***
Кастиэль ходит по дому, задвигая стулья, выдвигая их и задвигая обратно. Он разводит огонь в печи, но затем забывает о нем. Эмма довольна бутылочкой и несколькими кусочками хлеба на ужин, но Каса мутит при мысли о еде. Вместо ужина он направляется ко входной двери с жестяной банкой смазки, чтобы избавиться от скрипа в петлях, что Дин планировал сделать во второй половине дня. Пока Кас работает, солнце опускается за горизонт. Эмма ползает на своем одеяле на безопасном расстоянии от его беспокойной деятельности. Он втирает смазку в петли и водит дверью туда-сюда. Кастиэль поднимает лицо к солнцу, закрыв глаза и мечтая оказаться где-то в другом месте. Ему хочется развернуть время вспять и вновь пережить некоторые годы, ничего не меняя. Только смакуя их. — Кастиэль, — осторожно произносит его имя Изикил. — Признаюсь, мне хотелось бы знать твои мысли. Кастиэль вздыхает, роняет бывшие на бедрах руки и протирает глаза. Пока говорил только Зик — извинениями и отговорками. — Я понимаю наше положение, Зик. — Голос Каса теперь ровен и мягок: уже не надтреснут, как разбитое стекло. — Мне просто жаль, что ты не сообщил мне до того, как сестра зачитала мне это из местной газеты за завтраком. Зик при этом бледнеет и проводит рукой в каштановых волосах. Кас молча проклинает дрогнувшее сердце. Вечно он влюбляется в то, что не может иметь… — Ты должен был сказать мне в первую очередь, — повторяет он. — Я думал, Ханна знает о нас, знает, на что идет… — отвечает Зик. Кастиэль поднимает ладонь. — Нет. Я не добавлю прелюбодеяние к списку своих грехов. Глаза Изикила темнеют. — Это был для тебя просто грех? — Теперь уже похоже на то. Дверь висит прямо и не издает ни звука, когда Кас закрывает ее. Дина нигде не видно. Образ Лидии во дворе, глядящей на Каса с ее ребенком на руках, снова и снова возникает перед его мысленным взором. Сейчас он не чувствует себя грязным, как когда Изикил сказал ему, что женится на Ханне. На его плечи давит отчаяние, знание, что грядет худшее: Лидия и Дин вот-вот вернутся вместе, чтобы починить свой брак. Где случится их с Дином разговор? Попросит ли его Дин остаться на жатву, прежде чем все это станет слишком тяжело? Получится ли пережить еще одну зиму? — Ас! Слово больше походит на визг, чем на его имя. Он улыбается и, вытерев руки, подходит к Эмме, ползающей под столом и глядящей на него с широкой улыбкой. — Ну а ты… — Кас поднимает ее, кружа перед собой к ее восторгу: Эмма заливисто смеется. Он садится в кресло-качалку и усаживает ее на колено. — Ты рада была снова увидеть маму? — спрашивает он осипшим голосом. Эмма сосет палец во рту, внимательно глядя на него. Кас качает головой и усмехается про себя. По настоянию Эммы они подбирают ее куколку с другого конца комнаты, после чего усаживаются обратно в кресло. Эмма с полуопущенными веками укачивает куклу, и Кас понимает, что ей пора в кроватку. Он тяжело вздыхает, держа ее на руках. Пока она вяло теребит кукольное платьице, Кас напевает ей мелодию, которую пела ему его мать. К тому времени, как он доходит до конца, веки Эммы уже тяжелые, и кукла выпадает на пол. Тусклый свет керосиновой лампы подсвечивает светлые локоны малышки. Кас поднимается, относит ее в колыбель и укладывает на одеяло. Куклу он кладет рядом. Он проверяет, что угли в печи потухли, после чего гасит лампу. Темнота окутывает безмолвный дом: в ночи слышится только размеренное тихое дыхание Эммы. Стоя в дверях, освещенный лунным светом, Кастиэль в последний раз обводит взглядом маленький дом. Он закрывает дверь со знакомым щелчком щеколды и с тяжелым сердцем направляется к амбару.***
Дин галопом гонит Смерча через Эйву и привязывает его перед станцией, как раз когда к городу подходит последний вечерний поезд. Солнце уже почти село, и несколько зажженных фонарей освещают путь немногочисленным сходящим с поезда пассажирам. Лидия готовится сесть в поезд: передает кондуктору маленький чемоданчик. — Подожди! — окликает ее Дин и, запыхавшись, взбегает на платформу. Лидия оборачивается: ее брови недоуменно сведены. Приближаясь, Дин видит, что кондуктор взволновался, но Лидия жестом отсылает его. — Чего ты хочешь, Дин? Слова застревают у него в горле. Он молча передает ей одеяло. — Оно не принадлежит мне, — говорит Лидия. — Ты сшила его, оно должно быть твоим, — возражает Дин. — Продай его в следующем городе, если хочешь, мне оно не нужно. Лидия неохотно шагает к нему и принимает лоскутное одеяло. Она оборачивается через плечо, чтобы убедиться, что кондуктор отошел помочь другим пассажирам, после чего встречает взгляд Дина неуверенным взглядом серых глаз. — Ты пришел сюда не свадебный подарок отдать. Дин качает головой, сглатывая комок нервов. — Я женился на тебе по совести, — говорит он. — Я не думаю, что тебе есть, за что ненавидеть меня. И даже если ты меня ненавидишь, это не стоит того, чтобы обрекать Эмму на позор, который последует, если ты нас разоблачишь. — Проси, о чем пришел попросить. То, что он должен сказать, возможно только прошептать — даже здесь, в темноте вечера, в окружении лишь нескольких сонных пассажиров. — Не возвращайся! — умоляет Дин, смыкая руки Лидии на сложенном одеяле. — Коли ты все знаешь, ты понимаешь, что мне нужно: мне нужен покой. Не отнимай его у меня. Оставь нас в покое! Дин обнажился перед женой более, чем даже на брачном ложе. Если Лидия и находит удовольствие в своем превосходстве, она этого не показывает. — Я понимаю, что ты, должно быть, обо мне думаешь, — говорит она, глядя на Дина с самосознанием, которого он в ней доселе не видел. — Но я свой выбор сделала. И ты сделал свой. Я не вправе судить тебя и не желаю тебе зла. — Наша жизнь зависит от твоего слова. — Страх, сковывающий живот Дина, в последний раз шевелится у него внутри. Лидия обещает: — Ты больше обо мне не услышишь. Двери вагона открываются, приглашая немногочисленных отбывающих пассажиров. — Значит, это прощание. — Лидия смотрит на ожидающий поезд, и Дин не может сдержать следующие слова: — Я бы ничего не изменил. Лидия оборачивается к нему. — Что? — Мне никогда не было так больно, как в день, когда ты оставила нас, — горячо говорит он. — Но ты подарила мне величайшую радость моей жизни, и я благодарен за нее, даже сейчас. Я бы ничего не изменил. — Похоже, мы с тобой очень разные люди… — произносит Лидия, прижимая одеяло к груди. — Думаю, ты права, — соглашается Дин. Раздается свисток поезда, и Дин помогает Лидии взойти по ступеням в вагон. — Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. — Он выпускает руку жены, и поезд трогается со станции. Лидия машет ему на прощанье: несколько прядей ее рыжих волос развеваются на ветру. Дин смотрит ей вслед, пока поезд не превращается лишь в пятнышко вдали. Дорога назад на ферму — прогулка по сравнению с безумной гонкой в город, чтобы поймать Лидию до поезда. Покинув пределы города, Дин переводит Смерча на рысь, глядя на звезды, яркие над бескрайней прерией. Впервые за прошедший год нависавшая над Дином черная туча женитьбы и неопределенного будущего Эммы рассеялась — навсегда, если Лидия сдержит свое обещание. Дин решает поверить ее слову. У него и выбора нет. Чувство облегчения улетучивается, когда Дин возвращается домой и находит дом темным. Заглянув внутрь, он обнаруживает Эмму, мирно спящую в колыбели, но Каса нигде не видно. Дин оставляет Смерча в загоне — остыть и пощипать травы в ночной прохладе, — а сам направляется в амбар. Он застает Кастиэля бодрствующим, примостившимся на краю кровати. Котомка лежит собранная у его ног. Его голова опущена над коленями, руки сложены либо в молитве, либо в поражении. — Кас? — Сердце Дина сжимается от страха. — Что ты делаешь? Кас вздергивает голову и устремляет взгляд на него, в замешательстве наморщив лоб. — Дин… — Он заглядывает за спину Дина в амбар. — Где Лидия? — Лидия? — повторяет Дин растерянно. — На поезде на восток. Наверное, уже почти в Канзас-Сити. Странная дрожь проходит по телу Кастиэля, и он роняет лицо в ладони со звуком, который Дин мог бы назвать только всхлипом. — Что… что случилось? — не понимает Дин. — Когда ты ушел, я… я решил, что ты передумал, — признает Кас. Дин в состоянии лишь помотать головой. Он бы не смог. — Я думал, ты хочешь ее вернуть. Спасти нас. Потому что она увидела меня. — Тут нет твоей вины! — Дин касается головы Каса дрожащей рукой. Он поднимает его голову за подбородок, заставляет его поверить в свои слова. — Я не смог бы стоять на пути, — выдыхает Кас. — Если бы она вернулась… Если у Эммы могла быть… — Лидия уехала, — обещает Дин. — Навсегда, она дала мне слово! Мы в безопасности! Кас в смятении качает головой: — Сейчас. Но это лишь временно. — Может быть, — отвечает Дин. — Может быть. Но мы с этим справимся. Вместе. Когда Кас не отталкивает его, Дин падает на колени. Он подносит руки Кастиэля к своему лицу, целует его ладони. — Не уезжай! — умоляет его Дин. — Только не теперь! — Я должен, — отвечает Кастиэль, закрыв глаза. — Так будет правильно. Дин качает головой: — Нет. Не для меня! Ты мне нужен! Кас подается вперед и смещает руки. Одной он обнимает затылок Дина, другой легонько касается его нижней губы. — Ты тоже нужен мне. С его губ срывается ранимый звук, когда Дин берет в рот один из его пальцев. Дин проводит языком по подушечке указательного пальца и прикусывает перепонку между ним и большим пальцем, потом снова берет палец в рот и присасывает его. Дыхание Кастиэля запинается, и его вторая рука напрягается на затылке Дина. Глаза Каса — потемневшие, и Дин уже изнывает по нему. Осмелев, Дин проводит рукой по внутреннему шву на брюках Каса к центру, где уже чувствуется его возбуждение. — Позволь мне… — молит Дин и наклоняется, уткнувшись носом в набухшую твердость в его штанах. Его рот наполняется слюной. — Мне нужно… Кас, пожалуйста… Кас кивает, и Дин торопливо возится с застежками на его штанах, пока наконец, наконец Кас не оказывается высвобожден из подштанников. Дин обнимает его губами. Дин в этом не искусен. Он не питает иллюзий насчет своего мастерства, но ему нужно предложить Кастиэлю что-то, и он предлагает это. Предлагает ревнивого, хрупкого себя. Его трясет, но его хватка достаточно крепкая, чтобы подтянуть бедра Каса ближе к краю кровати. Он насаживается на член глубже, так что едва не давится и слезы застилают его глаза. — Дин. — Пальцы Кастиэля впиваются в его затылок до боли. Дин стонет вокруг упругой плоти во рту. Это так хорошо… Он чувствует, что отдается, и ему это нужно… Он движется вверх и вниз вдоль члена, стараясь втягивать щеки и смакуя каждый сладкий звук, который извлекает из губ Каса. — Прикоснись к себе, — командует Кас, и Дин прижимает ладонь к выпуклости в штанах и снова стонет. Он трудится, ублажая Кастиэля и себя, пока в глазах не появляются звезды, и ему не кажется, что он вот-вот изольется, даже не расстегнув штанов. Он издает вопросительный звук, приглушенный заполняющей рот плотью. Испрашивая разрешение. — Покажи мне себя, — просит Кастиэль, тяжело дыша. — Я хочу видеть, как ты кончишь, пока твой рот полон мною. Дин давится: не членом между губ, но внезапным приливом собственного оргазма. Он едва успевает расстегнуть ширинку, прежде чем изливает белое на утоптанную землю, чуть не выпустив Каса изо рта в приступе сковавшего тело удовольствия. — Чудесно, — выдыхает Кастиэль, поглаживая волосы Дина, пока тот содрогается, едва удерживаясь меж его бедер. Цепляясь за ноги Каса, Дин делает несколько глубоких вдохов, чтобы немного прийти в себя. Он пробирается носом под рубаху Каса, скользя губами по нежной коже на упругих мышцах. Упершись руками в массивные бедра Кастиэля, Дин целует влажный кончик его члена — по-прежнему возбужденного и требующего внимания. — Я могу закончить… — предлагает Кас, подняв руку, но Дин качает головой и отталкивает его руку в сторону. — Позволь мне! — умоляет он, так что член Каса оставляет влажную дорожку на его щеке и губах. Кастиэль кивает и, прочесав рукой волосы Дина, надавливает на его затылок, вновь насаживая его на свой член с нежным усилием, которое так нужно Дину и которого он не заслуживает. Касу достаточно лишь нескольких плавных толчков, прежде чем его рука на затылке Дина напрягается и он заполняет рот Дина собственной разрядкой. Дин не успевает сглотнуть, неготовый к новому горьковатому вкусу, и несколько белых капель стекают по его подбородку. — Как же ты хорош… — Кас не сводит с него глаз, пока его хватка слабеет и напряжение оргазма уступает место расслабленному удовольствию. Он обнимает ладонями щеки Дина и крадет собственный вкус с его губ. — Останься, — просит Дин хрипло, цепляясь за бедра Кастиэля. — Останься со мной. Останься с нами. — Как я могу покинуть тебя теперь? — отвечает Кас, все еще тяжело дыша. На его скулах — яркий румянец. — Как я смогу когда-либо тебя покинуть? От облегчения Дин чувствует слабость. Он сидит на коленях меж бедер Каса, с липким семенем своего любовника на губах и подбородке, и его трясет. Это, вероятно, самое плотское, что он когда-либо сотворял, и он ни о чем не жалеет. Это Кас. Дин хочет его. Дин нуждается в нем, и сегодня, о боже, сегодня Дин чуть было не потерял его, но значимость случившегося — значимость акта, который Дин начал и который закончил сам, вдруг ни с того ни с сего настигает его. Он понимает, что плачет, и прячет слезы в складке в паху Каса. На протяжении всего напряженного дня он чувствовал только холод, а теперь ощущение такое, будто он горит. Он чувствует себя как оголенный нерв, до сих пор едва не задыхаясь от страха перед уже минувшей опасностью. Дин плачет, как ребенок, уткнувшись Касу в бедра и едва касаясь щекой его обмякшего члена. Кас склоняется над ним, укрывая его собой в момент слабости. — Я не принадлежу ей, — всхлипывает Дин в безопасности темноты. — Я твой Кас, только твой. — Ш-ш, — успокаивает его Кастиэль, обнимая его и поглаживая по волосам. — Я с тобой. Кас утешает его, пока дыхание Дина не выравнивается и истерика не уступает место глубокой усталости. Они, как могут, приводят себя в порядок: поправляют одежду и застегивают брюки. — Пойдем в дом? — просит наконец Дин, вытирая глаза. — Я не хочу оставлять Эмму одну, но я… я не могу… Кастиэль целует его в макушку. — Пойдем. Дин ведет Каса обратно через двор к дому, накрепко переплетя с ним пальцы. Останавливаются они только затем, чтобы Дин мог как следует умыться у колонки. Они заходят через сени и слышат, как Эмма капризничает в колыбели. Дин тут же направляется к ней, пока Кас зажигает керосиновую лампу, чтобы осветить темный дом. — Ш-ш, милая, — успокаивает дочку Дин, поднимая ее вместе с одеялом и прижимая к груди. — Ш-ш, я здесь. На руках у Дина Эмма скоро перестает хныкать. — Пабаба, — шепчет она, ухватившись за рубаху Дина. — Вот именно, Эм, папа здесь. — Я не хотел оставлять ее одну, — извиняется Кас. — Но я просто не мог быть в доме, если бы ты вернулся с Лидией… — Не бери в голову, — ласково отвечает Дин, повернувшись, чтобы пригласить Кастиэля ближе. — Эмма в порядке — правда, солнышко? Эмма замечает Каса и сонно улыбается ему, протянув пухлую ручку. — Ас, — зовет она, и Кас подходит ближе, предлагая ей палец, за который можно ухватиться. — Здравствуй, дорогая, — шепчет он с улыбкой, поднося пальчики Эммы к губам, чтобы поцеловать их. — Прости, что оставил тебя одну. Глаза Кастиэля блестят, и Дина мучает чувство вины при мысли о том, как Кас остался здесь один с Эммой, думая, что придется прощаться. Дин подтягивает его ближе, надежно зажав Эмму между ним и собой. — Не знаю, как бы я заставил себя уйти, — признает Кас, глядя на Эмму. — Но я бы сделал это. Ради нее. — Этого не нужно, — напоминает ему Дин. — Теперь все хорошо. — Да, — соглашается Кас. — Да, похоже, беда миновала. Дин обнимает Каса за затылок и поглаживает пальцами его волосы. Кас вздыхает и подается к нему, пока они не касаются друг друга лбами. Он слегка качает головой и беззвучно усмехается. Уже почти полночь, и Эмма сонная: найдя двух своих любимых людей, она приваливается теплым весом к груди Дина. Это был длинный день для всех, и Дин чувствует усталость до самых костей. — Пойдем в постель, — говорит он. Однако вернуть Эмму в колыбель оказывается непросто. Только что она практически спала у Дина на руках, но, как только он опускает ее, она разражается хныканьем, грозящем перерасти в полноценный рев. — Ладно, ладно, — вздыхает Дин, признавая поражение. — Сегодня был трудный день. Можно и с нами тебя уложить разок. Эмма счастливо держится за Дина, пока тот отводит в сторону штору в спальню. Он кое-как одной рукой зажигает керосиновую лампу и, обернувшись, видит, что Кастиэль замялся у входа. — Кас? — Вам с Эммой стоит остаться здесь вдвоем, — говорит он. — Мне не стоит… Это было бы… Дин снова пересекает комнату и прерывает его слова поцелуем. — Пойдем, — шепчет он. Он отбрасывает в сторону простыни на кровати. Утром им придется выбрать из сундука другое одеяло, чтобы прикрыть тонкий хлопок. Дин оставляет немного пространства между двумя подушками и укладывает туда Эмму на спину. Она сонно брыкается и что-то лепечет, пока Дин снимает рубаху и брюки и ложится в одних подштанниках и сорочке рядом с ней. — Кас, — зовет он, похлопав рукой по другой стороне кровати за Эммой. Кас недовольно вздыхает, но уголки его рта приподнимаются в улыбке, пока он расстегивает подтяжки и вышагивает из рабочих штанов. Он бережно складывает штаны в конце кровати, после чего проскальзывает под простыни к Дину и Эмме. — Ну вот, — шепчет Дин, переплетя под покровом их босые ноги. Кас ласково обнимает Дина ладонью за подбородок. Эмма уже крепко спит между ними. Кас наклоняется над пространством между подушками и легонько целует Дина в губы. Потом, подняв глаза, словно испрашивая разрешения, так же легко прижимается губами к макушке Эммы и наконец устраивается на своей подушке. Дин улыбается и, обняв свою семью, проваливается в мирный сон.***
Следующим утром Кастиэль тяжело встает с постели: сырой утренний холод удерживает его в тепле кровати до второго крика петуха. Он неслышно передвигается по комнате, собирая штаны и подтяжки, пока снаружи просыпается мир. Обычно вертлявая Эмма неподвижно спит рядом с Дином. Лицо Дина скрыто за подушкой, но его спина вздымается под сорочкой с каждым вдохом во сне. Взгляд Кастиэля задерживается на спящих перед тем, как он выскальзывает за штору в основное помещение дома. Там он надевает штаны и застегивает подтяжки, после чего отправляется на улицу, где солнце только-только показалось над горизонтом. Трава хрустит под ногами, сухая от долгого отсутствия дождя. Об этом еще можно будет поволноваться позже, но пока Кастиэль гонит эти мысли из головы. Он выводит лошадей во двор к корыту и без приключений доит Бетси. Телка едва смотрит на него, когда он садится рядом на табурете, как будто даже она сегодня настроена благодушнее обычного. Когда эта работа сделана, Кас слоняется в амбаре, приводя в порядок стойла Смерча и Детки и разбрасывая сбитое ими за ночь сено. К тому времени, как восходит солнце, его давно нестиранная рубаха уже влажная от пота. Он останавливается в своей спальне, чтобы найти в котомке свежую. Его рука задевает за что-то неожиданно гладкое на дне сумки между одеждой и книгами. Озадаченно нахмурившись, Кас осторожно выуживает из котомки лист бумаги, не порвав его. Он читает приветствие, и у него сжимается сердце: имя сестры смотрит на него сверху пустой страницы, написанное почти год назад. Он глядит на имя, теребя зубами нижнюю губу. Потом находит в котомке карандаш и подносит его к бумаге. Вскоре между усохших досок амбара начинает просачиваться солнце. Кас поднимается, убирает карандаш обратно в сумку и прячет письмо в задний карман. Солнце согревает его затылок, пока он набирает у колонки воду для утренней овсянки. Засучив рукава, Кас смывает пот с лица и предплечий, потом берет ведра и направляется обратно к дому. — Не могу поверить, что ты позволил нам так проспать! — восклицает Дин, когда Кас заходит в дом. Его волосы взъерошены со сна. Эмма сонно щурится, сидя у него на бедре. — И я не лишен сострадания, — отвечает Кас, ставя молоко и воду, после чего подходит к Дину, чтобы украсть у него поцелуй. Дин хмыкает ему в губы. — Доброе утро, — говорит он, когда Кас отрывается от него. — Доброе утро. Они принимаются за работу: Кас наливает воду в кастрюлю, пока Дин снимает с молока сливки. — Что это? — Дин указывает на стол, где Кас оставил письмо. Кас улыбается, отворачиваясь обратно к плите, где кладет овсянку в кипящую воду. — Это тебе, прочесть. Эмма стучит ложкой по своему столику; бумага шуршит, когда Дин разворачивает письмо. Кас помешивает кашу, глядя за окно, где в низкой траве пасутся Смерч и Детка. Небо — ярко-голубое, и восходящее солнце согревает землю. Сзади талию Каса обнимают руки, и Дин прижимается губами к его шее сбоку. Сердце Каса успокаивается, и он подается в объятие. — Спасибо, — шепчет Дин. Кас оборачивается и переплетает с ним пальцы. Свет из окна отражается в глазах Дина, ясных и зеленых. — Я люблю тебя. Дин улыбается, наклоняясь к нему, пока они не соприкасаются лбами. Дорогая Анна, Я много раз пытался начать это письмо, но обычные приветствия все не кажутся мне достаточными в данной ситуации. Надеюсь, это письмо найдет тебя в добром здравии и милостивом расположении духа, так как я пишу, чтобы снискать твое прощение за проступки моего прошлого. Я хочу извиниться за то, что ушел из дому таким образом. Мне нечего предложить в свое оправдание, кроме уверений, что разлука с тобою причинила мне не меньшие страдания, чем события, повлекшие за собой мой побег. Я молюсь, чтобы ты дочитала до этого места, потому что хочу рассказать тебе о моей жизни теперь. Не тревожься, дорогая сестра: я живу честным трудом и простыми радостями. В этот последний год я обрел дом в канзасской прерии. Я поселился в нескольких милях от городка, благочестивые жители которого заботились о моем благополучии с самого момента прибытия моего поезда. Я возделываю землю и помогаю воспитывать чудесную девочку. Я узнал любовь поистине хорошего человека и тепло радушного дома. Хотя мне наверняка еще предстоят испытания, я встречу их не один. Ты не смогла бы гордиться тем, как я жил со времен своего ухода, но я чувствую, что за последние двенадцать месяцев основательно изменился. Я лишь молюсь о том, что тот, кем я стал, достоин твоего прощения, потому что я хочу постараться вновь завоевать твою любовь. С нетерпением ожидаю твоего ответа. Твой брат, Кастиэль