опускается темноволосая голова с отросшими волосами. Руки с пластырями закрывают лицо. Джуён морщится, выдыхает. Взяв гель, усаживается у ног плачущего подростка. — Он не был важен для меня, — принимается развязывать. От бедра вниз. — У меня нет связанных с ним воспоминаний. Это для меня он — никто, — размотав до конца, отбросив, поставив себе его ногу на колено, спрашивает: — Так понятней? Судорожный кивок. Джуён выдавливает немного средства на пальцы. — Будет холодно. Нужно много лежать. Если будешь вставать, старайся не опираться на эту ногу. Если надо спуститься вниз — говоришь мне. Очередной судорожный кивок. Джуён осторожно, лёгкими, массирующими движениями обрабатывает припухлость, которая уже выглядит немного лучше, чем вчера. Он думает о том, что, если Эрик будет его слушаться, то уже ко вторнику сможет передвигаться по комнате без проблем.***
Понедельник удивительно тёплый. Греет, припекает солнце. Выходя из дома, Джуён щурится, замечая пролетающие паутинки. Он отвечает на сообщение Хёнджина. «Теперь будет спокойней.» Его телефон в ответ вибрирует дважды, с коротким перерывом. Джуён уделяет ему внимание, только когда стоит на пешеходном переходе у мэрии. «Да.» «Жаль, что тебя тут не было. Надо было видеть его лицо.» Джуён может себе его представить. Протестующие с поднятыми руками, их гул. Джуён понимает, что уже запомнил лица некоторых из них. Просто одетые, мирные, но стоящие на своём. Джуён вспоминает радиовещание, низкий мужской голос. Кажется, здесь скоро выборы. Миллионы маленьких, не касающихся его деталей. Джуён подставляет лицо солнцу и жалеет, что не взял наушники. Прежде несколько раз он встречал по дороге Рюджин, хотя чаще она приходит раньше, чем он сам. Джуён вспоминает чёрную низкую машину, водителя. Руку этого водителя на её плече. Возможно, её подвозят. Возможно, он вообще подвозит их всех. Может ли он быть на самом деле хорошим парнем? Джуён не хочет об этом думать. Тряхнув головой, он пишет Хёнджину последнее на сегодня сообщение. «Да, и правда жаль.» Оживлённые старшеклассники, старшеклассницы, мимо которых Джуён следует в свой кабинет. Джису уже пришла. Волосы завязаны в низкий хвост. Она пишет на доске число, здоровается с ним. Джуён останавливается рядом. — Как прошли выходные? Вы сходили в парк? — М. Погода была, — Джису качает головой. — Так что мы с братом готовили круассаны. Я принесла парочку. Они с клубничным вареньем. Он сам его делает. Попробуешь? — она говорит, но смотрит куда-то мимо. — Да, конечно, — Джуён давно хотел бы попробовать хвалёную выпечку её старшего брата. Но её блуждающий взгляд. — Всё нормально? Джису поднимает голову, сморит. Словно сообразить пытается. Кивает. — Да… Да. Всё в порядке. Попробуешь тогда за обедом? — Хорошо. Джэхён приходит за пятнадцать минут до звонка. Растрёпанный блондин, рот которому раздирает зевота. Они не здороваются. Он не подходит. Джуён слушает, как позади отодвигается стул. Потом слышит голос Джису: — Джэ, — она подаёт ему несколько знаков, позади Джуёна раздаётся: — Ок, — низким голосом будто бы не до конца проснувшегося человека. Джуён к нему оборачивается. Джэхён трёт глаза. — Не выспался? — О тебе переживал, — растягиваются в ухмылке губы. — Живой, как видишь. Джэхён осматривает его. Его цепкий, быстрый взгляд вызывает внутри Джуёна какое-то набухающее, истомное чувство. Он склоняется ближе: — Я ничего не сказал. И, здесь, Джэхён давит улыбку. Довольную. Настоящую. Солнечный свет путается в его волосах, освещает светлеющие, шоколадного цвета глаза, которые Джэхён слегка закатывает, потому что Джуён снова его прочёл. Тоже подаваясь ближе, Джэхён отвечает тихо: — Я тебе желаний по гроб жизни скоро должен буду. Может, начнёшь уже что-нибудь загадывать? — Лимит? — В рамках приличия, — слегка хмурится, стараясь задавить вновь раздирающую рот улыбку. — Или закрытой комнаты. Для твоих пошлых фантазий, — Джэхён опирается на парту грудью и практически выдыхает ему в лицо, — нужна приватность. Джуён, не выдерживая, смеётся. — Дурак, — беззлобно говорит, подаваясь назад. Оборачивается, вдруг вспомнив, где находится. Вырываясь из напоминающего магию взгляда. Джису всё ещё стоит у доски с мелом в руке. Смотрит на свои пальцы. По небосклону плавно передвигается солнце. Небо яркое, голубое. Безоблачное. Каждый перерыв класс проветривается заново. Джуён прохаживается по коридору, понимая, что потерял и Джису, и Джэхёна. В школе довольно пусто. Джуён догадывается, что многие решили прогулять, вдоволь насладиться последними тёплыми деньками. Джуён ждёт приближающуюся, холодную осень. Срывающий с деревьев листья ветер, сильный, косой ливень. Потом — тихий, безмолвно падающий на землю снег, что укроет леденеющее, мёрзнущее пространство, словно одеяло. В детстве они с мамой лепили во дворе самых разных снеговиков. Некоторые были добрыми, некоторые — злыми. Ему нравилось делать им дурацкие рожицы, которые заставляли её улыбаться. Джуён останавливается. Он вспоминает её помаду. Красную. Которая оставляла следы на чашках, салфетках и сигаретах. Стоя в переходе между корпусами, он смотрит в окно. Оно в этот раз закрытое. Друзей Рюджин, как и её самой, нигде не видать. Джуён решает вернуться обратно. В следующий перерыв, обеденный, он предложит Джису выйти на улицу. Посидеть во внутреннем дворике. Насладиться погодой так же, как это делают все остальные. Проходя мимо лестницы, он улавливает знакомый голос: — Такого никогда не было, Джэхён. Никогда, — заставляющий его остановиться. — Ни разу она мне не отвечала дольше, чем пару часов. А тут её вторые сутки в сети нет. Что вы делали вчера? — Да не делал я ничего, — раздражён. — Ты ж знаешь мою мать. В чём вообще дело? Пауза. Джуён уже хочет развернуться, когда Джису выдыхает тихое ругательство. — Я просто… Я просто переживаю. Вот и всё. — Боже мой, — Джэхён явно улыбается. — Ну ты ж её знаешь. Она небось просто тусуется где-то. Когда это Рюджин упустит возможность прогулять, а? — А телефон? — слова звучат сдавленно, словно Джэхён её теперь обнимает. — Забыла где-нибудь. Зарядки под рукой нет. Успокойся, мамочка-наседка. Не пропадёт никуда твоя Рюджин. Джуён уходит бесшумно. Рюджин и правда не пришла — но, точно так же, не пришла и половина их одноклассников. Джэхён прав. Всё дело в хорошей погоде. Он дожидается их в классе. Джэхён заявляется первым, усаживается позади, дёргает его пиджак, пока никто не видит. Отодвигается подальше, стоит малочисленным учащимся вернуться в кабинет. Тем не менее, он спрашивает, вновь перегнувшись через парту, на самое ухо: — Пойдём куда? — Куда глаза глядят, — Джуён отвечает едва слышно, не размыкая губ. Чувствует своей шеей смешок.***
Во дворике людно. Джуён думает, что, может, немного не рассчитал. Джису открывает красивый зелёненький контейнер с кактусами, и перед ними, между ними, теперь стоит коробочка с кондитерскими изделиями, издающими манящий, сладковатый аромат. Джису руками показывает, мол, приступай. Волнуется. Наблюдает, как Джуён достаёт один, откусывает. Тесто, воздушное, изящное, тает на языке. Заполняющее круассан варенье густое, свежее — и правда чувствуется, что ручная работа. Джуён одобрительно мычит, и Джису вся распрямляется, расправляется, улыбается. Берёт круассан тоже. — С такими умениями он мог бы и свою кондитерскую открыть. Джису мелко кивает, жуя. Отвечает коротко: — Да. Она смотрит на свои голые коленки. Джуён обычно не заводит с ней разговор первым. Поднимая голову, он смотрит на переход, в окне которого сейчас стоит один из тех, с кем Джуён как-то видел Рюджин, Мингю, Джэхёна. Их компания. Джэхён, красивый блондин с прямым носом, хмурится, что-то спрашивая. Кривит рот. Их несколько, но большинство — тени на заднем фоне. Рыжеватый, невысокий парень агрессивно отмахивается. Они словно ссорятся. Джэхён мельком смотрит во двор, встречается с ним взглядом. Отворачивается. И, поэтому, Джуён отворачивается тоже. После занятий Джису забирает машина. Это происходило и прежде, но Джуён, попрощавшийся, стоящий у разбитой остановки и глядящий ей вслед, не может отделаться от тянущего, неспокойного чувства. Потом на его плече оказывается рука. Сильная, требовательная — Джэхён улыбается во весь рот, прежде чем предложить: — Ну, что, вниз наперегонки? — заранее зная, что Джуён таким не занимается. — А у тебя нет других занятий сегодня? — Отгул взял. Хочу во всех деталях узнать, как прошли твои великолепные выходные. Джуён снимает пиджак по дороге вниз. Джэхён завязывает свой на талии, закатывает рукава рубашки, оголяя красивые, слегка загорелые предплечья. Разговор не спешит начаться. Они заглядывают в небольшой круглосуточный, где берут бутылку воды. — Брат Джису очень хорош во всех этих кондитерских делах, — Джуён наблюдает за пьющим Джэхёном. Тот отвечает кивком. — Ну, а теперь, — рука с бутылкой воды взмахивает, указывает на верхнюю часть города. — Пойдём, поболтаем. Рубашка прилипает к спине, когда Джуён карабкается на знакомый невысокий жилой дом. Сонные, пустые, заросшие дворы под их ногами и торчащая впереди, на холме, школа, оставленная ими сегодня позади. Джэхён шлёпает себя по коленкам. Несмотря на лёгкое сомнение, Джуён на них укладывается. Джэхён опирается руками позади себя, вскидывает голову, закрывает глаза. Наслаждается солнцем. Его бёдра даже под головой ощущаются твёрдыми, упругими. Сплошные мышцы. От него пахнет дезодорантом и, едва уловимо, цветами. Он молчит. Джуён пытается смотреть на небо тоже: бескрайнее, голубое, чистое. Ему слепит глаза. Закрывая их, он спрашивает: — Тебе не кажется, что Джису сегодня была немного угрюмой? Джэхён хмыкает. Джуён чувствует, как его пальцы касаются спадающих на лоб чёрных волос, как он убирает их почти небрежным движением. — Какая романтичная тема для разговора. — Разговаривать о том, как меня допрашивали, будет романтичней? — он открывает один глаз, чтоб посмотреть на лицо склонившегося над ним Джэхёна. Он выпячивает нижнюю губу. — Что, вот так сразу? Без прелюдий? — А какая тебе нужна прелюдия? — Джуён фыркает. Джэхён склоняет голову ниже. — Ну, к примеру, «Ты красиво уложил сегодня волосы, Джэхён», — говорит, имитируя интонацию Джуёна. Заставляет сощуриться, сморщиться. Тем не менее: — Ты красиво уложил сегодня волосы, Джэхён. Худые пальцы ерошат блондинистые пряди, разделённые ровным, прямым пробором. Когда он вновь опускает голову, они мягко касаются его висков, его лба. Большие, тёмные глаза искрятся: — Спасибо, но я, вообще-то, даже не старался. Они сами так легли. — Тебе не угодишь, — Джуён хочет подняться, но его останавливает рука на груди. Поют птицы. Звуки города рядом, словно за углом. Пройди пару дворов — окажешься там, где Джису тыкает пальцами в вывески и рассказывает их историю. Джуён снова закрывает глаза. Ему хочется сказать, что они зря тратят время. Что лучше бы пошли, как обычно, ломать ржавую технику. Ему хочется сидеть позади Джэхёна на велике. Может, расставить в стороны руки. Словить пальцами тонкие, неразличимые глазом паутинки. Обо всём забыть. — Что они хотели знать? — с его лба снова убирают волосы. — Не наркоман ли я. — И что ты ответил? — Что просто перестал лечиться. Что мне хуже от таблеток. Так что теперь я на новых, — Джуён улыбается, глядя на Джэхёна снизу вверх. — И теперь я, видимо, буду посещать здесь нового психотерапевта. — И, как оно? От новых лучше? Искренний вопрос, праздный интерес. Джуён думает о Дахе. Усаживаясь, смотрит на свои руки. Пока ещё не в крови. Он пожимает плечами и оборачивается. Джэхён смотрит на него спокойным, ожидающим взглядом. Словно мягкий, плюшевый медведь на краю кровати. Джуён видел его и другим. — О чём вы там так спорили сегодня? Возле окна. Может, из-за смены таблеток. А, может, потому, что это Джэхён. Джуён различает скользящие, сменяющие друг друга эмоции: лёгкое раздражение, неприятие, небрежность, равнодушие. Как парад, модный показ, лоскутная юбка Чеён. Ещё до того, как Джэхён раскрывает рот, Джуён знает, что тот не станет отвечать. — О ерунде, которую тебе не надо брать в голову. Джуён вдруг думает, что, если он — волк в клетке, то Джэхён — собака на цепи. Обнажает зубы, скалится, но вцепиться не может. Джуён спрашивает снова: — Ты их за что-то ругал? Он начинает раздражаться. Почти как там, у окна, только сейчас очевидно сдерживаясь, пытаясь держать лицо. — Джуён, — произносит он достаточно недовольным тоном, — я же сказал. Не лезь. Зрительный контакт. Дикий зверь против цепного пса. Они оба голодные, злые и упрямые. Джуён знает, что Джэхён не сдастся. Джуён знает, что не сдастся тоже. Мир сокращается до этого зрительного контакта. До человека рядом, с которым они громят машины и кричат, запрокинув головы. Который прижимался к нему, утыкался в него лицом. Отчаянно нуждающегося в чём-то. Джуён думает, что они оба не знают, в чём. Джуён спрашивает снова: — Джису была расстроена. Это связано между собой? — Блять, ну прекрати, — он раскачивается, сменяет позу на более закрытую. — Если б я знал, что ты сегодня в детектива играть собираешься, я бы тебя кинул и куда-нибудь ещё пошёл. Джэхён поднимается. Очевидно раздражённый достаточно, чтобы перестать притворяться. Он, возможно, собирается уйти. Очень по-взрослому. Джуён спрашивает в его спину: — Как дела у Рюджин? Он не надеется на что-то конкретное. Он не думает ни о расстроенной Джису в этот момент, ни о том, как Джэхён очевидно агрессивно кого-то возле окна отчитывал. Он хочет реакцию. Он хочет сделать больно. Он это осознаёт. Джэхён останавливается. Оборачивается, склоняя на бок голову, наконец-таки выглядит так, как Джуён хотел — настоящим. — И ты туда же? — из голоса пропадает флирт, мягкость. Их сменяют грубый тон и пренебрежение. Высокий, красивый блондин, волосы которого треплет ветер, смотрит на него темнеющими от злости глазами. Джуён хочет знать, почему он так злится. — Я задаю простые вопросы, — пожимает плечами, сидя в прежней, расслабленной позе. Всё ещё спиной, полуоборачиваясь назад. Джэхён так и стоит какое-то время. Смотрит. Сначала напряжённо, словно натянутая струна. Потом, будто опомнившись, отворачивается. Смотрит в сторону школы. Его профиль с красивым, прямым носом и искусанными, розовыми губами выглядит в свете солнца почти картинно. Выдыхая, он опускает плечи. Садится вновь. Тянет за плечо, заставляя улечься на свои колени. Джуён не противится. Это приятно — лежать вот так. Смотреть снизу вверх на его лицо. Джэхён рассеянно перебирает его волосы, потом — цокает языком, спрашивает: — Ну что? — Ничего. Я просто на тебя смотрю. — Ты пялишься. — Тебя это смущает? — Джуён вздёргивает брови. Джэхён ещё раз цокает языком. — Нормально у неё дела. Небось зависает с, — Джэхён мотает головой, продолжая рассеянно перебирать волосы Джуёна, избегать его взгляд. — Не важно. Джису слишком бурно реагирует. Джуён перехватывает его руку. Запястья у Джэхёна довольно тонкие. Небось оба поместились бы в одну. И он бы не смог вырваться — Джуён по-прежнему его сильней. Джэхён замирает. Его отчаянная готовность подчиняться читается в глазах, в которые Джуён смотрит, когда подносит ладонь чужую к губам и слабо, едва ощутимо на неё дует. Джэхён вырывает руку, прижимает к своей груди: — Ты дурак или что? — на щеках появляется румянец. — И что с твоими руками, кстати? Джуён на них смотрит. Царапины, обработанные и заклеенные, за день ни у кого не вызвали вопросов. Джэхён просто меняет тему. Джуён отвечает коротко: — Упал. Джэхён склоняется ниже и выдаёт ему в лицо: — Лгун. Джуён улыбается. Джэхён улыбается ему в ответ. На крыше невысокого дома, скрытые ото всех. Джэхён, наверное, тоже хочет перестать думать. Или тоже хочет забыть. Осознавая, Джуён отпускает тему.***
На улице едва ли начинает смеркаться, когда Джуён получает сообщение от Эрика. Он смотрит на него, замедляясь, и шедший впереди Джэхён, словно чувствуя, оборачивается. Они оба в пиджаках, потому что похолодало. На плече Джэхёна болтается рюкзак со всё тем же значком. Он в одном наушнике. Они хотели зайти в круглосуточник и купить перекусить, прежде чем наконец-таки снова сходить на площадку закрывшейся школы. — Что-то не так? «Пожалуйся, приди домой» — Я не, — Джуён перебирает в голове причины. Отвечает медленно: — Я не уверен. Но, думаю, мне пора идти. — Ох. Ну, ладно, — Джэхён бросает короткий взгляд на его телефон, слегка хмурится. — Проводить тебя? — Нет… Нет. Не стоит, — Джуён надевает рюкзак на оба плеча, уже прикидывая, как быстрее добраться до дома. — Думаю, это какая-то экстренная семейная ситуация. — Семейная, — Джэхён повторяет медленно. Джуён хочет хлопнуть себя по лбу, ощущает, как лицо становится горячей. — Забей. Я пойду, — разворачивается, напоследок бросает: — До завтра. — Ага, до завтра. Джуён не оборачивается. И, тем не менее, он знает, что Джэхён смотрит ему вслед. Он насильно выпихивает из головы мысли об этом, вместо этого пишет Эрику короткое сообщение и сворачивает в ближайший переулок, уже прикидывая, как срежет путь. Солнце уже скрылось за виднеющимися издалека хвойными, четко очерчивая их верхушками линию горизонта, контрастируя их чернотой с пока ещё рыжеющими всполохами и алеющими редкими облаками в небе. Джуён думает о том, что, скорей всего, Эрик один. В пустом доме у этого самого чёрного леса. Не способный встать на обе ноги. Не способный себя защитить. Джуён прибавляет шаг. Он усаживается на подошедший к остановке старенький маленький автобус, который подходит ровно в тот момент, когда он решил срезать ещё один угол. Это сохранит ему минут десять времени. Эрик не просит его спешить. Тем не менее, Джуён крепко держится за облезлый поручень, невольно постукивая по нему пальцем, пока полусонные пассажиры едва ли смотрят по сторонам. Джуён выходит недалеко от знакомого книжного. Заученные наизусть, состоящие из идентичных домов улицы вселяют в него чувство, которое он давно позабыл, пытался имитировать тогда, возвращаясь накуренным. Оно кажется двойственным, почти чужеродным. Джуён старается не задумываться о том, как идёт, и о том, как стремительно темнеет вокруг. Зажигаются фонари. В некоторых окнах горит свет. Джуён минует старое, потёртое объявление о пропавшей собаке, висящее над мусорными баками. Слегка ускоряется, когда видит вдалеке лес. — Я вернулся, — он громко хлопает дверью, включает свет в мрачном, тихом здании со скрипучими половицами лестницы. Он мгновенно понимает, что прав. Дахе нет. Чеён тоже. Эрик не отвечает, и потому, скинув с ног обувь, Джуён быстро поднимается вверх по лестнице. Резко открывая дверь, он сканирует глазами помещение: пустующий матрас, задвинутый стул. Сидящий в самом углу кровати, подобравший к себе ноги, обхвативший колени Эрик. Он в наушниках, слегка покачивается, словно баюкающий сам себя младенец. — Я вернулся, — повторяет он громче, и Эрик вздрагивает, смотрит на него. Джуён включает напольную лампу, завешивает жалюзи, задёргивает шторы. Эрик копошится, опускает на пол ноги. — Ты ел? Вставал вообще? Давно никого нет? — С утра, — Эрик отвечает только на последний вопрос. Потом, подумав, добавляет: — На одной ноге до туалета допрыгал. Он заметно расслабляется. На нём чёрная пижама с зелёными абстрактными фигурами, потому что любимая розовая в стирке. Джуён сбрасывает рюкзак, снимает пиджак. Нога Эрика выглядит лучше. Припухлость почти сошла. Джуён займётся ей после того, как поест. — Ты голоден? — Да. — Сейчас что-нибудь приготовлю, — Джуён хочет уйти, но его хватают за запястье. — Можно мне с тобой? — смотрит просяще. Вздохнув, Джуён подставляет спину. Эрик хватается, нечаянно чуть придушивает, испуганно извиняется, хватается по-другому. Джуён невольно хмыкает, когда перехватывает его под коленями. Не ему одному непривычно. Это даже забавно. Эрик утыкается лбом в его шею, пока Джуён спускает его по лестнице вниз, медленно отпускает на кухне, где Эрик усаживается на стул. — Конкретные пожелания? — Джуён роется в шкафчиках. На кухне, обычно более заваленной, отчего-то довольно пусто. В мусорном ведре нет ни одной пустой бутылки. Продукты в холодильнике разложены аккуратно. Кто-то наводил порядок. Джуён критично осматривает кухню. Лампочка под потолком, тусклая, грустная из-за явно пыльного абажура освещает ставшее довольно привычным пространство, в котором как будто бы не хватает какой-то детали. Джуён не может понять, какой. — Что угодно. Джуён бросает лапшу и токпокки в кипящую воду. В холодильнике ещё остались сосиски, яйца, немного зелени. Всё для быстрого и сытного ужина. Не совсем полезного, но Джуён не настроен сильно париться. Дахе может вернуться в любой момент. Помимо булькающих звуков в кухне стоит тишина. Эрик, обычно без конца пытающийся завести разговор, молчит. Джуён стоит к нему спиной, опирается руками на кухонную тумбу, разглядывает её тёмно-зелёные узоры. Рука невольно тянется к радио. Он сам не знает, почему молчать с Эриком внезапно так некомфортно. Заводная айдольская песня. Джуён сменяет станцию, слегка морщась. Неуместное пение о покорении сердец сменяется прогнозом погоды. Джуён снова сменяет станцию. Бульканье, тихий Эрик, сгущающаяся за окном темнота. Момент, когда по кухне начинает разноситься твёрдый, резкий голос Чеён, отпечатывается в его памяти. — …не вернулась домой в субботу вечером. По словам последних очевидцев, на пропавшей была школьная форма и белая спортивная куртка. Внутри Джуёна скручивается узел. Словно его внутренние органы завязываются в петли и тянут, начинают душить его изнутри. — Поиски затруднены из-за отсутствия в промышленном районе работающих камер видеонаблюдения. Пожалуйста, если вы видели пропавшую, немедленно обратитесь в полицейский участок. Повторяю особые приметы: блондинка, рост 164 сантиметра, школьная форма, белая спортивная куртка, белые кроссовки с нарисованными маркером чёрными надписями. Любая информация, — Джуён перестаёт слушать. Его начинает подташнивать. Он переворачивается, опирается на тумбу поясницей, смотрит на Эрика. Тот испуганно смотрит на него в ответ. — Это же может быть и не она, да? — слабо спрашивает. — Это ведь может быть и не твоя подруга? Джуён сжимает крепче руками тумбу. Он чувствует, как учащается его собственное дыхание. Как стучит его сердце. Всё быстрей и быстрей. Суббота. Лес. Глаза Дахе, наполненные неподдельным страхом. Её слова. События дня в обратном порядке пролистываются в его памяти. — Джуён, — он резко встряхивается, потому что Эрик встал, ковыляет к нему зачем-то. — Сядь, — резко. Эрик лишь мешкается, прежде чем подойти ближе и на него опереться, положив руки на плечи. Он мелкий, ещё и покалеченный. Джуён мог бы взять его за шиворот и усадить на место насильно. Эрик крепче сжимает руки на его плечах. — Это может быть и не она, — повторяет Эрик, заглядывая ему в лицо. Джуён хватает его подмышками, в два шага возвращая на стул, занимает себя готовкой. Сыр, сосиски, зелень, несколько яиц, приправы из пакетиков. Запах заполняет кухню вместе с повторяющим по кругу одно и то же Чеён. Словно она заведённая кем-то кукла, не знающая никаких других слов, кроме «пропала» и «школьная форма, спортивная куртка». Джуён выключает радио. Бульканье в кастрюльке становится невыносимым. Джуён делает несколько шагов назад, проводит по лицу ладонями. Снизу вверх. В волосы, которые разворошил ему Джэхён. — Рюджин не было в школе, — всё, что он отвечает Эрику. — Но она ведь из того района, — его интонация похожа на ту, когда он говорил об озёрах. Болотах. Джуён снова чего-то не знает. Эрик, словно спохватившись, быстро добавляет: — Там ведь в основном неблагополучные семьи живут. Чеён говорит, что тамошние дети часто сбегают. Или насовсем, или на какое-то время. Живут у друзей или в заброшенных домах. Так что, она может, — он говорит всё тише, — у кого-то… Он смотрит в сторону окна, в которое Дахе вечно курит. Её чудная пепельница. Её нигде нет. Джуён выдыхает. Давящее чувство проходит. Он коротко кивает. — Да. Ты прав, — выключает плиту. — Сейчас будем ужинать.***
Дым её сигареты быстро уносит разбушевавшийся ветер. Скорее всего, ночью будет сильный дождь. Дахе с силой сжимает переносицу пальцами. Отпуская, затягивается. Голос Чеён, сидящей в соседней комнате, разносится по всему помещению. Дахе следит за аппаратурой. За красной горящей кнопкой прямого вещания. Чеён читает одно и то же. Дахе заучила текст наизусть. Сглатывая, она сжимает зубы. Ей хочется выпить. Дахе затягивается. Стряхивает пепел в пепельницу в виде божьей коровки. Чеён сделала её для Дахе, когда ей было восемнадцать. Вторую она подарила Дахе, когда вернулась. Дахе смотрит на неё, розововолосую, продолжающую крутить в руках ручку. Ей двадцать два этой весной. Дахе не представляет, что было бы с ней, если бы ей сейчас пришлось сидеть и вещать вот так о Чеён. Той девчонке, что без конца рисовала и подрабатывала у неё, чтоб накопить на швейную машинку. Её первое серьёзное приобретение. Дахе стряхивает пепел с тлеющей сигареты. «Жучиные пепельницы». Так она их называла. Подарки ребёнка, на выпускную церемонию которого Дахе пришла вместо её родителей. Она и сейчас — ребёнок. Только-только встала на ноги. Дахе тушит дотлевшую сигарету и закрывает окно. Дахе вспоминает лицо Джуёна. Становится тошно. Она привлекает внимание Чеён взмахом руки, после чего они сменяют её вещание случайным треком восьмидесятых и глушат микрофон. Чеён поднимается и выходит к ней. Чистые, обставленные комнатки. Гордость семьи. Доставшееся ей наследие. Дахе чувствует, как оно давит на её плечи. Усевшись на стул, она склоняется, прячет лицо в ладонях. — Я не смогу, — говорит она, когда чувствует руку Чеён на своей спине сквозь ткань тонкой красной рубашки и дорогого чёрного пиджака. — Я не смогу написать это. Рука Чеён пропадает. Звук перекатывающихся колёсиков. Дахе выпрямляется, когда чувствует ладони на своих коленях. Чеён сидит напротив неё. Такая серьёзная. Дахе помнит, как, когда ей было четырнадцать, она свалилась со скейта и плакала, пока Дахе обрабатывала ей разбитые коленки. — Давай напишу я. — Я не могу тебя ввязывать. Я обещала. Чеён выдыхает через нос шумно, хмурится, поджимает губы. — Но она могла и правда сбежать. Они не обязательно связаны. Дахе вспоминает, как прикоснулась к Джуёну на похоронах своего старшего брата. Как он смотрел на его фотографию. Как он посмотрел на неё. Слова Эрика, плачущего, пока она, ужасно пьяная, сидела на полу и пыталась успокоиться. Её взгляд упирается в пепельницу. — Ты знаешь, что для меня важней всего? — спрашивает она. У божьей коровки на спинке ёж. Чеён молчит. Дахе поворачивается к ней лицом. Смотрит в её глаза. — Чтобы я стала последней. Ты понимаешь это? — она берёт руки Чеён в свои, и та сильней сжимает губы, сглатывает. Блестят её глаза. Дахе повторяет твёрдо, уверенно: — Последней должна быть я. Подарок её родителей, спрятанная под кроватью коробка. Даже если Эрик и прав. Тем более, если Эрик прав. Этот цикл закончится на ней.***
Джуён начинает серьёзно подумывать над тем, чтобы выдворить Эрика обратно на матрас. Ужасно не выспавшийся из-за того, что мальчишка рядом без конца дёргался и лягался, он умывается. Ванная освещена лишь слабым уличным светом. Дахе вернулась за полночь. Джуён, заканчивавший разучивать какое-то дурацкое стихотворение, пока у него под боком лежал скрутившийся сводный брат, видел её сквозь щель оставленной приоткрытой двери. Она зашла тихо и сразу же закрылась в своей комнате. Моросит. Джуён, накинувший поверх школьного пиджака серую ветровку из водооталкивающей ткани, надевает капюшон. Вода бурлит, стекая по стокам. Лужи покрывает мелкая рябь. Вздымается рассвет. Птицы не поют. Его сопровождают резкие порывы ветра и запах сырости, бензина. На пешеходном переходе возле книжного нет коробок с книгами. Проезжающие мимо машины обдают асфальт водой из образовавшихся за ночь луж. Джуён достаёт наушники. Он никогда не слушал музыку в дороге до того, как познакомиться с Джэхёном. Но он продолжает рекомендовать что-то. Говорить вещи вроде «под это так классно идти в школу». Так что теперь, иногда, Джуён надевает наушники и слушает что-то, что Джэхён ему скинул. Чаще всего Джуён просыпается к полуночному сообщению с очередным треком. Он помнит, как ссылка с «I Am So High» датировалась половиной пятого утра. Как Джэхён на следующий день в школе выглядел так, словно протусил где-то всю ночь. Скорее всего, так и было. Сегодняшняя называется «SHOWTIМЕ». Сумасшедшие биты каждый раз возвращают Джуёна на дно искусственного озера. Он не особо различает их все между собой. Может, эта тоже играла тогда. А, может, и нет. Может, Джэхёну просто нравится напоминать об этом. Напоминать о том, как он лежал на нём сверху. Как руки Джуёна сжимали его бёдра. Джуён не разбирается в музыке. Сворачивая к холму, ведущему к школе, он вспоминает стоящий дома, в их квартирке, старый аппарат для проигрывания пластинок. Их у его мамы целая куча. Рок, джаз, поп. Джуён помнит, как они потрескивали, прежде чем начать играть. Мама брала его за руки, и они со смехом кружились по комнате, подпевая на ломаном английском. Джуён прибавляет громкость до крайней возможной. Он представляет, как эти биты ощущаются, когда бомбят через колонку. Может, именно таким образом Джэхён слышит подобную музыку каждый раз. Может, услышь их так и Джуён, смог бы понять, в чём же скрыта их прелесть. Все школьники, которых он минует, смотрят в свои телефоны. В этом нет ничего нового. Джуён все равно присматривается внимательней. Его сознание, спокойное и ясное, не может отделаться от ощущения чего-то вроде натягивающейся внутри верёвки. Слегка нахмуренные брови, активные разговоры. Что-то не так. Джуён уже догадывается, что. Джуён думает о Джису. Наспех расстёгивая, стрясая с ветровки воду, скомканную, запихивает рюкзак. Переобувшись, он довольно спешно идёт в кабинет, ищет глазами своих друзей. Музыка начинает действовать на нервы, и потому он выдёргивает наушники. Бомбящий бит сменяется гулом голосов: — Ну, я слышала и такое. — На самом деле, это не так уж и удивительно. — Зря только шумиху подняли. — Как будто бы в первый раз. Стул на парте Рюджин по-прежнему поднят. Стоящая у вымытой доски Джису напоминает собственную тень. Джуён сразу же к ней подходит. Руку кладёт на спину. Заглядывает в лицо. — Как ты? Она молча протягивает ему свой телефон. Местный новостной портал. Статья с заголовком «Очередной сбежавший подросток. Как скоро власти города поймут, что это их вина?». Сбежавшая — Рюджин. Девочка из неблагополучной семьи, скатившейся в нищету на фоне экономического краха, постигшего город. Родители — алкоголики. «Не раз упоминала, что мечтает уехать», «могла накопить денег на подработках и исчезнуть, никому не сказав», «ушла из дома, ничего не говоря родителям, ещё в пятницу», «не первый такой случай», «как стремительно покидающая молодёжь скажется на будущем города». Джуён пропускает тонны воды и вводных слов, чтоб, уловив основное, увидев, кто статью написал, молча вернуть Джису телефон. Джуён не успевает ничего сказать. Громко отъезжает дверь. В кабинет заходит Джэхён. Мрачный. Угрюмый. Он громко отодвигает свой стул, садится, громко бросает рюкзак на парту. Весь класс молча наблюдает за ним. Подняв взгляд, обежав им всех, он спрашивает резко: — Что? Словно по команде, все отворачиваются, пытаются начать говорить. О компьютерных играх, айдолах, дорамах, домашнем задании. Ничего не произошло. Это не в первый раз. Из-за пасмурности включают свет. Джуён проводит по спине Джису, пытаясь ободрить. Он не умеет ободрять. Он оставляет её, подходит к своему месту. Джэхён упёрто на него не смотрит. Джуён не хочет даже пробовать. Обежав взглядом мокрого и растрёпанного, усаживается на своё место. Урок начинается с радиовещания директора о проблемах внутри семей, походов к какому-то детскому пастору-психологу и обещанной анонимности в случае, если известна какая-то информация. Джэхён ведёт себя тише обычного. Джуён не может отделаться от мысли, что он знает что-то. Они ведь были близки. Они жили рядом. Он покрасил волосы ради неё. Ему не даёт покоя и то, что статья написана Дахе. Что знает она? Может ли она быть с этим связана? Джису потерянно поднимает голову, когда учитель, стоит речи директора закончиться, просит её назвать отсутствующих. — Все есть. Кроме, — она опускает голову. — Кроме Рюджин. Её голос срывается на имени. Несколько пар переглядывающихся глаз. Никто ничего не говорит об этом. Учитель, пожилой мужчина, также это игнорирует. Никому нет дела до очередной сбежавшей девчонки. Джуён не был с ней близок. По сути, он её почти не знал. Он смотрит на пустующую парту по левую от него руку, прямо рядом с окном. Он помнит, что Рюджин постоянно смотрела на небо. Что на её кроссовках были надписи на английском, но он даже не запомнил, какие. Они оставались наедине один раз. Случайно. Но написанная статья звучит складно, правдоподобно. У него нет причин сомневаться в ней. Учитывая всё, что он уже знает. Во время перерыва Джису просят проветрить кабинет, учеников — выйти. Джэхён даже не смотрит в их сторону. Джуён остаётся ей помочь. Она стоит у окна, что напротив учительского постамента. Открытого. Воздух развевает её волосы. Она закрывает глаза. — Обычно осенью, примерно на этой неделе как раз, выдаётся последний солнечный день, — она говорит, зная, что он стоит рядом. — Он наступает посреди мрачных и дождливых. Как последний поцелуй лета перед долгой зимой. Это было как раз вчера. Она открывает глаза. Покрасневшие, увлажнившиеся. Поворачивается к нему. — Джуён, мне нужно с тобой поговорить. — Хорошо. — Не здесь. Пойдём, — она медленно разворачивается, медленно двигается. Она выглядит как кто-то, кто что-то потерял. Идя за ней следом по коридору, Джуён не может прекратить замечать, как на неё оборачиваются. Что к ней прикованы взгляды. Джису смотрит в пол, её спина прямая. Ничто, кроме глаз, не её выдаёт. Они поднимаются на крышу. Холодно, продолжает моросить. Вдалеке видны люди. Тишина стоит такая, что Джуёну даже на секунду кажется, что он слышит гудение голосов. Гул парка. — Мы всегда проводили его вместе, — говорит Джису. Она вскидывает голову, позволяет мороси напрямую орошать её лицо. — Каждый год, уже много лет подряд. Мы ели мороженое, сидели в парке. Шли ко мне домой. В саду она снимала обувь и залезала с ногами на гамак. Брат всегда приносил нам какой-нибудь кувшин с лимонадом. У него много кувшинов. И формочек для льда. В прошлый раз это были божьи коровки. Рюджин так понравилось, что он вырезал из своей формочки одну. Специально для неё. Она обещала, что в этом году мы сделаем лимонад все вместе. Джису опускает голову. Смотрит на него. Девочка-персик, девочка-оленёнок. Мягкая, вкусно пахнущая, всегда улыбающаяся. Она смотрит на него. Джуёну впервые так сильно хочется отвести взгляд. — Она не сбежала. С ней что-то случилось, и я знаю это. Она не могла сбежать, — решительность, уверенность. Джису говорит так убеждённо, низко, с горечью, что Джуён невольно ей верит. — Джэхён ничего не скажет, ничего не будет делать. Потому что думает, что она такая же, как он. Но она — не он. Она не могла поступить с нами так же, — Джуён, слегка сбитый с толку, хочет спросить, о ком речь, но Джису не даёт ему возможности: — Джуён, — она поворачивается к нему всем телом. В романтических фильмах это было бы сценой с признанием. Вот они, двое старшеклассников-выпускников, стоят на расстоянии полтора метра напротив друг друга. Он, высокий, загадочный, потрёпанный жизнью. Она, маленькая, хрупкая и беззащитная. Ветер дует ей в спину, ветер дует ему в лицо. Морось покрывает их влажным слоем. Утро уже наступило, но вокруг них по-прежнему тускло. Словно кто-то выкрутил яркость на минимум. — Джуён, ты поможешь мне? — спрашивает она. Теперь к городу лицом поворачивается он сам. Он помнит, как Рюджин снимала с апельсинки здесь шкурку, всего пару дней назад. «Везёт тебе, — сказала она, — тебя с этим местом ничто не связывает». Особняк на холме. Огромный урановый кратер. Болота. Гаснущие огни. Фигура, что чуть не напугала Эрика до смерти. Маленькие детали, важные события. На вопрос о том, связывает ли её, она, фактически, ответила «да». И это «да» означает, что Джису права. Мама всегда говорила, что для человека чаще всего важны его обещания. Что сожаления об их невыполнении похожи на пепел, а преследующее ощущение горечи от их невыполненности — на пепельницу. Попытка за попыткой, окурок за окурком. Каждое нарушенное слово — иголка на спине пепельного ежа. Бросив ещё один взгляд на прореху в земной коре, Джуён поворачивается к Джису всем телом. Настал его черёд обещать. — Хорошо. Какой у тебя план?