Elias — No Deeper We Can Fall
Сначала потускнели стены. Вся мебель, горящий экран телевизора, казалось понизили красочность тонов на минус сто. Следом, исчезли цветочные нотки букета альстромерий вида «Элегия». Жизни Пак Чимина в стенах спальни Бродяги на протяжении нескольких месяцев словно и не было. Комната опять пустует, постель не мнётся от свернувшегося на ней клубочком омеги, а окна захлопнуты, не пропуская свежего воздуха, — альфа так пытается утаить от мира крохи призрачного аромата, сохранившегося навсегда в памяти. Или во всём виноваты крохотные листки с посланиями от шпиона, докладывавшего обстановку в доме Сокджина? Намджун в очередной раз заходит в спальню чтобы просто постоять там, не смея садиться на кровать. Интересно, а Чимин уже понял, что полностью обрёл запах? Так сильно впитал его в эту спальню в тот день, альфе в сердце его запечатал своими слезами скрепив крепче сургуча и железа замок с печатью собственного имени. И шифр танцевальным движением добавил, никто повторить так не сможет как он, в их первый день встречи, ни один мошенник или хакер не взломают пароль того сейфа, и не один снаряд не разрушит броню. Бродяге навсегда хранить в себе эту память, чувствами разрываясь на ошмётки, пропуская себя через мясорубку жизненных обстоятельств; — кем и где рождены, как встретились, и почему сейчас не рядом счастливые, а оказались по разные стороны сцены. До появления Пака в жизни Намджуна, в той старой квартирке в спальне всегда было свежо. Юнги постоянно открывал окна по утрам. Здесь — душно, но дышать становится трудно не от закрытого пространства, а от собственных сомнений, терзаний внутри самого себя и своих же воспоминаний. Вот и друга рядом сейчас нет. А что бы сказал сам Мин на такое поведение Кима? Что он жалок? На какие чувства мужчина имеет право, когда у них не было никакой связи кроме возможной истинности? Ким Намджун не лучше Кровавого Орла. Только что… отпустил своего омегу из собственных рук. А сам теперь корит себя, перечитывая заново очередное послание своего же человека из Гнезда. Объявлена дата главного фестиваля года. За неделю до него состоятся торги с представлением. И опять весь мир вне стен кажется каким-то другим, существующим отдельно. Бродяга подходит к зеркалу. На нём неизменно белый костюм, фиолетовые волосы растрёпаны, подвязаны банданой. Глаза скользят по собственному отражению, встречаясь с самим собой, мужчина тихо вздыхает. Не сложно жить эту жизнь, сложно её понимать и принимать. А жить совсем не сложно. Мясорубка… Засовываешь целый кусок мяса, а получаешь фарш, перемолотый острыми лезвиями, с кровью и соком… Только одни — мясорубку, другие — кусок мяса. И не знаешь кем быть лучше. Страшным карателем, или тем, кто ещё имеет своё продолжение в извращённой книге рецептов разных блюд из фарша. Смешно. Мясорубка сломается — и нет человека, на его место поставят новую, возможно даже лучше, современнее агрегат, который мясо с костями молоть будет. А фарш… из него ещё приготовить что-то можно. Там, внизу, его ждёт собственный брат, два лучших друга, и ещё с пару десятков своих людей, но самого главного среди них нет… И как объяснить всему миру о своих рухнувших чувствах, когда ты становишься бизнесменом, спасителем жизней и душ, если эти чувства закрыты под словом «истинный» и не раскрыты самому себе же. У любви причин быть не должно, но и вызвать эту любовь просто так невозможно. Альфа влюблён с первого взгляда, хочет узнавать, пробовать этого мальчишку, а омега? Сломленный, упавший на дно страданий мира, не смог увидеть ничего. И сможет ли? Ещё один тяжёлый вздох, Бродяга выпрямляется, оставляя листок на столе поверх ещё нескольких подобных и выходит из собственной спальни. Чтобы оказаться в закулисье другой стороны, нужно кому-то выйти на сцену… На первом этаже мужчину встречает младший брат. Омега лениво развалился на диване, закинув ноги на рядом стоящий столик. Тонкие пальцы тряпкой обхватили ствол автомата, натирая его, счищая грязь, скопившуюся в этом пыльном городе. — Какие новости? — Тэхён, не отрываясь от своего занятия, поднял только взгляд. Вот кто тут ещё сломан. Прошедший дно ада, пробивший не только землю, но и льды темницы самого Люцифера. Он пробыл в самом низу, его хрупкое тело покрыто бесчисленными шрамами, а от души и кусочка не осталось. Как? Как только выжил? Намджун благодарил не Богов за жизнь брата. Выказал уважение не святым, когда врачи выходили Тэхёна. Были бы Боги, не дали бы столько страданий простым людям. Только младший брат так не думает, оттого и спокоен сейчас. Смотрит прямо в глаза, ожидая ответ, а сам чувствует всю грусть и тоску альфы, оставляет автомат в сторону и встаёт с дивана, как можно скорее оказаться ближе. Не бежит с объятиями, но и даёт возможность склонить голову на своё плечо. — Мне уже начинать репетировать новое представление? — Тэхён лишь слегка улыбается, говорит совсем тихо, поглаживая рукой фиолетовые волосы. — Поехали к театру. — Чоны уже там? — альфе этих пары секунд не хватает на плече брата, никогда не хватит, но и свой заряд сил он получил. Смотрит в светлые яркие глаза. Как ты выжил? Как ты улыбаешься сейчас? Переживший больше кошмара, чем кто-либо из всех, кого знал Бродяга. Где нашёл свою душу? Как собрал себя? Почему не боялся, почему не теряешься, как ты это делаешь? Ким Тэхён… Ты новая мясорубка? Или ты то самое изысканное блюдо, что сначала было цельным куском мяса, а превратилось от чужой руки в фарш. — Да… мои крылья уже ждут нас, — омега подмигнул, не зная дав ответ на вопросы в голове Намджуна. — Тогда полетели в театр, пора готовится к шоу.***
Aerosmith — Dream On
За дверями танцевальной студии разносится музыка, чьи-то выкрики, топот вытанцовывающих ног. Впервые в жизни, впервые, Чимин стоит перед своей давней мечтой. Вот он — пропуск на сцену мечтаний, дверь, которую нужно лишь открыть и войти, за ней «Свобода». И нет мурашек по коже, нет желудка, крутящего сальто. Даже страх забылся, он уже давно в другой форме живёт. Неужели правда, только шаг… Омега глубоко вдыхает, заполняет лёгкие, и влетает, влетает в свою украшенную золотом клетку… Внутри человек десять помимо хореографа. И никто даже головы не поворачивает. Продолжают исполнять свою хореографию, как если бы дверь от сквозняка приоткрылась. Чимин сам как можно тише, этим самым ветром заходит, вдоль стенки крадётся. — Так, стоп! Сари! Раш! Вы вдвоём, сбиваетесь! — омега, довольно взрослый, но ещё не старый, хлопает в ладоши, давая знак всем танцорам остановиться. — На сегодня всё. Сари и Раш, в соседний зал, и чтобы когда я пришёл, с закрытыми глазами без музыки смогли повторить! Омеги, так и не обращая внимания на Чимина, с тяжёлым дыханием, кто падает на пол, тут же подбираясь и вставая, кто ругаясь про себя, направляются к выходу, где и останавливаются. Пак поворачивает голову к выходу. — В разгон мальчики, дайте пройти, — яркие красные волосы, успевшая хорошо подзагореть кожа, оскал от искусанных прошлой ночью альфой губ. — Дядя, а я тут. Омеги расходятся, давая пройти, изумлённо провожая новое для этого зала лицо. Совсем не такой, как на приёмах. Не зажатый, и одетый так открыто, что все засосы и укусы видны. Словно все медали на парад нацепил, какие только возможно, Чхве Минхо заходит с поднятой головой, совершенно не смотря на танцоров. — Раш, Сари, вы своё задание получили, — хореограф рукой указал, чтобы все уже вышли наконец-то а не пялились в спину красноволосого. — Добро пожаловать, господин Чхве, господин Пак. Второе приветствие кольнуло ухо и Минхо обернулся, осматривая зал, пока не округлил глаза от попавшегося на них Чимина. Пять лет прошло, Чимин помнит всё, Минхо тоже… У Чимина свобода в глазах искрится, у Минхо корона с головы на шее золотым ошейником туже затянулась. — Не нужно стесняться, подходите ближе, давайте познакомимся, — старший омега подозвал рукой Чимина. — Я учитель Джараба*. С сегодняшнего дня, я буду готовить вас двоих к сцене. А вот кого в какой роли, это мы сейчас определим. — Дядя… — Минхо хохотнул. — А разве и без того не понятно? Я муж вашего хозяина, к какой роли мне репетировать, если не главной? Иначе зачем я тут ещё? Я и так дал пять лет вашим танцорам насладиться моим местом. Теперь я пришёл забирать своё. Чимин не верит. Что тут сказать? Как? Откуда? Почему именно сейчас? Здесь? Нет, его же сам Ким Сокджин выбрал, сам предложил. Значит нельзя сейчас в себе сомневаться. Да и к тому же, разве можно рассчитывать сейчас на главную роль хоть в чём-то в столь огромном театре? Спасибо, что вообще взяли. Но отчего-то душа скребётся неприятным покалыванием по бёдрам. — Я учитель Джараба, господин Чхве. И господин Ким дал мне чёткие указания насчёт новых танцоров. Минхо чуть дёрнулся от слова «указания». Нельзя, нельзя, нельзя. Триггеров нет, нет ничего страшного в словах. Нет ничего страшного в рядом стоящем из ниоткуда взявшемся чёртовом Пак Чимине. Никаких чувств. Новый цвет волос, новый характер, новый омега. Всё. — Интересно… и какие же указания? Хореограф больше заинтересован Чимином, нежели мужем своего директора. Осматривает ноги, обтянутые лосинами, облегающими и подчёркивающими сильные мышцы. Значит прыгает хорошо. Сам невысокий, но тело пропорциональное под широкой футболкой точно. Судя по ширине плеч и длине рук. Личико маленькое, но выразительное. Парень разулся когда заходил в студию, как и положено. Если не утратил свои навыки, и танцует также как на видео от Сокджина… хороший товар. Очень хороший. А вот Минхо… Зашёл в обуви, но стоит зато более ровно, не горбится, осанка балетная. Вульгарный, но должно быть пластичный. — Вы оба будете учиться у меня, мы разучим несколько хореографий. Затем контрольное выступление перед директорами «Свободы». А кто куда дальше, уже решат они. Чимин половину не слышит. У него мир серо-чёрный, где вкрапины фиолетового недавно появились, смытые теперь алым новой реальности, снова красные цветки пускает. Не верит, не хочет. Что опять в его маленькой жизни происходит без его же ведома? Как мир остановился, как продолжает планета своё движение? — Ладно, я ещё поговорю об этом с мужем, — эхом слышится голос старого мучителя, кто клетку не возводил, а крылья подрезал, вырывая из них перья, заливая раны грязной половой водой. Минхо же лицо держит. Его маска новой бронёй обросла. Богатый мальчик, кому вся школа в ноги кланялась, сейчас стоит украшенный синяками и укусами, гордость свою давно похоронил вместе с безмятежностью и лёгкостью собственной жизни, взрастив в пару ночей на запахе посторонней пустоты новые установки себе. на прошлое смотреть не хочется. А оно само пальцами дрожащими в руках края футболки теребит. Жизнь больше свою теребить не даст, первый по рождению своего клана и статуса, Чхве Минхо тут звезда, а тени воспоминаний пусть остаются плясать позади. Пара хлопков в ладоши внимание обоих омег к себе возвращает, в сегодня, в эту жизнь, выстроенную другими людьми вокруг беззащитных и хрупких, неведающих. — Хочу посмотреть на ваши навыки. Надеюсь, вы ещё что-то помните. Чимин, о тебе я особенно наслышан от директора Ким. Минхо, твоя школа была ведь одной из лучшей? — Лучшей, — омега отшвырнул сумку в угол, направляясь к музыкальному проигрывателю. Лучшей… Чимин к стене возвращается, рядом с хореографом встаёт. Мечта живёт, он здесь и сейчас. Сцена уже рядом, он уже стоял на одной. Покорит и эту…***
TAEMIN — Under My Skin
Тело изнывает. Перед глазами часами напролёт, сутками проплывают неясные образы. В ушах эхом: «Сам себя запер». «Сам себе цепи повесил». «Сам». «Сам». Бледная кожа совсем серой становится, прозрачность свою от недоедания и слабости проявила, выставляя напоказ все неровности голубых вен. И клавиши так не скрипучи, как собственные мысли, разъедающие. Юнги не плачет, и не собирается. Ему просто плохо. От жизни такой, от себя. Он по собственной спальне отголосками перешёптывающихся штур, подвижных ветром, передвигается. На руки свои смотрит, кровь на них уже не видит, лишь жалость решений, принятых в разные времена. Где не туда свернул? Отказавшись от семьи и возможного мужа? Отказавшись от себя, как части этой жестокости? А сам же в мир обратно вгрызся при первой возможности, ухватившись за Намджуна, как за спасителя. Так чего теперь жалеть себя? А сам сидит на полу, облокотившись на кровать спиной, думает о счастье тех, кто следует зову тела и сердца. Он свернул не туда родившись? А думал ли поговорить с Кровавым Орлом? Изменился бы тот, кто говорит, что жить не может? Не изменился надо полагать… Продолжал бы вести свой бизнес, что на воплях и боли, разрушении и далеко не взрывов городов, а душ, построен. Нет, Юнги частью этого не будет, у него был выбор, и он его сделал. И даже сейчас, не имея возможности жить дальше вдали от преследователя, чьи феромоны, чей запах, чьё тело — кислород, продолжит руку вытягивать, отрекаясь от необходимости им дышать. Будет задыхаться, делая изредка маленькие глотки, как тонущий. Ко дну не пойдёт, а вот жизнь астматическую вести будет. Главное хотя бы её теперь сохранить. Юнги в зеркале себя не видит, Мираж совсем потускнел. И тело, что готовы разжечь самым ярким пламенем, ненавидит. Но дела не ждут. Нужно ещё столько сделать. У него работа тут… Работа. Юнги поднимается с пола, не шатается, а ног не чувствует. Но уверенно к шкафу идёт, костюм бордовый, ещё один красный, надевает. Волосы отросшие прилично, в хвост собирает. И выходит, сам идёт по коридорам в лапы когтистые. — Занят? — Юнги в кабинет без стука входит, но вопрос задаёт, видя альфу, сидящего за своим столом и говорящего по телефону. Сокджин от бумаг глаза поднимает, ни одной эмоции посторонней не выдаёт, на что-то соглашаясь по телефонному разговору. Брюки, облегающие совсем исхудавшие ноги. Сетчатая майка не прячет шрам под своими дырами на белоснежном теле. И пиджак, что на омеге велик, но только шарма своего придаёт, в тон брюкам. Сегодня Юнги опять что-то в своей голове нарешал. Новую пытку обоим придумал. И опять мир страдает, разрушаясь, осыпаясь от одного только взгляда маленьких глаз, открытых убранными волосами. — Да, как я говорил. Подготовьте им одну программу. Нет, они не будут на сцене «Свободы». Я не настолько глуп, чтобы вестись на омежьи припадки и истерики с уговорами, — палец вверх поднимает и сам привстаёт с кресла, давая понять, чтобы Юнги его подождал, где стоит. — Мне нужен второй. Да в Гнездо. На фестивале он будет сиять. Муж? Я ещё подумаю об этом, а пока займите его просто тем же. Альфа стоит, бросая телефон на бумаги, и возвращает своё внимание к Юнги. Тот стоит, даже не шевелится. Точно Мираж… — Сегодня будем много ездить. Готов? — интересуется Джин, убрав руки в карманы черных брюк. На кресле за ним висит пиджак точно в тон крови, что по главным венам сочится, фирменный цвет Орла. На Юнги бордовый, цвет мяса тех, кого орёл уже распотрошил и кому ещё предстоит увидеть собственные мышцы… — Я справлюсь. Течка опять отступила, пока… — Пока… — Джин свой пиджак забирает, телефон прячет в крамане брюк. — Каков процент того, что ты всё же согласишься хотя бы на малость, если я снова буду говорить где твоё место на самом деле, и что это может изменить как в твоей жизни, так и в моей? Юнги бросает взгляд на дверь, ведущую в спальню. — За минус скорее, чем ноль. Мы в Гнездо? Сокджин кивнул. — Стоять, — строгий голос остановил Юнги в дверях. Омега даже не оборачивается, так и стоит спиной, сам не понимая, чего ожидает. — Юнги~я… ты так уважал всегда Намджуна. Только вот, кого нужно уважать больше? Того, кто так туп и горд, кто строит из себя праведника, отпуская истинного на верную погибель, но главное что по его воле. Или того, кто пусть и на твой взгляд жесток, оступился однажды, силой пытаясь забрать то, что принадлежит ему, но зато даёт выбор теперь, ещё и поддерживает в трудное время, давая кров, работу и себя? — Того, кто не ведает и просто живёт своей мечтой. Альфа дышит в самый затылок, оба стоят, не двигаются, не выходят за дверь кабинета, Юнги не поворачивается, а Сокджин не прикасается к нему. На секунду только Мин зажмуривается, чувствуя движение позади и ощущая спиной прикосновение к груди альфы, краем глаза замечая вытянутую вперёд руку. Сам в лапы пришёл. Но альфы просто толкает дверь вперёд, выпуская омегу и следуя за ним. Того, кто не ведает и просто живёт своей мечтой… Юнги не уважает даже себя.***
— Тэхён? — Чонгук и Хосок с вопросом смотрят на своего омегу, тяжело дышащего на сцене. — Ты нашёл ещё один источник? Парень кивнул, падая без сил на пол. Устал… Сегодня он особенно тщательно репетировал свой танец. Сегодня Ким Тэхён потрудился на славу. И брату плечо одолжил, чтобы поддержать альфу, потерявшего своего омегу. На время потерявшего. И съездил вместе с ним в их театр для создания нового расписания программ, согласно расписанию Кровавого Орла. И в интернете разоблачил ещё один сайт заманивающий подростков. И теперь ещё репетицию провёл. Совсем не щадит своё хрупкое тело. — Я уже всё скинул нашим ребятам информатикам. Пускай дальше разбираются. Мой брат дома? Старший Чон кивнул. — Видел сегодня Чхве Минхо, говорят он снова танцами занялся, — отозвался младший, разблокировав экран телефона, чтобы продемонстрировать новый пост мужа владельца «Свободы». — Смотри кто там на фоне. На фотографии красноволосый парень фотографирует себя в зеркале танцевальной студии. Лицо чуть раскрасневшиеся от репетиции, чёлка прилипает к мокрому лбу. Но ничего не вредит красоте омеги. Изящный, кричаще-сексуальный в своей майке с огромными вырезами и в коротких шортах. «Совсем скоро. Ждёте моего возвращения в этот мир?» — гласит подпись поста. Но привлекает на фотографии другое. В самом углу снимка. Спиной стоит кто-то другой. Видимо ещё один танцор или кто другой. А перед ним сидит… Из волос ещё не вымылась до конца фиолетовая краска. Маленький комочек, в спортивных штанах и огромной белой футболке, с босыми ногами, чтобы танцевать проще — Чимин. — Наши шпионы не ошибаются… — проговорил Тэхён. — И вправду, фестиваль обещает быть громким… — Неужели это обязательно должно пройти именно так? — спросил Чонгук, подавая руку Тэхёну и помогая встать с пола. — Намджуну так нужно чтобы поднялось восстание? — Не знаю… — Ким призадумался, продолжая рассматривать Чимина на фото Минхо. — При восстании погибших и пострадавших будет гораздо больше. Не думаю, что власти так просто дадут его осуществить. Да и мир весь это не изменит. — Я поговорю с ним, — Тэхён вернул телефон Хосоку и обнял обоих, сам себя вжимая между альфами, чтобы чувствовать тепло каждого в равной степени. Просто осуществлять нападки и погромы, убивать работорговцев и их клиентов. Или масштабное восстание… Они действительно не могут бесконечно всех спасать. Нужно, чтобы власти обратили на это уже своё внимание. А как привлечь к этому весь мир? Мир обращает внимание только на одно — войны.