❂
— Этот старый слуга исполнял последнюю волю Его Величества. Наконец-то настал день, когда этому слуге дозволено говорить. Не то чтобы Чу Ваньнин не допускал возможности тайного сговора. От Тасянь-Цзюня, которого иногда посещали во всех смыслах «гениальные» идеи, ожидать можно было многого. Однако тот факт, что столько людей будет продолжать подыгрывать Мо Жаню даже после его смерти — стал неожиданным. Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь… Как много ему хотелось узнать об этом человеке, когда мосты назад были разрушены, а их обломки унёс бушующий ручей. Если подумать, Образцовый Наставник Чу, который провёл с Императором половину своей жизни, и впрямь совсем не знал его. Нет, конечно, он помнил Мо Жаня как послушного Ученика, помнил свою первую влюблённость, а после его прогрессирующее безумие и своё отчаяние. Однако, только после смерти Мо Вэйюя, Чу Ваньнин понял, как на самом деле мало знал о том, кого любил. Тасянь-Цзюня знали как жестокого тирана, но оказалось, что и у него были люди, на которых можно было положиться. Если Евнух Лю готов говорить сейчас, значит он владеет информацией давно. А если он владеет информацией давно — значит Мо Жань доверял ему. В свою очередь, Евнух Лю здесь, и он до сих пор хранит верность Императору. То есть, доверие было обоюдным? Кому, как не Чу Ваньнину было известно, насколько сложно такое доверие заслужить. Тому, кто однажды такое доверие потерял. Значит, Наступающий на бессмертных Император был не до конца сволочью. А ведь даже Чу Ваньнин не поверил ему в ту встречу, когда Тасянь-Цзюнь пытался быть искренним в последний раз. Его сердце разбивалось на части снова и снова, пока мир за окном оживал на глазах. Чу Ваньнин всё это время наблюдал за счастливыми людьми, освободившимися от гнёта Императора. Заново строились некогда разрушенные храмы, восставали из пепла войн давно поверженные ордена. Разрушенные города-призраки встречали людей, возвращающихся домой. Цвела весна. Самая прекрасная в чьей-то жизни весна. Окропленная кровью земля зарастала травой, опалённые кострами войны ветки деревьев покрывались прекрасными цветами. У ворот зала Шуантянь во всю цвела магнолия. Запах цветов и весны. И всё это торжество жизни шло в никуда. Ничто не могло залечить сердечные раны. Прославленный Юйхэн Ночного Неба пребывал в настолько сильном душевном раздрае, что вывести его из этого состояния не смог даже свежий ожог от свечи на руке. Чу Ваньнин утратил связь с реальностью настолько, что даже обжёгшись свечой, — не сразу отдёрнул руку. — Тогда говорите, — на самом деле Чу Ваньнин не был готов слушать, но дал добро. Евнух Лю, получив разрешение, выпрямился. И только после этого Чу Ваньнин заметил в его руках ту самую шкатулку, которая была последним подарком Тасянь-Цзюня, и которую Чу Ваньнин тогда так глупо потерял. — Непросто будет объяснить, — начал Лю Гун. — Позвольте этому слуге начать издалека. Он снова почтительно поклонился, передавая Чу Ваньнину шкатулку двумя руками, в знак уважения. Чу Ваньнин так же уважительно принял подарок в свои руки, ничего не говоря. — Невозможно сказать, что и когда положило этому начало, увы, этому слуге известно немногое. Император приказал этому слуге раскрыть Господину Чу всю правду не ранее шестого дня после кончины Его Величества. Тасянь-Цзюнь уже умер, но этот человек всё ещё называл его своим Господином. Чу Ваньнин не знал, как к этому относиться, он молча слушал дальше. — Однако, исполнение посмертной воли Его Величества этот слуга начал в вечер того дня, когда новость о поражении Наступающего на бессмертных Императора в битве у озера Тяньчи прогремела над Поднебесной. Господин Бессмертный, Вы помните, что ей предшествовало? Чу Ваньнин перестал чувствовать боль от ожога. Тело пробил озноб, а нехорошие предчувствия потихоньку сбывались. Метель в его душе бушевала всё сильнее, но нужно было что-то ответить. — Конечно. Осада дворца Ушань. Мне известно, что Вас должны были казнить, — голос Чу Ваньнина звучал равнодушно. Он не знал, что говорить, впредь решив молчать. «Пусть будет больно», — решил он. Евнух Лю остался спокоен, как нерушимая скала. Поблекшие глаза из-под серого занавеса ресниц смотрели с толикой теплоты и сострадания. И вместе с тем, там плескалась горечь. — Этот слуга в ту ночь подвёл своего Господина и готов был расплатиться головой. Однако, Его Величество даровал помилование и доверил свою тайну. Это случилось уже после поражения Его Величества. Возможно, то событие и стало точкой отсчёта, — чуть помолчав, он продолжил. — Впрочем, в этом уже нет смысла. Суть в ином. Этому слуге неизвестно, ведомо ли об этом Уважаемому Бессмертному Бэйдоу, однако Его Величество был болен. Чу Ваньнину было хорошо известно, что Тасянь-Цзюня уничтожала изнутри вовсе не болезнь. — Одни Небеса ведают, предчувствовал ли он свою смерть, однако в ночь после поражения у озера Тяньчи, Его Величество вместе с тайной поручил этому слуге оказать помощь в исполнении тайного плана. Его Величество решил перековать мечи на орала. В зале Шуантянь стало ещё холоднее. Чу Ваньнин слушал пересказ того, как его любимый человек планировал покончить с собой. — Его план был прост: выдать своё самоубийство за смерть от Вашей руки. Он сказал тогда, что тем самым Вы вернёте своё имя и у Вас появится будущее. Больше всего его беспокоило то, что Ваше золотое ядро было уничтожено, а без него Вы бы не смогли защитить себя и Молодого Господина Сюэ, — он замолк, давая время обдумать услышанное. В следующий миг тон голоса Лю Гуна стал твёрже. — Господин Бессмертный Чу, прошу Вас, откройте шкатулку. Чу Ваньнин вздрогнул. Евнух Лю умел подать жестокую правду весьма мягко и деликатно, в то же время ничего не утаивая. Но правда оказалась настолько жестокой, что у Чу Ваньнина всё больше холодели конечности и всё сильнее кололо где-то в груди. Он очень замёрз. Холодила мысль, что Мо Жань мог испытывать муки совести из-за того, что когда-то разрушил духовное ядро своего Наставника. Он сам давно признал это своей расплатой и вовсе не сожалел о потере. Всё ещё до конца не понимая, как Мо Вэйюй собрался восстановить его золотое ядро, Чу Ваньнин медленно провёл пальцами по выструганному из дерева тельцу одного из деревянных драконов, внимательно осматривая незамысловатый механизм. Он мог чувствовать остаточную энергию от разрушенной печати Тасянь-Цзюня. Стало ещё больнее. «Печать пала с его смертью.» — Эта шкатулка была запечатана. Что внутри? — Верно, — согласился Евнух. — Печать охраняла замок шкатулки, пока Его Величество был жив. Образцовый Наставник Чу, известна ли Вам легенда о божественном дереве Яньди-Шеньму? Чу Ваньнин подавил желание схватиться за грудь и немного оттянуть ворот одежд, полагая, что от этого ему станет легче хотя бы дышать. В горле пересохло. Он начинал понимать, к чему всё идёт, но ему не дали перевести дух. — В шкатулке, что Вы держите в руках, находятся листья божественного дерева. Его Величество просил передать Вам, что это его последний приказ для Вас. Восстановите своё духовное ядро, Образцовый Наставник Чу, — торжественно заключил Лю Гун. Он не стал говорить остальное, ведь Чу Ваньнин не был настолько глуп, чтобы не понять, что абсолютно всё, что происходило дальше, было всего-навсего частью одного большого плана. Бессмертный Бэйдоу и впрямь не нуждался в дополнительных пояснениях. У Чу Ваньнина больше не было вопросов. В уголках глаз начала скапливаться предательская влага. — Его Величество пообещал вернуться и разыскать Вас на седьмой день, чтобы лично удостовериться, что Вы исполнили его волю. Он оставил несколько писем для Вас. Прошу Вас, поспешите, — Евнух Лю, в который раз за этот день, согнул спину в вежливом поклоне. Он не стал говорить, что Мо Жань приказал ему передать Чу Ваньнину дословно ещё кое-что. В самом деле, не мог же он вот так взять и выдать, мол, Образцовый Наставник Чу, Его Величество просил сказать Вам, что в рот Вас ебал. Слишком неловко. К тому же, подобное Тасянь-Цзюнь написал в письме, которое Чу Ваньнин точно прочитает. Уж не следует повторяться. Приказ Императора был выполнен, но Лю Гуну ещё предстояло много дел. Прежде чем отправиться на заслуженный отдых, он должен был помочь Чу Ваньнину освоиться в новом мире. Быть проводником. Собачий Император Мо Вэйюй желал, чтобы его посмертная собачья будка, аки пик Сышэн, вернула былое величие. «Чтобы Сюэ Цзымину тявкать было удобнее», — сказал ему тогда Тасянь-Цзюнь. Предстояло провести Господина Чу и Господина Сюэ к тайным сокровищницам этого достопочтенного. Предстояло передать в надёжные руки Бессмертного Бэйдоу знания о трёх запрещённых техниках. Однако это уже было не к спеху. Евнух Лю, видя подавленное состояние Чу Ваньнина, чувствовал угрызения совести, словно прихоть взвалить на одного человека ответственность за весь мир — его собственная, а не сумасшедшего Императора Тасянь-Цзюня. Однако во всём этом было и то, чего Лю Гун никак не мог осознать. И всё же в этом был смысл. Легко найти тысячу солдат, но сложно отыскать одного стоящего генерала. Скорбь Чу Ваньнина, даже со стороны постороннего наблюдателя выглядела гораздо глубже, нежели естественная скорбь Учителя по своему Ученику. Бессмертного Бэйдоу Лю Гун знал лишь по рассказам людей, и как императорскую наложницу Чу-Фэй, пускай и был наслышан о его силе и волевом характере. Однако время не щадит никого, как бы Чу Ваньнин в уединение ни надумал отправиться. Не каждый мог бы быстро оправиться от такого шока. Однако, Империя и впрямь нуждалась в сильных руках. Близились неспокойные времена. — Господин Бессмертный Чу, дозвольте спросить у Вас, — смысла истязать уже не первой свежести спину, каждый раз кланяясь перед Чу Ваньнином, у Евнуха Лю больше не было. Отныне они — деловые партнёры, у которых имелись общие интересы. — Вы жили восемь лет в заточении, но не испытываете радости, вырвавшись на свободу. Его Величество обращался с Вами ужасно, но Вы скорбите сильнее, чем кто-либо мог бы себе вообразить. Почему же? Невозмутимые выцветшие глаза старика смотрели вопрошающе. Евнух Лю желал узнать причину, готовый принять её, какой бы она ни оказалась, без злой иронии, жалости, либо же насмешки. Его беспокойство было легко объяснимо: им предстояло много совместной работы, да и посвятить Сюэ Цзымина в дело, не обрушив на себя гнев Любимца Небес, — задача не из лёгких. Однако, даже понимая всё это, Чу Ваньнин хотел убежать, не отвечая. Он чувствовал себя мишенью, в которую целился умелый лучник. Понимая, что выпущенная стрела попадёт в цель, пробив его насквозь, он хотел спрятаться в тени, чтобы избежать боли. Молчание вышло более, чем красноречивым. Впрочем, отсутствие ответа — такой же ответ. Евнух Лю прожил на этом свете немало лет, ему была ясна природа человеческих чувств, а здесь причина являлась очевидной. — Вот оно что, — скорее сам себе ответил Лю Гун вслух. — В таком случае, этот старый слуга сохранит Ваш секрет. Лю Гун, сам того не желая, ненарочно лишил дерево его коры. «Что же Вы молчали, Господин Бессмертный Чу?» — думал Евнух Лю, оставшись в пустом зале Шуантянь, рядом с гробницей Тасянь-Цзюня. Он прекрасно понимал Чу Ваньнина, который пожелал оказаться в одиночестве, после всего того, что сегодня услышал. После обрезки масляная лампа стала ярче, однако сердцу человека нужно время. Мужчина взял несколько фальшивых бумажных купюр, и поджёг их, как недавно это делал Чу Ваньнин, используя свечу. — А Вы, Ваше Величество, — обратился он к неподвижно лежащему в гробу Мо Жаню. — Даже Бессмертный Бэйдоу перед Вами не устоял, а Вы думали, что Вас ненавидят. Этот старый слуга чувствует себя ужасно, понимая, что сам не ведая того, помог Вам совершить глупость. У Вас был человек, готовый ради Вас на всё, а Вы оставили его. Он тяжело вздохнул, понимая, что уже ничего нельзя сделать. Мёртвых не вернуть с того света. Белый воск закапал на серебряный поднос, а бумажные деньги очень скоро обратились пеплом. — Этот старый слуга был не лучшего мнения о Вас всю жизнь, Ваше Величество. Белые ирисы рядом с гробницей Императора выглядели ужасно нелепо. Чистые и нежные цветы вот-вот должны были увянуть, оказавшись рядом со всеобъемлющим злом, но отчего-то оставались такими же чистыми. — Мой сын погиб на одной из войн, устроенных Вами, — свеча в руках Евнуха Лю погасла, не выдержав холода зала Шуантянь. — Однако этот старый слуга желает Вам обрести покой. Ваш приказ исполнен. Вы можете… …На том свете ни о чём не беспокоиться. Всё будет исполнено так, как Вы того желали. Облака плыли над головой, словно разноцветные розово-красные драконы. Когда Чу Ваньнин выбежал из зала Шуантянь на улицу, то обнаружил, что на землю опустился вечер. Вечер шестого дня. Время пролетело слишком быстро, а Чу Ваньнину всё казалось, что прошло не более нескольких часов. — Через день состоятся похороны… — тихо проговорил Чу Ваньнин, смотря на красное солнце, неумолимо движущееся по небу к западу. Силуэт человека в белом вмиг стал похож на человеческое воплощение огненного феникса, подсвечиваемый солнцем. Длинные чёрные волосы свободно развевались на ветру. Закатный багрянец освещал заснеженные горы и крыши пагод. Тени на земле становились всё длиннее. Белые лепестки груши, в свете заходящего солнца, падали на землю горящими искрами, украшая ковры молодых зелёных трав. Это могла быть последняя ночь, которую он проведёт с Мо Жанем, но нет. Если Наступающий на бессмертных Император и впрямь решил повидаться с ним на седьмой день, то Чу Ваньнин обязан хотя бы не выглядеть жалко. Он бы с радостью рассказал ему, как сильно скучает и не хочет прощаться, если бы они ещё могли поговорить, и если бы Чу Ваньнин не был так труслив. Цветок груши упал в раскрытую ладонь. Чу Ваньнин не позволял себе дать трещину сейчас. Пускай он проводит своего Ученика в последний путь, и уже после будет оплакивать его, пока та чаша боли внутри не опустеет. Но сейчас он должен держаться во что бы то ни стало. Естественный порядок вещей был нарушен. Ученик умер раньше Учителя. Он не мог перестать об этом думать, всю дорогу к Павильону Алого Лотоса, и лишь оказавшись у пруда с разноцветными карпами, почувствовал себя немного лучше. Знакомая обстановка помогла немного прийти в себя, однако, здесь всё напоминало о Мо Жане и тех последних счастливых часах, проведённых рядом с ним. Он чувствовал себя во всех смыслах ужасно. Все эти шесть дней Чу Ваньнин забывал нормально поспать и поесть, а рядом больше не было того, кто в своей бесстыжей манере мог бы об этом напомнить. Сильные переживания полностью заглушили естественные потребности тела. Тихо присев на край кровати, Чу Ваньнин какое-то время бездумно рассматривал шкатулку. Третий подарок Тасянь-Цзюня, который его Учитель так жестоко отверг. Даже зная, что находилось внутри, он не мог заставить себя поднять крышку, но время было слишком драгоценным, чтобы тратить его на сомнения. Тонкие пальцы несколькими умелыми движениями привели в работу незатейливый механизм. Два чёрных змеевидных дракончика с изумрудными глазками зашевелились, рассоединяясь хвостами и открывая крышку шкатулки. Чу Ваньнин улыбнулся одними уголками губ, понимая, что Мо Жань создал заклинание, очень похожее на Заклинание Парящего Дракона, которое когда-то создал Чу Ваньнин. Золотое сияние содержимого шкатулки осветило изнутри Павильон Алого Лотоса, погружённый в сумерки, так, что стали видны все валяющиеся на полу инструменты и другие железки. Листья божественного дерева Яньди-Шеньму… Что сказал бы Мо Жань, зная, что его Учитель не полноценный человек, а всего лишь сосуд, созданный кем-то для несвершившейся великой цели? Разумеется, он бы посмеялся и выкинул это из головы. Тот, перед кем пала на колени Поднебесная, имел в своём распоряжении такую драгоценность. Чу Ваньнин не знал, где Мо Жань умудрился раздобыть листья божественного дерева, однако… Поверх божественных листьев находился небольшой шёлковый свиток с императорской печатью. Чу Ваньнин медленно развернул его и лишился дара речи. — …! «Мо Жань, это уже слишком!» Первое, что попалось на глаза — рисунок двух мужчин с огромными членами, занимающихся соитием в очень странной позе. Это выглядело так, словно у них переломаны все кости, ибо их тела были согнуты просто под немыслимыми углами. Тасянь-Цзюнь был тем ещё художником, но писателем он оказался ещё худшим. Ниже шла надпись: «Летай как гусь и спрашивай у Небес.» И как прикажете понимать этот бред? Чу Ваньнину пришлось несколько раз перечитать эти строки, чтобы понять, что скорее всего, Мо Жань имел в виду восстановление его репутации как прославленного заклинателя, взяв за основу выражение о пролетевшем гусе, оставляющем после себя крик, и решил совместить его вместе с иероглифами Тяньвэнь, полагая, что придаст этому очень глубокий смысл. Чу Ваньнин помнил, как Мо Жань спрашивал его, что бы он сделал, если бы вернул себе золотое ядро. Помнил и свой ответ. «Я бы призвал Тяньвэнь.» Видимо, Мо Жань решил ему это припомнить, пытаясь написать что-то высокоосмысленное, но в итоге он написал полную чушь, перепутав часть иероглифов, а некоторые и вовсе забыв написать. Чу Ваньнин горько вздохнул. «Этому Учителю следовало учить тебя лучше, Мо Жань. Прости.» Взяв себя в руки, он развернул свиток дальше. Там снова были эротические рисунки. На этот раз, Тасянь-Цзюнь не поленился нарисовать для своего Учителя целую оргию голых мужчин и женщин, занимающихся любовью. По всей видимости, Император вложил душу в свой творческий порыв, — линии тушью были выведены до того старательно. Если бы Мо Вэйюй с таким рвением в своё время обучался письму и каллиграфии, то, без сомнений, имел бы все шансы прослыть великим художником. Ниже шла ещё одна приписка: «Этот достопочтенный вас в рот всех ебал.» Кого «всех», если письмо предназначалось исключительно Чу Ваньнину? Так ведь? Он снова взглянул на печать и убедился в своей правоте. Проигнорировав несколько следующих постыдных рисунков, Чу Ваньнин развернул свиток полностью, но ничего больше не нашёл. В этот момент он снова вспомнил, что человека, нарисовавшего всё это, — больше нет. Слёзы подступили к горлу, а в тихом Павильоне Алого Лотоса не было никого, кого Чу Ваньнин мог бы стыдиться. Он прикусил губу до крови, сжав кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев, но на этот раз не смог взять эмоции под контроль. Чу Ваньнин медленно сполз с кровати и согнулся в три погибели, скорчившись на полу. Все эти шесть дней он не позволял себе плакать. Верно говорят, что самую острую стадию переживания горя испытывает тот человек, который не может выдавить из себя эмоций. Со стороны человек, горько плачущий над эротическими рисунками, выглядел бы по меньшей мере нелепо и смешно. В конце концов Чу Ваньнин решил, что будет сильным до самого конца. — Если ты хочешь, то я сделаю это, — тихо произнёс он, давая клятву перед Небесами. Эти тихие, полные искренности и сожаления слова, растворились в тишине тёмной комнаты, очертания предметов в которой едва-едва освещало золотое сияние, исходившее из открытой шкатулки. На колени к Чу Ваньнину запрыгнул белый с тёмным пятнышком котёнок, и с любопытством сунул свою мордочку в шкатулку. Чу Ваньнин какое-то время гладил котёнка за ушком, а затем аккуратно взял ярко светящийся золотым светом листок. Он знал, что нужно делать. Соединить две части единого целого. Это несложно. Если Мо Жань так хочет, то пускай.***
Солнце успело сделать круг вокруг неба, и к тому времени, когда ритуал был закончен, близился полдень следующего дня. — Тяньвэнь, явись, — позвал Чу Ваньнин, и спустя мгновение в руке вспыхнуло золотое сияние, которое материализовалось в золотую ивовую лозу. После стольких лет, пускай оружие слушалось своего хозяина всё так же смиренно, обуздать её мощь Чу Ваньнину было тяжело. Он начинал свой путь самосовершенствования с нуля, к тому же, его душевное и физическое состояние сказывались на нём настолько, что теперь уже точно Бессмертный Чу тут же упал на кровать, мгновенно засыпая, так и не убрав своё оружие. Ему потребуется по меньшей мере несколько лет, чтобы полностью восстановиться и излечиться ото всех ран. С листочками божественной лозы, слегка колышащимися на сквозняке, играли котята.***
Проснулся Чу Ваньнин уже поздним вечером. Разлепив глаза, он почему-то сразу вспомнил слова Евнуха Лю о том, что на седьмой день Тасянь-Цзюнь придёт повидаться и убедиться, что Чу Ваньнин вернул себе ядро. Разумеется, это было глупостью. Евнух Лю не имел подобных познаний по понятным причинам — он не был рождён заклинателем, следовательно, не изучал эту науку. А Мо Жань в юности слишком часто прогуливал уроки. Чу Ваньнин, наблюдая за ним, иногда замечал, что ему не хватало знаний многих элементарных вещей. Здесь была та же ситуация. Тасянь-Цзюнь и вправду мог вернуться призраком в мир людей, на седьмой день после своей кончины. Две части его земной души соединятся, если у Мо Жаня осталось незаконченное дело в этом мире, либо же если он очень сильно желал встречи с кем-то из живых. Только вот, если Чу Ваньнин не выйдет ему навстречу с духовным фонарём — поговорить они не смогут, ибо существуют в разных плоскостях одного и того же мира, которые не могут пересечься. Мо Вэйюй, каким местом ты слушал лекции Наставника Чу? Ты вообще учился головой или головкой? Чу Ваньнин медленно поднялся с кровати и выглянул в окно. Он не знал, который сейчас час, но было очень темно. На небе виднелись россыпи далёких звёзд млечного пути. Белые и красные фонари были развешены повсюду. Если Мо Жань и впрямь вернётся, то любая дорога, по которой он захочет пройти, будет освещена. Как бы эти люди ни ненавидели Императора, против воли Бессмертного Бэйдоу не высказался никто. Чу Ваньнин не был человеком с каменным сердцем, но ему придётся таковым стать. Ему нужно было морально подготовить себя к этой встрече. Чу Ваньнин занялся созданием духовного фонаря, которому когда-то его научил его Наставник — великий Мастер Хуайцзуй. Чу Ваньнин не хотел вспоминать об этом человеке. Ближе к полуночи фонарь был готов. Чу Ваньнин зажёг его своей духовной силой, тот вмиг вспыхнул ярким золотым сиянием, прогнав ночную темноту. Зажёгши духовный фонарь, Чу Ваньнин перестал существовать в мире, осязаемом людьми. Даже зная, насколько опасно идти навстречу к миру мёртвых, он без страха шагнул в эту бездну, словно неразумный белый мотылёк, отважно бросающийся в огонь. У Чу Ваньнина был человек, ради которого он готов сгореть дотла. Золотое ядро с непривычки казалось лишним органом, мешающим жить. Жить обычным человеком было проще. Никаких эмоций от того, что Чу Ваньнин снова стал заклинателем, он не ощущал. Это было не более, чем отголосками прошлого, с которым он давно простился. А вот с Учеником проститься не мог. Хотя Мо Жань тоже остался в прошлом, обещая уже совсем скоро стать таким же отголоском несчастий мира и боли своего Наставника. Чу Ваньнин, аки дикий кот, отвыкший от людей, вышел из Павильона Алого Лотоса, словно на охоту. Духовный фонарь освещал золотым светом всё вокруг, но ни этого сияния, ни самого Чу Ваньнина — никто не смог бы заметить среди людей. Сам же Чу Ваньнин, наоборот, видел всех, но не мог ни с кем взаимодействовать. Он задумался. Мог ли Евнух Лю что-то не так понять, говоря о том, что Тасянь-Цзюнь придёт на седьмой день на «свидание»? Зная его непредсказуемый темперамент, Мо Жань мог передумать, либо же отправиться куда-то, где его за целый год поисков не встретить, не то что за одну единственную ночь. Чу Ваньнин решил сперва обыскать весь пик Сышэн, ведь с большой долей вероятности, Мо Жань мог отправиться в место, где провёл большую часть своей жизни. Когда он спускался к бывшему дворцу Ушань — снова главной резиденции пика Сышэн — залу Даньсинь, то споткнулся в том же месте, что и тогда, когда шёл здесь вместе с Мо Жанем в последний раз. Но сейчас некому было уберечь его от падения, поэтому Чу Ваньнин упал, едва не выпустив из рук фонарь, что означало бы конец. Хорошо, что он не мог взаимодействовать с этим миром, а потому не испачкал своих одежд. Была поздняя ночь. Почти все люди, гостившие на пике Сышэн, крепко спали в своих комнатах. Внезапно он услышал ругань и голоса. Кому не спалось в столь поздний час? Повернув голову, Чу Ваньнин увидел беседку, в которой горел свет, и сидящего боком к нему Сюэ Мэна, ругающегося благим матом на весь пик Сышэн. С ним был кто-то ещё. Но те слова, которые в порыве гнева произносил Сюэ Мэн… «А этого кто научил так выражаться?! Ладно ещё Мо Жань, но чтобы…» Чу Ваньнин встал на ноги и прислушался. — Нет, этот сукин сын смеётся над нами с того света, — выкрикивал Сюэ Мэн, ходя туда-сюда, и не скрывая своего негодования, тряс каким-то свитком перед лицом Мэй Ханьсюэ. — Насколько больным на голову нужно быть, чтобы нарисовать карту, состоящую из половых органов?! Мэй Ханьсюэ оставался спокойным, стойко выслушивая громкое негодование Сюэ Мэна, изредка вставляя свои фразы. Но Феникс Сюэ, судя по голосу, определённо был взбешен до глубины души. — Нет, он в самом деле нарисовал пенис и подписал его «Пик Сышэн», ты видишь?! Он каждую вершину, мать твою, додумался обозначить членом! И гору Куньлунь! Почему пенис горы Куньлунь самый большой?! Это как, блядь, понимать?! Послышался смех Мэй Ханьсюэ. Сюэ Цзымин не унимался: — Какого дьявола вместо озера Тяньчи он нарисовал влагалище?! А лес?! Что это за «лобковые волосы»… Лобковые волосы кого?! — Сюэ Мэн поднёс карту с членами к лицу, пытаясь разобрать дерьмовый почерк Мо Жаня. — Кого этот сукин сын посмел обозвать павлиньей задницей?! От этого Мэй Ханьсюэ совсем поплохело, да так, что он уже тихонько начал сползать под стол. — Вот же сучий выродок, его каракули я нихрена не понимаю! — в сердцах психанул Сюэ Мэн, швыряя свиток с картой на стол. Надо же, только что Любимец Небес так внимательно разглядывал кем-то нарисованные половые органы. Это надо было видеть! — Думаю это потому, что заклинатели горы Куньлунь и вправду имеют в большинстве своём большие размеры. Не могу не отметить, что нарисовано всё анатомически верно. — И ты туда же, извращенец?! — закричал Сюэ Мэн ещё громче, ударяя кулаком по столу так сильно, что нефритовые пиалы с чаем, жалобно звякнув, едва не попали под его горячую руку. — А что, возможно Император потому и покончил с собой, не выдержав конкуренции? — хохотнул Мэй Ханьсюэ, вытирая слёзы смеха рукой. — Да вы все сговорились, что-ли?! Ещё и тот Евнух! Т-ц-ц… — Сюэ Мэн хлопнул себя по лбу. — Только не вздумай трепаться, что Мо Вэйюй сам свёл счёты с жизнью. Я это тебе по секрету рассказал. Не хочу, чтобы все думали, что мой старший двоюродный брат — самоубийца, — уже спокойнее сказал он, снова садясь за стол. — Разумеется, только вот твой старший двоюродный брат не подумал, что накануне отправив часть золота во дворец Тасюэ, он тем самым выдал себя с головой, — тон голоса Мэй Ханьсюэ тоже стал слегка серьёзнее, однако в нём ещё сквозили смешные нотки. — Ну так сохраните это в секрете, чего вам стоит, — больше потребовал, нежели попросил Сюэ Мэн. — Старейшин убедить будет непросто, но для тебя — что угодно, Мэн-Мэн. — Эй, ты! Совсем страх потерял?! — Сюэ Мэна снова понесло по тому же кругу оскорблений всего живого, стоило ему услышать, с какой интонацией Мэй Ханьсюэ обратился к нему, однако Чу Ваньнин к тому времени отошёл уже слишком далеко, чтобы их слышать. Ночь перевалила за полночь, небо заволокли тучи, скрыв сияющие звёзды и убывающую луну. Теперь пик Сышэн освещали только фонари. Стало холодно и зябко, со всех сторон подступал холодный туман. Чу Ваньнин обошёл весь пик Сышэн. Каждый зал, каждую пагоду, каждую библиотеку. Ни одной мыши от него было не скрыться. Каждый уголок пика Сышэн был освещён его духовным фонарём, но ни в одном из них не нашлось ни осколка, ни следа души Мо Жаня. В уголках глаз Чу Ваньнина снова начинали скапливаться слёзы, но он вытирал их ладонью, убеждя себя, что это пыль попадает в глаза, а не он поддаётся отчаянию. Чу Ваньнин даже рискнул использовать поисковое заклинание, но всё было безрезультатно. Этому могло быть лишь одно объяснение: если Мо Жань всё же стал ненадолго частью мира людей, то Чу Ваньнин не мог встретить его потому, что его не хотели видеть. Как он мог подумать, что Тасянь-Цзюнь захочет с ним повидаться? Возможно, в загробном мире он встретил Ши Мэя и они счастливы, пока Чу Ваньнин занимается ерундой, пытаясь поймать призрака. Как бы там ни было, Чу Ваньнин не собирался прекращать поиски до самого утра. Не сумев найти душу Мо Жаня на пике Сышэн, он решил спуститься с горы. У подножия пика Сышэн располагался небольшой торговый городок Учан, в который, помнится, Мо Вэйюй часто сбегал на блядки вместо уроков, ещё будучи Учеником Чу Ваньнина. Возможно, поискать следовало ещё и там. Не мог же Тасянь-Цзюнь после смерти вернуться в мир людей, чтобы отправиться в бордель? Или мог? Чу Ваньнин спустился в городок Учан и осмотрелся. Закрывшиеся к ночи торговые павильоны, но всё ещё светящиеся на них фонари. Людей на ночных улицах не наблюдалось, а оттого здесь было очень тихо. Среди бесконечной ночи, Чу Ваньнин был единственным лучиком света в непроглядной тьме. Со стороны казалось, что этот человек способен в одиночку зажечь все звёзды на небе, и взяв за фонарь луну, освещать ею путь заблудшим в темноте душам. Идя по опустевшим переулкам, и изредка встречая разве что бездомных собак, которые не обращали на него внимания, Чу Ваньнин ощущал себя призраком. Человек в белых шёлковых одеждах, в свете духовного фонаря — он и впрямь был похож на привидение. А если вспомнить, какое у него страшное лицо… Наставник Чу прекрасно понимал своего Ученика, не желающего прийти к нему. Чу Ваньнин слишком мало раз бывал в этом городке. Отчего-то вспомнилась их совместная поездка с Тасянь-Цзюнем. Вытерев непрошеную влагу с глаз, он, ни на что не надеясь, тихо позвал: — Мо Жань? Ты здесь? Ответить на его зов было некому. Туман подступал всё ближе. Погружённый в свои мысли Чу Ваньнин не уловил момент, когда безлюдные узкие улочки заполнились едкой туманной дымкой, не позволяющей разглядеть дальше вытянутой руки. Сквозь мглу трудно было различить контуры торговых павильонов, высоких жилых зданий и таких же высоких деревьев. Он посветил вперёд фонарём, пытаясь разглядеть дорогу, но туман вмиг сделался таким густым, что начал медленно выедать глаза. Потеряв ориентацию в пространстве, Чу Ваньнин неловко сделал шаг назад, наткнувшись на что-то твёрдое спиной. В голове промелькнула мысль, что этот туман определённо странный. Он потёр глаза, наивно полагая, что это позволит ему видеть лучше. Но когда покрасневшие глаза феникса открылись, то, что предстало перед их взором, не поддавалось разумному объяснению. Туман стал потихоньку рассеиваться. Час быка за несколько мгновений стал часом змеи. Мгновение назад вокруг была холодная туманная ночь, а сейчас на смену ей пришло ясное безоблачное утро. Только что улицы города Учан были пустыми, а сейчас это был даже не он! «Это не город Учан…» — растерянно подумал Чу Ваньнин, у которого чуть не подкосились ноги. Слабое тело всё чаще давало о себе знать. Его брови свелись ближе к переносице. Подойдя к первому попавшемуся дереву, он осторожно коснулся его ствола. Дерево чувствовалось реальным, однако Бессмертному Бэйдоу не составило труда понять, что оно иллюзорно, как и всё здесь. Он мог чувствовать, что всё ещё находится в городке Учан, но сейчас в нём кто-то сменил декорации, создавая как бы отдельный маленький мир в мире. Такое можно было создать только при помощи техники Вэйци Чжэньлун. Но почему именно в округах ничем не примечательного городка Учан? Чу Ваньнин попытался нащупать магию шашек Вэйци, но не смог. От Тасянь-Цзюня он знал, что такое возможно лишь в том случае, когда жертва находится уже внутри комбинации чёрно-белых шашек на шахматной доске. Значит, пока что он мог притвориться бревном и покорно плыть по течению, незаметно высматривая любую мелочь, за которую можно зацепиться, и после использовать её против врага. Единственный во всём мире, кому под силу сотворить подобное, — Мо Вэйюй, труп которого находится в нефритовой гробнице в зале Шуантянь. Не единственный. Чу Ваньнину стало ясно, что он едва ли не напрямую столкнулся с тем самым тайным кукловодом, о существовании которого до этого времени имел лишь догадки. Тот, кто посадил в сердце Мо Жаня цветок. Тот, у которого со смертью Тасянь-Цзюня разрушились планы. Тот, кто сейчас… А что, собственно, он пытался сейчас сделать? Неподалёку слышался оживлённый гул людских голосов и бодрые выкрики торговцев, расхваливающих направо и налево свой товар, стремясь найти щедрого покупателя, желательно побогаче. Время в иллюзии, созданной Вэйци, немного опережало реальность. В настоящий город Учан только-только пришла весна, в тот час, как здесь же был самый её пик. Цвели все деревья и травы, которые только способны были цвести. Ласковое весеннее солнце согревало своим светом каждое живое и не совсем живое. Тёплый и свежий весёлый ветер нежно касался чёрных волос Чу Ваньнина, играя с ними и с воздушным шёлком белых одежд. Переулок, в котором оказался Чу Ваньнин, был почти безлюдным, что играло ему на руку, даруя возможность какое-то время просто наблюдать за всем со стороны, не выдавая себя. Декорации были практически неотличимы от реальности. Образцового Наставника Чу здесь определённо не ждали, а значит, он имел преимущество. Этот мир был ловушкой, и несложно было догадаться, для кого именно она создана. В ловушку иллюзии шашек Вэйци без проблем можно было заманить чью-то душу, и спокойно удерживать её здесь некоторое время. Реальность в иллюзии была немного приукрашена, чтобы сделать картинку привлекательнее для потенциальной жертвы. Если присмотреться, то можно заметить, что здесь распустились даже те цветы, которые должны были цвести поздним летом и осенью. Некоторых же и вовсе попросту не существовало в природе. Чу Ваньнин был уверен, что эта ловушка была создана для Мо Жаня. Возможно, он уже попал в неё, и сейчас его душа находилась в опасности. Учитель не бросит своего Ученика. От запаха пышного благоухания цветов, у Чу Ваньнина закружилась голова. Он посмотрел на духовный фонарь в своих руках. Ночь сменилась днём, и если он будет носить с собой зажжённый фонарь, то это будет выглядеть странно. Но спрятав фонарь, сможет ли он увидеть душу Мо Жаня, среди всех этих неживых марионеток? Он должен был рискнуть? Все души очень хрупки. Нужно быть предельно осторожным, чтобы не навредить чьей-то душе. В противном случае, Чу Ваньнин мог расстаться со своей жизнью, а душа Мо Жаня могла безвозвратно рассеяться, утратив свой шанс на перерождение. Ему оставалось только молить Небеса, чтобы те смиловались и даровали им ещё одну встречу. Чу Ваньнин спрятал духовный фонарь в мешочек цянькунь. Горделиво выпрямив спину и расправив безупречно чистый белоснежный шёлк своих одеяний, он придал своему лицо то самое суровое выражение, которым он привык отпугивать людей, и неспешно вышел из своего укрытия, источая ауру небожителя, спустившегося с небес. Появление такого красивого Господина на рынке не могло остаться незамеченным. — Господин Бессмертный, не желаете прикупить несколько рулонов этого великолепного шёлка? Он привезён из Индии и очень…! — Не желаю, — жёстко отрезал Чу Ваньнин и направился вдоль ярмарки, внимательно всматриваясь в лицо каждого человека, встречающегося ему на пути. Рыночные павильоны ломились от изобилия товаров. Здесь продавались горы редчайших драгоценностей, разнообразные магические артефакты и просто красивые безделушки. Много было павильонов со свежей выпечкой и редкими в этих краях свежими фруктами. Всё, начиная от запахов до декораций, было неотличимым от реального рынка в какой-нибудь богатой провинции. Это была прекрасная призрачная ярмарка. Она была иллюзорной, и ей следовало отдать должное. Тот мастер, сотворивший её, оказался весьма неплохо знаком в том числе с жестокой реальностью, искусно балансируя на грани фантазий и бытия. В тени всего этого великолепия, словно крысы, снующие по пыльным углам, присутствовали нищие. Словно невидимки для всех, худые и босые детишки в лохмотьях, бегали между богато обставленными прилавками с товаром. Гонимые ото всюду продавцами, они то и дело пытались выпросить лишний медяк у какого-нибудь щедрого зажиточного Господина либо же Госпожи. Сердце Бессмертного Бэйдоу сжалось от боли, стоило ему завидеть этих детей. Они были слабы, беспомощны, никому не нужны, а оттого их смерть заберёт уже совсем скоро. Чу Ваньнину было жаль их, несмотря на то, что они были всего-навсего марионетками. Он понимал, что такие дети существуют и в реальности, а потому чувствовал невообразимую боль за их несчастные судьбы. Чу Ваньнин окинул внимательным взглядом торговые павильоны и окрестности. Призрачная ярмарка проходила вдоль длинной широкой улицы, что было очень удобно. Здесь без труда можно было проехать экипажем с лошадьми. Чуть поодаль от рынка, в узких улочках между уже не такими яркими зданиями, находился нищий район. Люди в нём жили своей жизнью, утратив надежду на лучшее. Но особенно выделялся из них мальчишка с растрёпанными неровно подстриженными волосами и яркой улыбкой, с двумя очаровательными ямочками на щеках. Он сидел у обочины дороги, под небольшой и невысокой цветущей яблоней, и громко выкрикивал несуразные пожелания счастья, богатства и процветания каждому прохожему, размахивая пустым глиняным горшочком, надколотым с одной стороны, очевидно предназначенным для милостыни. Заметив взгляд Чу Ваньнина, направленный на него, он улыбнулся своей самой искренней и широкой улыбкой. — Братец-Небожитель очень красивый! — выкрикнул он с искренним восхищением, глядя на человека перед собой. Несмотря на потрёпанную одежду и измазанное в грязи личико, его тёмно-фиолетовые глаза сияли, как и едва заметный алый огонёк где-то в районе груди, видимый только Чу Ваньнину. Порыв ветра привёл в окончательный беспорядок волосы мальчика, который протягивал ему свой надколотый горшочек, прося хотя бы одну медную монету. Ветви молодой цветущей яблоньки, под которой он укрылся от солнца, были кое-где обломанными, но и на них распустились нежные белые цветы, источающие приятный аромат. Опадающие лепестки путались в чёрных перьях его волос. Цветущая яблоня с поломанными ветвями, посреди пыльного города. Ребёнок, которого Чу Ваньнин бы узнал из тысяч других. Целый мир вокруг вмиг исчез для Чу Ваньнина, который застыл, не в силах справиться с накатившей лавиной эмоций. Это был Мо Жань! Его телесная душа дихунь! Только эта душа почему-то стала ребёнком. Чу Ваньнину, не имевшему ответа ни на один вопрос, оставалось лишь продолжать подыгрывать кукловоду в его спектакле. Внезапно он понял. Маленький Мо Жань знал это место. Эта иллюзия была создана из его воспоминаний. Чу Ваньнин получил невероятную возможность заглянуть в детство Мо Жаня, и попросту не мог отказаться от шанса познакомиться заново с тем ребёнком, который когда-то собирал червей у лестницы, ведущей в Павильон Алого Лотоса. Чу Ваньнин только после его смерти стал задаваться вопросом: а чем же жил Мо Вэйюй до своего становления Молодым Господином пика Сышэн? Всё ли было у него в порядке? Нет. Не голодал ли он? Едва не умер от голода. Не случилось ли в его детстве чего-то такого, что оказало влияние на его поступки в дальнейшем? Случилось. Будучи воспитанником храма Убэй, Чу Ваньнин вырос, не зная нужды, и всегда считал, что прошлое должно оставаться в прошлом. Но ведь не всем так повезло. Как он мог быть таким циничным? И сейчас, видя перед собой этого тощего грязного мальчишку, он чувствовал себя самым гадким в мире слепцом, столько лет отмахивающимся от чего-то жизненно важного. Однако, не время. Себя он всегда успеет осудить. Чу Ваньнин медленно присел на корточки, оказавшись на одном уровне с маленьким Мо Жанем, и протянул руку, чтобы погладить его по голове и немного пригладить растрёпанные волосы. Но Мо Жань, едва завидев этот жест, испуганно отшатнулся, и, сжавшись всем телом, быстро прикрыл голову руками, смиренно приготовившись принять удар. Бессмертный Бэйдоу, за сорок лет своей жизни впервые контактирующий с ребёнком, был поражён. На вид мальчишке было не больше шести лет. И он уже пережил нечто ужасное. Чу Ваньнин хотел убрать руку, но отступать было поздно. Со всей нежностью, на которую был способен, он погладил Мо Жаня по голове. Тот сперва вздрогнул от прикосновения, как испуганный зверёк, но быстро поняв, что «Братик-Небожитель» не намерен причинять ему вреда, принял ласку с огромной радостью. На лице ребёнка снова расцвела лучезарная улыбка. — Как тебя зовут? — спросил Чу Ваньнин, чтобы с чего-то начать разговор, и параллельно с этим кидая в горшочек Мо Жаня несколько золотых монет, чтобы расположить к себе с первой встречи. Его заблудившуюся в иллюзии прошлого душу нужно было вытащить отсюда поскорее. Пока что Чу Ваньнин не видел выхода даже из иллюзорной ярмарки, но только так он мог защитить призрачную душу своего Ученика. — Благодарю! Братик-Небожитель, Вы невероятно щедры! Пусть судьба одарит Вас удачей, деньгами и вкусной едой! — выкрикнул Мо Жань, вскакивая на ноги и тут же низко кланяясь Чу Ваньнину. Его пожелания всех благ были настолько нелепыми и искренними, что на лицо Бессмертного Бэйдоу легла слабая тень улыбки, смягчив его выражение и сделав невероятно привлекательным. В этом возрасте, разумеется, Мо Жань не знал Чу Ваньнина. Его душа и сознание приняли форму пятилетнего ребёнка, но увидев этого человека, Мо Жань не мог подобрать слов, так как с первого же взгляда посчитал Чу Ваньнина очень красивым. Красивее, чем любое божество. Он никогда раньше не видел никого и близко похожего. Превращение души взрослого Мо Жаня в душу ребёнка было новым заклинанием, наложенным их тайным врагом и оборачивающим время вспять, но даже Чу Ваньнин в данный момент не мог этого знать. — Моя мамочка так обрадуется! Спасибо Вам, Господин Бессмертный! — Мо Жань резво вскочил на ноги и уже хотел со всех ног бежать к любимой матери, но Чу Ваньнин мягко остановил его. — Постой. Ты так и не назвал своё имя. Мо Жань смутился, тут же растеряв всю радость, испуганно замер, решив, что сейчас у него потребуют вернуть монетки. — П-простите… Меня зовут Жань. Чу Ваньнин удивился. — А фамилия? — У меня нет фамилии… — ещё больше смутился Мо Жань, чувствуя жгучий стыд перед таким красивым человеком, за своё низкое происхождение. Поняв, что случайно затронул болезненную для Мо Жаня тему, Чу Ваньнин тут же поспешил исправить ситуацию. — Тогда… — он хотел обратиться к ребёнку «А-Жань», но вспомнил, что это обращение было свойственно Ши Мэю, а называть его как обычно «Мо Жанем» Чу Ваньнин сейчас не мог. — С кем ты живёшь? Я хочу познакомиться с твоими родителями. Сейчас, когда Мо Жань был всего лишь маленьким ребёнком, Чу Ваньнину вовсе не стыдно было проявить к нему нежность, как родителя к ребёнку. Мо Жань молчал, смотря на Чу Ваньнина то ли испуганно, то ли недоверчиво, явно не понимая, чем вызвал такой интерес к своей персоне. — Давай руку и пойдём, — видя его нерешительность, решил проявить инициативу Чу Ваньнин, выпрямившись во весь рост и протянув Мо Жаню руку. Тот некоторое время зачарованно любовался изящными и белыми, словно высеченными из нефрита, пальцами незнакомца, прежде чем нерешительно вложить в них свою ладошку. И на этом контрасте маленький Мо Жань вдруг понял, насколько грязные у него самого руки. Чу Ваньнин, сразу же, нежно сжал его ладонь, уже собираясь идти, но вдруг Мо Жань высвободил свою руку из ласкового плена прохладных пальцев и спрятал обе руки себе за спину. — В чём дело? — не понял Чу Ваньнин. — И-извините… Просто Ваши руки, они… Они такие красивые, а я весь грязный, и не хочу Вас испачкать. Простите, пожалуйста… — не громче комариного писка промямлил себе под нос Мо Жань. Чу Ваньнин в порыве едва сдерживаемых чувств хотел было выпалить «Ты меня не испачкаешь», но выбрал сказать следующее: — Даже если так, это не страшно. Мо Жань неверяще поднял глаза, и Чу Ваньнин снова подал ему руку. На этот раз, Мо Жань сам крепко схватился за него, боясь упустить такое счастье. Первый человек за всю его жизнь проявил к нему милосердие, не требуя ничего взамен. — Тогда, я отведу Вас к моей мамочке! Она работает за несколько улиц отсюда, и она очень красивая! Вам обязательно нужно увидеть её танец, пойдёмте! «Он не знает своего отца, — понял Чу Ваньнин. — У него была только мать.» С горящими энтузиазмом глазами, Мо Жань повёл Чу Ваньнина по оживлённой улице, игнорируя все косые взгляды, направленные на них. Он чувствовал себя невероятно счастливым, и тут же принялся делиться с Чу Ваньнином всем сокровенным. Чу Ваньнин не ожидал, что детство Мо Жаня может быть таким тяжёлым, и что даже несмотря на все трудности, Мо Жань оказался очень искренним и общительным ребёнком. — Братец-Небожитель… — Да? — Не могли бы Вы не говорить моей мамочке, чем я занимаюсь? Понимаете, она запретила мне попрошайничать, а я её не послушал. Вот, — Мо Жань передал горшочек с золотыми монетами обратно Чу Ваньнину. — Лучше заплатите ей за танец, она чудесно танцует и будет очень рада получить вознаграждение! Не замечая удивления Чу Ваньнина, маленький облезлый щенок продолжал искренне расхваливать свою мать. — На самом деле, моя мама достойна всего самого лучшего, и когда я вырасту, я заработаю очень много-много денег, чтобы нам каждый день хватало на кашу с мясом и больше никогда не пришлось голодать, а ещё… Мо Жань остановился, смотря на Чу Ваньнина восторженными глазами. — Я понял! Когда я вырасту, то хочу стать таким как Вы! А ещё, у меня есть мечта. Знаете, какая? — И какая же? — Я хочу построить большой дом с ещё большей крышей, и покрасить его в красный цвет, потому что красный приносит удачу, — он замолк на какое-то время, настолько вдохновлённый своей идеей, что не смог сходу подобрать слов, чтобы продолжить. — Это будет необычный дом, потому что в отличие от других домов, в нём будет много комнат, в которых будут останавливаться такие же нищие, как мы с мамочкой сейчас, которым некуда пойти. На последних словах Мо Жань сделался немного грустным, а потому Чу Ваньнин чуть крепче сжал его мокрую ладошку, в немой попытке немного приободрить. Мо Жань мечтал построить большой дом с большой крышей потому, что сам в душе хотел, чтобы кто-то позволил им с матерью остаться в таком доме хотя бы на одну ночь. Ещё раз взглянув на Мо Жаня, Чу Ваньнин увидел, что его босые ноги покрыты множеством мелких ранок с засохшей кровью. «Ему же больно ходить, разве нет?» Набравшись смелости, Чу Ваньнин решился позвать его. — А-Жань. — А?.. — Мо Жань удивился, ведь до этого момента считал, что «А-Жанем» его могла называть только мама. — Твои ноги в царапинах. Сильно больно? Мо Жань оглядел свои ещё более грязные ноги и почувствовал новый укол стыда. — Я привык, не волнуйтесь, — соврал он, пытаясь угадать, с чем же связано такое беспокойство. — Ой, я, наверное, понял… Господин желает идти быстрее? Чу Ваньнина снова выбила из колеи его детская непосредственность и… — Дело не в этом, — чуть поколебавшись, Чу Ваньнин бережно взял мальчишку на руки. Мо Жань, испугавшись, инстинктивно обнял Чу Ваньнина за шею, боясь то ли упасть, то ли что его отпустят. Он стеснялся проявлять слабость и жаловаться, полагая, что его сочтут наглым и всё тепло, которым его так щедро одарил красивый незнакомец, исчезнет. Как любой ребёнок, каким бы жалким и облезлым щенком он ни был, Мо Жань стремился получить каждую крупицу доброты и внимания, которые мог бы. Каким бы грязным он себя ни считал, как бы не боялся испачкать «Братика-Небожителя», — он всё равно хотел остаться в его объятиях чуть дольше. Ведь идти босиком по каменной брусчатке, кое-где поросшей мхом, было и вправду больно. А невероятно красивый Братик-Небожитель был внимателен и чуток, что не могло не зацепить его сердце. — Вон там! Там моя мама! — радостно закричал Мо Жань, указывая на худую женщину с нежным голосом, чья песня могла достичь сердца. Чу Ваньнин медленно поставил ребёнка на землю, и тот сразу же побежал к матери. — Мама, мама! С тобой хочет познакомиться Братик-Небожитель, он мой новый друг! Я ему рассказал, как ты красиво поёшь и танцуешь! Чу Ваньнин медленно направился к ним, не веря, что сейчас и вправду познакомится с матерью Мо Жаня, считай что с «будущей» тёщей. От этого стало даже как-то неловко, учитывая тот факт, что он понятия не имел, как ему представиться, чтобы не выдать себя и не выглядеть глупо. Пускай все, кто был здесь, кроме него самого и части земной души Мо Жаня, которая по неизвестным причинам стала ребёнком, — были всего лишь марионетками Вэйци. Но место это создано было, исходя из воспоминаний Мо Жаня, поэтому даже понимая, что та женщина, которая сейчас так нежно обнимала своего ребёнка, — ненастоящая, Чу Ваньнин всё равно желал с ней познакомиться, ведь она была именно такой, какой запомнил её его любимый человек. — Здравствуйте, — на этот раз поклонился Чу Ваньнин, складывая руки в уважительном жесте. — У Вас прекрасный голос. Мо Жань, всё ещё находясь в тёплых материнских объятиях, активно закивал, полностью соглашаясь со словами Чу Ваньнина. В его глазах читалась безмерная гордость за свою мать. Они словно бы повторяли, «Братик-Небожитель, я же говорил!» — Моя мама самая замечательная! Дуань-Ихань счастливо улыбнулась, нежно обнимая сына.