***
Сыники полон огней, этот город может удивлять своими красками и их колоритом, между другими, такими же странами третьего мира. Здесь красивые и ровные дороги, в центре величаво на мир смотрят высокие здания, отражая в своих стёклах ужас, спрятанный за домами пониже. Яркие фестивали и река, протекающая через несколько стран, являющейся третьей по величине на материке. И пускай Сыники кажется дружелюбным городом своей страны, туристам это место неизвестно… Каждый приезжий сюда наслышан об опасностях, но не каждый может представлять себе их масштаб. Если захочется проехаться по городу, то нужно не забыть привезти с собой по-больше денег, необходимо найти нужное агентство, нанять частную вооружённую охрану. Только так душа за собственную безопасность сможет быть спокойной. Но даже это навряд ли убережёт… Но что может быть ужасным и прекрасным одновременно, как не грандиозное шоу, яркая ярмарка, фестиваль, наполненный гостями. Богатыми гостями. Очень богатыми. А где богачи, там и торги, там первоклассный товар для всемирных коллекционеров. И есть фестивали, где рады каждому пришедшему, а есть те, куда без специального приглашения не попасть. Сыники своими огнями провожает выезжающую колонну машин. Пока одна часть жителей ложиться спать перед новым днём, другие притаились, украдкой выглядывая из своих окон на автомобили. Флаг государства на первой и на замыкающей колонну, автомобилях, говорил об одном — здесь приезжие в сопровождении охраны, и отправились они в сторону окраин, за пределы города, через трущобы, подальше от чужих глаз. Новая ярмарка, куда съезжаются со всего контента, с разных стран, со всего мира — начинается. Не будут звучать фанфары, а местами может стоять смрад не лучше свалки по утилизации рогатого скота. Запах боли, отчаяния и страха, крови и пота, запах — тьмы и оков. Ни ярких флагов, ни красивой музыки. Даже яркая пустыня в этих местах становится серой, покрываясь изморозью вопреки известной природе.Faith Marie — Nobody
В детстве, когда снег казался началом сказки, а всё вокруг было так легко и просто, Чимин много мечтал. Смотрел с папой разные концерты, где танцоры, словно птицы, танцевали на огромной сцене, рассказывая своим телом разные истории. И омега хотел также. Подрывался с папиных колен, на которых обычно маленьким воробушком зарывался в тёплый мягкий плед, и повторял сложные движения, оступаясь и спотыкаясь, падая на пол, ушибая больно коленки, но снова вставал и повторял под тихие хлопки в ладоши своего папы. Картинка, где маленький неуклюжий омега подпрыгивает вытягивая одну ногу назад, представляя, что огромный плед это невесомая ткань, точно у танцора по телевизору, кидая его вверх и тут же оказываясь под огромной плотной тканью, стояла у Чимина перед глазами, пока запястья сковывали тяжёлые цепи, а на коленях появлялись новые синяки от долгого стояния на них на твёрдом холодном полу. Ошейник невыносимо душил при каждом глубоком вдохе, не давая надышаться даже этим смрадным воздухом неизвестно чьего подвала, смахивающего больше на место для пыток, нежели на обычное домашнее хранение различного хлама. У Чимина жизнь была не лучшая, но всё же она была. Была до момента, пока во время его выступления в ночном клубе на окраине города не состоялась сделка между собственным отцом и торговцами омег, а Чимин не оказался проданным. Сам глава клана лично назначил цену за сына. А Пак всего-то хотел простого, жить. Быть свободным, летая по сцене, как те самые танцоры из детства. Он не просил поблажек и всегда сам сражался с миром за свои мечты. Только ни одна не была исполнена. Вселенная, которую все так превозносят, будто отбирала у Пака каждую его мечту, вручая кому-то другому, разбрасываясь чужими мечтами прямо на глазах их хозяина. Да и хозяина ли? Сейчас ему и тело-то его не принадлежит. Его одевали и раздевали, выставляя, словно куклу в различных залах на ровне с другими такими же омегами, пока в конце Чимин не оказался в этом подвале, где даже крысы давно сгнили вместе с тряпками, служившими ему одеялом. Поначалу Пак считал, дни, месяцы, пока однажды не услышал разговор торговцев. — Он странный… Течки нет, даже эмоций никаких не проявляет. Другие хотя бы кричат, это заводит некоторых клиентов. А этот, что живой, что дохлый. Нам больше не дадут его выставлять на первых рядах. — Да плевать на течку, знаю я одного клиента, он любит таких. Ему и продадим. Кажется клан Пак? — Разве не он его и продал? — Чёрт… хорошо, шеф сказал, завтра последняя его выставка. Не купят по себестоимости, то либо выставим в «бомжатнике», либо снять снафф*. Не вижу смысла тратить деньги на его перевоз на соседний континент. И что делать дальше? Как дышать? Как снова и снова поднимать голову? Куда смотреть дальше, когда тебе светят миллиарды фонарей и самые мощные прожекторы, а единственное что видит Чимин это мрак. И хорошо, если просто туман от дымовой пушки, очень густой и непроглядный туман… как верить дальше, что твоя жизнь что-то да значит? Если Чимина сегодня не купят на торгах спустя пять лет его пребывания в руках торговцев, его жизнь оборвётся. Чимин знает как показать страдание и радость прыгнув в воздухе сделав оборот вокруг своего тела, но это всё осталось где-то в так и несбывшейся мечте. Три с половиной года его вытаскивали из одной клетки, чтобы посадить в другую. Он слышал плачь и мольбы сотен, тысяч других омег. Видел, как, стоило очередной пачке денег оказаться в руках продавца, омегу могли схватить за волосы и волочить за собой на выход, чтобы затем, наверняка, снова запереть в клетке. Чимин видел как разрывали одежду и сам чувствовал своей коже, что это такое, когда рубашка слетает с тебя клочьями. Чимину бы проявить себя, точно также, как он делал это в клубе. Чтобы заработать больше денег. Да только музыка превратилась в невыносимые страдания, а ему самому казалось, что сама вселенная издевается над ним, отобрав наушники, заместо которых вручила этот ошейник. Омега видел, как другие сдаются, как падают, как прощаются с этим миром, специально вырываясь из своих оков умирая от пули в своём последнем полёте. Видел, как утаскивали тех, кого не смогли продать. Их лица, полные ужаса и содранные, от попыток зацепиться за пол, ногти. Он не знает, куда именно их в итоге увозят, но эти омеги пропадали из каталога продаж, навсегда сгинув посреди безумного шоу агонии и слёз. И что ему делать сейчас, когда ангелы повернулись спиной, и даже демоны воротят от него носы. — Твой последний выход, малыш, — альфа, которому передавали Чимина на хранение до следующих торгов, стал расстёгивать цепи, сковавшие руки и ноги. — Ты бы, хотя бы в этот раз показал себя. Все видели, как ты умеешь танцевать. Омегу подняли на ноги, проходясь по рукам и ногам влажной тряпкой, смывая грязь и подвальную пыль. — Ви…дели? — пухлые губы давно растрескались от сухости и отсутствия хотя бы самого дешевого бальзама. — Видели видео. Там ты-то в белой одежде такой, в зале каком-то в темноте танцуешь, а потом оно переходит в танец, видимо, в клубе каком-то, — альфа продолжал говорит, занятый своим делом, не замечая, как на дне больших карих глаз стал появляться блеск. — Знаешь, а ведь на этих торгах некоторые омеги нашли своих истинных, и теперь живут счастливо. Вот ты в сказки не веришь, а оно вот как бывает и… Тебе и так повезло, впервые вижу чтобы омегу так дого держали, так и не продав. Не увезли никуда, не использовали никак. Удивительно… Мне старому, плевать, но, кто знает какие ангелы тебя защищают… — Шоу должно продолжаться, — читает в эту секунду Чимин надпись, появившуюся на экране телефона перед началом видео с танцующим омегой, который ему и дал альфа, чтобы Чимин смог увидеть самого себя в прошлом. Надпись ярко фиолетового цвета…***
— Вот я и нашёл тебя, — оскалился Намджун, смотря на порхающего по сцене омегу. Слыша одобрительные возгласы из зала, Чимин делает новый оборот, после чего прыгает так высоко, как может. Представляет, как крылья за спиной расправляются, не замечая, как в чужих глазах эти самые крылья рисуются, словно омега сейчас и вправду взлетит. Да только не хватает чужих рук, которые бы поймали и подняли ещё выше, и Чимин падает на пол, глухо ударяя колени до слёз в глазах. Но в голове фраза, что сопровождает его с самого начала жизни, и он продолжает своё шоу, всем назло, всему миру, всей вселенной улыбаясь самой нежной и обворожительной улыбкой, какой только может улыбаться омега. Тело разрывает, мышцы сводит от долгого застоя, но Пак танцевал. Танцевал, будто впервые и так, словно только этим и занимался. Но музыка обрывается, а на сцене, где стоят клетки с другими омегами, появляется продавец, и Чимин оседает на пол. Только что, омега парил, летал среди облаков в своей голове, пока тело продолжало находится, зажатым железными прутьями, не пропускающими жизни в его квадрат с метр на метр, на полу которого теперь сидел омега, облокотившись спиной на эти железки, закрывая глаза, внутри которых огонь постепенно затухал. Его не купят. Опять. Пять лет прошло. Чимин немного подрос, от частого голодания похудел и осунулся. Единственное, что отличало его в этот раз, волосы, которые теперь мокрыми от пота прядями падали на лоб, завораживая своим лиловым оттенком, оттеняющим страсть, что покоилась на формах губ и во взгляде. На глубоком выдохе, Чимин приоткрывает глаза, замирая, боясь вновь вдохнуть холодного воздуха, который на самом деле обжигал сейчас лицо. Дыхание мужчины, стоявшим прямо напротив его клетки, наклонившись, чтобы смотреть глаза в глаза, было горячее воздуха самой Сахары. На тон темнее, чем Чиминовы, волосы зачёсаны назад, придавая молодому мужчине более солидный вид, подчёркнутый длинным белым плащом на такой же белоснежный костюм. В этих странах сохранились султанаты, Чимин читал об этом, но ни разу не видел настоящего султана вживую. По книгам и фильмам они отличались от тех, что в восточных сказочных странах, но всё же были здесь. Или перед ним кто-то из иностранцев? Приехал за диковинным товаром, а увидел своего возможного земляка… Омега всегда боялся, когда подобные альфы подходили так близко на торгах. Ведь в любой момент могли объявить, что его покупают, а дальше страшная неизвестность, заканчивающаяся плачевно по общим рассказам и новостям о трупах купленных омег. Подтягивая, вытянутые до этого, ноги к себе, Чимин меняет положение, садясь на колени и преклоняя голову, разрывая зрительный контакт с мужчиной. Только и секунды не проходит, как Чимин снова поднимает голову, замечая краем глаза одну до боли знакомую вещь. На широкополой шляпе мужчины, что была в тон плаща, красовалась обёрнутая вокруг, фиолетовая бандана. Точно такая же, что Чимин обронил в день его похищения возле клуба. Подарок папы омега узнает из тысячи. Как и всё, что хоть как-то связано с единственным человеком в этом мире, который любил омегу и оберегал его, как только мог, пока сам не умер. — Откуда? — Чимин тянется рукой сквозь прутья, чтобы достать до банданы. — А ты устроил красивое шоу, — мужчина выпрямился, поднимаясь на ноги во весь рост, полностью перекрывая собой свет прожекторов, направленных на клетки с омегами, из-за чего тёмный силуэт освещался, становясь схожим с рисунком икон. — У меня даже встал… Но Чимин не слышит дальше. Омега тоже встаёт в своей клетке, продолжая тянутся рукой к голове мужчине и повторяя, как заведённый: откуда, откуда, откуда… — Не боишься меня? — мужчина снова наклонился, в этот раз просто немного согнувшись, позволяя Чимину снять с себя шляпу. — Ты говорить-то умеешь? Или немой и тебя поэтому никто не покупает? Чимин, не долго думая снял бандану с шляпы, протягивая головной убор обратно альфе. — А что мне бояться? Я уже умер, оказавшись здесь… Какое будущее меня ждёт? — Тогда, я надеюсь, ты знаешь какие танцы любят в аду. Танцуй прямо сейчас, танцуй, снова и снова, пока не услышишь гробовую тишину, — мужчина неожиданно развернулся спиной, начиная с каждым словом говорить громче. — Потому что, шоу должно продолжаться и в аду! Инстинктивно жмурясь, Чимин встаёт в одну из исходных позиций, дёргаясь при первом звуке выстрела, но всё же делая волнообразное движение рукой. Музыка, он слышит её, сквозь эти автоматные очереди выстрелов, сквозь слабые взрывы, сквозь крики и стоны, его разум расслабляется, пока мелодия движет телом. Умело повязывая бандану на свои глаза, чтобы случайно ничего не увидеть, омега послушно танцует внутри своей клетке, абсолютно теряясь на грани двух миров, дыша только благодаря ритмичности танца. Хаос, что потрясал вокруг своими жертвами и своей жестокостью не существовал для двух людей, один из которых танцевал под мелодию, что звучала в наушниках, незаметно переданных альфой, когда он развернулся к Чимину спиной. А вот Намджун и задавал ритм в другом мире. Он шёл с выпрямленной спиной, пока гильзы со звонкими отскоками падали под длинные ноги альфы. И Бродяга готов поклясться, именно под этот звон сейчас омега исполняет короткие шаги, топчась практически на месте. Как белый голубь посреди поля боя, Чимин в глазах Намджуна воплощал в себе всю элегантность и богатство этого мира, пока у альфы руки, лицо и вся одежда покрывались каплями чужой крови и грязи. Бродяга с самого детства знал только темноту, завоёвывая мечту той же тьмой, что и мир его отталкивал от неё. Чимин же — его личная Элегия. Он своим танцем, своими невесомыми прикосновениями к воздуху, сквозь свист пуль и выходящие души из падающих тел, рассказывает историю создания мира мечты, о котором грезил Намджун. Чимин и есть Свобода Бродяги. И пускай у омеги пока губы от страха и неизвестности трясутся, бандана впитывает слёзы, что катятся из закрытых глаз, альфа почуял его ещё пять лет назад в клубе, стоило капле крови от шипа розы упасть с кончика пальца. Чимин теряется во времени. Сколько он уже так кружит на одном месте, совершенно теряясь в пространстве, не слыша, как посреди многочисленных звуков и музыки, открывается его клетка. В долгой темноте голова начинает кружиться, из-за чего омега делает слишком сильный шаг в сторону точно на выход, песня заканчивается, он делает последний прыжок, оступаясь и непременно падая… но чужие руки подхватывают его. Чимин ничего не слышит. Только чужие голоса с разных сторон, что переговариваются друг с другом, и чувствует, как ветер его волосы треплет, маня снять повязку и оглядеться, как высоко он сейчас находится. Чимин больше не ползает по подвалу. Он больше не сидит на полу клетки. Он высоко, над головой одного альфы, чьи руки крепко держат тело омеги, поднимая как можно выше. Намджун держит его. Возвышает. Сам весь грязный, в крови, но Чимина держит так высоко, чтобы тот не запачкался не об его одежду, не тем более об окровавленный пол сцены. — Что это… — жмурясь от яркого света после темноты, Чимин осматривает всё вокруг, находя глазами картину, срисованную с кругов ада. Липкая, пахнущая смрадом, сама смерть пронеслась здесь на своём монстре, который в руках теперь держит единственный чистый кусочек из разорванной и втоптанной в грязь картины происходящего сегодня. — Всё готово. Никто не остался. Этого забираем? — к Бродяге подошли двое молодых альф, схожих чертами лица. — Вот он, — альфа подбрасывает омегу в воздухе, словно игрушку, тут же ловя перепуганного Чимина обратно на руки, позволяя тому ухватится за шею. — Моя Элегия. Бесцеремонно, нос Намджуна тут же, стоило Чимину оказаться в его крепкой хватке, прошёлся по открытой шее, останавливаясь на месте, где цветочный запах особенно отчётлив. Горячее дыхание Бродяги и невесомый поцелуй заставляют беднягу съёжится ещё сильнее, и Пак опустил голову, кладя руки на окровавленную ткань рубашки, под которой спрятана крепкая грудь. Ладони ощущают сердце, отчаянно бьющееся, наружу вырывающееся, требующее вернуть омегу в прежнее положение, снова прижаться, обхватить за шею и позволить его запахом наслаждаться. Страшно. Непонятно. Снова клубок чувств разрывает, как в день похищения и ежедневного на протяжении пяти лет. Проще было бы думать, что всё — сон, не более. Но сны не длятся так долго… — Ну, зато теперь ты не в клетке, — читая вопросительные мысли омеги на растерянном лице парня, проговорил Намджун. — Сказку я тебе не обещаю, а вот свободу… — Что? — у Чимина в глазах всё плывёт от увиденного, услышанного, пережитого, и омега не сразу замечает, ойкая, от маленького укола в свой бицепс, погружаясь в сон, вновь оказываясь прижатым к груди альфы. — Точно, что, Элегия, — Тэхён ведёт по воздуху носом рядом с телом спящего омеги, выкидывая шприц в сторону и картинно кривляясь, делая вид, будто его сейчас вырвет. На это Намджун закатывает глаза, разворачиваясь в сторону выхода. — От самого сахаром разит, что понюхать достаточно и можно к стоматологу записываться, — проговорил Бродяга, следя за тем, чтобы все его люди были в сборе и тоже двигались наружу. — Понюхать, не понюхать, — вскидывает руки, пожимая плечами, Тэхён. — А вот полизать можно. Омега запрыгивает на братьев Чон, обхватывая их шеи руками и наблюдая за реакцией своих альф в виде пошлых ухмылок. Эти двое сегодня точно «свой кариес заработают».***
Для Чимина не стало пяти лет. Он, обычный ученик самой простой школы, мечтающий выступать на сцене, танцуя и блистая в свете софитов, прикладывающий тонну усилий, чтобы накопить на мечту, утонул. Исчез. Его личность стёрли из картотек, как будто и не рождался такой омега, Пак Чимин. Но сердце ещё билось. Дыхание всё ещё было, а грязь с тела мертвеца смывалась водой в душе, пропадая в сливе. Он, словно уснул, оказался в коме. Жизнь вокруг шла вперёд, он видел. Видел как изменились телефоны, которые держали в руках альфы и тот омега, на чьих коленях покоилась голова Чимина, пока он спал в дороге. Нужно было подняться, и посмотреть в окно. Город тоже жил своей жизнью дальше, пока Чимин ползал в подвалах. Отец Чимина, глава клана Пак, далёкий человек для незаконнорождённого омеги, никогда не рассказывал своему сыну о другой стороне этого мира. О том, что омег продают в рабство. Он просто продал его и всё. Продал своего же сына. Он показал, что слово «свободный» которым бредил Чимин, думая о свободной жизни, как о чём-то изысканном и богатом, оказывается гораздо больше, чем просто танцевать на сцене и быть признанным миром. Это не возможность идти куда захочется и жить где захочется, это означает вообще — жить. А что Чимин сейчас. Омега смотрит на себя в зеркало. В последний раз он так разглядывал своё тело пять лет назад, перед тем как идти в тот проклятый клуб, откуда его похитили. Он даже не задаётся вопросом, почему его тело так долго продавали, хотя, возможно, омега слишком много думал о своей красоте и на самом деле, он не такой уж и привлекательный. Но нет. Чимин прекрасно знал, основная проблема в том, что у него всё ещё не было течки. Всё ещё… Он думал, надеялся, что это именно так. До третьих торгов, на которых его выставили вместе с таким же поздним омегой, старше на год. А после того омегу купили… Были ещё мысли, воспоминания силуэта, иногда спускающегося в подвалы, передающего «свёрток» надзирателю… Всё же, нужно было поблагодарить того старика, что приглядывал за ним, думает про себя Чимин, крутя в пальцах мокрые фиолетовые пряди волос. Этот цвет ему действительно шёл. Так причудливо. Кто-нибудь был на месте человека, которого продали в рабство? Что он должен чувствовать? Страх? Чимин боится. Боится, не понимая куда попал. Боится собственного отражения. Боится того, кто стоит за дверью, в ожидании когда омега выйдет. Но ещё больше Чимин боится ничего не делать. Он пять лет пролежал на одном месте. Не двигаясь, без возможности стремится к чему-либо. Поэтому сейчас, на дрожащих ногах, Пак накидывает на себя белый халат, оставленный для него, плотно затягивая пояс и открывает дверь, толкая её рукой, делая шаг в свою новую неизвестность. — Умылся? Как себя чувствуешь? — альфа стоял возле дверей в спальню, куда и привели Чимина.Simon, Trella — Down
— Присаживайся, я постараюсь тебе рассказать всё, — Намджун, хищником подкрадывался, идя вдоль стены от двери, приближаясь до тех пор, пока не оказался совсем рядом, и теперь Чимин уже сел на кровать не от приглашающих слов, а от напора чужого тела. Фиолетовые волосы мужчины, которые были и на ярком свету темнее чем у Чимина, потеряли свою укладку и теперь беспорядочно падали на глаза, а белый костюм сменился на белую, немного растянутую футболку и серые спортивные штаны. Стоило Чимину сесть на кровать, как омега инстинктивно подобрал ноги и отодвинулся от края к спинке, потянув одеяло за собой, прикрываясь им и вызывая этим усмешку на чужих губах. Страх, который волнами то отступал, то снова появлялся, никак не покидал до конца, хотя и нельзя сказать, чего именно Чимин боится: человека перед собой или действий, которые тот может совершить. Парень сам не понимает, чего опасается, находясь всё ещё в лёгкой прострации, словно застрял в том самом мгновении, когда его запихнули в машину, а все эти пять лет были дорогой сюда. — Боишься? — Намджун потянулся к Паку, залезая на кровать следом, двигаясь, медленно подползая на коленях, снова сокращая расстояние, заставляя поднимать одеяло ещё выше, ведь только так Чимин мог оградить себя от незнакомого альфы. — Может, и правильно делаешь… что боишься. Намджун, не смущаясь чужого страха, только воздух вдыхает глубже, захватывая ели чувствовавшиеся нотки цветочного запаха, источником которого был Чимин. Но, ощутимая дрожь, исходящая от напуганного мальчишки, всё же усмирила чужой пыл и альфа отвернулся от него, присаживаясь на краю собственной кровати, повернувшись спиной. — Ты, раньше и не думал, как на самом деле устроен мир, не так ли, Пак Чимин? — Не хотел… — омега боязливо опустил одеяло, смотря на чужую спину с опаской, словно альфа в любой момент может развернуться и напасть, но не забывая изучить татуированную смуглую кожу открытых рук. — Я не думал, я не хотел об этом думать и знать. Хотел бы, присоединился к клану отца… — Я так не думаю, — Чимину не видно из-за широкой спины Намджуна, но альфа держал в руках телефон, на котором в который раз перечитывал данные об омеге, что сидел теперь позади него. — Если бы этот урод захотел, ты был бы не просто частью клана Пак, а стал бы его наследником, как и полагается. Впрочем, теперь это всё не важно. Торговля омегами, наркотики, убийства людей, кошмар и ужас — добро пожаловать в реальный мир, Пак Чимин. И, как и полагается истинному джентльмену, позволь стать твоим проводником по этому ковру из костей. Не красная дорожка, конечно, перед премьерой в театре, впрочем, красная она ведь тоже не спроста. Намджун оглянулся, понимая, что правильно затронул тему театра. Омега сидел совсем тихо, почти не дышал и это вызвало ещё одну усмешку со стороны альфы. — Аа, — Бродяга встал с кровати, поворачиваясь лицом к Паку. — У меня к тебе предложение. Ты становишься частью нашей банды, исполняешь свою мечту, а я помогу в этом. Как тебе такое предложение? — Что я должен делать? — Чимин медленно перевел взгляд, смотря прямо в глаза напротив. — Почему Вы спасли именно меня? — Просто будь собой, большего не нужно, — альфа начал двигаться к выходу. — Хотя, ты сейчас в моей кровати, впрочем, думаю, тебе нужно всё же прийти в себя. Я не такой уж и монстр, чтобы брать тебя насильно… Да и кто сказал, что мне нужно… — Возьмите! — Чимин резко подскочил, пошатываясь на мягком матрасе под ногами. — Я всего лишь хотел жить обычной жизнью и танцевать! Я потерял пять лет своей жизни, у меня теперь нет дома и я без понятия что мне делать! Если Вам просто нужно моё тело, или оно станет платой ради моей мечты, или это ради моей жизни, то просто… Пояс халата на Чимине ослаб, оголяя одно плечо, которое теперь безумно манило вонзиться в него зубами, оставив многочисленные отметины на светлой коже, которые стали бы прекрасными лепестками вокруг метки, и альфа почти рычит от такого вида омеги на собственной кровати. Срывающие голову своей страстной формой пухлые губы приоткрыты от тяжёлого дыхания. Растрёпанные фиолетовые волосы, уставшие тяжёлые веки на полуоткрытых глазах, Намджун готов прямо сейчас поклясться, что если не посадит этого омегу на трон, то этот трон рухнет к ногам Пак Чимина вместе со всем миром. Но на сорвавшиеся от накатившей внезапной истерики крики, альфа только тихо вздыхает, незаметно для омеги сильнее распаляя собственный феромон, который своим запахом должен будет успокоить взбунтовавшийся разум. И ему удаётся, потому что видимая глазу дрожь перестаёт колотить Пака. — Потрахаться при желании всегда успеем, а пока отдыхай, Чимин, — видя как омега опускается обратно на подушки, лениво потягиваясь и закрывая глаза, альфа выходит из спальни, оставляя за собой шлейф тяжёлого и пленяющего приторного запаха. — Судьба та ещё сучка, выебет, а на колени перед собой поставит, если захочет кого свести, так океан между ними высушит или посадит в один самолёт, даже если он падающий. Не слышащий за закрытой дверью, Чимин не знал, зачем всё это говорил, ведь сам перед этим стыдливо и в страхе закрывался от альфы. У него, наверное, точно психика будет нарушена после пережитого им. Спокойным ему теперь точно не быть. Омега не знает как реагировать на новый мир вокруг. Но спокойствие взрослого альфы, не смотря на пошлые фразы, настигало и омегу, отчего в сон тянуло сильнее, чем после укола успокоительного. А запах, который теперь наполнял комнату, исходящий и от постельного белья, окутывал, согревая собой, напоминая о каких-то там забытых днях, которые Чимин и не ощущал вовсе, но наверное видел по телевизору или слышал в рассказах папы о его детстве в деревне на окраине страны. Это запах вечера, уютного, когда в волосах полевые редкие цветы, когда последние полосы заката на горизонте оранжевым цветом соединяются в синий, постепенно переходя в чёрный, где первые звёзды на небесном одеяле. Где слышно, как трескаются поленья в огне и тепло… так, как омега никогда не чувствовал, и не верил, что когда-либо почувствует.