Запечатанный

      Если бы у Бьянки спросили, почему она так назвала дочь, ответ бы многих удивил.       Но только не Синих Полосок. Не тех Полосок, которые назывались Синими Полосками сейчас, чьё число подбиралось к трём тысячам, а выглаженная форма с нарядными, но неброскими лилиями так удачно соседствовала с тёмным облачением зерриканской гвардии.       Не удивились бы те немногие, кто десять лет назад партизанил по лесам и пережил кучу стычек с погаными нильфгаардцами (Эмгыр, тварь такая, тогда ещё надежд не оставлял), реданцами (пока Дийкстра не прижал Радовида к ногтю, те мародёрствовали на славу).       Про то, что Ирис сумела убить Хенсельта, каким-то невиданным магическим способом разворотив его тушу надвое, знали все. Роше от своих бойцов предпочёл тогда не скрывать.       Она исчезла вместе с Геральтом, и в глубине души Бьянка надеялась, что ведьмак о ней позаботится. Геральт, хоть и был бабник и чудак ещё тот, но Бьянка ему доверяла. Ещё во всем были якобы замешаны эльфы, но, как уверял Роше, совершенно не те, которые скоя’таэли, а те, которые другие, и даже, кажется, из другого мира.       «Мутное дело», — думала Бьянка, — «очень мутное, эльфы там или не эльфы».       А потом началось это.       Абсолютно необъяснимое везение, стечения обстоятельств, миллион мелочей, которые играли на руку Синим Полоскам и никакому объяснению не поддавались…       Что-то, несмотря ни на что, тащило Темерию, и их заодно, из бездны, куда все они почти свалились.       Не говоря уже о многочисленной гвардии, состоявшей из (подумать только!) женщин, явившейся из пустыни.       Тринадцатый, дравшийся как чёрт всю свою жизнь, и даже уже бойцов тренировавший, ойкнул, и не нашёл, что сказать, после первого же тренировочного боя.       Представителем могущественного и загадочного зерриканского монарха была смуглолицая, как и все зерриканцы, Н’ьянгу, которая, по подозрению Роше (а жизнь показывала, что Роше ошибается редко), была очень сильно себе на уме.       Н’ьянгу рассказала абсолютно волшебную историю, про то, как еë повелитель, господин зерриканского города Эблы Аниах раньше служил у Роше (инкогнито, конечно, строго инкогнито).Темерия тогда цвела и пахла (не то, что теперь), а сейчас мудрый взор Аниаха печалится слезой, а ухо не выносит воплей страждущих из страны, что некогда ему была так близка.       Поэтому давай свалим реданский протекторат на хрен! Прямо вот возьмём — и свалим!       Первый раз в жизни Бьянка видела человека (ну кроме командира), который с невозмутимым лицом просчитывал десять ходов вперёд и по какой-то причине бился за Темерию, как ошпаренный.       За этим точно должен был стоять джинн.       И Ирис.       Вместо того, чтобы шевелить то, что в штанах у мужчин, как от неё все ожидали, эта, со всех сторон странная мадам, расшевелила целый мир. Бьянка была абсолютно, непоколебимо убеждена, что если бы не эта далёкая от политики, как от Луны, непутёвая недофрейлина, лежать бы Темерии в руинах, а им, синеполосочным партизанам, — бесславно сгинуть в очередной стычке.       Неизвестно как она это провернула, но факт был налицо.       А потом к ним в партизанский лагерь заявился тридцать девятый принц.       Принцы заявлялись и ранее, в Зеррикании с её гаремной системой (вот где Фольтест разгулялся бы, хотя о покойниках плохо не будем) принцев было не один, не два, а тридцать девять. И многие из них приезжали на Север — понюхать воздух чужбины и испытать себя. Были они кто хуже, кто лучше — и избалованными дураками, и толковыми. Смуглые, длинноволосые, холёные. И абсолютно все уступающие на поле боя собственной же гвардии.       Но не тридцать девятый.       Когда Бьянка увидела его в первый раз — её пронзил такой шок, что она просто так и осталась стоять, открыв рот.       У тридцать девятого принца были глаза и скулы Ирис, её поворот головы, её манера поднимать одну бровь и смотреть собеседнику прямо в переносицу. Они были похожи, как единоутробные брат и сестра, одно и то же лицо, как одна и та же душа, только один раз воплощённая в женщине, а другой раз — в мужчине.       — Я знаю, о чем вы меня хотите спросить, госпожа Вэс, — сказал тридцать девятый принц, сноровисто спрыгивая с коня. — догадываюсь, кого я вам напомнил. Но вот только ни хрена объяснять не собираюсь.       Прямо так, подлец, и сказал.       Тем не менее, ясно стало всё и всем.       — Темерия перед нашей фрейлиной в долгу. — подытожил Роше. — Ебись оно конём, кто бы мог подумать, кому мы все тут обязаны по гроб жизни.       Лаурин же, так звали тридцать девятого принца, дрался как чёрт, и так умел ругаться, что любой сапожник позавидует.       Он так замысловато крыл всех на все лады, что у Бьянки возникло иррациональное чувство, что принц какое-то время при вызимском дворе времён Фольтеста умудрился пожить.       Иначе откуда?       Бьянка с принцем относились друг к другу с уважением, но в дружбу это так и не переросло. Всё-таки он был, с позволения сказать, мужиком, и несмотря на то, что со смуглого лица на Бьянку смотрели глаза Ирис, дружить с ним, так, как с самой Ирис, было бы затруднительно.       А про Ирис Бьянка вспоминала часто — с благодарностью и просто так. Вот чей совет ей бы не помешал.       Годы и годы у них с Роше не менялось ничего, кроме того, что они ночевали в одной палатке.       Бьянку устраивало всё, не устраивало Роше — с самого начала она сказала, что не стоит заговаривать о будущем, пока у Темерии будущего нет, и он замолчал.       Замолчал хмуро и несогласно.       Для своей женщины он жаждал безопасности и защиты, совершенно забывая о том, что эта женщина сама способна абсолютно любому ушлёпку при необходимости глаз на жопу натянуть.       Не было в Бьянке этой мягкости, покорности, присущей и нужной по мнению многих готовности принять свою долю и смотреть мужчине в рот.       «A вот для Ирис, — думала она про себя, — это было бы самое то! Вот уж кто бы сидел в вызимском замке с довольным лицом и кружева бы примерял». — При условии, конечно, что сбылась её настоящая, большая любовь, вспоминала Бьянка, только при этом условии.       Роше был и оставался единственной любовью, без сомнения, но, о Мелителе, как же это иногда было сложно… а потом она пару раз забыла выпить сильфий — и вот…       Командир был непреклонен — на ближайшие годы даже не смей думать о том, чтобы во что-то соваться.       Вместо привычной формы приходилось носить теперь платья, а жилистое, лёгкое, привычное к движению тело теперь, по мнению Бьянки, слишком уж округлилось, слишком уж налилось.       — Обабилась ты! — констатировал Тринадцатый. — Чего так свирепо зыркаешь! Маришка моя вон, тоже обабилась, как родила!       Бьянка его тогда чуть не убила.       Теперь она жила в том же самом вызимском замке, где когда-то они с таким удовольствием зимовали.       Времена изменились, но Вызима всё пережила. Бьянке иногда это даже казалось дико — насколько быстро местные таверны, лавки, а в первую очередь увеселительные заведения, пришли в себя.       Вот уж там было всё равно, кто сидит на троне.       В платье, с высоко забранными волосами, с ребёнком на руках она совершенно не походила на саму себя прежнюю. Совершенно.       Горожане раньше её не особо-то замечали, теперь же каждый спешил «госпожу Роше» поприветствовать.       Бьянка ещё не поняла, радоваться этому или пугаться.       Тем не менее в городе она гуляла с удовольствием — сидеть в четырёх стенах с маленьким ребёнком — удовольствие ещё то.       В Вызиму для подписания соглашения стали прибывать делегации — дипломатия торжествовала. На улицах, в городском парке и на окраинах можно было встретить людей и нелюдей совершенно любого коленкора.       Своего нового знакомца Бьянка тоже встретила в парке и с тех пор видела регулярно — вот уж никогда бы не подумала, что будет так радоваться обществу эльфа.       В тот день маленькая Ирис раскапризничалась так, что даже у выдержанной Бьянки нервы сдавали. Дочь была невыносима — орала и орала, совершенно без видимой на то причины.       «Ребенок совершенно здоров», — сказал Бьянке лекарь и повода не верить старенькому, пережившему и королей, и королев придворному доктору с седыми усами, она не видела. Ирис просто проявляла характер — пошла, что называется, в папашу.       С тех пор как ей исполнилось полгода, справиться с ней стало совершенно невозможно, но оставлять на весь день под чужим присмотром Бьянка не хотела — по отношению к ребёнку, да ещё такому маленькому, это казалось предательством.       Будь Бьянка кметкой на ферме, и будь Ирис её десятым ребёнком, она бы, конечно, думала по-другому. Но все случилось, как случилось, и поэтому сейчас, присев на лавочку в парке (понастроили ради высоких визитов), Бьянка старалась успокоить разбушевавшееся чудовище.       Тут-то они и познакомились.       Что-то мягкое ткнулось Бьянке в ноги, а потом цокнуло, запрыгнув рядом с ней на скамью.       Ребёнок резко замолчал и уставился на золотого миниатюрного козлика, открыв рот.       У Бьянки же даже сил на удивления не осталось.       — Не бойтесь, — раздался рядом приятный, мягкий голос. — он совершенно не опасен. Это…как бы объяснить…мой ручной дух в таком вот виде…детей он очень любит.       Рядом со скамейкой стоял эльф, красивый, как утренний рассвет, в неприметной тёмной одежде, застёгнутый на все пуговицы. Глаза у эльфа были странного сложного цвета — то ли зелёные, то ли коричневые, то ли всё вместе. Он был, нетипично для эльфа, коротко острижен — волосы прорезала седая прядь.       К своей чести Бьянка даже ни секунды не подумала о том, что вот, дескать-то, нелюдь, а лишь дружелюбно улыбнулась в ответ.       Козлик действительно был необычным. Совершенно, извините за подробность, не пах, а шерсть у него так и переливалась ненастоящим золотом.       Маленькая Ирис потянулась, и, сопя от натуги, вцепилась в рожки, что есть мочи. Козёл милостиво поддался.       Бьянка ещё раз посмотрела на эльфа — в нём ей чудилось что-то знакомое, вполне возможно они встречались раньше и тогда даже страшно представить при каких обстоятельствах. Но Бьянка дала себе зарок, что кто старое помянет, тому глаз вон. Новая Темерия с новой королевой, страна, в который будет жить её дочь, должна быть мирным государством.       Судя по тому, как спокойно и дружелюбно вёл себя этот эльф, вполне возможно и он себе похожий зарок дал. Наверняка из Вергена прибыл — они там своими толерантными нравами славятся. Вот и хорошо.       — Какой чудесный ребенок. — ласково сказал он. — Могу я спросить, как её зовут?       Бьянка отмерла и ответила со всей светскостью, на которую была способна:       — Ирис. Ей всего семь месяцев…       Малышка отчаянно тянула козла за бороду, а тот даже не пытался вырваться и понимающе смотрел Бьянке в глаза.       — Ирис, — повторил эльф и лицо его вдруг стало необъяснимо грустным. — какое красивое имя. Темерское, надо полагать? ***       В голове Бьянки роились догадки и предположения по поводу её нового знакомого.       Тонкая, почти незаметная ниточка, какая-то зацепка — это было что-то, чего она не могла понять и ухватить, связанное с ними со всеми.       — Саския его ценит, — пожал плечами Роше. — а уж я как обрадовался, как вместо одноглазого его увидел! Вот уж кто мне тут бы всю малину подпортил! А делать дела с этим Киараном — тишь да благодать! Мика, фенновский деверь, у него, кстати, в адъютантах служит.       Мика, фенновский деверь, околачивался день - деньской, за неимением других важных дел, с вышедшим на пенсию Фенном и с Тринадцатым, и легенду подтвердил.       Бьянка наличию у Фенна сестры на сорок пять лет младше, и, соответственно, Микаэля в родственниках всегда удивлялась.       Что-то там про другой мир и разное течение времени. Бывает же.       — Десять лет назад у него человеческая невеста вроде как пропала. — разнес сплетню Мика. — С тех пор он такой…хм…неразговорчивый…её, кстати, и звали вроде как дочку твою… Вот он к вам и проникся…       Про «проникся» было чистейшей воды правдой. Маленькая Ирис могла сидеть у Киарана на руках сколько угодно, а уж этот странный дух-козлик, который, оказывается, умел бить копытцем, и из земли вырастали самые настоящие ягоды, привлекал ребенка больше, чем все игрушки, вместе взятые.       Заодно и выяснили, что у малышки на землянику аллергия.       Они часто встречались, случайно или нарочно, и Бьянка поймала себя на том, что сама ищет общества молчаливого эльфа — уж слишком удобно было успокоить ребенка с помощью козлика, да и сам Киаран компания более чем приятная. Не то что бывшие сослуживцы, казавшиеся иногда чересчур грубыми, и придворные, которых Бьянка по старой памяти недолюбливала. Теперь-то каждый норовил в друзья набиться, как же.       Тринадцатый, который иногда, надо признать, бывал настоящим хамлом, даже предположил, что, может, он к Бьянке и свататься через двадцать лет приедет: «Ну а что, для эльфа двадцать лет не срок, а темерская невеста с фамилией Роше позиции Вергена очень укрепит».       Бьянка от этого предположения пришла в ужас, но некую сермяжную логику, скрытую в нём, не признать не могла.       Но интуиция подсказывала ей, что дело не в этом. Не строил Киаран аэп Эасниллен никаких далеко идущих марьяжных планов и интриговать тоже не пытался. Он просто с удовольствием играл с ребёнком, так как своих детей у него, кажется, не было, вот и всё.       Что-то было ещё. Что-то, что опустила. Это «что-то», подсказывало чутьё, было совершенно неопасным, но к ней, к Бьянке имело отношение самое непосредственное. Какая-то загадка, головоломка, детали которой никак не складывались.       А пока Бьянка ломала голову, проходили недели.       Вергенцы прибыли одними из первых и постепенно под потрёпанные стены старого вызимского замка стали стягиваться визитёры из других королевств.       Приехала красивая, несмотря на возраст, и величественная, как вечная зима, королева Мэва, вертлявые представители Ковира, с тёмными блестящими, перевитыми жемчугом и гладкими, как шёлк, волосами. Приехал огромный, самодовольно улыбающийся Дийкстра и миниатюрная, похожая на куколку с фарфоровой кожей, беззастенчиво молодая и беспричинно радостная новая туссентская княжна, заменившая собой занемогшую мать.       Настроение в Вызиме было праздничным, мира хотели все, а про правителей все понимали — раз приехали, значит, скорее всего, подпишут.       В день, когда должна была прибыть самая почётная делегация из Зеррикании, Бьянка опять наткнулась на Киарана.       Саския, Мэва, Анаис, величественные и серьёзные, сыто прищурившийся Дийкстра, Роше стояли на специально возведённом, покрытом тяжёлой бордовой тканью помосте.       У подножья разместились все вызимские придворные, даже Натали Лаверна (старая стерва, а лицо все пудрит), даже непотопляемая, что твой фрегат, Бригитта Перебок. От места рядом с Роше на помосте Бьянка отказалась — совсем не любила направленные на неё взгляды, а кроме того, если маленькая Ирис опять раскапризничается, чего следовало ожидать, незаметно оттуда не уйдёшь.       Ирис, однако, капризничать, в порядке исключения, не собиралась, и, увидев издалека Киарана, радостно попросилась к нему на ручки.       Бьянка подошла к одетым в парадную форму вергенцам, стоявшим чуть поодаль, но с не меньшим интересом, чем и все остальные следивших за прибытием зерриканцев.       А посмотреть было на что. Народ толпился возле Мариборских ворот не зря.       Обычно одетые в тёмную, неприметную одежду зерриканские воительницы сегодня блестели, одна другой краше, золотыми доспехами на солнце. Породистые тонконогие кони шли, чеканя шаг, а породистые тонкокостные женщины, сидящие на этих лошадях, ехали, гордо подняв подбородок и расправив плечи. Чёрные богатые волосы были собраны в высокие хвосты, и даже попоны лошадей украшало золото и ещё раз золото. Типично для Зеррикании.       По традиции в гривы лошадей и волосы женщин были вплетены свежесрезанные, бесконечные в своем разнообразии цветы — пионы, розы, георгины, настурции, — где они их только столько достали… прекрасные женщины и прекрасные цветы являли такое пиршество взору, что по площади пронёсся восхищённый вздох.       Сзади ехал тридцать девятый принц собственной персоной, одетый, вопреки традициям, скромнее всех, — чёрный, чуть отороченный золотом дублет, волосы гладко зачёсаны назад, на лице вежливая маска.       Стоящий рядом с Бьянкой Киаран тихо ахнул и впился глазами в лицо тридцать девятого принца. Эльф побледнел, как полотно, глаза расширились от гремучей смеси удивления, безумной надежды и гнева, и Бьянка поспешила забрать у него Ирис — а вдруг сейчас ребенка уронит.       И тогда она наконец поверила в собственное предположение и в очередной раз ошалела от чёрного юмора, с которым Предназначение сплело свои узоры на этот раз.       Надо же.       Вот кого он потерял столько лет назад, этот вергенский эльф! ***       И только сейчас Киаран аэп Эасниллен уверился, что не сошёл с ума. Что нет у него никаких галлюцинаций, и что сидящий напротив него мужчина абсолютно, даже как-то скабрезно реален. Сначала он увидел его в процессии и глазам своим не поверил. А потом, когда через считанные часы после прибытия его вызвали, очень настойчиво вызвали, на аудиенцию к тридцать девятому принцу, Киаран, наконец, признался себе, что нет, не показалось.       Зерриканский Принц сидел за столом напротив. У него были абсолютно такие же, как у Ирис брови и абсолютно такое же выражение лица, как у неё бывало, когда та переживала — немного смущённое, губы сжаты а струнку, а глаза кажутся огромными на бледном лице.       Арикантус, обычно преданно крутившийся у киарановых ног, увидев принца, заблеял предельно радостно и звонко, и, несмотря на окрики Киарана, бешеным галопом устремился к высокопоставленному гостю. Козлярус прыгал от радости, и вертел во все стороны хвостом, напоминая одновременно и кошку и собаку.       Тридцать девятый принц, казалось, совсем не удивился, даже когда потерявший всякий стыд недокозёл устроился у него на коленях. В глазах Ариканиуса горела фанатичная любовь, с точки зрения Киарана необъяснимая.       Козёл и раньше чудил, но чтоб так…       — Простите меня. — вдруг сказал тридцать девятый принц. — Простите. По отношению к Вам я вёл себя недостойно.       Киаран откинулся на спинку стула и не нашёлся, что ответить.       — Надо было хотя бы попытаться дать Вам знать…       Тридцать девятый принц почесал подбородок.       — Но ситуация глупая сложилась вообще. Глупая и тупая. Я думал, вы выпьете «бархат»… и потом можно будет как-нибудь так…как-нибудь так …А Вы…       Зерриканец беспомощно и несколько театрально развел руками.       Абсурдность ситуации била Киарана под дых.       Собраться было крайне трудно, но он таки собрался. И задал один единственный, интересующий его сейчас вопрос:       — Что с ней? Она жива?       Тридцать девятый принц легко пожал плечами.       — Жива. Относительно здорова. И я думаю, — он прищурился. — я думаю, что если всё пойдет по плану и цикл завершится, то скоро будет здесь. Но есть один момент…       Киарану пришлось приложить все усилия, чтобы не схватить принца за грудки и не начать трясти. Помогла скоя’таэльская, не забытая, оказывается, выучка. Потеряешь один раз голову в стычке — и ты труп.       — Что за момент? — ледяным голосом переспросил он. — И кто Вы такой вообще?       Тридцать девятый принц белозубо и как-то натянуто улыбнулся.       — Я её брат. — сказал он после минутного размышления. — Разве не видно? А момент состоит в том, что после того, как моя сестра загадала желание, она попала в то место, где времени нет. Когда она проснётся, для неё не пройдет и секунды. И тут у меня к Вам просьба — не злитесь на неё. На меня Вы можете и злиться. Я заслужил. Но не на неё.       Киаран схватился таки за голову. Происходящее здесь не то, чтобы не выходило за рамки здравого смысла, оно просто-напросто отрицало здравый смысл вообще. И в тоже время — наплевать. Ему так хотелось увидеть Ирис, что он без раздумья отдал бы за это что угодно, если бы её странный брат прямо сейчас у него попросил. Ирис никогда не упоминала о брате. Да ещё о зерриканском принце.       — Почему здесь? Почему сейчас?       Зерриканец смотрел на Киарана в упор. В чёрных глазах отражалось самое настоящее сочувствие. Он отодвинул стул от стола из красного дерева, за которым сидел и медленно встал.       — Скажем так …Так захотело, мать его через три колена, Предназначение, будь оно неладно. ***       То ли камыш, то ли тростник больно хлестнул Мику по лицу, заставив очнуться от своих мыслей.       Тринадцатый шёл впереди и Мика старался приноровиться к его шагу, что было, прямо скажем, нелегко.       С одной стороны Мике было несколько обидно, что такой банкет с печёными лебедями пропускает, а с другой стороны — распирало любопытство.       Кроме того — главное историческое событие последних лет он уже увидел. Собственными глазами.       Сначала говорили, что мирное соглашение подпишут на десять лет, потом на тридцать.       В результате то ли звёзды сошлись самым непостижимым образом, то ли всколыхнулся глубоко запрятанный, но таки живой в душах правителей гуманизм….а скорее всего, просто почувствовали все насколько это прибыльно и денежно.       Как бы то ни было, соглашение подписали на долгих пятьдесят лет.       Мика сам видел, как поочередно подходили сильные мира сего к громоздкому огромному дубовому столу, одной массивной ножищей которого можно, наверное, при желании хребет дракону перебить и ставили свои подписи. Сияющая Саския, корпулентный, похожий на объевшегося сметаной кота, Дийкстра, королева Мэва, в умных глазах которой так и переливалась радость, юная, но не по годам серьёзная Анаис, и молоденькая туссентская княжна, имени которой Мика не запомнил. Такое чувство, что последняя вообще слабо понимала, где находится и лишь ждала, когда же, наконец-то, бал.       Хоть они обе молоды, а какой контраст.       За спиной Анаис стоял пресловутый Вернон Роше с женой и дочерью, с которыми Мика уже успел познакомиться поближе.       Он вообще прекрасно спелся с Синими Полосками за эти несколько недель — всё же, если поглубже копнуть, то Темерия была и Микиной родиной.       Чуть поодаль стоял тот самый зерриканский принц, от парадного облачения которого рябило в глазах — Мика и не знал раньше, что у золота бывает столько оттенков и переливов.       Однако Мику не покидало чувство, что принцу мечом махать куда привычнее, чем светскости разводить — уж что-что, а военную выправку он не узнать не мог.       Поговаривали, что загадочный зерриканский правитель (Аниах, кажется, было его имя), именно этого принца пророчит себе в наследники и поэтому сюда его и послал. На скучающем смуглом лице мужчины, заинтересованность политикой впрочем не отражалась никак. Но, впрочем, здесь Мика к нему упрёков не имел — сам он чувствовал себя точно так же.       Рядом с ним стояла его странная, одетая в чёрное дуэнья и постоянно что-то шептала на ухо. Разъясняла тонкости происходящего, надо полагать. Раньше так рядом с Саскией стоял Иорвет, а теперь — Киаран.       Киаран за последние два дня был на себя не похож, таким Мика своего эльфийского начальника никогда не видел. Осунувшийся, напряжённый и как-то по особому хмурый, Киаран стал, казалось, собственной тенью, что было странно и вдвойне необъяснимо, учитывая историчность момента и общий праздничный настрой.       — Все же хорошо, — обращался к нему мысленно Мика, — и ты этому поспособствовал. Так какого же рожна лицо у тебя — краше в гроб кладут?       Мика и сам никак не мог отделаться от абсолютно неправильного ощущения, что самое важное сейчас происходит не здесь.       Это не давало покоя.       Поэтому он совершенно не удивился, когда Киаран, нахмуренный и сосредоточенный донельзя, поймал его ещё до первой перемены блюд.       — Микаэль, могу я на вас рассчитывать? Нам срочно нужно быть в другом месте на час или на два.       Голос у него был твёрдый и ровный, но Мика, своего патрона уже неплохо изучивший, понял, что волнение просто раздирает эльфа.       С чего же?       Но Мика кивнул, даже не спрашивая в чём дело.       И вот теперь их небольшой отряд пробирался сквозь заросли невесть откуда выросшего в этой местности камыша всего в каких то полутора часах скачки от Вызимы. К Микиному удивлению компанию им с Киараном составил Тринадцатый, который на объяснения не рассиропился, а лишь коротко буркнул: «Бьянка послала», и та самая загадочная помощница разряженного в золото зерриканского принца.       Именно она ехала впереди, показывая трём мужчинами дорогу. А когда уж верхом стало нельзя, подала знак спешиться.       Странный это был то ли пруд, то ли болото — пугающий и непонятный. А ещё туман — опустился на них плотным кольцом, окутал сразу, неожиданно, плотно и душно. Туман этот был крайне нехорошим, Мика нутром чуял магические выкрутасы и не сказать, чтобы Микиному нутру это нравилось.       Эх, а мог бы сейчас в замке шнапс пить да перепелами в виноградной подливе наслаждаться…       Зерриканка резко остановилась, развернулась к ним.       — Мне дальше нельзя, — сказала она и непонятно пояснила, — приближусь — затянет. — и, посмотрев на Киарана, добавила. — Справитесь, я уверена.       И, ни слова больше не говоря, торопливо побежала обратно, к лошадям.       А они пошли дальше. Болотная топь доходила им уже почти до колен, противно хлюпала при каждом шаге, и Мика с сожалением думал, что едва ношеные сапоги, похоже, придется выбрасывать.       Болото вокруг становилось всё страннее, и всё страшнее становился туман. Со смешанным чувством ужаса и восторга Мика увидел, что хлопья тумана перемежаются с золотыми всполохами, и такие же всполохи идут по воде. Липкий страх поднимался от испорченных сапог к голодному желудку. Казалось, что сама земля пульсирует, а воздух искрит и волнуется.       — Эй, — шёпотом спросил у Тринадцатого. — тут же вроде никакого болота раньше не было.       Тринадцатый кивнул:       — Не было.       С неба ударила первая золотая молния. А потом ещё одна. И ещё.       Дождь, разорвав небесные хляби, хлынул на них упругим потоком — за минуту все трое вымокли до нитки. Струи дождя были неожиданно тёплыми приятными, и, что уже было неудивительно, перемежались золотом.       Переплетённые золотом водные нити не хлестали, а гладили по лицу.       Мика пропустил тот момент, когда завеса дождя и тумана раздвинулась и откуда-то показалась лодка. Когда-то, судя по всему белая, изящно и легко скроенная, лодка была теперь изъедена коррозией, потрескалась и потемнела.       Киаран ускорил шаг (если можно так назвать ковыляние в болотной жиже), и Мика с Тринадцатым поспешили за ним. Вода доходила им теперь до пояса.       В лодке, с удивлением увидел Мика, под слоями мокрой, посеревшей от влаги ткани, кто-то лежал.       Киаран схватил лодку за борт, развернул к себе, и Мика увидел смуглую черноволосую женщину, опутанную золотыми нитями. Очень похожа на зерриканку. Наверное зерриканка и есть. Веки у незнакомой красавицы (а женщина была бесспорно красива, как мечта) были плотно сомкнуты, и она спала так сладко, как умели на Микиной памяти только его сыновья, пока ещё не вышли из младенческого возраста.       Киаран протянул руку и аккуратно убрал с лица женщины намокшую чёрную прядь.       — Ну здравствуй, цветочек, — просто сказал он.