Простой и высокий

— М-м… Дин… Тусклый предрассветный свет пробивается меж дверей амбара и слегка освещает стойло, где в изголовье кровати сплелись Дин и Кас. Дин сидит, полностью одетый. Кас, еще в ночной сорочке, прислонился к его плечу; его штаны приспущены, и Дин обнимает пальцами всю длину его горячего члена. Он облизывает ладонь, чтобы лучше скользил кулак, и Кас вцепляется в рубаху на его спине, тяжело дыша. Это был сезон уроков: изучения друг друга руками и губами, и Дин полюбил толщину и тяжесть Каса в своей руке. — Ты снился мне сегодня ночью, — горячо шепчет Дин ему на ухо, двигая рукой. — Я был одиноким моряком, а ты — Нептуном, манящим меня в пучину. — О… — Влажные губы Каса приоткрыты, лоб сосредоточен от удовольствия. — Какой я проказник… Дин покусывает кожу за его ухом. Кастиэль делает резкий вдох, и его член отзывается в руке Дина. — Все было прямо как в твоих рассказах. Я чувствовал брызги, вкус соли, — продолжает Дин, выкручивая запястье на головке. — Я проснулся, желая тебя. — Дин… — Кас прикусывает губу. — Да, — шепчет Дин, сосредоточенный на удовольствии Каса больше, чем на собственных словах. — Кас, покажи мне… Кас низко стонет и кончает на пальцы Дина, стиснув в кулак рубаху на его спине. Дин продолжает работать рукой, пока напряжение оргазма Каса не растворяется в трепет чувствительности. По настоянию Каса Дин выпускает его член и вытирает мокрые пальцы носовым платком, который затем бросает в таз с водой у кровати. — Хорошо, что сегодня воскресенье, — замечает Кас, удовлетворенно хмыкнув и уткнувшись носом в шею Дина. — У меня сейчас едва ли хватит сил встать — не говоря уже о том, чтобы браться за плуг. Дин усмехается, чувствуя, как вспыхнули щеки. — Рад, что моя техника становится лучше. — Не техника сводит меня с ума, — урчит Кас, поднимаясь рукой по внутреннему шву штанов Дина, но Дин ласково останавливает его. Больше всего ему хотелось бы позволить Касу продолжить этот курс, но им предстоят дела, да и Эмма уже давно одна в доме. — Надо ехать в город, пока рано, — говорит Дин. — Я могу подождать. Кас кивает и целует его в шею под подбородком. — Я буду ждать продолжения. Дин сжимает его руку, прежде чем отпустить его одеваться. — Я тоже. Кас зажигает керосиновую лампу, чтобы добавить света. Земля уже несколько недель как окончательно оттаяла, и с тех пор Кас ночует в амбаре. Это стало поводом для их первой ссоры, но практичность Каса взяла верх над уязвленными чувствами Дина. — Почему ты не останешься в доме? — сетует Дин, глядя, как Кас натягивает рубаху. — Двуспальная кровать там не просто так стоит! — Чтобы у навещающей тебя родни не возникало вопросов, — напоминает ему Кастиэль, застегивая подтяжки. — Кроме того… — он поднимает подбородок Дина для поцелуя и легонько проводит костяшками пальцев по его кадыку, — так наши утренние встречи всегда особенные. Дин ворчит, но не отказывает Касу в поцелуе. Куда там… В конце концов они вместе с неунывающей Эммой выезжают в город. Осмотрев сеялку перед самой оттепелью, Дин заказал для нее новый полоз взамен проржавевшему, и они останавливаются в магазине Муров, чтобы его забрать. Дин также заходит в земельное управление, чтобы занести кое-какие бумаги: он подготавливает контракт, передающий два акра земли во владение Сэма. Этого должно хватить на дом и амбар — ежели Сэм и Джесс захотят его построить — и еще останется место для хорошего богатого сада. Дин давно планировал сделать это, и теперь, когда весенняя дата свадьбы назначена, можно оформить все как положено. — Это очень щедрый подарок, — замечает Кас, когда Дин все ему объясняет, убирая конверт с бумагами в детскую сумку. — Да уж, хорошая земля — нынче редкость. И я выделю им участок в той части, что ближе к городу. Так они будут недалеко от школы и магазина и не будут нарушать наше уединение. — На последнем слове Дин подмигивает, чтобы заставить Каса зардеться, и это ему удается. Делать им в городе больше особенно нечего, но это приятное утро, и после нескольких тяжелых недель пахоты хорошо на несколько часов уехать с фермы. Вопреки возражениям Дина, Кас покупает для них обоих горячую булочку у продавца на углу улицы. Они разделяют теплую глазированную булочку пополам и наслаждаются мягким тестом со сладкой глазурью, гуляя по главной улице в тихую весеннюю погоду. Пока Кас запрягает повозку, заканчивается утренняя служба в церкви, и Дина окружают городские дамы, наперебой воркующие над Эммой, как будто она последняя парижская мода. — Вы пропустили проповедь, мистер Винчестер, — обращается к нему Эллен, одетая в нарядное воскресное платье. — Никак проспали? — Угу, — лжет Дин, не раздумывая. — Вы меня знаете, мадам. В день отдыха раньше полудня мне не встать никак. — Хм, — отзывается Эллен. Она явно не убеждена, но, как обычно, не спорит. Не секрет, что Дин — не ходок в церковь. Когда он был холостяком, Эллен никогда не затрагивала эту тему, но теперь, когда он семейный человек, она, похоже, чувствует себя обязанной хотя бы для виду делать ему замечания. — Что ж, придется уж тебе постараться встать вовремя в следующее воскресенье, — продолжает Эллен. — Мы запланировали крещение для мисс Эммы. — Что?! — восклицает Дин, от неожиданности позволив Эллен забрать у него из рук единственного ребенка. Предательница Эмма тут же хихикает и тянется к ожерелью с камеей на шее у Эллен. — Возмущаться бесполезно, — отвечает та, улыбаясь девочке. — У пастора Ширли было свободное время, и мы уже внесли за нее положенное пожертвование. — А меня не стоило уведомить об этой церемонии?! — вопрошает Дин негодующе. — Джессика собиралась сообщить тебе завтра. Так что ты бы узнал так или иначе, — отвечает Эллен, покачивая довольную Эмму на руках. — Крестильная сорочка Джо еще может сгодиться, коли есть нужда… — Есть у меня сорочка, — ворчит Дин, скрестив руки. — Но я полагал, что мне решать, когда ею воспользоваться. Эллен понижает голос: — Ни для кого не секрет, что ты это дело откладываешь, — говорит она, смягчившись, — но уж как вышло, так вышло, и Эмму Винчестер давно пора принять в приход. — Я просто думал… — начинает Дин. — Я знаю, что ты думал, — прерывает его Эллен. — И это чутко с твой стороны, Дин, но ты — практичный человек, и правильнее приобщить твою малышку к нормальному ходу вещей. Дин ворчит, но что сделано, то сделано, и в общем-то Эллен права. Он прощается с дамами как можно вежливее. — Как выяснилось, в следующее воскресенье после службы Эмму будут крестить, — сообщает он Касу, вернувшись вместе с дующимся ребенком к ожидающей их повозке. — Они все устроили без моего ведома и уже заплатили священнику. — Кто?! — спрашивает Кастиэль потрясенно. Дамы машут им платками с крыльца церкви. — Да тут целая коалиция! — ворчит Дин и прикрикивает на Детку, чтобы та уже тронулась и увезла их от этих хлопотуний. После ужина Дин роется в сундуке, выискивая под слоями одежды бережно завернутую крестильную сорочку, которую Мэри Винчестер сшила для своего первенца через год после их с Джоном прибытия в Канзас. — Нашел? — спрашивает Кас из кухни, вытирая посуду. — Угу, — отвечает Дин, держа в руке бумажный сверток. — Надеюсь, моль ее не поела. Ее не доставали, пожалуй, лет двадцать. Кас расчистил стол, чтобы Дин смог развернуть детский наряд из перевязанного бечевками коричневого свертка. За двадцать лет хранения белая крестильная сорочка поблекла до теплого оттенка слоновой кости, но кружевной подол и изящные складки — в таком же безупречном состоянии, как в день, когда их закончила Мэри. — Чуток старомодная, — признает Дин, выкладывая изящную сорочку и идущий к ней в комплекте чепчик на стол. — Но такую вещь на заказ быстро не сошьют. И потом, нас с Сэмом обоих в ней окропили — и ничего, ладными вышли. Кастиэль пожимает плечами. — Крестильные сорочки по большей части выглядят одинаково. Да и, думаю, семейная традиция тут важнее современной детской моды. — Спасибо за расстановку приоритетов, — смеется Дин. — А сорочка подойдет? — волнуется Кас. — Эмма — уже не новорожденная. — Примерим утром на всякий случай. Но Сэмми вышел из утробы такого же размера, как она сейчас, и ничего, вместился, так что я не шибко переживаю. Кас вешает чистую сковороду на стену и вытирает руки о полотенце. — Так, полагаю, раз Сэм и Джесс вызвались быть крестными родителями, все улажено до воскресенья? — Да, вся церемония — на них, — соглашается Дин. — Наше дело — только сеять неделю. По мне так это занятие куда приятнее. Кас качает головой и уныло улыбается. — Сплошная работа. Я даже скучаю по снегам. — По крайней мере с пахотой мы закончили, — усмехается Дин, набросив руки Касу на плечи. — Завтра приведем в порядок сеялку — и к концу месяца управимся с высадкой. — Похоже, у тебя вся весна расписана по минутам, — мурлычет Кас, уютно положив ладони Дину на бедра. — Мать-природа, не вздумай вмешаться в планы фермера Винчестера! — Ты бы еще нам засухи пожелал! — упрекает его Дин с едва скрываемой улыбкой, дав Касу легкую затрещину. — Марш в амбар, пока не навлек на наши головы рой саранчи! — Как пожелаете, — вздыхает Кастиэль, прижав руку ко лбу, словно герой мелодрамы. — Я удаляюсь, чтобы томиться в одиночестве… — Да, да, — бурчит Дин и, похитив его руку ото лба, целует костяшки его пальцев. — Перед Бетси будешь выступать, Шекспир! Кас зажимает двумя пальцами подбородок Дина и запрокидывает его голову для настоящего поцелуя. Его свободная рука скользит с бедра Дина на перед его штанов и поглаживает ширинку. — Разбуди меня завтра на пару минут раньше, — шепчет Кас, перед расставанием. — Я не забыл, на чем мы остановились утром. Дин урывает еще один поцелуй. — Ты мне всю ночь не дашь спать такими разговорами. — Ну, этого мы не допустим! — возражает Кас, оборвав сладкую муку прикосновений. — Спокойной ночи, Дин. — Спокойной ночи, Кас. Следующая неделя проходит быстро, как, Дин ожидает, пройдет большая часть весны. Возвращение в ритм напряженной работы после относительно ленивой зимы создает впечатление, что дни летят. И проходят они продуктивнее, чем в прошлом: теперь Дин может отвозить Эмму в город к Джесс, уже пока Кас заканчивает утренние дела. Они быстрее справляются с высадкой годового урожая пшеницы: работа идет легче, чем в прошлом году, когда Дин трудился один, с лишь иногда нехотя помогавшим Сэмом. В поле из Дина с Касом выходит слаженная команда, и Дину удается раньше забирать Эмму домой по вечерам. Лишний час, который он проводит с дочуркой благодаря помощи Кастиэля, для Дина ценнее, чем он может выразить. К вечеру следующей субботы пшеницей засеяно уже почти пятьдесят акров. Развалившись в своем кресле дома, Дин чувствует приятную усталость фермера, завершившего недельную работу. Кас растянулся на полу у его ног с книгой, наслаждаясь часом отдыха со своим приятелем Фомой Аквинским. Эмму они отпустили ползать по дому, защитив от нее воротами печь. Кас, находящийся на уровне ее глаз, принимает на себя большую часть ее внимания, но он, похоже, не возражает. Когда Эмма в третий раз бросает в его книгу своей тряпичной куклой, Дин пробует вмешаться: — Милая, оставь человека в покое. На звук голоса Дина Кас наконец поднимает голову — слишком увлеченный чтением, чтобы замечать шалости Эммы. — Я возьму ее, — предлагает Дин, но Кас отмахивается: — Все в порядке. — Он откладывает книгу и обращается к Эмме: — Здравствуй, дорогая. Что ты хочешь мне сказать? Боюсь, я немного отвлекся. — Га! — заявляет Эмма, плюхается на попу перед Касом и тянется за куколкой. — Это кто? — спрашивает Кас. Он поднимает куклу и трясет ею перед Эммой так, что та не может достать. — Это твоя подруга? Это мисс Джессика ее для тебя смастерила? Эмма хлопает в ладоши и дергает ножками, довольная вниманием. Дин улыбается, несмотря на усталость: у него теплеет на сердце при виде того, как терпелив и ласков Кас с его непоседливой девчушкой. — Как ее зовут? Марта? Или, может быть, Наоми? Или Анастаси… а, что ты говоришь? — Кас комично поднимает брови, поднеся куколку к уху, как будто та хочет что-то ему сообщить. Он серьезно кивает, и Дин силится не смеяться вслух, видя, как Эмма завороженно смотрит. — Понятно… — произносит наконец Кас, после чего сообщает Эмме: — Прости, но она настаивает, что ее зовут Марта. — Мабуба! — повторяет Эмма послушно. — Точно, — соглашается Кас, морща нос в улыбке, и кукла Марта, танцуя, возвращается в протянутые ручки Эммы. Эмма вцепляется в нее и выговаривает ей что-то своим детским лепетом, как будто ругает ее за то, что та разговаривает с Кастиэлем, а не с ней. Кас смеется ее реакции, но затихает, когда замечает, как внимательно наблюдает за ними Дин. — Что? — спрашивает он, слегка зардевшись. — Ничего, — отвечает Дин, и улыбка трогает уголки его рта. — Ты мил с ней, вот и все. — Ну… — Кас прерывается, когда Эмма неуклюже целует Марту и протягивает ее Касу для того же самого. Он добродушно чмокает куклу в волосы из ниток и улыбается, когда Эмма хихикает. — С ней легко быть милым. Дин согласно мычит и опускает руку, чтобы погладить мягкие кудряшки Эммы. Его касание привлекает ее внимание, и она предлагает и ему поцеловать Марту. Со смехом Дин поднимает Эмму вместе с куклой на колени, щедро раздаривая поцелуи. Эмма взвизгивает, радуясь новому источнику внимания, а Кас возвращается к книге, хотя уже не так сосредоточенно. Кажется, каждый раз, когда Дин опускает взгляд вниз, Кас смотрит на него в ответ с теплым спокойствием и морщинками улыбки в уголках глаз. Смущенный, но в то же время счастливый, Дин покачивает Эмму на колене, чувствуя, как в животе порхают бабочки, чего с ним не случалось уже давно.

***

— Доброе утро, Эмма! Эмма сучит ножками и с детскими звуками протягивает руки к Касу, после чего смеется ему. — Ш-ш-ш. — Он наклоняется и поднимает ее на руки из колыбели. Проснувшись раньше петуха из-за собственных тревожных мыслей, Кас оделся и пришел в дом прежде, чем Дин успел его разбудить, как у них нынче заведено. — Твой отец еще спит. Я услышал, как ты ворочаешься, — мне и самому не спалось. Он покачивается из стороны в сторону, мыча себе под нос мелодию. Эмма выросла даже за то короткое время, что он ее знает: скоро ее тяжело станет удерживать на руках. — Надеюсь, мне доведется увидеть, в какую леди ты превратишься, Эмма, — шепчет Кас, постукивая ее по носу пальцем и глядя, как она улыбается и скашивает глаза. — Твой отец любит тебя и хочет для тебя только лучшего… Я знаю, он хочет приобщить тебя к церкви, но он никогда не станет заставлять тебя любить что-то, что тебе не нравится. И я не стану. «In nomine patre…» В памяти Каса отдается голос священника из его детства: непоколебимого в идеалах, но гибкого в их применении. Кас не бывал на мессе с тех пор, как поступил в университет, — погрязнув в том, что тогда считал грехом. Эмма тихонько гукает ему в плечо. Он поднимает ее перед собой и глядит в ее нежно-зеленые глаза. — Ну, что скажешь? Начнем готовить завтрак? — Хорошая мысль. Кас вздрагивает от неожиданности, услышав за спиной голос Дина. Он оборачивается и видит Дина, стоящего у входа в спальню: немного растрепанного со сна, с еще висящими по бокам подтяжками. — Не хотел напугать тебя, приятель, — Дин легонько щиплет Эмму за щеку, отчего та разражается хихиканьем. — Или тебя, кроха. Он поднимает взгляд на Каса и улыбается, глядя ему в глаза — как-то даже застенчиво в тусклом утреннем свете. — С добрым утром. Дин убирает отросшие волосы Каса за его ухо и целует его вдоль линии челюсти, пока Эмма теребит его воротник, сидя в другой его руке. Кас краснеет под поцелуями Дина от жара и растущего волнения. На глазах Эммы не вечно будут шоры младенчества: она начнет запоминать, что видит. Их время ограничено. Он целует Дина полноценно, в губы. Утро проходит в хлопотах: Дин убегает во двор сделать утренние дела, а Кас тем временем кормит Эмму, одетую в ее повседневное платьице, чтобы не запачкать крестильное. Дин появляется в щегольском редко надеваемом воскресном костюме и бросает Касу вторую из имеющихся у него приличных рубах: обычная рабочая рубаха Каса выглядит весьма потрепанной после недели сева. Дорога в город проходит тихо. Земля — зеленая и сочная после очередного легкого дождя, прошедшего прошлой ночью. Кас держит поводья, легко направляя спокойную нравом Детку. Дин держит на руках Эмму. Они едут на крестины вдвоем под предлогом того, что Касу нужно управлять повозкой, пока Дин держит на руках дочь. Предстоящий обряд они не обсуждают, но лежащая впереди цель тяжелым грузом давит на плечи Каса. Через несколько миль впереди показывается город, словно нарост на плоской равнине прерии. Их совместные поездки в город всегда были краткими — забрать Эмму от Джесс или купить что-то в магазине, — но ни разу с момента появления Каса они не ездили в город, чтобы выйти в свет. Кас бледнеет при мысли о косых взглядах, которые будет ловить на себе на крестинах дочери своего так называемого работодателя — даже при том, что у них есть заготовленная история. Словно почувствовав его неловкость, Дин ободряюще кладет руку ему на колено, пока до города еще далеко. Он улыбается, и волнение Каса растворяется как по волшебству. Они минуют магазин Муров и кожевню и наконец подъезжают к церкви с колокольней — самому высокому зданию в Эйве. На ступенях уже стоят Эллен и Джо; по бокам от них — Сэм и Джесс. Церковь — одна из старейших построек в городе, если верить Дину. Раньше в ней находилась и школа — до того, как напротив было выстроено современное кирпичное школьное здание. Сэм спускается по ступеням и привычно помогает Дину увести лошадь вбок от церкви. — Ну и ну: вы только взгляните на эту красавицу! — хвалит он Эмму в ее нарядной белой сорочке. Дин передает Эмму Джесс. — Пожалуйста, забери красавицу, прежде чем я вымажу ее в дорожной пыли. На это смеются все. — Белым одеждам нет места в прерии… — сетует Эллен. Никто не задает вопросов по поводу присутствия Каса, но он все равно волнуется, что собравшиеся ведут себя так лишь из вежливости. Он оглядывается на город, на людей, спешащих мимо него в церковь. Окружающие его голоса растворяются. — Прости меня, Отче, ибо я грешен. От жесткого дерева ноют колени: Кас покачивается взад и вперед, пытаясь облегчить давление. Его котомка прижата к бедру: ее вес растревоживает его больше, чем успокаивает. — С моей последней исповеди прошло… три года. Отец Миазга кивает за ширмой, давая сигнал начинать. Через открытые окна помещения просачиваются звуки шумной улицы, но это искаженный, потусторонний звук. Кастиэль сглатывает. — Я согрешил, отец. Я… — голос Каса спотыкается. Он прочищает горло и продолжает: — Я возжелал другого человека для себя одного. За ширмой смещается свет: священник отклоняется на стуле. — Речь идет о прелюбодеянии? Кастиэль качает головой и только потом вспоминает, что придется заговорить, чтобы священник услышал его. — Нет, отец. Я… мои помыслы возникли до обручения этого человека. — Ты что-либо предпринял после обручения? — Что вы, нет! Священник тихо усмехается. — Разбитое сердце — это не грех, сын мой. Кастиэль не смеется. Его руки дрожат, и он хватается за опору перед собой, чтобы унять дрожь. — Что-то еще? — спрашивает отец Миазга. От влаги щиплет глаза. Кас вытирает их, отчего на рукавах остаются влажные пятна. — Я сорвал гнев на своем друге. Ревность и мелочный гнев. — Ты попросил прощение? В глазах жжет, дышать становится все тяжелее. Кас тяжело выдыхает, сдержав в горле всхлип. — Я не могу. Его больше нет. Священник пересаживается в кресле; Кас ждет. Слезы бесстыдно текут по его щекам, пока отец Миаза размышляет над его покаянием. — В такой ситуации, — начинает священник, — мудрее всего обратиться к Матери нашей на небесах. Читай "Аве Марию". Не буду говорить тебе, сколько раз: думаю, она понадобится тебе больше, чем ты думаешь. После этого священник выполняет формальное отпущение грехов, и Кастиэль ждет в тишине, когда можно будет идти. Он надевает на спину котомку: лямки почти не чувствуются на плечах при том, как мало он взял с собой. Он выходит из исповедальни и едва не сталкивается с женщиной в юбке, ждущей за дверью. Машинальное извинение застревает у него в горле. — Ханна. — Кастиэль. — Она тщательно произносит каждый слог его имени. — Я надеялась найти тебя здесь. — Прошу прощения, но я опаздываю. — Он протискивается мимо нее, предавая свое хорошее воспитание. — Опаздываешь на поезд? — спрашивает она, стоя спиной к исповедальне и сцепив руки перед собой на платье. Он оборачивается, гадая, остались ли на лице дорожки от слез. Ну и вид у него, должно быть… Ханна же — образец благопристойности, если бы не ее испуганный взгляд. — Пожалуйста, Кас! — умоляет она. Он расслабляет плечи под весом котомки. Он ждет. Теперь, завладев его вниманием, Ханна, похоже, не может подобрать слов. Она указывает на него. — Это сумка Изикила? Кастиэль улыбается. — В школе ему хотелось выглядеть настоящим ковбоем. Она тихо смеется: звук растворяется, едва успев вылететь в воздух. — Могу представить. Старые часы громко тикают на стене: каждая секунда приближает его к тому, чтобы оказаться далеко-далеко отсюда, но он стоит, пригвожденный к месту. — Ханна… — Ты не можешь уехать! — прерывает она его. — Как же твоя мать? Твоя сестра? Он вздыхает. Отец оставил их в достатке, и Майкл — старший. Я им не нужен. Она качает головой. — Ты знаешь, о чем я, Кас. Он сглатывает, теребя лямки рюкзака. — Мне пора на поезд. — Он решительно проходит мимо нее, стараясь не думать о том, настолько грубо это выглядит для ожидающих исповеди людей в проходе. Толкнув тяжелую входную дверь, он выходит на прохладный влажный воздух Мэна, но Ханна не отстает. — Зик не хотел бы, чтобы ты сбежал! — кричит она ему со ступеней церкви. Ветер доносит ее голос через стук его каблуков по камню. — Кас? Кас оборачивается, вмиг вернувшись из далекого холодного Мэна на пыльную дорогу Эйвы. В дверях церкви стоит Дин, недоуменно сведя брови. — Служба вот-вот начнется, — говорит он, вопросительно глядя на Каса. Кастиэль с усилием улыбается. Они заходят в маленькую солнечную церковь и садятся позади остальных — на случай, если Эмма начнет капризничать во время проповеди. Дин покачивает ее на колене, пока преподобный Ширли читает наставления о доброте и взаимопомощи с популярными среди паствы отступлениями об адских муках, которые Кас уже привык ожидать от протестантских служб. Когда приходит время петь, Дин усаживает Эмму на бедро и свободной рукой открывает книгу псалмов. Он хорошо знает все псалмы, и сердце Кастиэля замирает при звуке его чистого баритона. Без органа паства поет громко, едва не сотрясая стены церкви, когда выводит гармоничным хором «Ближе, Господь, к Тебе». Эмма ведет себя по большей части благопристойно во время церемонии: духота в церкви не досаждает ей, и она забавляется подолом своего платьица. Наступает время последнего псалма, и вот прихожане уже покидают церковь, беседуя и смеясь на ходу. Дамы остаются сидеть вместе с Сэмом и родителями Джессики ближе к маленькому алтарю. Они переговариваются между собой, пока преподобный Ширли готовит небольшую купель. — Похоже, наш выход, кроха, — говорит Дин, к восторгу Эммы качнув ее на колене, после чего поднимается на ноги и усаживает ее на бедро. Он делает несколько шагов к алтарю, но потом его плечи напрягаются. Он оборачивается к Касу. — Должно быть недолго. Ты, гм… подождешь? Кас улыбается ему самой ободряющей улыбкой, какую может изобразить. — Конечно. — «Куда мне идти?» Дин отвечает ему сияющей улыбкой и направляется с Эммой по проходу к возбужденным свидетелям церемонии. Таинство — краткое и по большей части безличное. Сэм и Джесс обещают быть Эмме советниками в поиске света — вся группа знает, что их свадьба назначена на конец весеннего сева. Дин стоит, сложив руки перед собой, пока преподобный держит Эмму на руках и, к ее вящему негодованию, окропляет ее лоб святой водой. Она издает здоровый вопль, и в груди Кастиэля что-то сжимается. Он понимает, что выражение его лица контрастирует с лицами собравшихся, и пытается изобразить хотя бы подобие радостных улыбок Дина и его близких. Дин возвращается по проходу между скамьями с недовольной дочерью, чьи светлые кудри наводят на мысль о ее отсутствующей матери. Проход кажется Касу в милю длиной — настолько усердно он пытается запечатлеть эту картину в памяти. — Ну как? — Голос Дина возвращает его из собственных мыслей в реальность. — Хорошо же вышло? — настаивает Дин, явно не замечая его неловкости. — Такой важный момент для малышки Эммы… — Я тебе говорила! — произносит подошедшая сзади Эллен, ласково положив руку Дину на локоть. — Это обряд посвящения, и никуда от него не деться. После этого Эллен и Джо прощаются, как всегда спеша на работу в таверну. Сэм и Джесс ненадолго задерживаются. Джесс забирает свою новую крестницу у Дина и щебечет над ней, покачивая ее на руках, чтобы успокоить после травмы от неожиданного окропления водой. — Рад, что и ты смог приехать, Кас, — произносит Сэм с широкой улыбкой. Она не затрагивает его глаза, и Кас нервно теребит подтяжки. — Я с радостью, — отвечает он, но его слова заглушает Джесс: — Конечно, он смог приехать! Он же уже практически член семьи, правда? — Она улыбается, но исчезающая улыбка Сэма затмевает ее добродушный взгляд. На мгновение Касу хочется провалиться под землю. К счастью, Дин не замечает его волнения. Он прощается с Джесс и Сэмом. Они запрягают фургоны и разъезжаются в разных направлениях. Назад Дин и Кас едут почти не разговаривая, но Дин насвистывает мелодию за мелодией, улыбаясь и покачивая Эмму на колене под стук колес. Кас держит поводья так крепко, что они оставляют белые следы на его костяшках. Его неодолимо тянет прикоснуться к Дину: он знает, что Дин одной озорной улыбкой успокоит его нервы. Но он не потакает своему желанию, а только цокает языком, подгоняя Детку. Кас высаживает Дина с Эммой у дома и уезжает к амбару, чтобы распрячь Детку во дворе и напоить ее вместе со Смерчем и Бетси. Земляной запах амбара немного освежает голову. Закончив с животными, Кас направляется к дому. Пока он снимает у двери ботинки, Дин суетится возле колыбели, пытаясь угомонить явно перевозбужденную Эмму. — Обещаю, солнышко, если ты поспишь, тебе станет гораздо лучше, — говорит он, укладывая Эмму на животик, но та тут же снова садится, ухватившись за прутья кроватки. Кас проходит в кухню, разводит огонь и берет кастрюлю и банку с молотым кофе. Он прислушивается к словам Дина, заваривая кофе, мешая кофейную гущу и глядя, как чистая вода становится темно-коричневой. Раньше Кас не любил кофе, но с тех пор, как он ушел из дому, напиток не раз спасал его в минуты упадка духа. Он снимает кофе с огня и добавляет немного холодной воды, чтобы осела гуща. Позади стало тихо: слышны только шаги Дина. — Я мог бы пойти в поле на пару часов. Думаю, Господь нас простит: просто мне спокойнее, когда зерно в земле, — говорит Дин тихо, пока Кас разливает кофе по кружкам. — Что думаешь? — Он подходит к Касу. Его глаза светятся, но в складке губ читается беспокойство. Вместо ответа Кас обнимает ладонями его лицо и притягивает его к себе в долгий поцелуй. Он заставляет Дина раскрыть губы и напирает на него, пока линии тела Дина не сливаются с его собственными. Дин вздыхает ему в рот, расслабляясь, обнимает Каса за шею и подтягивает ближе. Но скоро поцелуй заканчивается и Дин отстраняется, глядя вопросительно. — Это я чем заслужил? — спрашивает он шутливо. Кас пытается ответить ему улыбкой, надеясь, что она не слишком похожа на гримасу. — Не ходи сегодня работать? Улыбка Дина исчезает, и он серьезно кивает. — Хорошо. Не пойду. Кас притягивает его обратно к себе и целует, пока не остывает кофе.

***

В воскресенье первой недели апреля к Дину заглядывает нежданная гостья. — Ты уверена? — осведомляется он в последний раз, когда Джесс упаковывает бутылочку Эммы в маленькую сумку с чистыми подгузниками. — Ведь воскресенье — твой выходной. — Ей это полезно, — настаивает Джесс уже в третий раз. — Мы с подругами будем стегать одеяла, сплетничать, планировать свадьбу, а Эмма проведет время с другими детишками. Кроме того, у тебя уже месяцы не было ни дня передышки. Идите порубите вдвоем дрова, или чем там развлекаются мужчины в наши дни… Кас выбирает этот момент для своего утреннего явления: как всегда, взъерошенный со сна, но хоть, слава богу, одетый. Пользуясь тем, что Джесс отвлеклась, Дин отворачивается к колыбели за чепчиком Эммы, чтобы скрыть невольный румянец. Эмма, уже самостоятельно стоящая у прутьев кроватки, весело лепечет что-то Дину, пока тот завязывает зеленый чепчик у нее под подбородком. — Что-то случилось? — спрашивает Кас. Он в замешательстве щурится на Джесс, ставя полное ведро молока у печи. — Джессика похищает моего первенца, — сообщает Дин живо. Кастиэль, наивная душа, в самом деле встревоживается, и Джесс всплескивает руками. — Мужчины! Право же! Вот именно поэтому Эмма и едет в город. Ей нужно проводить время с женщинами, иначе из нее не вырастет нормального человека. — Ладно, ладно, езжайте уже, — распоряжается Дин. — Но чтоб к ужину она была здесь, ясно? — После ужина, — со знанием дела поправляет его Джесс. — Андреа потушит ягненка, и я привезу вам по тарелке, так что не готовьте. Дин ворчит для виду, но потом с чувством целует Эмму и усаживает в руки Джесс. — Развлекайся, кроха, — тихо велит он дочурке. — Ба-ба-ба, — отвечает Эмма. — Вот именно, — соглашается Дин, после чего целует в щеку и свою будущую невестку. — Спасибо, Джесс. — Не за что, — отмахивается та. — Для меня это практика на будущее. — Она тут же розовеет, сообразив, что только что сказала перед двумя мужчинами, ни один из которых не является ее женихом. Дин избавляет ее от дальнейшего разговора и скоро уже машет вслед ее повозке, удаляющейся по дороге по направлению к городу. Кас встречает его у дверей с кружкой, полной густого черного кофе. — Еще года нет, а уже выезжает в свет! — сетует Дин, качая головой с напускным отчаянием. Кастиэль закатывает глаза с сочувствующей улыбкой. — Пойдем, — говорит он, чмокнув Дина в висок. — Ферма сегодня в нашем распоряжении. Я приготовлю яичницу. Яичница с тостом приводит к походу в курятник, чтобы пополнить запасы, и в конечном итоге Дин оказывается приперт к ближайшей стене амбара, едва живой под поцелуями. С самых крестин Эммы несколько недель назад в Касе словно проснулся голод: он использует любой удобный момент, чтобы украсть у Дина поцелуй, дольше не желает отпускать его, когда они прощаются на ночь. Дин, конечно, не жалуется. По мере того, как дни удлиняются, угроза возвращения Лидии Винчестер все тает. Кас же — живой и теплый в его объятиях: его руки настойчивы, поцелуи ласковы. Кас покусывает нежную кожу под подбородком Дина, и Дин со стоном выдыхает, крепко вцепившись в его бедра. Он чувствует приятные мурашки по позвоночнику и невольно улыбается. Кас отвечает ему улыбкой, с любопытством наклонив голову. — В чем дело? — Ни в чем, просто… — мурлычет Дин, проводя пальцами под краем его выпущенной рубахи. — Ну и занятия у нас в воскресный день, а? Кас отстраняется с недоуменным видом. — Что? — Я не имел в виду… я просто пошутил, Кас, — оправдывается Дин, слабо усмехнувшись. — Ну… о том, что мы грешим в день Господень… Выражение лица Кастиэля мрачнеет. — Ты правда думаешь, что то, что между нами — грех? — Я… — Дин вспоминает Библию своей матери. — Я не знаю. Разве не так говорится? Морщинка меж глаз Каса разглаживается. Он прочесывает рукой волосы Дина, потом берет в ладонь его подбородок и прижимается к его губам. Дин чувствует трепет от жара его губ. — Дин... — Кас прислоняется лбом к его лбу. — От меня исходит грех? Дин безмолвно качает головой. Кас награждает его еще одним поцелуем, на этот раз глубже. У Дина учащается пульс и кровь приливает к паху. С его губ срывается тихий звук удовольствия. Дин чувствует, как горит лицо, и опускает веки. Это, кажется, только удовлетворяет Каса. Он прижимает Дина к себе, и Дин с трепетом чувствует его эрекцию, надавливающую через штаны. — А что от меня исходит? — спрашивает Кас ему в губы. Первые мысли Дина — распутные, но, открыв глаза, он встречает голубоглазый взгляд Каса и слова умирают у него на языке. Они целуются снова. На этот раз Кас закрывает глаза, и Дин смотрит на изгиб его темных ресниц на фоне загорелой кожи. Он проводит пальцами по мелким морщинкам в уголке глаза Каса, выдающим скрытую за поцелуем улыбку. — Мир, — вздыхает Дин, когда они отрываются друг от друга, чтобы перевести дух. Он утыкается лицом в шею Каса. — Боже, Кас, от тебя исходит мир. Кас проводит носом по его щеке, потом снова поднимает его подбородок и страстно целует его. Он протягивает ладонь по позвоночнику Дина, обнимает его ягодицы и впивается пальцами в мышцы бедра. Когда они отрываются друг от друга, его глаза — потемневшие; дыхание у обоих потяжелело. — Встретимся в погребе. Через две минуты, — низко командует Кас. Дин может только кивнуть, глядя ему вслед, пока Кас исчезает в доме с их позабытой корзиной яиц. Встряхнувшись, Дин надевает на голову шляпу и направляется к деревянным дверцам штормового погреба. Под землей — отдельный мир: темный и прохладный. Дыхание Дина в тихой яме выходит громким, шаги эхом отдаются в закрытом пространстве. Запасная керосиновая лампа так и осталась здесь со времен осеннего шторма, как и старое одеяло, что они принесли для Эммы. Дин зажигает лампу, и погреб озаряется теплым мерцающим светом, в котором на стенах проступают прохладные чернильные тени. — Дин? — Дверца убежища распахивается, впустив резкие лучи дневного света. Кас проскальзывает в проем и снова погружает пространство в полутьму. — Я здесь, — отвечает Дин. — Я смотрел, нет ли пауков, но похоже, нам повезло. Тут только консервы. Кас широко улыбается и затягивает его в поцелуй. Здесь их дыхание кажется громче, прикосновения в прохладном воздухе — жарче. Дин мычит в поцелуй, снова согреваясь после паузы. Кас подтягивает его ближе, и Дин чувствует его твердую плоть у своего бедра. — Что тебе нужно было из дома? — спрашивает Дин рассеянно, щекоча носом нежную кожу под подбородком Каса. — Вот что. — Кастиэль поднимает голову Дина за подбородок, глядя ему в глаза, и вкладывает в его руку знакомую баночку. Он смыкает пальцы Дина вокруг банки вазелина, и у Дина перехватывает дыхание. — О… — Ты знаешь, зачем это? — Ну, э… нетрудно догадаться, — отвечает Дин, отчетливо чувствуя, как щеки заливает румянец. Улыбка Каса — ласковая и понимающая. Он касается губами губ Дина. — Я хочу, чтобы между нами это случилось, — мурлычет Кастиэль, притягивая его к себе. — Хочу этого с тобой. Это… уже не просто баловство. Дин слыхал о том, чего стоит двоим мужчинам лечь вместе: тут требуется больше, чем поцелуи и нежные касания, способные сделать влажной женщину. На это нужно время — и доверие. Увидев колебания Дина, Кас заметно падает духом и замыкается, и это укрепляет решимость Дина больше, чем что-либо. Он доверяет Касу. Он хочет узнать Каса, и хочет, чтобы Кас узнал его — во всем, что важно. Это — важно. По тому, как дрожат пальцы Каса, сжимающие его подбородок, видно, насколько важно. — Я… я тоже этого хочу, — отвечает Дин, прислонившись лбом к его лбу. Глаза Каса загораются, дыхание запинается у губ Дина. От этого в паху Дина скручивается спираль предвкушения. — Покажи мне как? В итоге они оказываются на земляном полу: Кас вжимает Дина в потускневшее одеяло с рисунком диких цветов, расстеленное на прохладной земле. Это тонкая прослойка, но рот Каса на оголенной коже Дина отвлекает его от острых точек нажима на позвоночник, от которых наутро наверняка будет ныть спина. Они раздевают друг друга, расстегивая пуговицы и слой за слоем снимая одежду, как бумагу с давно вожделенной посылки, с трепетом людей, знающих, что награду в любой момент могут вырвать из нетерпеливых пальцев. Они отбрасывают в сторону ботинки и грубые штаны, оставив рубахи и кальсоны гнездом спутанными вокруг. Дин принимает поцелуи, лежа головой на свернутой рубахе, когда-то сшитой Лидией. Его жены здесь нет. Сейчас здесь Кас. Кожа Кастиэля — золотистого цвета; его профиль четко очерчен в свете лампы, туловище сливается с окружающими тенями. Под взглядом и пальцами Дина — изобилие теплой гладкой кожи. — Ты такой красивый… — шепчет Дин, не успев обдумать свои слова. Кас только улыбается. — Я могу сказать то же о тебе, — отвечает он, целуя Дина в грудь с благоговением, от которого тому хочется смущенно прикрыться. — И еще много чего. Они никогда раньше не делали так: не обнажались друг перед другом полностью. Теперь Дин понимает, почему Кас привел их сюда, под землю, несмотря на прохладу погреба. Здесь они в безопасности, как кролики в норе. Здесь темно и уединенно, здесь можно укрыться от правил, мнений и брачных обетов. Даже когда Кас открывает крышку баночки с вазелином, Дин чувствует себя спокойно под защитой близких стен и опытности Каса. Кастиэль разогревает жирную мазь между пальцами, наклоняется и снова целует Дина. Дин с готовностью раскрывает губы, теряясь в жару их слившихся ртов. В этот момент Кастиэль проскальзывает рукой между его бедер и прикасается к нему, надавив указательным пальцем туда, где Дина еще никогда не касались. Он осторожно усиливает нажим, и с губ Дина срывается ранимый звук. Это не больно, но… это вторжение. Дин никогда ничего подобного не испытывал. — Ничего? — Шибко уж странно, — признает Дин — и чувствует трепет. — Продолжай. Это занимает… больше времени, чем ожидал Дин. Даже когда странные ощущения сменяются приятными, Дин невольно замечает, как бережен с ним Кастиэль, как терпелив и как медленно проскальзывает внутрь вторым пальцем. — Это всегда так долго? — спрашивает Дин, морщась. Непривычное растяжение теперь ощущается отчетливее, но добавилось и что-то еще. Что-то, что Дин не против чувствовать и дальше. — Для тебя это первый раз, — объясняет Кастиэль, покрывая поцелуями его горло. — И может быть, я слишком осторожен. Но в целом, да. Поверь мне, медленнее — лучше. — И как вам такое в школе сходило с рук? — дивится Дин вслух. Кас улыбается немного грустно. — Не стану делать вид, что часто позволял себе это, — признает он. — На это требуется терпение и осторожность, редко присущие молодым людям. Дин натянуто усмехается, и усмешка превращается в несдержанный стон, когда Кас как-то по-особому скручивает внутри пальцы. — А-ах... Вот так… вот так… хорошо, — выдыхает Дин удивленно. — Я думал, это будет… не знаю, что-то для тебя? Что-то, что я могу подарить тебе, но это так ярко и… — Ты получаешь удовольствие, — подсказывает Кастиэль, снова разводя внутри пальцы и задевая что-то, от чего Дин содрогается. Он беспомощно кивает. — Мне тоже нравится, — говорит Кас. — И давать, и принимать. И то и другое приятно — по-разному. — Да. — Голос Дина ломается: Кастиэль добавляет третий палец. Растяжение становится невыносимым, даже с щедрой порцией вазелина. Кас не спешит, хотя его вожделение — на виду: свисает набухшее между его ног. Он целует Дина, вращая и надавливая языком, отчего у Дина голова идет кругом, пока он краснеет и задыхается от растягивающих его пальцев. Наступает момент, когда того, что было едва выносимо, становится недостаточно, и Кас, похоже, чувствует этот момент так же ясно, как Дин. Он вынимает пальцы из скользкой тесноты между ног Дина и проводит рукой по собственной эрекции длинными плавными движениями, прервавшись только чтобы зачерпнуть еще вазелина из банки. С его губ срывается стон, и этот звук отдается у Дина в самом нутре. Вожделение Кастиэля вибрирует у него в костях. Кастиэль опускается поверх него, целует его и поднимает его ноги, обвивая их вокруг своей талии. Он делает толчок, прижавшись к члену Дина возбужденным членом — горячим, скользким от вазелина и их собственной влаги. После этого Кас соскальзывает ниже за член Дина, в складку ко входу — ждущему, раскрытому его пальцами. Головка упирается в кольцо, и Дин вздрагивает, несмотря на гудящее в венах предвкушение. Он понимает, что сейчас произойдет. Он хочет этого — отчаянно хочет, и все же… — Кас, — шепчет он. Кастиэль тут же останавливается, приподнимается и обнимает голову Дина ладонью со скользкими липкими пальцами. Дин чувствует себя раскрытым и уязвимым, как оголенный нерв. Как ни странно, он вспоминает свою первую брачную ночь, установку, которую повторял снова и снова, склонившись меж бедер Лидии. Теперь, оказавшись в ее положении, он знает, что просить не нужно, но слова сами срываются с языка: — Только… будь со мной нежен? — просит он тихим голосом. Взгляд Кастиэля смягчается, и он прижимается губами ко лбу Дина в продолжительным поцелуе. — Я не смог бы предложить тебе меньшего, — уверяет он. Они целуются снова, и Дин неуверенно кивает Касу. Тот отстраняется, подтягивает вокруг себя ноги Дина и примеривается. Появляется давление, жгучее растяжение… — Mater Dei, — ворчит Кас низко, наполняя Дина, проталкиваясь вперед невозможно медленно. Дину кажется, что его вот-вот разорвет пополам от этого неведомого дотоле проникновения. Они делают частые паузы: Дин тяжело дышит, Кастиэль шепчет, как это невыразимо хорошо. Какой Дин горячий и тугой вокруг него. К тому времени, когда Кастиэль входит полностью, Дин едва не теряет голову. Кас — в нем, и это больно, но это так приятно. — Кас… — Ты мой, Дин. Ты со мной, — шепчет Кас горячим влажным дыханием на его ключице. — Я твой, — повторяет Дин — и почему от этого у него на глазах выступают слезы? — Как ты, ничего? — Ага… да, думаю, да. — Дин шевелится, и боль затмевается более глубоким пьянящим ощущением. — Двигайся. Только медленно. Кастиэль начинает с мелкого покачивания бедрами, но даже этого достаточно, чтобы выбить из Дина дух на добрую минуту. — Как ощущения? — спрашивает он, достаточно собравшись с духом. Кас выскальзывает из него дальше и снова делает толчок, медленный и плавный. Он утыкается лицом в шею Дина, тяжело дыша. — Невероятные! — отвечает он. — Ты для меня… о… идеален, Дин. Такой горячий внутри, такой тесный… — Это… — Голос Дина ломается, когда Кас снова начинает двигаться внутри него, взяв менее осторожный ритм. — Это как с женщиной? Кас беззвучно смеется. — Это вопрос не ко мне. Он акцентирует свои слова резким толчком, и это последний из вопросов Дина. Тот надавливает пятками на поясницу Каса, приглашая его глубже, и Кас повинуется. На его лбу выступает пот. — Кас, — умоляет Дин. — Кас, еще. Ты мне нужен… — С тобой так хорошо, — стонет Кас, обнимая ребра Дина во время бесконтрольных толчков. — Ты такой хороший. Я не заслуживаю… — Заслуживаешь, — выдыхает Дин, запутавшись пальцами в его густых волосах. — Ты заслуживаешь все. Всего меня. Возьми меня всего, Кастиэль… Толчки Кастиэля становится резкими и быстрыми, и Дин содрогается от переполняющих его ощущений. — Да, — хрипло шепчет Кас. — Прими меня… Скажи мне, как тебе нравится… — О боже… До сего момента Дин не знал настоящего экстаза — наслаждения на грани боли, превосходящего телесные ощущения. Кастиэль двигается в нем, бормоча слова на чужом языке — и это больше не таинство и не блаженное видение. Окропите его святой водой и примите в ряды истинно верующих, аминь и аллилуйя. — Кас… — всхлипывает Дин. — Мне так хорошо, так… — Я знаю, — шепчет Кастиэль. Он обнимает ладонью член Дина, и это блаженство: его теплая рука — скользкая от пота и влаги, сочащейся из головки, и все это время Кастиэль задевает за что-то внутри Дина, отчего тот видит звезды. — Кажется, я сейчас… — Я тоже, — уверяет Кас, глядя на Дина из-подо лба с тонкой полоской пота. — Я ждал слишком долго. Я не продержусь… Ободренный словами Каса, Дин позволяет себе закрыть глаза и отдаться наслаждению. Он накрывает ладонью руку Каса на своем члене, побуждая его сжать кулак крепче и вывернуть запястье на головке. Несколько движений рукой — и момент наступает. Дин распахивает глаза, так и держа пальцы в волосах Каса, и кончает с дрожащим вздохом. Кастиэль захватывает его рот и целует его настойчиво, после чего с содроганием замирает в нем, достигнув развязки. Его рука продолжает двигаться на члене Дина, пока трепет экстаза не оставляет их обоих. Кас делает несколько последних неглубоких толчков, легко скользя во влаге собственной разрядки. Наконец они затихают, и тесный погреб погружается в тишину, нарушаемую лишь их тяжелым дыханием. — Уф, — выдыхает наконец Дин. Кас смеется теплым грудным смехом. Он целует Дина легко и нежно. — «Уф» — это точно, — соглашается он, прижавшись лбом к его лбу. — Спасибо тебе. — Не благодари меня, — отвечает Дин, еще не до конца придя в себя. — Господи… — Не поминай имя Господа всуе, — упрекает его Кас, целуя в нос. — Ну да, как будто ты не богохульствовал на латыни минуту назад, — дразнит его Дин. — Кроме того, по части грехов у нас есть проступки покрупнее. Кас хмурится, и Дин понимает, что снова вляпался в неловкую тему религии. Кас отстраняется, так что его обмякший член выскальзывает из Дина, и вот тут уж Дин не станет лгать: это — не самое приятное ощущение. Но Кас, по-видимому, сосредоточен на теологическом высказывании Дина, потому что не замечает его дискомфорта — или же просто воспринял его как должное (не сочтя нужным предупредить). — Мы не грешную жизнь ведем, Дин, — произносит Кас в искреннем замешательстве. Дин широким жестом указывает на их красочное положение: на еще липкие последствия соития на их ногах и животах, на сбитое одеяло, едва прикрывающее их наготу. — Если бы я желал жизни во грехе, я мог бы просто выждать за любой таверной, — говорит Кас прямо. — Я мог бы найти достаточно анонимных партнеров, чтобы удовлетворить самые смелые желания. Многие даже заплатили бы за мою готовность и умение молчать. Но в подобных… связях нет ничего кроме вожделения, похоти. Это для меня грех в большей степени, чем физиология самой связи. Кастиэль проводит пальцем по линии подбородка Дина. — То, что между нами произошло, — для меня так же священно, как союз мужа и жены, — шепчет Кас, и меж его бровей появляется маленькая морщинка. — Если ты со мной не согласен, скажи мне сейчас. — Я согласен, — отвечает Дин и тут же краснеет, сообразив, какой обряд напоминают эти слова. — То есть… я чувствую то же. И уж у меня есть личный опыт в этом союзе, так что… Кастиэль улыбается, отчего в уголках его глаз появляются морщинки, и Дин крадет вкус этой радости с его губ. Их поцелуи постепенно сходят на нет, сердцебиение успокаивается и на обнаженной коже начинает ощущаться прохлада погреба. Достав из кармана штанов носовой платок, Дин вытирает большую часть липкости с живота и бедер — еще один источник неловкости. После этого Кас притягивает его обратно к себе и тщательнее оборачивает одеяло вокруг их обнаженных тел. Дин устраивается головой у него под подбородком и несколько молчаливых мгновений наслаждается ощущением общего тепла. — Но это непросто, — бормочет Дин, слушая стук сердца Каса. — Я имею в виду, меня вырастили определенным образом, учили тому, что есть праведная жизнь. Я не знаю, как все это просто выключить. Кас тихо смеется. — Поверь мне, я понимаю, что ты чувствуешь. — Однако тебя это, похоже, не смущает, — замечает Дин. — По крайней мере, я часто слышу, как ты считаешь свои «Аве Марии». Откуда ты знаешь, что кто-то там, наверху, хочет их слышать? — Не мне судить о воле Всемогущего, — задумчиво отвечает Кас. — Мои молитвы дарят мне покой, так же как тяжелый рабочий день дарит удовлетворение, как возлюбленный дарит радость. — Говоря это, Кас прочесывает пальцами волосы Дина, и Дин целует ближайший к его губам участок кожи, чувствуя, как загорелись щеки. — О чем ты молишься? — спрашивает он, пересчитывая кончиками пальцев ребра Каса. — О том же, о чем и все, полагаю, — отвечает Кастиэль, пожав плечами. — О здоровье, о дожде, о прощении за свои проступки. Дину никогда не свойственно было молиться. Он знает слова, которым учила его мать, пока он стоял на коленях в изножье кровати; которые произносил отец, когда они сидели, склонив головы и взявшись за руки за обеденным столом, — но в те мгновения он не чувствовал ничего, кроме боли в коленях и ноющей шеи. Однако Касу чем-то помогает вся эта латынь, судя по тому, в каком количестве он произносит ее каждый день. Щелчки его четок уже стали неотъемлемой частью жизни Дина. — Я молюсь за Эмму, — признает Кас. — Молюсь, чтобы она сблизилась со своей Матерью на небесах, чтобы нашла в ней наставницу в тяжелый час в отсутствие земной матери. Дин сглатывает через комок в горле. — Я знаю, в вашей церкви это не принято, — продолжает Кастиэль. — Протестантская вера не поощряет поклонения Богородице. — Пожалуй, так, — соглашается Дин. — Никакого заступничества — только страх перед Господом. Но это как-то очень… одиноко — для девочки без матери, или для человека без семьи, — рассуждает Кастиэль с грустью в глазах. Дину хочется поспорить с тем, как Кастиэль сам себя описывает. У него есть семья — по крайней мере, есть сестра, которую он время от времени упоминает в разговорах. Если их отношения хоть немного походят на отношения Дина и Сэма, Дин не сомневается, что Анна была бы рада весточке от Кастиэля, даже если они не общались много лет. Но это не его дело, и он не вмешивается. Дину хочется сказать, что он уже считает Каса частью своей семьи: своим партнером в работе, в страсти и в воспитании Эммы. Но слова застревают у него в горле. Дин неволен их предложить. Пока еще нет. — Поэтому я молюсь, — заключает Кастиэль, когда Дин молчит. Проглотив запутавшиеся в зубах невысказанные обещания, Дин приподнимается на локте, чтобы поцеловать его долгим медленным поцелуем. — Пойдем, — произносит он наконец, убрав прядь волос Касу за ухо. — Принесем из амбара умывальник. Мы можем еще отмокнуть как следует, прежде чем вернутся женщины. В глазах Каса еще видна меланхолия, но он вполне охотно натягивает штаны и выбирается обратно на солнечный свет вслед за Дином.

***

— Кас, если ты не начнешь одеваться, мы опоздаем! — зовет Дин. Сам он, одетый в свой единственный костюм (с собственной свадьбы), держит на бедре чистенькую нарядную Эмму, пока Кас собирается в спальне. Дин уже припрятал свой подарок молодоженам за передним сиденьем фургона. — Извини, у меня царапина на ботинке, — слышится из-за шторы. — Да ерунда! — уверяет Дин. — Все равно все будут смотреть только на неве… — Слова Дина умирают у него на языке, когда Кас выходит из спальни во втором лучшем костюме Джона Винчестера. Дин особенно и не раздумывал, предлагая Кастиэлю коричневый пиджак, жилет и брюки: он сделал это, просто чтобы тому не пришлось идти на свадьбу Сэма и Джесс в рабочей одежде. Конечно, свободный покрой пиджака уже немного вышел из моды, но зато как он сидит, и цвет… — Пиджак немного великоват, — замечает Кас, неловко поводя плечами. — Немного, — соглашается Дин, чувствуя сухость во рту. — Но ничего… Хорошо выглядит. — Думаешь? — Да. Дин проводит ладонью по грубому материалу на талии Каса, который раньше ассоциировал только со строгими воскресными походами отца в церковь. — Дин… — А? — Мы опаздываем. Дин приходит в себя и замечает, что Кас смотрит на него с улыбкой. Дин откашливается, избегая его лучистых голубых глаз, и чувствует, как загорелись щеки. — Верно, — соглашается он и передает Эмму Кастиэлю в руки. — Я запрягу фургон. Джоди и Донна нас ждут. Во время последней встречи с Миллсами в городе Дин, как радушный сосед, предложил им поехать в церковь вместе. Когда их белый дом появляется в поле зрения, сестры уже ждут на ступенях. Джоди — слишком практичная, чтобы выбрасывать годное платье, даже если это то же траурное серое платье, которое она носила после смерти мужа, — явно в приподнятом настроении. Ее платье оттеняет ярко-голубой шарф — в тон более модному воскресному платью Донны. На шляпах у обеих женщин приколоты украшения из свежих диких цветов. — Доброе утро, дамы! — обращается к ним Дин и спрыгивет с высокого сиденья, чтобы помочь им. — Прекрасный день для свадьбы, не правда ли? — Лучше и не выбрать, — соглашается Джоди. — Так значит, Джессика еще не одумалась? — Насколько мне известно, нет, — отвечает Дин, усмехнувшись. — В любом случае теперь праздник отменять поздно, так что едем в город. — Вот это настрой! — щебечет Донна. Придерживая Эмму на колене, Кас помогает ей взойти на повозку. — Я чувствую себя голой, когда еду в свет без пирога в руках, — смеется Донна, усаживаясь сзади. — Но, наверное, так уж заведено на свадьбах. Не стоит наступать на пятки миссис Мур. — Не стоит, — соглашается Дин. — Уверен, будущие тести Сэма спланировали обед вплоть до последней веточки петрушки. Джоди передает Донне их общий подарок молодоженам: обвязанную лентами корзину, полную конвертиков с тщательно собранными семенами из сада полезных трав. На каждом конвертике написана инструкция, чтобы Джесс могла вырастить собственные приправы к столу — полезный подарок невесте, которой предстоит обустраивать собственный дом. — Оуэн не едет? — осведомляется Дин, когда юноша не появляется. Джоди качает головой, взбираясь на повозку при помощи Дина. — У нас на прошлой неделе родился поздний теленок, — объясняет она. — Оуэн останется и последит за ним и телкой на всякий случай. — Как, и пропустит возможность нацепить свой воскресный костюм? — улыбается Дин. — Уверен, он в печали! — Разок мы решили закрыть на это глаза, — отвечает Джоди, подмигнув ему. — Для мальчишки его возраста свадьба — сомнительное удовольствие. — Не слушайте ее россказни, — вставляет Донна из-за спины Каса. — Джоди просто довольна, что Оуэн сам пока не проявляет желания свататься. — Он немного юн для этого, разве нет? — замечает Кас нерешительно. Донна хмыкает. — Ты удивишься, — отвечает она. — Единственный наследник поместья Миллсов — весьма завидный жених. Это явно привычное сестрам подтрунивание друг над другом. Джоди закатывает глаза. — «Поместье Миллсов», — повторяет она, качая головой. — Оставьте мне моего мальчика, хотя бы пока у него не сломается голос. Я надеюсь, еще несколько лет у нас в запасе есть. — Я помню себя в его возрасте, — говорит Кас, улыбаясь. — Я до четырнадцати лет пел сопрано в церковном хоре. Это заявление, сделанное его низким баритоном, вызывает у дам смех, и компания трогается в город на веселой ноте. Сама свадебная церемония в церкви ожидается простая — пригласили только членов семьи и близких соседей. Когда Дин и Кас заходят внутрь, на алтаре стоит ваза со свежими полевыми цветами, но в остальном украшений нет. У матери Джессики еще будет возможность впечатлить всех после самой свадьбы, когда Муры устроят обед в своем городском доме. Сэм встречает гостей у дверей: он явно страшно нервничает, но выглядит статно в своем темно-зеленом костюме. Он стоит рядом со скамьей, на которой обычно сидят прихожане. Сейчас на ней оставлены подарки для счастливой пары. Сэм замечает Дина и едва не падает в обморок от облегчения. Он вежливо приветствует Донну и Джоди, потом подскакивает к брату. — Ты приехал! — Да, да, извини, мы опоздали. Кое-кто не мог отчистить ботинок. — Дин толкает локтем Каса, и тот закатывает глаза. — Поздравляю, Сэм, — говорит Кас и передает Сэму маленький конверт. — Тут немного, но я надеюсь, это поможет вам с мисс Мур в вашей новой совместной жизни. — О… спасибо, Кастиэль. — Сэм немного скованно пожимает Касу руку. После этого Кас предлагает забрать у Дина Эмму: — Уверен, миссис Миллс не против последить за ней минутку, — говорит он. — Тебя ждут обязанности шафера. — Спасибо, Кас. Убедившись, что Кас нашел себе место рядом с Джоди и Донной, Дин достает толстый конверт с юридическими бумагами. — Так. Сначала подарки, — объявляет он. Сэм морщит лоб, принимая у Дина конверт, потом открывает первую страницу, и его глаза расширяются. — Дин… — Два акра с того края, что ближе к городу, — поясняет Дин. — Они твои, если хочешь, Сэмми. Только бумаги в понедельник подадим. — Но… тебе они разве не нужны? Под урожай? — спрашивает Сэм. — Нет, там земля все равно каменистая, — отвечает Дин. — Распахивать ее замучаешься, а вот для дома, я подумал, она подойдет идеально. — У нас почти достаточно сбережений на постройку, — делится Сэм. — Но в городе все живут так оседло: в окрестности тридцати миль ни акра не продается. — Я так и подумал. — Дин хлопает Сэма по плечу. — Продолжайте копить и, когда придет время, дайте знать — у вас есть еще пара рук в помощь. — Спасибо, Дин. Это очень много для нас значит. — Не бери в голову. — Дин вынимает из кармана вторую часть подарка. — А это для Джесс. Дин завернул подарок в чистый лоскуток ситца, но по изумленному вздоху Сэма понимает, что тот узнал фарфорового ангела матери. Он стоял на своем почетном месте на каминной полке с тех пор, как его поставила туда Мэри Винчестер вскоре после рождения Дина. И теперь Дин решил, что пора передать его следующему поколению женщин-Винчестеров. — Дин, он же твой! Ему место в доме, — восклицает Сэм. Следующая фраза, «Он же из маминых вещей, которые ты не трогал с самой ее смерти», остается невысказанной. Дин не станет отрицать, что снять маленького ангелочка с каминной полки было тяжело, но сегодня здесь Кас в костюме Джона, и Дин может отдать один из маминых сувениров своей невестке. — Мама хотела бы, чтобы он был у Джесс. Сделаем из него традицию, — объясняет Дин, поставив ангелочка вглубь стола с подарками. Джесс узнает его, когда они с Сэмом позднее будут разбирать подарки. — Тогда он должен перейти Эмме! — настаивает Сэм. — Ты же женился первым. Он по праву принадлежит Лидии… — Лидии он не нужен. Эта мысль впервые вырвалась из его рта, но она не оставляет его с самой оттепели. Если Дин когда-нибудь и увидит Лидию Винчестер снова, то, скорее всего, не на пороге в роли раскаявшейся жены. — Правда в том, что я ошибся в выборе, — признает Дин. — Джон хотел внуков, так что я бросился свататься и встал на колено перед первой же симпатичной девушкой, которая могла сказать «да». — Ты же не знал… — Я обольстил Лидию, — прерывает его Дин. — Обольстил, не приглядевшись к тому, готова ли она к такой жизни. И теперь я расхлебываю последствия. Это было не как у вас с Джесс. Дин вспоминает времена, когда Джессика Мур только начала бегать за Сэмом по школьному двору — еще с косичками и пятнами от травы на подоле платьица из магазина. Он вспоминает первый приезд Сэма домой из училища, во время которого тот ненароком обмолвился за столом: «Когда мы с Джесс поженимся…» — У вас с Джесс общие мечты, планы, которые идут дальше алтаря, — объясняет Дин. — Вы любите друг друга, и, видит Бог, Джесс была мне как сестра дольше, чем Лидия была мне женой. У Сэма блестят глаза, и он сгребает Дина в удушающее объятие. — Я счастлив, что вы вместе, и хочу, чтобы Джессика знала, что она — член семьи. И всегда им была, — заверяет его Дин. Сэм подозрительно хлюпает носом, и Дину самому приходится смахнуть с глаз слезы. Его младший братишка совсем вырос. — Кроме того, нужно, чтобы вы немедленно начали рожать детей, — шутит Дин, когда Сэм отпускает его. — Иначе я останусь стариком, в одиночку вспахивающим сто шестьдесят акров земли — с одним только Касом в помощь. Так что трусить некогда, братишка. — Если бы, — отвечает Сэм. — Я здесь только благодаря милости Джесс. — К слову о детях: нам с тобой нужно провести разговор? — спрашивает Дин, шевеля бровями, только чтобы увидеть, как Сэм покраснеет. — Как брат с неженатым братом? — О боже, Дин, нет, — выпаливает Сэм, отталкивая его. — Нет ничего постыдного в невинности и незнании уклада мужа и жены… — Пора начинать свадьбу! — объявляет Сэм, зажав уши гигантскими ладонями, под хихиканье Дина. — Никаких больше разговоров! — Я рада, что тебе не терпится, — раздается сзади женский голос. Сэм вздрагивает и оборачивается: оказывается, в церковь зашла Джессика с матерью. Джесс выглядит чудесно: ее волосы красиво уложены кудрями, и в руках у нее букет белых цветов. Сэм едва не лишается дара речи. — Джесс, — выдавливает он. — Ты такая… такая… — Ты и сам неплохо выглядишь. Джесс разрешает Дину целомудренно чмокнуть ее в щечку и высказать поздравления, после чего берет Сэма под руку. — Проводишь свою невесту в церковь в последний раз? — Пойдем. Сэм накрывает руку Джесс своей, и его волнение наконец уступает место счастью.

***

Преподобный Ширли нервно перебирает свои заметки, пока все рассаживаются перед службой. Сэм и Джесс сидят на передней скамье: Джесс в бледно-розовом платье из муслина — воплощение образа молодой невесты — взволнованно улыбается прибывающим гостям. Кас с Дином сидят сразу за ними. Наконец священник дает Дину сигнал встать вместе с Сэмом. Эмма немного капризничает, когда Кас забирает ее у Дина, но успокаивается у него на коленях после того, как Кас дает ей ухватиться за его палец. Джоди, сидящая рядом вместе с Донной, наклоняется к нему. — Хочешь я ее возьму? — шепчет она. Кас улыбается и делает отрицательный жест головой, покачивая Эмму на колене. Краем глаза он замечает, как Джоди хмурится. Он неуютно ерзает на скамье, пока священник читает главу из «Послания к Коринфянам». После этого Сэм и Джесс, взявшись за руки, произносят свои клятвы. Сбоку от Джесс стоят ее сияющие гордые родители, а Дин представляет семью Сэма. Когда Джесс говорит «я согласна», Кас встречается глазами с Дином. Накал во взгляде Дина чувствуется даже с расстояния между ними: он ударом пронзает грудь Каса, так что тому приходится отвести глаза, когда священник объявляет «мистера и миссис Сэмюель Винчестер». Гости от души хлопают. Кас встает, подняв Эмму на бедро, и нацепляет на лицо улыбку. Сэм и Джесс идут от алтаря, улыбаясь друг другу. Родители Джесс приглашают гостей к себе домой на празднование, и Кас выходит вместе с Донной и Джоди вслед за толпой смеющихся и выкрикивающих поздравления людей. Снаружи уже сгущается пыльный вечер: низкое солнце подсвечивает непроницаемую пелену облаков. Дин подбегает к Касу, забирает у него Эмму и кружит ее над головой. — Понравилась тебе твоя первая свадьба, а, кроха? — спрашивает ее Дин, развязно подмигнув Касу. — Надеюсь, не слишком: тебе к алтарю идти еще очень нескоро. — Пусть она сама за себя скажет, старый башмак! — шутит Джоди, пока Донна сюсюкает с Эммой, сидящей у Дина на руках. — Поверь мне, Миллс, она говорит достаточно, — возражает Дин. — Только, видит Бог, пока на другом языке. Все добродушно смеются, и даже щеки Каса растягиваются в улыбке при виде того, как старые друзья и соседи Дина наконец увиделись с ним после долгой зимы. Джоди похлопывает Каса по рукаву, улыбаясь ему: — Проводишь даму на праздник? — С удовольствием. — Кас берет ее под руку, и они направляются дальше по улице, глядя, как гости свадьбы весело улюлюкают и выкрикивают поздравления — в один из редких дней, когда в здешнем обществе позволяется разнузданность. Муры живут в едва ли не лучшем доме Эйвы, расположенном прямо рядом с магазином. Это одно из немногих строений в городе с крыльцом в викторианском стиле и стильной резьбой по темному дереву. «Сэм — Винчестер, поэтому ни за что этого не признает, но он женится в, пожалуй, единственную по-настоящему состоятельную семью в Эйве», — сказал Дин как-то, когда они обсуждали предстоящую свадьбу за ужином. Кас взволнованно сглатывает, когда они поднимаются по ступеням. Скрипящее дерево и кресла-качалки с сидящими в них оживленными гостями так непохожи, но в то же время так напоминают прогнивший порог его дома детства, со временем уступивший место большому крыльцу, ради которого его отец работал днями и ночами. Кас вздрагивает, когда Джоди кладет ему на локоть вторую руку. — Пожалуй, я пойду помогу в кухне, пока меня не начали высмеивать остальные дамы, — говорит она. Ее улыбка исчезает, когда она замечает выражение лица Каса. — Какая муха тебя укусила? Кас смеется. — Никакая. Просто задумался. — Не думай слишком много, иначе подожжешь эту превосходную мебель, — шутит Джоди, и взгляд ее глаз смягчается. — Я видела, как Дин прошел в гостиную. Кас откланивается, втайне признательный Джоди за то, что она не стала допрашивать его, несмотря на их с Дином очевидно необычную ситуацию. Он проходит вдоль стены ко входу, на который указала Джоди. Миссис Мур пролетает мимо с чашей для пунша из резного стекла, даже не взглянув в сторону Каса. Он слышит, как Дин смеется какой-то неслышной шутке: его голос и незнакомый голос какого-то гостя выделяются среди общего шума. Кас уже готов ступить в гостиную, когда слышит упоминание своего имени. — Кас помогает мне с весенним севом, — говорит Дин, явно пытаясь придать тону беспечность. — Это он же работал на тебя в пору жатвы? Значит, он вернулся в эти края? — Ну, он жил недалеко, помогал мне время от времени с тем, с этим… Второй собеседник издает неопределенный звук, за которым следует неслышный вопрос. Потом пауза, и Дин тихо продолжает: — Вся его семья осталась на востоке. Отсутствие общества плохо сказывается на состоянии души… Кас отступает и проходит через узкий коридор к лестнице. Он садится на нижнюю ступень, опустив голову в руки — не находя покоя, пока приглушенный праздник продолжается в комнатах за его спиной. — Тебе, может, в пунш чего подсыпали? Он поднимает голову и обнаруживает перед собой сестру Джоди Донну, стоящую, уперев руки в бока. У нее доброе улыбающееся лицо, но, по правде говоря, Кас никогда не общался с ней напрямую. Он смеется, выдохнув. — Должен признать, я его еще не пробовал. — Ну так поторопись: а то тут все измучились жаждой! Кас снова улыбается: открытая манера и северный акцент Донны приятно выделяются на фоне протяжного среднезападного говора. — Дин говорил, вы родом с Территории Дакота? — спрашивает Кас, сложив перед собой руки. — Ну, — Донна поворачивается спиной к стене и удобно опирается на нее, — я не думаю, что кто-то в моем возрасте может быть родом с Территории Дакота. Я на самом деле с востока, из-под Бостона. Как и ты — насколько мне известно. — Из Мэна, — соглашается Кас. Донна кивает: — Ясно. — Потом наклоняется ближе, и уголок ее рта приподнимается в озорной улыбке. — Между нами говоря: я до сих пор с подозрением отношусь к этому солнцу. Кас снова смеется. — Мне это очень близко. Теперь, когда Донна рассказала ему о своем происхождении, Кас угадывает в ней черты леди с востока: мягкие светлые волосы, собранные в модный пучок, как тот, что был у Ханны в день его отъезда. Итальянская брошь, приколотая к воротничку у горла. Платье, хоть и выцветшее от солнца и стирки, но идеально сидящее на ее округлых бедрах и плечах. — Как вы здесь очутились? — вырывается у него вопрос прежде, чем поспевает подумать голова. Он ожидает услышать ее смех — реакцию располагающей к себе добродушной женщины, — но вместо этого Донна вознаграждает его лишь кроткой улыбкой. — Так же, как случается все — в моей жизни, во всяком случае. Мне дорог другой человек, и я хочу быть с ним рядом. Перед мысленным взором Каса мелькают лица Дина и Эммы. Их для него не существовало бы, если бы он просто проехал еще одну остановку до следующего маленького городка в прерии. — И сдается мне, — продолжает Донна, — тебя держит то же в твоей ситуации. Глаза Каса расширяются, в горле поднимается комок, и он судорожно пытается вспомнить, как заговорить. Отрицать все, убежать, купить билет на поезд и уехать, пока он не испортил Дину жизнь навсегда… — Не торопись, Кастиэль, — успокаивает его Донна, уверенно положив ладонь ему на плечо. Он и не заметил, когда успел вскочить на ноги. — Донна, пожалуйста, поймите, нельзя… — Ш-ш! — говорит ему Донна. В этот момент она удивительно похожа на Джоди. — Я не хотела напугать тебя. Я хочу, чтобы ты знал, что ты не один в этой бескрайней пустынной прерии. Кас постепенно расслабляется. — Вы…? Донна приподнимается на цыпочки и отряхивает его плечи. — Ты же не думал, что мы с Джоди в самом деле сестры, правда? — Я не думал… что женщины… Донна закатывает глаза. — Я вижу, что ты образован, Кастиэль, но никакая школа в мире не откроет мужчине глаза в том, что касается женщин, если он хочет держать их закрытыми. Кас не находит, что на это ответить. Спустя мгновение взгляд Донны смягчается и в него возвращается прежняя искренность. — Я хочу, чтобы ты знал, что ты можешь быть здесь счастлив, Кастиэль. Даже при том, как приходится жить. В конце дня ты будешь возвращаться домой, где будешь любим. И это гораздо, гораздо важнее тайны. Так прямо с Касом не говорил еще никто. У него получается выдавить в ответ только «спасибо», но Донна уже направляется обратно в толпу, крепко взяв его за руку и утягивая за собой. — Так… куда уплыл этот пунш? Они присоединяются к гостям, и Кас исподтишка наблюдает за Джоди, когда Донна замечает ее в другом конце зала: как та подается навстречу Донне, как теплеет ее улыбка. Каким же он был глупцом, что не заметил этого сразу… Большую часть еды из буфета уже разобрали. Кас наспех собирает себе тарелку из остатков и запивает ее стаканом пунша, который сует ему в руку Донна. — Готов ехать домой? — спрашивает появившийся рядом Дин со спящей на плече Эммой. Сэма и Джесс нигде не видно, и толпа гостей уже поредела. — Только что забрал ее у миссис Мур и тетушек Джесс, — объясняет Дин. — Она совершенно без сил от такого количества внимания. По-моему, Сэм и Джесс уже ушли… Животные, — добавляет он еле слышно. Кас невольно закатывает глаза. — Я запрягу фургон. Снаружи рано опускается ночь: отголоски зимы еще слышатся в молодой весне. Кас гладит длинную бурую гриву Детки, тихо цокая языком, чтобы подогнать ее к фургону. Дин появляется на крыльце. Мягкий свет из дома освещает его волосы и волосики Эммы, пока они взбираются на повозку. — Я попрощался за тебя с Мурами, — сообщает Дин Касу. — Джоди и Донна решили пройтись домой пешком. Такого сборища город давненько не видывал. Кас посмеивается, забирая у Дина спящую Эмму, чтобы тот мог сесть за поводья. — Пунш оказался весьма забористым… — Мой отец никогда не доверял этим аристократам… Дин направляет лошадь к дому. Эмма дремлет у него на коленях, не замечая тряски фургона. Небо чистое, и по мере того, как оно темнеет, становятся видны звезды и полная луна. Прерия неподвижна, не считая неспешного ветерка, колышущего траву, как волны океана. Через некоторое время вдали показываются дом и амбар Винчестеров. Кас заводит Детку в амбар, после чего присоединяется к Дину в доме. Дин склонился над колыбелью, где уже спит на одеяле Эмма. Кас подходит к нему сзади. — В амбаре все готово к ночи, — сообщает он, положив руку Дину на спину. — Хорошо, — отзывается Дин. — Так ты меня совсем избалуешь. — Ну конечно. А то ты не обработал на этой неделе пятьдесят акров земли, — дразнит его в ответ Кас. Дин качает головой, берет его за руку и ведет за собой в спальню. Они молча сбрасывают ботинки и падают вместе на постель: Дин — позади Кастиэля, пристроившись ногой меж его ног. Он обнимает Каса за туловище и подтягивает ближе. — Останься здесь со мной сегодня, — шепчет Дин, улыбаясь в изгиб шеи Каса. — Не стоит, — возражает Кас, но запрокидывает голову для поцелуя. Дин проводит губами по щеке Кастиэля: его щетина щекотит кожу. Поцелуй — нежный, сладкий. — Ну же, Кас, — мурлычет Дин у его рта. — Воспользуемся случаем… Кастиэль сдается. Дин оказывается над ним и целует его медленно и основательно. Он проводит рукой вдоль бока Каса, и Кастиэль чувствует трепет. Дин отрывается от его рта, чтобы поцеловать шею, и присасывается к месту пульса на его горле. — Спасибо… а-ах… Спасибо, что взял меня с собой сегодня. Дин поднимает голову, поддерживая себя на локтях. — Кас, конечно ты был приглашен… — Я не сомневаюсь в этом, просто… — Он умолкает, обнимая лицо Дина свободной ладонью. — Я счастлив быть с тобой рядом. Дин улыбается: его улыбка не исчезает, даже когда он снова наклоняется для поцелуя. В его поцелуе чувствуется новое нетерпение; он переплетает пальцы с пальцами Каса и опускается ниже, прижимаясь к нему, устраиваясь между его ног. — Если бы я мог, — бормочет Дин между поцелуями влажным дыханием на губах Кастиэля, — я бы… я бы рассказал… Кас делает рывок и захватывает ртом его губы, сцеловывая с них слова, пока они не вырывались в воздух. Знания, что Дин собирался произнести их, более чем достаточно. Кас перекатывает их обоих, и Дин, оказавшись внизу, обхватывает ногами его бедра. Кас начинает размеренный ритм бедрами, удерживая взгляд Дина, пока тот не запрокидывает голову от удовольствия. Кас наклоняется к его губам, но вместо этого целует в подбородок, запустив одну руку Дину в волосы, другой ища контакт с кожей под его рубахой. Ему хочется большего, хочется видеть Дина обнаженным, но он не может остановиться, пока Дин стонет под ним. Они кончают вместе; Кас — уткнувшись Дину в плечо. Он не может даже поцеловать Дина, и в этот момент слышит… неоспоримое утверждение, пронзающее его насквозь, пока он не чувствует его в самых костях: — Я люблю тебя. Боже, как я люблю тебя…

***

— С днем рождения, Эмма! Эмма довольно взвизгивает, дрыгая ножками в своем высоком стульчике и грызя деревянную ложечку, которую вырезал для нее Дин. Его дочурка становится все более самостоятельной, даже при том, что большая часть ее растертой фасоли пока оказывается на стенах кухни. — Я помню, как она еще едва держала головку. — Кас смотрит на них с теплотой, стоя у плиты, где только что закончил готовить обед для взрослых. Он предлагает Дину отведать супа, который они сварили из остатков вчерашней курицы. — Уж кому ты рассказываешь! — восклицает Дин, пробуя горячий бульон. — Может, еще чуток соли, но очень хорош. — Па. — Что ты говоришь, кроха? — Дин поворачивается к Эмме и замирает, осознав, что только что произошло. — Па, — повторяет Эмма нетерпеливо, протягивая к нему пустую ручку и сжимая кулачок. Дин смотрит на Каса: тот удивлен не меньше. — Скажи-ка еще раз, Эмма? — просит Дин, пододвинувшись ближе к высокому стульчику дочери. Эмма хлопает его по щеке липкой рукой. — Па! — объявляет она. Дин моргает, пытаясь высушить слезы, и улыбается. На его плече оказывается теплая дружеская рука Кастиэля. — Верно, малыш, — произносит Дин охрипшим голосом и целует пухлые пальчики Эммы. — Па — это я. Неделю спустя Эмма делает несколько шатких шагов прямо в колени Кастиэля. — Осторожнее, милая, — напоминает ей Дин от плиты, где он занят ужином, но внимание Эммы направлено на Каса. — Ас, — упрекает она его, раздосадованная неожиданным препятствием. — Прошу прощения, мисс. — Кас перестает шевелиться и позволяет Эмме опереться на него для равновесия, пока она так же шатко не направляется дальше к кукле Марте в другом конце комнаты. Добравшись до места, Эмма плюхается на попу и начинает живо лепетать что-то своей кукле. — Из тебя выходит отличное заграждение, — замечает Дин с улыбкой. Кас не шевелится. Дин уже готов бросить в него морковкой, чтобы привлечь его внимание, но потом замечает, что Кас весь светится, глядя на Эмму со слезами в глазах. Дин оставляет его в покое, чувствуя волну тепла в груди. И если следующие несколько дней, пока Кастиэль в амбаре, Дин репетирует с Эммой «К-к-кас, малышка, твердое "к"», что ж с того? Никому об этом знать не нужно.