Kenna Childs - Child of Light
Последние листья по всему миру опадали с деревьев вместе с листками календаря на стене спальни альфы, где теперь всё время находился Чимин. За окном второго этажа особняка, принадлежащего главе банды "безродные мечтатели" не было решёток, в первые дни их заменяло сознание, рисуя ещё свежие образы в памяти. Серость осеннего неба своей тусклостью сливалась с побледневшей за пять лет кожей, а редкое солнце ослепляло ярким лучом, проникая софитом и освещая завёрнутого в одеяло и сидящего на постели. Казалось, первый день, как только омега очнётся - станет самым трудным. Сложным стал десятый день. Почти всё время Чимин спал, старался спать, ведь мысли в голове превратились в показ психоделического фильма, где парень смотрел со стороны на трясущегося, хватающегося за голову, кричащего некто. Человека перед глазами разрывало, он дрожал, падал на колени, всё время мотал своей головой. Иногда этот человек вставал, выгибался в обратную сторону, руками разрывая собственную грудную клетку, как если бы кожа стала частью рубашки, а пуговицы летели в разные стороны. А внутри чернота. Порой и сон не спасал от жутких картин. Третьи сутки в этом доме Пак не спал. Он проснулся в холодном поту, когда в его комнату пришёл омега с водой в стакане. Чимин не видел даже лица парня. Он словно застрял ещё на несколько секунд в тёмном продолговатом коридоре, откуда пытался сбежать, скрыться от тянущихся к нему грязных, в саже и смоле, в крови, огромного количества рук. Эти руки, тянулись на перебой к нему, пытаясь ухватить за одежду, за волосы, за ноги. Увидевший очередную паническую атаку подопечного, пришедший омега немедленно позвал Намджуна, стоящего за дверью. Только тогда тёмные очертания того коридора стали размываться, возвращая зрение и ясность сознания обратно. Только к десятому дню Чимин сам начал пить, наливать себе воду из принесённого графина, и потянулся к обстановке в комнате, к технике внутри. Омега постепенно окреп, не без боязни, начав нормально питаться тем, что ему приносили в комнату, а в моменты возвращения сильной паники и страха, всё ещё походящих на нешуточную паническую атаку, когда парень начинал кричать или наоборот, тихо пускать слёзы, забиваясь в угол комнаты, при вхождении постороннего внутрь, еду оставляли под дверью. Внутрь комнаты почти никто и не заходил, если так подумать, по крайней мере из альф, кроме Намджуна, который периодически приходил проверить как себя чувствует Пак лично, после того раза с кошмаром. Альфа ожидал и шквалы вопросов, и агрессии, и всевозможных реакций на своё присутствие в комнате, однако всё, что делал омега в этот момент, это на протяжении нескольких дней смотрел телевизор и изучал интернет, восполняя потерянное взаперти время. Или же делая вид, отчаянно игнорируя чужое присутствие, которое всё ещё не было до конца определено внутри эмоционального состояния омеги. Альфа несёт опасность или же нет. Иногда Намджун присаживался на кровать и рассказывал об изменениях города, которые произошли за пять лет, цепляясь за ту или иную картинку в телевизоре. Но, если для Бродяги это были лишь изменения, то для Чимина всё было новым. В такие моменты, омега слабо отрывался от экрана, прислушиваясь к низкому спокойному голосу. В отличие от Тэхёна, который после освобождения проходил в первую очередь состояние наркотической зависимости, у Чимина пострадала только психика. Физически ему можно было диагностировать максимум недоедание. Не раз видя истерзанных омег, омег на грани смерти, и тех, кто сам молил о полном освобождении, пройдя это с родным братом, Бродяга к своему небольшому удивлению никак не мог до конца понять, что именно испытывает Пак. Возможно, Намджун слишком привык к тому, что встречался с людьми, кто подвергался именно физическому насилию, будь это сексуальное рабство или же, сравнимое с каторжным трудом. Но Чимин отличался от всех этих людей. Он провёл взаперти пять лет, постоянно выставляемый на показ, наверняка видевший своими глазами многие ужасы, но самое страшное, он был один, совсем один с собственными мыслями, догадками о своём будущем и - страхом. Страх, ставший главной пыткой омеги, с каждой своей мыслью, каждым своим домыслом, щипавший перья из некогда белоснежных крыльев этого прекрасного лебедя. Звук ключа в замочной скважине двери, ведущий в подвал к его клетке - одно пёрышко. Бьющий по ушным перепонкам противный, наверняка гнусавый, ехидный смех - второе пёрышко. Яркий свет в глаза на сцене торгов - третье пёрышко. Полная темнота, тишина, образующая плотность давления хлеще океанских глубин - четвёртое пёрышко. Чужие касания к нежной коже, грабли, когтистые лапы, а не руки - пятое пёрышко. Треск ткани на собственном теле, разрывающий и режущий холод обнажённого тела - шестое пёрышко. Глаза, все эти взгляды обращённые на маленький комочек посреди огромного мира - седьмое пёрышко. Его лишили крыльев, лишили полёта, свободы, о которой никто и не думает, как о чём-то значимом, свобода, что затаилась за мыслями об отпуске с работы и отсутствия контроля в борьбе с ревностью в отношениях. Такая простая, как глоток воздуха, человеческое дыхание - оборвавшееся в один миг. Намджун не мог представить себе этот шок, эту травму. Он не мог понять, альфа только аккуратно всматривался в лицо, в фиолетовые пряди волос, с которых уже начинала смываться краска, и надеялся - не сломается, выдержал, сможет жить дальше. Альфа из других перья повыдёргивает, лебедю орлиные принесёт, чтобы взлетел как можно выше, дальше, стал свободным. А Чимин просто смотрел новости. Иногда уходя в свои мысли, давно ставшие главным врагом для самого себя. И как только омега ещё мог просыпаться по утрам, постепенно принимать еду, стараясь осознать, что произошло. Из новостей получилось восстановить в памяти день, сравнимый теперь только с проклятием и отправлением в ад души, тела и всего собственного мира. Иногда задумывался, он ведь не один такой, раз это происходит в мире, то значит везде. Интернет спасал, там Чимин, не смотря на усилившиеся колкие ощущения под позвонками от возвращения приступов страха, читал статьи, статьи о мировых организациях, нашёл несколько книг таких же, как и он, жертв. Удивился, как много омег пострадало от этого, но при этом боится признаться, не бегут в полицию, не говорят своим семьям... А у Чимина и семьи нет. Слово стыд пришёл в напарники к страху. Но омега сопротивлялся ему. Где-то в глубине спрашивал себя, если он здесь не заложник, если ему можно выйти на улицу, то куда он пойдёт? Работать? Конечно, жить на что-то нужно, но страх, всё время вмешивающийся в эти обнадёживающие мысли, заставлял сесть обратно на кровать и накрыться одеялом. Страшно... Почему это всё происходит? Почему произошло со мной? Что мне теперь делать? А если, если я смогу выйти и меня найдут? Но, кажется эти люди убили их? Чимин думал о психологе, но так ни разу и не решился и слова произнести перед Намджуном. Психолог... Омега не хочет обсуждать то, что с ним произошло. Опять страшно, мучить себя воспоминаниями, новыми мыслями о дальнейшей жизни. И пускай он и не представлял в своих познаниях о работе психологов с людьми, выглядывая в окно, смотря во двор где мелькали гости и жители этого дома, Чимин ощущал себя слишком слабым, крошечным и ничтожным. Среди всех тех людей были видны омеги, и в глубине души таилась осознанность, что они могли пройти тоже самое, что и Пак. Только они справились с этим, живут, вон ходят, улыбаются иногда друг другу и даже другим здешним альфам. Или не справились? Для Чимина одно осталось неизменным, его слепая мечта и отсутствие ответа, как её достичь. Каждый раз, стоило переключить канал, услышать музыку, тело, каждая мышца требовала разминки. Хотелось кружиться, снова летать. Но и здесь страх остался невидимыми оковами на ногах. Омега изо дня в день мерил спальню шагами, смотря, как с экрана телевизора на него смотрят новые лица танцоров, выглядывал в окно особняка, пытаясь уловить разговоры со двора от членов банды, и снова укрывался с головой одеялом, надеясь проснуться в своей комнате перед началом тяжёлого дня в школе и на подработке. Только утро встречало то автоматными очередями, то громогласным смехом с первого этажа, и омега даже не знает кому этот смех принадлежит, то горящими глазами напротив, вновь пришедшего альфы, что мог молча наблюдать за сном омеги пропитывая себя слабым цветочным запахом Чимина, пролезшим в самые маленькие уголки этой комнаты, но до сих пор не остающимся на теле Намджуна, ведь омега всё ещё с опаской поглядывал на альфу, даже не подозревая о дрожащем в страхе городе перед этим мужчиной. И только одно порой оставалось не замеченным омегой. Запах альфы. С их первой встречи, побывав в крепких руках Намджуна, его запах заметно затемнял разум омеги, снижая тревожность, баюкая, помогая засыпать. Если для альфы всё пропахло цветами элегии, то для Чимина наоборот. Он не знал названия этому запаху. Вроде что-то из цветов, но при этом такое тяжёлое, дурманящее. Молодой парень не знает о наркотиках ничего, он и алкоголь толком не успел попробовать, но стоило вдохнуть украдкой в полную грудь принесённый альфой запах, как тело тяжелело. Хотелось просто лечь, даже прямо на полу, вытянуться, подперев себе голову подушкой, и проваливаться в неизвестность, дальше пола. И не смотря на эту тяжесть, тело казалось лёгким, спокойствие туманом окружало, и вдыхать хотелось больше и больше, до порыва попросить подойти ближе, сесть рядом, обнять... Страшно. - Начинай жить, Цветочек, - произнёс как-то Намджун, оглядывая, как Пак с пустыми глазами смотрит в экран телевизора, неизменно сидя на середине кровати в одеяле. - Ты больше не пленник. Можешь выйти отсюда, познакомиться с теми, кто приходит в этот дом. В конце концов, в спальне ты всегда успеешь насидеться. - От тебя это звучит слишком пошло, - омега не отрывал взгляда от экрана. - Я знаю, что это твоя спальня, где ты спишь, раз теперь здесь нахожусь я? Альфа дёрнулся от вопроса, усмехаясь про себя. Мужчина как и всегда стоял в дверях, сложив руки на груди и немного наклонив голову, облокачиваясь виском на стену. И неизменно в белой одежде, будь это спортивный или деловой костюм. Даже джинсы у альфы были белыми. И только изредка - серыми. Чимин на самом деле быстро привык к нему, перестав выкать, но всё же, парень упрямо продолжал думать, после полученной информации о торговле омегами и побывав в качестве товара, что он здесь только для сексуальных ублажений. Омега игнорировал то, что Намджун даже рук не тянул к нему, зато не пропускал ни одного слова, которое хоть как-то могло бы послужить намёком на секс. Бродяга всё сильнее обрастал цепями внутри, держа монстра под замком, засыпая всегда только в одном месте, где когда-то его личный мираж навсегда растаял для него, оставив после себя безупречный баланс - смерть надежды и зарождение новой мечты. - Мог бы спать с тобой, - спокойно говорит мужчина, тут же поднимая руки в сдающемся жесте. - Не пугайся, никто тебя не тронет. Без твоего согласия. Чимин смотрел на альфу с широкими глазами, всё же обратив на него своё внимание, на особенном акценте последнего предложения. Омега, был одет полностью противоположно альфе в белом костюме. Чёрные футболка и спортивные штаны, подчёркивающие более светлую, чем у Бродяги, кожу, смотрелись на нём не хуже, чем рубашки и брюки от кутюр. Казалось, нет ничего, что не пошло бы омеге. Будет голым - ещё прекраснее. На собственных мыслях, альфа закусил щёку с внутренней стороны, сдерживая выброс феромонов, чтобы не спугнуть парня. - И всё же интересно, как же так выходит, что у тебя всё ещё нет течки, а твой запах еле уловим? - Может, я просто неправильный? - Чимин поднялся с кровати, отходя к окну и открывая его, впуская холодный свежий воздух, прочищая свои лёгкие от тяжести густого приторного запаха, крошка миндаля и ванили, которые с первой встречи с этим альфой остались тяжестью на глубине лёгких и теперь никогда не выйдут уже, даже если кашлять до смерти. - Ты просто не встречал своего истинного. - Ооо... а вот и дедовские сказки подъехали, - омега фыркнул на высказывание старшего. - Если бы истинность была, то разве люди могли бы допустить продажу омег? Измены? - Она есть, просто, всё сложнее, чем кажется, - мужчина говорил спокойно, продолжая всё так же наблюдать за каждым движением Чимина. - Даже стоя лицом к лицу с истинным, можно не сразу понять, что именно он стоит перед тобой. Да и стресс мог сказаться... Но Пак не слушал его, смотря на серое небо. У него в голове за эти дни столько войн произошло. И ни в одной нет победителей или проигравших. Только разрушенные стены замков и перерытая земля. - В любом случае, Чимин, жизнь идёт дальше, и тебе нужно научиться тоже продолжать жить, - Намджун собрался покинуть спальню. - Пускай и в том мире, который тебе не знаком. - А ты готов стать моим проводником в нём? - горько усмехнулся Пак, толком даже не улыбаясь, не успевая за своим языком. Но и не жалея о вопросе, идти омеге некуда... Альфа на это только хмыкнул, вновь оставляя Чимина наедине с разрывами в голове между мыслями.***
Огромный дом оказался не таким холодным, каким представлялся на первый взгляд. Жизнь в нём кипела, бурлящая приходами и уходами людей. Они все были разными, объединённые одним только цветом в элементах одежды или во внешности - фиолетовый пестрил ото всюду, Чимин словно оказался в океане этого цвета, захлестнувшего его волной и уносимого в глубины. Первые выходы за пределы комнаты давались с трудом, вздрагиванием и быстрым возвращением в ставшие родными стены. Но со временем, омега стал всё чаще проводить своё время в самой большой комнате, забиваясь в один из уголков и сидя в кресле, рассматривая гостей дома, прихватывая с собой одеяло и накрываясь им, укрывая себя запахом, что въелся от хозяина спальни и изначально, мимо сознания, стал укрытием для омеги ни как способ уркыться внешне, а в подсознании окутать себя запахом защиты. Пак последовал словам Намджуна, учился жить заново, максимально наверстав свои пять лет заточения информацией из интернета и телевизора. И только одно ему не удавалось восстановить. Последний раз он танцевал в день, когда был освобождён, но сейчас душа оказалась будто в ещё большей клетке, чем до этого, не давая и пальцем пошевелить в такт музыке. В спальне, ночью в пустых комнатах, в зале, даже на заднем дворе, где был красивый сад, Чимин искал себе свободное место, но находя его, вместо спокойствия и слияния с музыкой обретал только ещё большую тревожность и пустоту. - Может, ты просто отвык? Ты много танцевал в одиночку, а потом тебя пять лет подряд выставляли напоказ. И сейчас, не получая внимание зрителей, ты просто не можешь танцевать, не видя смысла? - предположил Тэхён, нарушая струящуюся мелодию своим невозможным для такой миловидной внешности голосом. Чимин узнал лицо омеги перед собой. Брат Ким Намджуна - Ким Тэхён. Не раз улавливал из чужих разговоров имя парня, видел его в этом доме, и довольно часто. - Я умер... вот и всё, - Чимин привык к тому, что Ким часто оказывается рядом, словно тень, наблюдая. Младший принимал присутствие другого омеги как проверку от лица Намджуна, ведь самого альфу он давно не видел. Но, если Тэхён был довольно открытым в своих выражениях и поведении, общаясь со всеми, то Чимин всё ещё оставался внутри своего убежища, которое теперь нарекал надгробной могилой, под которой захоронена душа маленького танцора. - Сердце бьётся? Дышать можешь? - неожиданно зло спросил Тэхён, хватая младшего за плечи и встряхивая. - Значит живой ещё. А, если нужно вдохновение или смысл, то найди его. Найди свою причину вновь подняться на сцену! После резких слов Ким отпустил Пака, уходя прочь. Впервые Тэхён заговорил с Паком именно сейчас. До этого только следовал за ним. Но, даже замечая омегу рядом и слыша его разговоры с другими, его громкий смех, Чимин ни разу не интересовался историей этого омеги. Брат главного здесь - и ладно. А вот то, что Тэхён сам прополз ад коленями по осколкам стекла - и не подозревал. Хотя на открытых участках тела старшего омеги и виднелись различные многочисленные шрамы, младший слишком сильно погружён в себя, чтобы придавать этому значения. - Я Ворон, потому что не возрождаюсь фениксом, а продолжаю жить, меняя одну помойку на другую, и только я решаю, какой падалью мне питаться в итоге. Той, что с картонной тарелки, или же с золотого блюда. А кто ты, Пак Чимин? Роза, к которой не притронутся и она однажды завянет, или же ты клематис, в букеты которого с головой можно нырнуть, наслаждаясь ароматом и цветом? Последние слова уходящего старшего осели в памяти омеги. Странные в сравнении и в общем высказывании, кажущиеся неуместными, но такими правильными в поставленном вопросе, с осадком шока резкости и грубости от сказавшего, и всё таки - какой-то правильностью, запив мысли, впервые перекрыв страх внутри. Ложась к ночи в постель, парень всё время прокручивал их в голове, вспоминая с кем и чем он сравнивал себя танцующего раньше? С ангелом? С лебедем? Но ни разу с цветком, ведь те неподвижны и разве что колышутся на ветру. Мысли не давали покоя вновь влезая в голову непрошенными гостями, ни днём ни ночью. Чимин всё чаще смотрел видео с цветами в полях, отслеживая как каждый лепесток отзывается на легчайший ветерок, вместо прочтения новостей и статей о жертвах рабства и насилия. Как распускаются бутоны в ускоренной съёмке и как они закрываются к ночи. За очередным таким видео он не заметил как согласился и на автомате оделся, сев после в машину, ведомый за руку, со спокойной душой обволакиваемый запахом опушечного гелиотропа, пока не распахнул глаза в свете яркого софита. Чимин стоял на сцене.***
Two Feet - Same Old Song (S.O.S. Part 1)
Думать нельзя. Пускай текст песни станет твоими мыслями. Биение сердца заглушится битами в тактах и собьётся с ритма в шагах, пока ноги растягиваются на шпагат, собираясь обратно для прыжка. Мелодия пускай станет тобой, а ты мелодией. Сцена твой дом, твой мир, сам ты. Чимин танцевал. Окружённый цветами, которыми забросали сцену зрители, недавно покинувшие шоу одного нашумевшего артиста. Чимин не видит пустого зала, хотя зал и не совсем пустой. В нём снуют люди Бродяги, ведь теперь этот театр принадлежит сегодняшнему главному зрителю Чимина, Ким Намджуну. Альфе, который не имеет и шанса отвести взгляд. Стреляйте в него прямо сейчас, режьте, бейте, заворожённый мужчина не заметит. Чимин на старых видео и в день, когда он танцевал в клетке, был прекрасным. Но, Чимин танцующий сейчас прямо перед ним, ради него одного, на сцене, где ему и место, ради которой он рождён, это нечто другое. Волшебное, сказочное, изумительное, нет ни одного прилагательного описывающего восторг и красоту омеги, которое подошло бы ему. Чимин, забывшийся, в нём вместе с софитом щёлкнуло будто что-то, рычаг, который он искал все эти дни с момента первого своего выхода из спальни, переключил яркий свет. Намджуну приходится закусить губу, потому что перед ним искуситель, сочетающий в себе нежность и сексуальность. Он в обычной оверсайз футболке и спортивных штанах, но даже такой Чимин побуждает пробудиться все развратные мысли Бродяги. В белых брюках тесно невозможно, хочется закинуть этого мальчишку на плечо и дай Бог успеть донести хотя бы до машины, а не начать трахать пластичное тело прямо тут. Не смотря на прошлое и свою натуру, Ким умел держать себя в руках, сажая собственного внутреннего монстра на цепи, но толку от этих цепей, когда прямо перед ним размахивают главным лакомством. И когда тушат основные софиты, оставляя обычный свет над сценой, Чимин встречается взглядом со своим зрителем, сбиваясь, но не теряя равновесия. Голодный. Рвущий одежду на лоскутки. Желающий обладать. Желающий... Чимин отвечает дерзостью, затерянной нахальностью и сильнее выгибает спину, протягивая руки кверху. Снова этот элемент. Снова этот взгляд. Всё повторяется, но Пак так и остаётся стоять на земле, без чужой поддержки, которой так не хватает для полноты картины. Он так и остаётся один, не чувствующий чужих рук на собственном теле, но впервые задавая себе вопрос: а чьи руки хочется прочувствовать? Чтобы талию сжимали, профессионально поднимая, или чтобы его хватали вновь и вновь до синяков, обладая его телом. Один из букетов упал со сцены, задетый ногой танцора, рассыпаясь яркими фиолетовыми цветами, заполняющими своим ароматом всех близко стоящих. У Намджуна этот запах в лёгких давно засел. А Чимин придумал себе сценическое имя, зачёсывая фиолетовые пряди, падающие на лицо, рукой назад. - Элегия! Бродяга! Я могу снова танцевать! Я хочу выступать! Моё имя! Я придумал! Элегия! Как эти фиолетовые цветы! - омега кричал со сцены, тыча указательным пальцем на пол, где на паркете раскинулся целый маленький луг фиолетовых и розовых клематисов, известных как элегия. Память вновь обманывает, стирая грани воздвигнутых стен, давая надежде свободу. Чимину выпал новый шанс, и он хватается за него забывая обо всём прошлом, не видя больше врагов, смотря лишь в глаза, где нечто светлое прячется за тёмным, являясь отражением яркой улыбки со сцены, ведя затерянного путника за своим светом. Намджун не спешил вставать, выпуская рубашку наружу, прикрывая собственный стояк в брюках, но при этом кивая, чуть нахмурив брови, на заявление омеги. Альфа предполагал, что у него получится встряхнуть Пака, хотел этого, искренне, брата попросил понаблюдать за ним, поговорить. И, пускай Намджун не знает, как именно их разговор состоялся, но Тэхён справился со своей задачей, придя к старшему с предложением. ему психологи не нужны, его реабилитация не сидеть в стенах, а танец, выступления, то что он так хотел, забыться на сцене, отгонять кошмары репетициями. Но альфа не ожидал, что сам окажется таким не сдержанным, вспоминая слова своего младшего брата о том, что если они живут в гнилом мире, это ещё не значит что весь мир прогнил. И, что истинные ещё существуют. Не просто существуют, они мрак обращают в свет, а свет гасят, чтобы одна единственная звезда сияла ярче остальных. Улыбка Чимина, яркая, наполненная далеко не осенним солнцем, стёрла бы любые мысли правящих староверов о том, что омеги созданы для ублажения альф. Эту улыбку хочется видеть постоянно, а ещё хочется превратить её в улыбку блаженства. Потому что перед такими омегами, скорее альфы созданы их ублажать. Бродяга уверен. Он это на камне высечет после победы. Мир наполнен блаженством. Его хочется и нужно дарить друг другу. Но не продавать. - Темнота, образованная от тени, означает одно - яркий свет. И чем чернее тень, тем ближе к ней солнечный свет, - прошептал Намджун, вспоминая слова, услышанные в детстве. - Да наступит ночь, чтобы тени стали светлым образом темноты в свете моей луны. И, если ты моё солнце, чтобы моя тень была темнее чёрного, то я стану луной, чтобы твоя тёмная ночь всегда была самой светлой и прекрасной, Пак Чимин.***
Flume, Nick Murphy feat. Chet Faker - Drop The Game
Холодный голос, леденящий даже пропащие души на глубинах ада. Он мёртвых умертвит ещё раз, но его приказа не ослушается никто. Очередной кровавый орёл* выставлен новым произведением искусства в длинном коридоре, а у Юнги чувство, будто кровь несчастного казнённого страшной пыткой стекает по его локтям снизу вверх, прямо за воротник чёрной рубашки, и только цвет красного пиджака, в цвет того, что на альфе, возвышающемся рядом с ним, скрывает страшное преступление, совершённое омегой. Пусть и по его воле, по собственному желанию, да только кот видимо забыл, что вышел на охоту не за воробьём, а настоящим орлом. - Как видишь, Юнги~я, ничего не меняется. Предатели будут везде и всегда, - Джин положил руку на плечо рядом стоящего парня, стараясь этим самым стать чуть ближе, но руку смахивают небрежно дёрнув плечом. - Я не предатель, - Мин развернулся лицом к лицу к альфе, не давая и намёка тому думать, что такая картина могла испугать омегу. Ни в первый раз, ни в двадцать шестой, ни в этот. Юнги никогда не покажет и единой эмоции перед ним. - И всё же, на тебе теперь красный пиджак, малыш, - Джин ухмыльнулся, голодным взглядом ненасытного хищника оглядывая худую фигуру парня, облизывая в мыслях фарфоровую кожу светлой шеи. Чёрные зауженные брюки бросали вызов мыслям альфы, который готов в любой момент одним движением разодрать их в клочья прямо здесь, в зале, где жертвы кровавого орла издают нечеловеческие крики, пока их лицо вжимают в пол, а спину разрезают. Тонкую талию под красным приталенном пиджаком хочется сжимать, насаживая хрупкое тело на собственный член и слышать вместо хруста костей обречённых на страшную смерть тех, кому ломают рёбра прямо у позвоночника и вырывая их наружу и выставляя на манер крыльев, как хрустят кости выгибающегося омеги от нескончаемого экстаза горячей плоти внутри. Ласкать свои уши не последними звуками, покидающей жизни тела, а стонами, хриплым сорванным голосом, собственным именем, слетающим с никогда не улыбающихся уст. Метку оставить там, где зубы уже однажды успели коснуться кожи... - Я чую, о чём ты думаешь, Ким, - фыркнул Юнги, показательно прикрывая нос рукавом пиджака. - Держи свои мысли подальше от фантазий со мной. А цвет не важен. Красный, фиолетовый, зелёный... если их все смешать, они превратятся в серые и чёрные цвета. Как себя не крась, а души у нас всех одинаковые. - Но не твоя. Прости, ты слишком... - Сексуальный? Брось Джин, мы оба знаем, что тобой движет. Твой муж, наверное заждался тебя, - Юнги бросил взгляд на дверь, которая вела прямиком из комнаты пыток в спальню альфы. - Я принёс тебе информацию, которую ты ждал. Наследник Паков, он нашёлся. Но альфа абсолютно игнорировал новость, сказанную Мином. Тёмные глаза смотрели прямо в пустоту напротив, видя там мираж жизни, которую искала душа. Если бы конечно у Дьявола была бы душа, то именно такой жизни она наверное искала бы, ту, которую Кровавый Орёл растерзал однажды своими когтями. Верхние пуговицы омеги вызывающе расстёгнуты, вот она, прячется на груди, роспись поставленная собственноручно одной несдержанной ошибкой, своей ревностью и желанием обладать навсегда лишив этого права. "Свобода" поверх шрама от клюва. Злит ещё сильнее, но при этом стеной держит на расстоянии. - А что же? Старший Ким тебя не устраивает? С младшим было интересней? Наследное имя не так интересно, как фамилия безродного щенка? - Джин словно специально надавил на больное для Юнги, вместо того, чтобы дать следующее задание и идти по своим делам. Вместо того чтобы сказать - прости, не простят. - Я - свободный омега, я не та дрянь, что стелется перед тобой, и не мусор, ожидающий тебя в твоих покоях, - грубо бросив последние слова, Юнги направился к выходу, договаривая на ходу. - Чимин у Бродяги. Серебристые волосы удаляющегося омеги отросли чуть больше, полностью прикрывая шею сзади от чужих глаз, пряча её белоснежность и чистоту. Завесой, пряди прятали тот самый несбыточный сон, не покидающий голову Джина, норовя однажды свести безумца с ума и заставить покаяться в своих грехах. Только мираж - лишь иллюзия, как и всё, что привыкли делать обычные люди. Отдых раз или два в году? Иллюзия. Потому что отдых, это когда ты срываешься в любой момент куда хочешь, а не копишь на пару недель полгода, чтобы потом снова работать те же самые полгода. Любовь? Иллюзия. Потому что в любой момент может оказаться, что вы не подходите друг другу или у кого-то из вас объявится истинный. Даже чистый воздух, якобы полезный для жизни, на который выгоняют из душных комнат гулять своих чад родители, иллюзия, ведь в городе всё давно пропиталось выхлопами машин и заводов. Стабильный и прекрасный мир - иллюзия, потому что пока кто-то едет на работу, с неё, существует мир спрятанный от чужих глаз. Там, где слово "шоу" обретает новые краски и понятия. И Ким Сокджин, Кровавый Орёл, собирается собрать зрителей для нового представления с некогда известным в этом мире в тайне от самого себя артистом, омегой по фамилии Пак. - Мистер Пак, - Джин, стоило Юнги исчезнуть за дверью, немедленно достал свой телефон, набирая номер старого главы другого клана и заходя к себе в спальню, где Минхо действительно ждал, в страхе, возвращение своего мужа. - Помните, я хотел организовать фееричный фестиваль? Что насчёт моего поместья на обрыве? Не окажете милость юному главе, поможете собрать совет, чтоб обсудить это? Омега на кровати, по привычке смаргивая давно высохшие слёзы, перевернулся на спину, откидывая от себя одеяла и обнажая тело перед мужем, протягивая руки к чужому ремню и дрожащими пальцами расстёгивая его, сглатывая от так и непривычного крупного размера члена альфы. У Джина, с тех пор, как в стенах его дома и клана появился Мин Юнги, теперь стоит почти постоянно, стоит ему хоть на секунду почувствовать запах, мимо ускользающего миража вдалеке. Всё его тело отвечало каждой эмоции постороннего омеги, и теперь Минхо даже не знал, отчего ему больнее. От того, что он просто игрушка в руках Кима, или от того, что его сейчас будут трахать не для собственного развлечения, а представляя перед собой образ совершенно другого омеги. - Конечно, у меня и для Вас будет особенный подарок, мистер Пак! А теперь, прошу меня простить, супружеский долг зовёт, - Джин отбросил телефон, продолжая говорить теперь с неслышащим его стариком. - Такой подарок, что у тебя не останется выбора, старый хрен, и ты всё же отдашь мне и клише** и пути наркотрафиков. Наклоняясь вперёд, альфа схватил за волосы Минхо, хотя в этот раз на удивление, мягче, чем обычно, притягивая к себе и заставляя подняться на колени. - Ну что, мой дорогой муж, пора тебе вспомнить, какого это - блистать на сцене, пока где-то в твоей тени маленький талант пытается выбиться в люди, утопая от чужой бездарности в несправедливости. Всё же, Минхо ещё умеет плакать. И ненавидеть кого-то помимо Сокджина тоже. И причина слёз и ненависти осталась прежней, хотя давно и пропала с глаз. Омега однажды чувствовал этот запах, когда подмешал наркотик перед очередным прослушиванием в стакан Чимина. Сейчас этот запах был принесён альфой после прихода ещё одной причины ненависти. Юнги принёс что-то, что принадлежит обладателю цветочного запаха. Ноздри заполнились клематисами, вместо привычного запаха крови. На долю секунды. И в очередной раз срываясь на тонкий визг на протяжении ночи, пока тело омеги своими когтями разрывал орёл, Минхо не переставал винить во всём Пака, на которого когда-то специально вывел торговцев рабами, что затем пришли к главе клана Пак, и которому вынес приговор, когда торговцы предложили его отцу выгодную сделку, чтобы тот помог познакомиться с легендарным уже тогда, пять лет назад, молодым альфой-красавцем, Ким Сокджином и собственным отцом, ради женитьбы. Но чёртов Пак-младший снова лезет в его жизнь, нарушая даже тот покой, который другие зовут адом. Мин Юнги и Пак Чимин. Два самых ненавистных имени. Альфа грубо переворачивает омегу на живот, а Минхо выгибается. Сам насаживается на член, резкими толчками, до шлепка собственных ягодиц о бёдра Сокджина. Он, законный муж главы клана Ким, и какой-то парень, пришедший с улицы, затуманивший разум альфы, стонущий омега ни за что не даст втоптать себя в грязь ещё большим унижением. Он всё узнает про этого Мин Юнги, каждую деталь его жизни, и уничтожит. А вместе с этим и Чимина... - А ты сегодня довольно активный, не уж то течка приближается? - Сокджин нависает над спиной омеге, говоря в самое ухо, кусая за хрящь. - Хочу... хочу быть сверху... - еле выговаривает Минхо по слову на каждый глубокий толчок. Он пять лет мучал себя тем, что был просто игрушкой в этой постели, иногда выводимой в свет. Но, за эти пять лет он также успел кое-что изучить в своём муже. И, если секс это то, что альфе так от него нужно, отлично, омега покажет чему научился у этого же альфы за эти пять лет. Он его муж, а значит этот альфа не смеет думать о ком-то ещё. Сокджин, выйдя из омеги, ложиться на спину, наблюдая, как на трясущихся руках, Минхо взбирается на его бёдра, сам на член насаживается, сам на нём скачет, задыхаясь в стонах и криках от такого угла вхождения, цепляется своими маленькими коготками в грудь Кима, полосы красноваты оставляет, но продолжает работать своими бёдрами. Сокджин скалится, в глазах напротив видит ту же темноту, что в своих в зеркале находит.