Ритм-секция

— И че? Совсем ничего? Слава пожимает плечами. Складывает губы в нитку. — А что должно было быть? Слава смотрит непонимающе и будто немного свысока — наверное, потому что он действительно выше по меньшей мере на целую голову. А еще — потому что сидит на подоконнике, каким-то неведомым краем жопы на нем умещаясь. Плохой был план — Славе несколько секунд назад пришлось сгибаться в три погибели. — Не знаю. Мне почем знать? — Тогда в чем вопрос? У Славы пушистые волосы изъебисто подсвечиваются фонарем за окном — вихрастым ореолом. Пряди пропускают свет золотисто. У Славы мятый воротник рубашки — Гоги почти за него неловко. А еще за Славой идет снег, и все какое-то темно-серое, кроме этого снега. Гоги хочется выть. — Что-то же должно быть! Слава снова как-то странно мнет губы — может, улыбается краем рта. Брови немного сводит, и под бровями в полумраке сворачивается темно-серая тень. — Что я должен отвечать, если ты сам не знаешь, что? Гоги замечает — подсвечивает золотистым не только волосы. Еще лицо с обеих сторон — фонарь мажется о скулы. Хотя Гоги бы сказал, что фонарь об эти скулы режется. Гоги, если совсем честно, понятия не имеет, что должно было быть, что хотел услышать. Скорее всего, это неопределенное «что-то» — впрочем, получил Гоги тоже что-то неопределенное. Гоги вообще не привык продумывать последствия собственных поступков — пускай оно как-то там само разбирается. И сейчас, когда о несуществующем плане с разветвленными возможными исходами спрашивают напрямую, — мысли теряются и топят друг друга, как крабы в ведре. Гоги слышит, как мысли-крабы гулко ударяются о чугунные стенки головы, и поймать удается совсем немного: — Не знаю. Ощущения? Свет в коридоре перед дверью реп-точки не горит — горит только фонарь у Славы за спиной, такой же тонкий и длинный, и тоже будто в мятой рубашке снежных хлопьев. Еще горит телефон Славы рядом на подоконнике — Слава так недавно выпустил его из рук, что экран не успел погаснуть. Слава растягивает гласные: — Ну, у тебя усы колючие. По-хорошему, ритм-секция должна как-то сыграться — иначе все посыпется, никаким соляком не вытащишь. По-хорошему, ритм-секция должна слушать чутко — совсем лажа, если бас и барабан друг в друга не попадают и оба не попадают в метроном. По-хорошему — только хорошей группой их доморощенный вокально-инструментальный ансамбль никогда не был. Наверное, с этого стоило начинать. — Колючие, а ты чего хотел? Гоги моргает несколько раз, с силой сжимая веки — свет из окна начинает порядочно действовать на нервы. Хочется выть, хочется что-нибудь разбить, хочется фыркнуть, забрать с подоконника сумку и потопать по только выпавшему снегу домой, пачкая белое сапогами, а еще хочется еще раз поцеловать Славу, смяв ворот рубашки, и если бы они оба попадали в метроном, из этого бы что-то вышло. — Ничего я не хотел. Слава наклоняет голову, сбивая с головы золото тенью оконной рамы. Смотрит внимательно, пристально, Гоги надеется, что не с издевкой. Слава близко, подашься вперед на несколько сантиметров — напорешься животом на острые коленки. Коротко выдыхает через нос — почти похоже на смешок, но Гоги не берется утверждать. Дожидается, пока Гоги от света протрет глаза, и снова наклоняется к нему в три погибели, неведомым краем жопы едва удерживаясь на подоконнике. А Гоги надеется, что он удержится — ловить зубами зубы падающего Славы сегодня не очень хочется. Хотя — Гоги не может не признать — было бы красиво. Но Слава не падает. Слава железной хваткой цепляется в плечи. А крабы в голове — мешаются в крабовый фарш.