just another normal day with you

К концу третьего курса они, наконец, стали официально являться соседями. Переезд был не слишком утомительным для Сынмина, ведь большая часть его вещей уже и так ютилась на полках в комнате Чанука, но нервы почему-то продолжали сдавать. Это казалось ему новым этапом в их странных отношениях, и сама мысль о том, что теперь они будут всегда просыпаться и засыпать вместе, заставляла Сынмина прокусывать губы до крови и всякий раз хвататься за сердце. Наверное, это чувство было немного похоже на счастье, он не был точно уверен, но понимал и принимал тот факт, что рядом с Чануком ему было очень хорошо и спокойно. Теперь он мог сам будить его и улыбаться заспанному лицу по утрам, а также готовить его любимый завтрак, далее накладывая его прямо в тарелку, а не в маленький ланчбокс. Он застилал обе кровати и аккуратно складывал грязное белье в корзину, чтобы в нее могло войти побольше вещей. - Знаешь, - Чанук с легкой усмешкой на губах наблюдал, как Сынмин, чуть покачиваясь на носках из стороны в сторону, стоял за раковиной и мыл посуду, - такими темпами ты сделаешь из меня бытового инвалида. - Разве ты уже им не являешься? – с наглой улыбкой Сынмин повернулся к соседу и сдунул с руки пену прямо ему в лицо. Когда она попала ему прямо в рот, из-за чего Чанук начал покашливать, Юн рассмеялся и вернулся к работе по дому, не говоря о том, что на самом деле забота о Чануке делает его самым счастливым человеком на это планете. - Вот ведь придурок, - пробурчал себе под нос Чанук и упал на кровать, взяв в руки скетчбук и карандаш, которые всегда лежали на ночном столике рядом с лампой. Всегда, когда он раздражался из-за слов Сынмина, руки так и чесались нарисовать его: такого домашнего и немного неловкого, но безумно красивого в лучах солнца, которое уже собиралось садиться. Свои рисунки Чанук другу не показывал, да и вообще не показывал никому – боялся, что будет осужден. За что? Он и сам понятия не имел, но продолжал хранить эти небольшие зарисовки в тайне, запрещая даже Сынмину заглядывать внутрь скетчбука. Сорваться было очень легко, ведь теперь они жили вместе, и Сынмин понимал, что мог запросто заглянуть в блокнот, пока его хозяина нет в комнате, и никто ни о чем не узнает, но вот уже третий день он одергивал собственную руку и презрительно по отношению к себе качал головой. Доверие было ключевым кусочком в пазле под названием «отношения Чанука и Сынмина». Он не мог предать себя и свои собственные убеждения. Это было неправильно и просто ужасно, и Сынмин правда иногда ненавидел себя за мысли о том, что предать доверие близкого человека всего один раз – не так уж и страшно. Ведь именно он постоянно твердил о том, что абсолютно любые отношения строятся на неприкосновенном доверии друг к другу, а теперь, оказавшись ближе, он уже третий день не мог остановить себя от противоречащих мыслей и действий. «Чанук доверяет тебе без всяких сомнений. Почему ты должен так предавать его?» - твердо спросил Сынмин у самого себя в четвертый день их совместной жизни. Пары уже закончились, и они вместе, уставшие и вспотевшие после занятий спортом, пришли домой. Чанук с озорной улыбкой сообщил, что пойдет в душ первым и, не дав соседу ответить, похлопал его по плечу и скрылся за дверью в ванную комнату. Возможно, из-за жары и ненавистной духоты Сынмина повело вновь, и он даже не заметил, как оказался рядом со злосчастным столиком и скетчбуком, лежащим на гладкой поверхности. В комнате было не продохнуть, не помогал даже кондиционер, и, не в силах больше терпеть, он снял потную футболку и комком бросил ее на собственную кровать. Сынмин терпеть не мог оголяться, особенно если кто-то был поблизости, и даже во сне всегда носил майку или старую отцовскую футболку, но сегодня, кажется, солнце точно играло не на его стороне. Двумя руками он опирался на края столика и сверлил взглядом блокнот, поглощенный процессом настолько, что даже не услышал, как хлопнула дверь ванной. Оставляя за собой мокрые следы, Чанук не сильно беспокоился о том, что в дальнейшем ему придется вытирать пол насухо. Всё его внимание было приковано к чужой спине и достаточно длинному шраму, что пересекал позвоночник. Так ничего и не сказав, Чанук подошел ближе и одним легким касанием запретил Сынмину оборачиваться, дабы не встретиться взглядами. Он не мог найти подходящих слов, поэтому просто вернулся пальцами к основанию шрама и начал ими мягко вести вниз, параллельно касаясь выпирающих позвонков и ребер. Всё тело Сынмина покрылось мурашками: он не мог точно решить для себя, нравятся ему эти прикосновения или нет, но и пошевелиться сил не было. Всё, что он мог делать – это просто стоять и чувствовать чужое тяжелое дыхание под ухом, а на бледной коже – холодные от воды пальцы, что осторожно прокладывали путь к впадине над копчиком. Сынмин знал, что если скажет Чануку немедленно остановиться, то он это сделает без лишних слов и телодвижений, и он правда будто ждал, когда друг придет в себя и попросит его перестать, а потом начнет глупо шутить, пытаясь обратить происходящее в шутку, но никто и звука не мог произнести. Когда Чанук дошел мизинцем до ямочки у самого основания шорт, Сынмин подумал, что было бы неплохо, если бы младший схватил его за бедра, развернул к себе лицом и грубо поцеловал, при этом вжав его тело в края столика, заставляя кости ныть от боли. Эта мысль внезапно заставила Сынмина подпрыгнуть на месте от неожиданности и вздрогнуть с такой силой, что Чанук тут же опустил руку и отошел от него на несколько шагов. Не успев услышать чужие извинения, Сынмин в два шага преодолел их комнату и через секунду уже оказался в ванной, заперев за собой дверь. Чанук поднял дрожащую ладонь и остановил взгляд на указательном пальце, который только что смог досконально изучить шрам на чужой спине: кожа в этом месте была особенно нежной, и в начале Чануку было даже страшно её касаться – казалось, что он с легкостью может поранить Сынмина и причинить ему боль. Но ничего такого не произошло, и теперь перед его взглядом было лишь белое полотно, усыпанное родинками и длинной, захватывающей все внимание полосой. Чанук уже знал, каким будет его следующий рисунок в скетчбуке.

***

Вторники Сынмин не очень любил, скорее даже ненавидел, и причина у этой ненависти всегда была одна и та же – чертово расписание, которое не позволяло ему провести даже одного часа с Чануком. Тот же всегда высмеивал его привязанность и обещал, что вечером они обязательно посмотрят что-нибудь вместе, но каждый раз приходил после полуночи и, не принимая душ, ложился спать. На следующее утро Сынмин в обязательном порядке злился на него и вел себя как обиженный ребенок, но быстро успокаивался, понимая, что не имеет права злиться на друга. И этот вторник прошел бы в точности так же, как и остальные, если бы не одно большое «но», которое стало, казалось, точкой невозврата в их дружеских отношениях. В этот вторник Сынмин со спокойным сердцем переступил порог общежития, заранее зная, что ему не придется в очередной раз стыдливо опускать глаза в пол при виде Чанука. В глубине души, конечно, ему хотелось поговорить с ним обо всём, а также разузнать, как его сосед справляется с очередным сложным проектом, но смелости он набраться так и не смог, поэтому надеялся, что Чанук тоже будет его избегать и прятаться, а может даже попытается съехать. Но он всегда приходил со своих занятий вовремя и не оставался ночевать у других ребят с потока под предлогом о том, что у него слишком много долгов по учебе. Дверь открывалась, и Сынмина, как всегда, встречал занятый своим ноутбуком Чанук, лежа на своей кровати. Они тихо здоровались друг с другом, ужинали и ложились спать – так несколько дней никто не мог сделать первый шаг. Сынмин находился на грани отчаяния и изредка просил у Юнтэ совета, максимально туманно описывая подробности того, что происходило с ним и его окружением. Юнтэ был умным парнем, иногда умел читать между строк, но экстрасенсом не являлся точно, поэтому и советы его могли помочь только в теории. В конце концов все сводилось к одной фразе: «Нужно уметь разговаривать друг с другом». - То же мне, советчик, - раздраженно хмыкнул Сынмин и убрал телефон в задний карман джинс, - попробуй в такой ситуации хотя бы найти подходящий для разговора момент! Зайдя в комнату, Юн облегченно вздохнул: соседа, кажется, внутри не было. Теплое облегчение растеклось по всему телу, и Сынмин радостно скинул с себя стягивавшие ноги кеды и бросил рюкзак прямо на пол, рядом со своей кроватью. Очень сильно хотелось в душ, смыть с себя всю грязь внешнего мира и переодеться в чистую одежду, чтобы хорошенько отдохнуть хотя бы несколько часов в одиночестве. По дороге в ванную Сынмин захватил свежее полотенце и бросил краткий взгляд на соседский ночной столик: на нем лежал тот самый полураскрытый блокнот и сломанный карандаш. Попытавшись отделаться от назойливых мыслей, парень тряхнул головой, доведя себя до легкого головокружения, и зашел в ванную. Полотенце выскользнуло из сынминовых рук. Чанук, полуобнажённый, стоял к нему спиной, прижавшись лбом к стене и разместив обе руки возле головы. Он тяжело дышал, почти стонал то ли от боли, то ли- «Чёрт!» - Сынмин хлопнул себя по щекам и попытался как можно громче прокашляться, но Чанук его будто не слышал, продолжая стоять в той же позе и тихо скулить. Юн подошел чуть ближе, внезапно стыд как рукой сняло, и его место заняла паника – ему стало страшно за соседа, ему казалось, что тот прямо сейчас может рухнуть на холодный кафель и потерять сознание. - Чанук-и.., - осторожно прошептал Сынмин и коснулся холодного мокрого плеча, - все в порядке? Это Сынмин. Сынмин. Это Сынмин. Это Он. Чанук медленно повернулся к другу лицом, и губы его растянулись в той улыбке, которую Сынмин уже успел за три года хорошо запомнить. - Ты снова пил? – удрученно посетовал парень и закатил глаза, но руку, служащую теперь для Чанука опорой, не убрал, - а впрочем, не отвечай. Пойдем. Сдвинуться с места в сторону выхода Чанук ему не дал, даже на сантиметр. Наоборот – заставил навалиться на себя всем телом и прижать к холодной плитке. Глаза Сынмина превратились в два огромных стеклянных блюдца, когда еле дышащий Чанук прижался губами к его щеке и в изнеможении прошептал: - Помоги, а то я сейчас точно откинусь. Будто пребывая в прострации, Сынмин по привычке заторможено кивнул и почувствовал, как его грубо хватают за запястье. Не успев ничего толком понять, он снова попытался взглянуть в чужие обычно смеющиеся глаза, но Чанук притянул его к себе еще ближе, будто намеренно пытаясь избежать зрительного контакта. Он повел сынминову руку вниз к своей другой руке, которая грубо сжимала член сквозь промокшую черную ткань боксеров. Такая близость почему-то сейчас никого из них не пугала, но причины для этого были абсолютно разными – Чанук был не в себе, а Сынмин пытался держаться за свою единственную спасительную соломинку: его друг попросил помочь ему. Конечно, даже сейчас Сынмин не мог отказать ему. Он позволил чужой руке вести его в том направлении, в котором Чанук так сильно нуждался. Дрожа, он обхватил его внизу и услышал очередной тихий стон, сбившееся дыхание теперь овладело и им тоже, а осознание происходящего, сломя голову, пыталось добраться до его спутанных мыслей. Стянув плавки полностью, они оба начали ускорять темп, и Чанук, задыхаясь, со всей силой укусил Сынмина за плечо, в то место, которое оголила съехавшая из-за суматохи его оверсайз-футболка. Это определенно было его чувствительным местом, и Юн испустил неконтролируемый стон, который заставил Чанука, наконец, дойти до края и излиться в сынминову ладонь, что крепко обхватывала его. Они оба просто стояли, прижавшись друг к другу, и пытались отдышаться. Не хотелось ничего говорить, не хотелось думать. Желание было лишь одно – продолжить вот так стоять рядом до самого утра. А может и даже до самой смерти. Они и так понимали, что оба были не в себе, и что алкоголь в случае Чанука совершенно не при чем. Спертый запах, стоявший в душевой, блокировал любые мысли, возникающие в голове, единственное, что имело смысл в этот момент – сильное желание поцеловать человека напротив. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Чанук поднял голову и попытался сделать шаг вперед, дабы отлипнуть от стены, из-за чего дезориентированный Сынмин покачнулся и врезался лопатками в кран душа – его окатило чертовски холодным дождем. И в этот момент он понял, что же все-таки произошло. Зажав рот руками, словно боясь закричать, Сынмин выбежал из ванной, а после и из самой комнаты общежития. Ему было плевать, что на ногах были глупые розовые домашние тапочки, а сам он был похож на ободранного промокшего насквозь кота – хотелось сбежать из этого мира навсегда. Когда Сынмин осознал, что с общежитием его разделает уже пара километров, он достал телефон, который чудом не замкнуло, и принялся строчить: «Хён, помнишь, как ты звал меня в церковь сходить? Предложение еще в силе?»