Ритм-секция

— Ага, — как-то неопределенно, рассеянно, не пойми на что отвечает Слава, ковыряя остывшей картошкой в полупустом сырном соусе. — Ты меня вообще слушал? Слава не поднимает глаз от телефона и поджимает губы — видимо, сложный уровень змейки. — Ага. — И что я говорил? — Агаа, — Слава чуть тянет буквы, задумчиво жует холодную картошку. — Я с тобой согласен. Издевается — точно ведь издевается. А может, и нет, — хрен поймешь по его лицу. Лицо у Славы всегда какое-то жесткое и негнущееся, будто лишний раз шевельнуть мышцей для него стоит слишком больших усилий. Гоги не совсем уверен — видел ли хоть раз его зубы. Зубы Славы в голове отчего-то рисуются белыми и ровными, и, наверное, очень острыми — Слава ими ловко перекусывает остывшую картошку каким-то снова жестким негнущимся движением. Гоги не вполне уверен, зачем представляет зубы — но когда тебя откровеннейшим образом не слушают уже минут пятнадцать, можно и в унылом потолке мака что-то занимательное найти. Слава напряженно, неясно вглядывается в экран с выкрученной яркостью — экран белесо подсвечивает лицо и наверняка жрет зарядку. Пальцы у Славы бледные и длинные — спокойными выверенными движениями касаются экрана со стуком, который, наверное, можно было бы даже услышать, если бы не ублюдская попса в маке. — Ты хоть иногда загораешь? Слава молчит и не меняется в лице — это нормально, Гоги привык. Слава тыкает в экран еще несколько раз — Гоги успевает насчитать восемь. Слава, не поднимая глаз, как-то запоздало и скучающе отзывается: — Какой загар в Москве? «Москву» Слава тянет смешно — превращает ее в какую-то «Ма-аскву». Это тоже нормально — Гоги сначала было смешно, потом почти привычно. Славе идет — Слава со своим смешным говором весь какой-то почти привычный. — Ну знаешь… Из Москвы и выехать можно. Шашлыки там. Слава поджимает губы — не из-за Гоги, конечно, из-за змейки, или во что он там так усердно рубится последние полчаса. Гоги насчитывает еще пять неслышимых стуков по экрану. — Мне и тут неплохо. Гоги устало подпирает лицо, выуживая из коробки чужую картошку — все равно ведь не заметит. Даже если заметит — Славе вряд ли жалко. — Ну да, тут мак. — Тут мак. Слава отвечает удивительно быстро и даже почти кивает — но это, конечно, может и просто показаться. Гоги, вообще-то, ненавидит, когда в компаниях кто-то затыкает уши бананами — потому что Гоги любит поговорить. Но Слава — это, наверное, почти не компания. Потому что он один, потому что у него бледно светящийся экран и полупустая картошка с пустым соусом, потому что ему плевать. Нет, вряд ли плевать, было бы плевать — не пошел бы. Ему комфортно— так это называется? Гоги распутывает наушники долго — Слава таких проблем не знает, у него беспроводные. Гоги врубает русский постпанк, который ни в одном приличном обществе нормальные люди не слушают — в дешевых наушниках он звучит даже более всрато, чем с колонок, но это можно списать и на стиль. В русском постпанке ритм-секция, которую вряд ли можно назвать сильной — но можно, учитывая, что кроме нее там почти ничего нет. В русском постпанке — Гоги уверен — только такие как Слава и играют. И поют тоже такие как Слава — будто не сегодня надо. Гоги жует холодную чужую картошку — под одну-единственную ритмичную ноту баса даже кажется, что картошка вкусная. Даже кажется, что Гоги нравится русский постпанк — ко второму куплету проникаешься. Даже кажется, что нравится слушать русский постпанк из дешевых наушников со Славой, пусть он и не слышит музыки. Почти приятно, наверное — а еще бесхитростно и честно. Слава чуть нахмуривает брови к третьему припеву, хотя Гоги плохо различает, где в этой монотонной дичи припев. Слава чуть нахмуривает негнущиеся брови, и экран начинает подсвечивать лицо тусклее. Гоги вынимает один наушник — единственная басовая нота теперь звучит вполсилы. — Пойдем в другое место? Тут зарядок нет, а у тебя вон какая яркость. Слава поднимает глаза — глаза кажутся ясными, впитавшими свет пикселей. В его лице будто ломается несколько шарниров — оно становится мягким и пластилиновым, сминаясь в неглубокие с непривычки носогубные складки. И у глаз тоже собираются складки — странные и непривычные. И зубы у Славы — Гоги готов поклясться, что видит их впервые — белые и ровные.