Революционер

После злосчастного нападения на дрезину прошло немногим более недели. Никто особо не горевал, не рвался искать и мстить нашим обидчикам, не готовился к боевым выходам и не собирал на них разведданные. Весь наш состав, включая даже командование, погрузились в работу с головой так, что даже ушей не было видно. Спустя три дня после того дня на вагоноремонтном заводе полковник вернулся в расположение и больше не покидал его, даже несмотря на некоторые приходившие приглашения на его имя. Лишь один раз на очередной вечерней летучке, он обмолвился, что «Там знают кто это сделал». То что они не станут сдавать их нам не произносилось вслух, но имелось в виду так громко, что голова начинала трещать по швам от возмущения. Поступил приказ — в кратчайшие сроки достроить новую переправу через Енисей, форсировать препятствие. И поскорее убраться из этого города, который очень резко и неожиданно стал к нам очень недружелюбен — как будто пережив такую засаду мы перебили каких-то местных героев. Возможно так оно и было — но нам не было до этого дела. Да, мы могли уезжать из Красноярска в сколь угодно натянутых отношениях с местной администрацией — федеральное правительство в морде генерала Филснейка, получив подробный отчёт о нападении, подтвердило что ничего неправильного мы не сделали и если возникала такая необходимость — у нас были все права действовать в городе с позиции силы. Но мы не хотели. Для львиной администрации могло показаться, что получив настолько наглую оплеуху, мы дружно стиснули зубы и молча доделали то, что должны были. Наш атомный локомотив уже на следующий день отключили от подстанции металлургического завода не слушая ни мольбы, ни угрозы местных, и перегнали весь состав к переправе, где на стройке задействовали всю живую силу, когда раньше использовали где-то с треть. Что характерно — никто не возражал. Работали быстро, слаженно и серьёзно. Динозаврик, когда узнал о потере своего фактического заместителя, не ударился в алкоголизм или что-то подобное — строго наоборот. Поставив уже наполненную стопку на стол, он сказал что-то вроде «Выпью, когда закончим», после чего при всех засучил рукава и окунулся с головой в работу. Открытием для большинства из нас, а также верховного командования и многих других, стало то что немного подкошенный моральный дух бойцов, а также резко сменившийся в сторону отрицательного настрой у местных, сыграли свою роль. Копали и таскали тяжести все, кто не был занят хоть какой-то организацией — даже некоторые киборги, хоть и неохотно, но присоединились к работе, буквально взорвав нашу эффективность до небывалых высот. Мне это стало понятно когда я увидел Овчара и Арни, тащивших в горку новый двадцатипятиметровый рельс — то, на что обычно требовалось две, а если в горку, то и три машины, лебёдки и куча кругляка, спокойно и без лишнего мата выполнялось двумя бойцами! В итоге таких пертурбаций переправа с наполовину выполненным техническим заданием от администрации по установке генерирующих турбин, было выполнено в общей сложности через три недели спустя даты нападения. И хотя нам хотели предъявить что-то за эти турбины, Динозаврик на совещании смог доходчиво, вкрадчиво, почти без матов и даже без своего любимого «Гуманитария кусок!» объяснить администрации отсутствие технической возможности установки остального оборудования так, что львы чуть не захотели убрать свои идеи из нашего первоначального плана. Пришлось нашему военному инженеру обьяснять что он сделал всё самым надёжным и оптимальным способом и никак иначе переправу не улучшить -можно только испортить. Приёмку и испытания организовали из пары грузовых платформ, загруженных ломом и остатками сгоревшего танка, остов которого засыпали щебнем и песком. Конструкцию пригнали к склону, где уже наш физик-ядерщик, знающий сопромат и прочие точные науки, произвёл все необходимые замеры и выкатил для нас и администрации не самый объёмный, зато очень понятный отчёт — для гражданских поездов никакой опасности переправа не представляла, а вот для нашего уже с некоторыми допущениями, среди которых были такие как — проход на минимально возможной скорости, отсутствие встречных поездов по второму пути на переправе и некоторые другие, которые мне были слабо понятны, но зато хорошо понятны нашему машинисту — Барсуку. Пёс, изучив отчёт физика, показал ему такие выразительные глаза, что у несчастного Георгия голосовой синтезатор ещё минут пять после этого взгляда повторял «Что?». Пришлось к Ботанику обращаться чтобы починил. Барсук в свою очередь со своей колокольни заявил что проход на минимальной скорости никак не возможен — какой тяговитый не был бы атомный локомотив и как бы не разгрузили бы мы основной состав подъём был слишком крутой для такой массы на малой скорости. Ругались пёс и лис долго, доказывая друг другу разные возможности и невозможности, наперебой предлагали разное. Сначала сошлись на самом простом решении — оставаться и переделывать что либо тут никто не хотел — и если что, мы всей гурьбой даже атомный паровоз сможем затянуть на горку пердячим паром. Потом подключили Динозаврика и тот пообещал за день-другой придумать что-нибудь, что укрепит полотно в низкой дуге переправы, где нагрузка была самой большой. Яйцеголовые обещали посмотреть его решения. Оказалось что самому чёрнобурому лису проводить здесь ещё один «другой» день не хотелось совершенно — из остатков рельс, арматуры и балок моста он довольно быстро и неожиданно технично укрепил ту часть пути, что касалась днища Енисея. Положив рядом с основными рельсами специальные дуги и скрепив их вместе, Дино ненароком создал то, что Бурый охотно назвал «Контррельсом». Машинист сказал что пройдет это место на максимальной скорости несмотря на заверения расчётов, которые даже не успели провести — уже в тот день по переправе прошли первые гражданские составы, среди которых были и довольно большие паровые локомотивы и магистральные тепловозы от которых наш ядерный паровоз ушёл по весу не так уж и далеко. Переправа показала себя в самом лучшем свете, и отлично себя зарекомендовала у местных, но мы решили с ними не прощаться. В назначенный полковником час, я поднял всех бойцов своего вагона по тревоге и отдал приказ — забрать с собой ремни для затягивания состава в горку, если что-то пойдёт не так, и шагом марш на другой берег Енисея. Утром третьего дня третьей недели после нападения все бойцы собрались по краям от двухпутного пути, уходящего вниз, на дно некогда величавой реки. Рассосались все в основном по берегу чтобы посмотреть на главное испытание работы целого месяца, но ничего особо эффектного не случилось. С громким шипением Барсук подал давление в тормозную систему состава — колодки отпустили колёса, беспорядочно громыхнули сцепки вагонов. Колёса локомотива провернулись на месте — и состав, ещё раз громыхнув но уже от головы к хвосту, начал резко набирать скорость. И хотя Барсук не стал сдавать назад — хоть там и стояли в ожидании своей очереди другие поезда — под горку он набирал скорость как заправский спорткар! С горки на дно пологой переправы наш состав влетел с такой скоростью, что дух захватывало — я вообще сомневался в том что Барсук хоть раз гнал настолько быстро. Тут же сердце предательски ёкнуло — раздался натужный рёв металлоконструкций, свидетельствующий о перегрузках. Динозаврик, как самый ответственный и самый важный стоял неподалеку и я видел как он прижал уши к голове, будто звук казался ему неприятным, но я сразу понял — он переживал тоже больше всех. Когда локомотив всем своим весом ухнул на прямую часть пути, я впервые увидел как отработала его подвеска и как отработали рельсы, заметно, если не сказать страшно заметно уйдя под машиной на добрый десяток сантиметров глубже в насыпь. Где-то в пути что-то с громким треском лопнуло и в паре десятков метров взвился фонтанчик грязной воды — видимо какая-то гайка или болт под воздействием огромной разрушительной силы не выдержала и оторвалась. — Нормально! — крикнул вслух Дино, — Так и было задумано! Барсук между тем вжал рычаги на полную, выжимая из машины всё что она могла и не могла отдать. С гудением мини-реактора паровоз с шипением поршней начал забираться на склон только чудом преодолев спуск и фактический удар об землю — дальше всё уже было не так страшно, но ничуть не менее напряжённо — оставалось лишь узнать придётся ли нам дружно впрягаться бурлаками на Енисее, или опыт и уверенность одного-единственного пса со странной кличкой Барсук, позволят нам спокойно отдохнуть и вытянуть лапы в своих купе. Полпути к ровному пути ничего не предвещало, но потом состав начал стремительно терять скорость — казалось даже что быстрее, чем он её набирал. Но половина пути — это уже хорошо, к тому же Барсук умело сбросил мощность машины, и локомотив медленно, но уверенно продолжал ползти к вершине. — Почему оне не даст полный газ?! — крикнул кто-то в толпе наших солдат. — Давай! — Жми, родной! — Похрен на рельсы — сотри их в порошок! Я сохранял относительное спокойствие, но что-то внутри меня вслух возмущалось — почему он не даст полный газ? Но достаточно было лишь взглянуть на Добба, как старый мудрый доберман спокойно сказал: — Как только он уйдёт в шлиф — он потеряет всё сцепление с рельсом. Всё правильно делает. — Я тебя об этом не спрашивал, — спокойно напомнил я ему. — Ты слишком громко думал. Я посмотрел на остальных советчиков, в едином порыве решивших что Барсук делает что-то не правильно, но пёс уверенно и спокойно, лишь иногда добавляя песочку, преодолел абсолютно большую часть горки и замедлился почти до нуля, но продолжал так же медленно и натужно двигаться. Всё это происходило настолько близко, что я мог рассмотреть сосредоточенную морду нашего машиниста и его уверенную хватку на кране. Он оглядел беснующуюся толпу разношёрстных солдат нашей армии и дёрнул кран на себя, застопоривая ход ядерного локомотива. По берегу и вдоль пронёся разочарованный вздох. — Ладно, вы знаете что делать! — скомандовал я, наперебой с другими сержантами и лейтенантами, поправляя на плече свой жёлтый поношенный трос с крючком на конце. Взмахнув лапой я направился к составу, но с моей стороны Барсук подал какой-то знак — открытую ладонь, пока сам он, как оказалось вместе с Георгием проверял что-то на панели управления. Знак мог означать только одно — одной лапой Барсук остановил всех нас. И мы остановились — нас два раза просить необходимости не было. Паровоз натужно загудел реактором снова, набирая давление. Барсук продолжал показывать открытую ладонь из своей кабины, а все остальные продолжали терпеливо ждать. Таскать никто ничего не хотел. Все хотели ехать. Внезапно для всех состав вновь громыхнул сцепками и очень медленно, с натужным шипением и засыпая под колёса песок, паровоз вновь тронулся вверх по пути — и вот тут от всеобщего ликования не удержался даже Добб, похлопав нашему машинисту — тронуться в горку, да ещё и на такой машине мог далеко не каждый. Барсук же совершенно спокойно и без напряга затянул оставшиеся вагоны на ровную землю и шикнул стояночными тормозами, приглашая всех занять свои места. — Все на борт! — весело приказал я, махнув лапой. Мы с Доббом, как обычно умнее всех, заняли свои места на посмотерть как раз там, где остановился наш родной тринадцатый, хоть он уже таковым и не являлся, вагон. Да в составе прибавилось вагонов — стало два двухэтажных за номером девять, вагон-ресторан и прочее, что нам по пути нашёл Молотов, но нумерацию никто не менял — так было привычно. Главное же обновление в подвижном составе — малюсенькая, двухосная платформа перед парой платформ с песком и локомотивом, на которой, расчаленная несколькими стальными тросами, стояла закреплённая зенитная пушка. Идея принадлежала Молотову и быстро нашла поддержку — особенно учитывая тот факт, что с базы бандитов в Бородино мы вынесли несколько цинков с патронами специально для этого двуствольного монстра. И как у многих больших пушек у этого само собой образовалось имя. Негласно бойцы называли пушку «Брэдли», а когда её смонтировали на платформу кто-то из тех, кто пережил с нами засаду, написал на одном стволе «Жевать жвачку», а на другом «Надирать задницы». Место пулемётчика на ходу быстро стало почётным и знаменательным — нас не единожды пытались остановить и даже останавливали вставая на пути или беря заложников, но чаще всего — затягивая на пути какой-нибудь довоенный хлам, который новый пулемёт мог превратить в ничего не значащее решето за несколько секунд. Определив дежурных по вагонам, столовой и назначив графики и распорядки, весь состав в едином порыве… отправился спать. Бойцы безумно устали и предпочитали спокойно и культурно отдохнуть. Под вечер, во время ужина, по внутренней связи меня вызвал Полковник на очередную планёрку, и я, хоть и откровенно нехотя, выдвинулся и как самый «дальний» от полковника офицер, смог всецело ощутить необычайную ТИШИНУ, упавшую на наш состав и его обитателей. Также я мог оценить небольшие подвижки в наших делах — теперь в каждом вагоне было два смотрящих — один в одну сторону, другой в другую — видимо почти успешная атака мародёров вынудила оставшихся вернуть это давнее дежурство. Пришлось отдавать честь почти в каждом переходе между вагонами — всего в парочке постовых не было, и в предпоследнем оказалось что постовой сидит на крыше в тяжёлом брезентовом плаще. Войдя в предпоследний перед командирским вагон, я увидел как из своего пустого купе спокойно, но как-то медленно выходит Молотов. Глянув на меня, он по привычке козырнул в мою сторону, и я козырнул ему. Вместе мы молча прошли весь вагон и уже вдвоём вошли в штабной, где добрались до открытого настежь купе нашего полковника. Открыто там было потому что вентиляция как обычно не справлялась и мы открывали окна и двери в вагоне чтобы было хоть чем дышать. Оказалось что ждали только нас, хоть даже мы пришли с небольшим запасом и никак не опаздывали. Видимо ощущение что можно быстро что-то сделать и побыстрее вернуться к отдыху, так и осталось со всеми остальными. Чёрный шакал приветствовал нас стандартно, как и мы его. Разыскав свои два места, мы расселись в разных углах его купе, упёрли локти в колени и принялись слушать. Слушали долго и вдохновенно. Сначала — итоги нашего пребывания в Красноярске, которые полковник определил как «неутешительные». Потом слушали доклады разных командиров о самых разных косяках, которые были допущены в ходе стройки и прочего. Дошла очередь и до Молотова — он спокойно рассказал что спецоперация сорвалась из-за Чака и в какой-то мере меня, но в этот раз меня никто не винил. Но когда очередь дошла до меня, и на меня уставились почти два десятка пар глаз, я лишь всплеснул лапами. Не дожидаясь приглашения я начал свой рассказ о потере дрезины и четырёх бойцов личного состава в засаде. Довольно быстро я дошёл до решающего момента своей истории, и, тихо вздохнув, я признался всему командному составу, что именно я был тем, кто завёл дрезину в эталонную засаду. У нескольких сержантов я заметил откровенное недоумение, а вот старый мудрый волк — Молотов — смотрел с искренним состраданием. Всего у пары глаз было какое-то осуждение. Я посмотрел на полковника — шакал сидел за своим столом как всегда обыденно и уверенно, но поймав мой взгляд, он даже улыбнулся на секунду: — Чего смотришь? — спросил он, отрывая морду от щеки, — Пока всё сходится с тем какие рапорты подали мне Бульк и твой старый друг. — Они… так и написали? Полковник вздохнул, складывая ладони в замок на столе и отвёл взгляд. — Если от Булька я ещё мог ожидать, что он тебя как-то прикроет, то от Добба — никак не мог. Тут случилось что-то с чем-то и никто из них не стал утаивать ничего. — А обещал всё уладить, -усмехнулся я. — Он и уладил, — серьёзно ответил наш командир, — Если бы хоть кто-то начал увиливать или елозить жопой — это было бы очень хорошо заметно. А от правды — никуда не деться. Он это знает. — И я это знаю, так что и не особо хотел скрывать это, — признался я, — Так и что мне за это будет? Шакал выгнул бровь и спокойно ответил: — Ничего. Я даже глаза открыл шире обычного от такого откровения. — Ничего? — на всякий случай переспросил я. — Ничего, — кивнул шакал, — По ушам за такое тебя никто не погладит, ничего будет в твоей годовой премии, но в целом — выбора особого не было. И неизвестно на что вы нарвались бы, если бы поехали по основным путям, но факт оставался фактом. — А Добб упомянул что нападавшие искали именно меня? После того как я задал этот вопрос в комнате как будто включили свет. Но не тот что светил, а свет разума — скучающие и полусонные командиры, сержанты и лейтенанты оживились, подняли частокол своих ушей и уставились на меня во все глаза. — А чего в нём такого особенного? — спросил меня второй лейтенант — коренастый мускулистый рысь, вроде как снайпер. — Он знает что-то, чего не знаем мы? — спросил третий, на этот раз тощий серый койот. — Возможно, — ответил на его вопрос наш полковник, — И да, лейтенант, — сказал он мне, — Ваши товарищи отразили этот факт в своих рапортах. Это наталкивает на определённые мысли. — Учитывая то, что ровно до того момента как в составе появился лейтенант — максимум чем нам пытались навредить это кинуть бревно на пути, — напомнил сержант из соседнего вагона. — Я знаю о чём вы все думаете, — прервал демагогию полковник, — И знаю что вы хотите сделать. Воцарилась долгая, и не самая неловкая пауза. Каждый пытался догадаться о чём думает сам полковник и о чём думает сосед. Первым разрядить ситуацию решился Молотов на правах старшего скорее по возрасту, нежели по званию: — Выкинуть сиротку из состава… — Хей, — перебил я его, — Мне когда надо — я сам свалюсь. В купе полковника послышались сдержанные смешки. Даже полковник не удержался от улыбки. — Нет-нет, я не об этом, хотя идея богата, — прикрывая морду кулаком, сказал он, — Я к тому что случайности нихрена не случайны. Он сделал драматическую паузу, пока все не вернуться в самый серьёзный настрой и обьявил обескураживающую новость: — У нас кто-то крысятничает, товарищи офицеры. И пока ничего больше общедоступной информации не выходит за пределы нашей организации, подозревать можно кого угодно — от духа, до кого-то из вас. — А может те, кому был нужен наш лейтенант просто глаза раскрыли пошире, или не знаю — биноклем воспользовались? — предположил один из сержантов-тигров как раз ответственный за «духов» в нашем составе, — Он как бы и не шифровался особо. — Полностью согласен, — кивнул полковник, — Пока у нас нет никаких доказательство того что в наших рядах появился, кто сливает информацию. Повисла ещё одна пауза и снова наводящий вопрос задал волк: — Кому? Шакал недовольно кивнул пару раз. — И ещё одна загадка. Мы не знаем кем был, или всё ещё есть наш враг. — Кому это может быть нужно? — спросил рысь. — Сомневаюсь что кому-то из наших. Все города, и даже Красноярск, по сообщениям генералитета высоко оценивают нашу работу и всегда готовы помочь. И более того сомневаюсь что у какой-то банды хватит мозгов организовано и со знанием дела нам гадить, — ответил полковник. — Тогда кто это может быть? — повис в воздухе немой вопрос. — Китайцы? — предположил койот. — С чего бы им лезть к нам? У них своих проблем хватает, а ресурсов у них чуть ли не больше, чем у нас, — припомнил Молотов. — Европа? — предположил кто-то другой. — Слишком организованные они для европейцев, — со знанием дела послышался ответ, который впрочем опять встретил критику, но я всё это время молчал и глядел в одну точку. Причём, судя по всему, делал я это настолько выразительно, что через какое-то неопределённое время, я понял что вокруг меня снова повисла неловкая тишина. И снова её разбавил старший не по званию, но по возрасту. — Скажешь что-нибудь, лейтенант? — спросил меня волк, подпирая морду кулаком. Я даже вскинул брови на секунду: Молотов даже не стал использовать придуманное им же прозвище. — За последние два… ну может быть три месяца, — начал было я, и тут же почувствовал себя как на сцене — все глаза тут же уставились на меня, вынудив внутренне поёжится, но продолжить, — Я слышал иностранную речь. Каждый раз я был пьян в усмерть, но я точно её слышал. Один раз это точно был английский, второй… даже не знаю, но что-то такое, очень знакомое… Испанский может быть. И там же был ещё один, но я слабо понимал что говорю и что мне отвечали. — Английский и испанский, — подытожил полковник, — И где ты их слышал? — В Москве, ясен хрен, — пожал я плечами ко всеобщему разочарованию — ведь в том чтобы услышать в столице каких-нибудь иностранцев не было ничего предосудительного. — Интересно, — заключил Селкер, — Мексика и Штаты? — Англия от Испании тоже недалеко, — похвастался географическими знаниями койот. — Ага, нужны они друг другу. А вот Штаты плотно интегрировали испанский у себя. Хорошо, это мы учтём. Но так или иначе — надо поставить уши в остро — может быть повышенный шухер спугнёт нашего потенциального крота, а может наоборот — заставит его залечь… Значит больше подготовительной и политической работы, товарищи офицеры. Разработаем план? — Пусть Сиротка этим занимается, он у нас самый идейный. — С какого это перепугу я идейный? — возмутился я. — Даже если нет — тебе стоило бы таковым стать. — Да ты думаешь что мне в облом что ли? Кто не хочет участвовать в идейном воспитании личного состава — милости прошу на выход! Молотов уже было собрался выходить, но его прервал Полковник: — Ага, щас, — строго окрикнул он всех собравшихся по моему приглашению, — Сидим на местах, слушаем сказки дальше, или вы думали мы тут только наши несметные подвиги и рядовые геройства решили в летопись занести? У нас ещё планы… Он открыл на столе ноутбук, где на экране уже виднелись какие-то подсказки. — Иркутск уже прислал нам пару заказов. Самый важный — у местного мэра спёрли дочурку, требуют выкуп… По купе прокатился немного разочарованный вздох — да, все хотели отдохнуть, и не стеснялись это показать. — А вы думали?! — рявкнул Полкаш, — Поработали и хватит?! Не в тот век родились, бандерлоги! — Да понятно всё, — ответил снайпер-рысь. — Понятно что понятно, а то что понятно — не понятно, — завернул идею наш главный, — Тут сквозь строчки сочится странное. Сдаётся мне — нихрена её не похищали. Сама ушла. Так что нужно кто-то с языком. Прежде чем хоть кто-то успел на меня посмотреть, я поднял в воздух определённый жест, от которого многие отводили глаза, а многие откровенно оскорблялись. Сам полковник, увидев его, искренне возмутился: — Ты чо у нас, один с языком? — Опережаю свою славу. — Очень надо. Сенеж! — рявкнул он Рысю, который тут же взбодрился, — Возьмёшь пару плутов с седьмого вагона и за дело. — Будет сделано, — буркнул снайпер, пожав плечами. — Понял, лейтенант? — перевёл на меня взгляд шакал. — Что? — Скромнее надо быть! — Да я сама скромность, — пожал плечами я, — Вы когда послали меня дрезину охранять — вон на кого нарвались. Так что я бы сейчас на дно залёг бы… — Так и сделаем. Так, дальше по списку у нас кошмарят караванщиков на восточных подступах. — Вот точно китайцы, — подал голос Молотов. — Вот ты ими и займёшься… — коротко констатировал полковник под округлившиеся глаза волка, — Дальше… После разочарованного шлепка лапами по бёдрам в исполнении Молотова, я уже не особо слушал нашего командира. Я понял что после такого провала с засадой мне ещё долго не поручат даже деревенский сортир охранять, но я и не был против. Спокойнее, веселее, и вообще лучше обычными делами заниматься, чем геройствовать без плана и предварительной рекогносцировки местности. Тем более, что пока я занимался организацией стройки на Енисее, я изрядно в этом поднаторел. Так мы и решили. Распределив дела и ответственности, мы обсудили свежие сплетни, перемыли кости старым сплетням, по древней привычке узнали кто с кем успел потрахаться, и в конце концов, пока это всё не переросло в попойку, разошлись. Кто ещё хотел употребить тонизирующего — переползли в заранее оговоренный вагон, где продолжили уже в неформальной обстановке. И конечно же я знал что это за вагон, с точностью до купе. И искренне надеялся что никому не захочется тащиться в самый хвост нашего состава, продираясь через узкие проходы купе, плацкартов и двухэтажников. Я прям искренне на это надеялся. Но когда я наконец-то пришёл к своему купе — все сидячие места были заняты, а стол был заставлен бутылками, стаканами и нехитрой закуской. На окне стояла стопки с чистой как слеза жидкостью, накрытая куском хлебушка. Сорок дней или что-то в этом роде. А может просто решили взять и нажраться — когда нам для этого нужен был повод? Добб кивнул мне и одним движением двинулся на нижней полке так, что выпихнул с другого конца Овчара, неловко вскочившего с места как раз в тот момент когда его должно было выпихнуть Терминатором. На разложенных боковых местах мирно устроились Бульк, Теннеси и Арни, ещё несколько бойцов стояли в проходах и отдельной наглостью пользовался Чак, забравшись наверх и периодически свешивающий оттуда свои босые лапы и обязательно попадая ими кому-нибудь по носу. С этого вечера у нас началась нормальная, если не сказать рабочая поездка до Иркутска — все как раз успели немного передохнуть после строяка на Енисее, и теперь направлялись к другой водной достопримечательности нашей великой страны. Я где-то слышал шутку юмора, мол даже если у всего мира кончится вода, то у нас на утро стаканчик всегда стоит — и в масштабах нашей необъятной родины, стаканчик этот был таким же необъятным, как и практически всё — Озеро Байкал. Каким-то чудом оставшееся практически нетронутым, и то чудо это было обеспечено огромным количеством жизней бойцов нашего вида — великая битва за Байкал была одной из последних, предшествующих Исходу. Китай, Индия, то что осталось от монгольских стран — всем нужна была наша вода. Страшно было подумать что тогда творилось на этой земле, если умирать готовы были ради воды. Сейчас, даже с наглухо сбитым водным циклом, у нас её было вполне достаточно для относительно комфортного существования — ведь нас осталось сильно меньше, чем людей тогда. И отголоски этой великой бойни доносились до нас до сих пор. Иркутск, правда, пострадал куда меньше, чем могло показаться — куда больше досталось Улан-Удэ, который с тех самых пор лежал в руинах, где постоянно происходили какие-то странные местные стычки. Иркутск же стал гигантским, неимоверным, огромным распределительным хабом для всех ресурсов, что были нужны для фронта и тыла. Надо ли говорить какой это дало экономический толчок городу? Он стал чуть ли не больше Москвы, с такой же, только уменьшенной в масштабе, системой защиты, и даже своим поясом хаоса, только не таким как у столицы, а чуть более блёклым, и оттого личного имени не имеющим. К тому же до этого славного сибирского города не добралось тлетворное влияние запада — скорее наоборот постоянные бои с самой дисциплинированной армией этого мира — китайской — закалили жителей этого города, превратили их в настоящих бойцов, что передалось даже через многие поколения ядерных веков. Прибывая в этот город, за которое федеральное правительство держалось всеми имеющимися конечностями, мы всегда могли рассчитывать на радушный приём, обслуживание нашей техники и медицинскую помощь, если таковая была кому-то нужна. Да, проблем, которые ещё в пути обозначил полковник, было не мало, но во-первых у кого их сейчас нет, во-вторых Иркутск с абсолютным большинством из них мог справится сам и чаще были либо просто нужны бойцы со стороны, либо кто-то с опытом и фантазией, поэтому на вокзал «Иркутск-пассажирский» мы все прибывали в приподнятом положении духа, и — что оказалось для нас приятной неожиданностью — не зря. Местный главнокомандующий — крупный чёрно-серый волк — прямо на платформе построил своих младших офицеров, где мы по командам уже нашего полковника, обменялись с ними воинскими приветствиями, и через несколько минут перешли к своим обычным, чуть менее формальным отношениями — благо вся Россия знала о нас кто мы и как у нас заведено обращаться с дисциплиной. Мне, как ответственному за расположение нашей братии в Иркутске, назначили собственного офицера моего же ранга — тучного, немного обрюзгшего, но оттого не менее сурового пса из породы бульдогов со старым и добрым именем Михаил. Представившись друг другу по форме, и менее формально обсудив с ним детали расселения нашей армии, я поехал с ним на личном армейском джипе до нашего расположения — оказалось это не очень далеко, а главное — туда можно было спокойно загнать наш паровоз. Место называлось «Тёплые озёра» и жить предполагалось в какой-то промышленной зоне, рядом с огромной плотиной и уже немного знакомым мостом через огромную Ангару — благо в этот раз мост был сугубо автомобильным и поддерживался в исключительном состоянии. Зато для нас были созданы все условия — койки, крыша над головой, столовая, питание, даже отопление, хоть и стояла аномальная жара. И наше пребывание в этом славном городе оказалось как никогда комфортным и даже в какой-то мере приятным — никаких срочных операций, никаких конфликтных местных — только пришлые, с которыми уходили разбираться наши передовые отряды. Я решил на время дистанцироваться от любой оперативной деятельности, и как ни странно, меня поддержал Добб — сказал что лучше выучить и вымундштрудовать несколько десятков новеньких чтобы тоже могли за себя постоять. На выделенной нам территории мы как обычно построили для духов и черпаков полосу препятствий, и хоть и не впервые, но с необыкновенным энтузиазмом — провели несколько военных игр с бутафорским оружием — его нашлось не так много, но оно было. День за днём и даже неделя за неделей мы методично, спокойно и буднично решали все задачи, которые на нас возлагала местная администрация. Местный распорядитель — тот самый крупный волк — всё время был у нас в части, и именно через него мы запрашивали всю необходимую помощь в ресурсах, а иногда даже в живой силе, и ни разу мы не получили отказа. На третью неделю в Иркутске мы настолько обжились, что уезжать откровенно не хотелось. Однако все поставленные местные и федеральные задачи были полностью разрешены — от ликвидации асоциальных элементов, до строительства нескольких точек гидрогенерации — в этом Динозаврик поднаторел особо, так что брался за такое с нескрываемым энтузиазмом. Но когда всё было достроено, китайцы напуганы до усрачки Молотовым, а местная потерявшаяся мадемуазель оказалось просто ушла в небольшой поход, мы поняли что испытывать терпение местных больше не стоит, и назначили срок отъезда через три дня. Не знаю точно — ради вежливости нас просили остаться, в шутку или всерьёз, но предложения такие были, однако уже мы, точно из вежливости, не могли их рассмотреть. Когда на летучке всё было решено, и более-менее младший командный состав разошёлся собираться и паковать вещи, оставшийся волк распорядитель, хитро оглядев полковника, спросил: — Ну, вы же не просто так дали себе три дня? — Конечно нет, — бойко ответил наш полковник, — Нам надо собрать оборудование и… Закончить он не успел — местный покачал головой с улыбкой, поднимая ладони и аккуратно перебивая нашего военного. — Это всё понятно и замечательно, — усмехнулся он, — Но я говорю не о сборах и вещах. Я говорю о вас. — Нас? — недопонял полковник. — Вас. — Как лично? — Не совсем, — ухмыльнулся волк. Младший командный состав, к которому теперь относился и я, сидели в купе полковника и все делали вид что всё понимают, ну или может быть реально что-то понимали. Я тоже старательно делал вид что мне всё понятно, но в душе понятия не имел о чём говорит этот местный военный, и поэтому, на правах самого главного заводилы, я решился подать голос: — Товарищ, — обратился я к нему, нарочито не упоминая его звания, — Мы тут все всё понимаем… — Только ничего не понятно, — перебил меня Молотов, оказавшийся очень кстати. — Так что давай прямым текстом, без утайки. — А то задолбало всё это, — признался кто-то в толпе. Волк к такому отношению отнёсся внезапно очень положительно и даже поднял палец на последней фразе. — Вот именно! — сказал он, и пока по купе не прокатился усталый вздох недопонимания, продолжил, — Задолбало! А задолбало значит, — и снова с малейшей паузой, чтобы никто и ничего не вставил ему поперёк горла, — надо отдохнуть, — наконец-то прояснил он. Настроение в купе изменилось разительно, кардинально и изумительно. Даже наш шакал навострил свои уши-лопухи, в ожидании чего-то интересного, и волк не замедлил доставить: — В благодарность за вашу помощь в нашем городе, администрация дала мне добро на использование пансионата-санатория на берегу Байкала. Там хватит места всем вашим бойцам — всё включено. Он оглянулся, ожидая хоть какой-то реакции, но всех как громом поразило — такой финал после Красноярска, даже немного настораживал. — Так что если вы позволите себе дать ещё день-другой после сборов… — Соберёмся минут за сорок, — тут же сказал кто-то в купе. — Полчаса, — буркнул Молотов. — Двадцать минут, — добавил я. — Короче мы уже все собрались, — переплюнул всех нас полковник, — ещё два часа назад. — Я так понимаю, моё предложение было принято? — Дураков, готовых отказаться от такого, нет? — провозгласил Селкер. — Нет! — единогласно ответило ему всё купе. — А почему вы сразу не вынесли этот вопрос на повестку совещания? — лишь поинтересовался наш главный. — Хотел сделать сюрприз, — пожал плечами волк, — А оказалось сюрпризом для меня насколько быстро вы на это согласились, — улыбнулся он. — Странные вы, — усмехнулся шакал, — Мы ждём ваших распоряжений — куда ехать и когда можно. — Так всё уже готово, — ответил он, — можем добраться на поезде на ближайшую к пансионату станцию, а оттуда пару километров пешком. Пансионат уже полностью подготовили к вашему прибытию. На несколько секунд воцарилась неловкая, я бы даже сказал, звенящая тишина после этих слов. Как будто никто не мог поверить что хоть где-то нас ждут, где накрыта поляна и есть кров над головой. Полковник строго оглядел нас и кивнул. — Донести до личного состава приказ о выходном. — Есть! — не менее дружно и единогласно ответили лейтенанты. Ещё несколько секунд неловкого промедления и немного обиженный, уставший голос полковника: — Ну выполнять же, ёпть… С этими словами весь наш младший командный состав вывалился из купе и по платформе разошёлся каждый к своему вагону. Мне было особенно весело хотя бы потому что мне было идти дольше всех, а донести приказ по уставу надо было сержанту, а у меня это был ещё и лучший друг. Но я не просто так припомнил что идти мне было дольше всех — и несмотря на то, что я чуть ли не бежал, уже в двери меня встретил Добб со странным блеском в глазах: — Чо, серьёзно? — тут же спросил он. — Ну блин, — посетовал я, поняв что как не беги, а слухи всё равно быстрее, — Да, серьёзно! — Да ладно? На Байкал? — Да, сержант, на Байкал. — Что взять с собой? Вилку-ложку и бокал? Я даже не удержался от улыбки, но всё равно постарался быть построже: — Так точно, а теперь отчитайтесь о готовности к отбытию! — Есть! Всё готово! Я особо не давал распаковываться! Настала моя очередь немного выпасть в осадок. — В смысле всё готово? Все бойцы, все их вещи… Я протиснулся мимо моего друга и заглянул в вагон — в нашем первом купе уже сидел Чак, за ним и во всех последующих — все были на своих местах и в походном положении. Пройдя обратно, я снова уткнулся в Добба. — Ну вы блин даёте. В ответ на это доберман открыл шкафчик в проводническом купе и всучил мне в лапы жезл регулировщика, с которым я прошёл к двери нашего вагона и высунулся с ним наружу, поворачивая его белой стороной машинисту. Через несколько секунд паровоз тоненько свистнул, давая понять что сигнал принят. Что началось в этот момент — не описать. Даже Молотов высунулся узнать кто это там такой наглый, а я продолжал и продолжал держать жезл над головой, покачиваясь на поручне двери и откровенно ухмыляясь всем копушам, которые даже близко не были готовы к отправке. Вторым был разумеется Молотов — но оно и понятно — мало того что он чуть ли не самый первый пришёл к своему купе, так и не то чтобы у него в вагоне было дофига личного состава. Потом высунулась Диверсантка — она вроде не была лейтенантом, хотя я слабо понимал в лисьем вагоне как там всё устроено, но жезл держала именно она. Распределив между собой первые три места — а я знал что потом это ещё может что-то да значить — мы наблюдали как наш состав постепенно ощетинивается этими самыми жезлами — последним был один из двухэтажных вагонов, и то там чуть ли не силой заставили сержанта подать сигнал. Немного безответственно, но никак не менее эффективно. Поезд подал последний сигнал, после чего Барсук дал один протяжный гудок и состав привычно громыхнул сцепками по всей своей длине. Мы с Доббом закрыли дверь и ушли внутрь, где он, на правах сержанта сделал объявление о выходных днях и порядке в них. Он не стал сразу же отрубать бойцам концы с алкоголем, но сказал что сам лично будет жестко пресекать все попытки дебоширства и неадекватного поведения, подытожив всё это фразой — «Напился — веди себя прилично», с чем согласились все присутствующие. Шанс отдохнуть всем составом выпадает наверное раз в год, если не реже — и мы всегда были рады воспользоваться таким шансом, ведь совместный отдых объединял разрозненный состав армии не хуже совместного труда, и поднимал боевой дух выше всяких выполненных нормативов. Уже на самой станции, хотя это было заброшенной земляной платформой, несмотря на витавший в воздухе запах праздника, личный состав кое-как построили в шеренгу, и довольно организованным порядком пешком вся тысяча с лишним морд добралась до туристической базы. И разом мы обомлели от открывшегося нам вида — огромная водяная гладь, несколько десятков небольших двухэтажных домиков-коттеджей, беседки, шикарная лесная территория. Несмотря на то, что некоторым нетерпелось приступить к кутежу настолько, что для их урезонивания кому-то даже пришлось стрелять в воздух, мы снова построились и наш Полковник, на пару с местным, начал процесс расселения — и вот тут-то и сыграла расторопность, организованность и подготовленность Добба, из-за которой нам пришлось дольше всех ждать отправки к этому волшебному месту — нашему вагону приказали первыми расселяться и занимать места в лагере! Мы разбрелись выбирать себе домики покраше, потеплее или наоборот — Добб нашёл один с работающим кондиционером, и когда все его бойцы рапортовали о готовности — лишь тогда на территорию пустили бойцов Молотова, и так в ровно в том порядке, в котором были готовы вагоны к отбытию. Это были выходные мечты — небольшие, но очень уютные номера на двоих или четверых, отличные деревянные кровати и чистая, свежая вода в кувшинчике в каждом номере. Когда расселение закончилось и почти весь состав вывалил наружу чтобы определиться с дальнейшими культурно-массовыми мероприятиями, все планы были самым приятным образом прерваны приглашением на ужин. Трапезничать — а иначе это было никак не назвать — предполагалось в огромной столовой, рассчитанной на восемь сотен посадочных мест, так что кому-то пришлось довольствоваться табуреткой, ну или закусывать стоя — что тоже было весьма неплохо. Я знал что Иркутск — богатый город, но чтобы настолько — даже предположить не мог. На всю нашу ораву они нашли настоящее мясо, свинину, говядину, курицу — на любой вкус и цвет, разве что мой лучший друг посетовал на отсутствие Омаров, но исключительно в шутку. Но помимо мяса были и вкуснейший мягкий хлеб, свежие овощи, которые не пользовались сильной популярностью, и что стало для меня совсем уж диковинкой — сыр и масло. Вся еда была местного производства, и просто неимоверно вкусной. А главное — местного же производства был и алкоголь. И проставились тут вообще всем. Пиво и водка стояли через каждые три метра на всех длиннющих столах, и звон стаканов был сопоставим по громкости с грохочущей стройкой. То и дело то там, то тут какая-то компания громко поднимала бокалы, дружно рявкая какой-нибудь простой, но эмоциональный тост вроде «за победу!» или «за армию!» и тому подобные, после чего все, кому не досталось места, прибегали к ним, чокались и, не выпивая, переносили этот тост по другим столам, иногда пробегая со стаканом вдоль стола и на ходу чокаясь со всеми подряд. Все смеялись, пили, кричали и просто веселились на полную катушку. Я старался особо не пить и не особо чокаться, хоть улыбка и не покидала мою морду. Где-то внутри я понимал, что если сейчас я торжественно и дружно выпью с этими молодыми и полными сил зверьми, то возможно в следующий раз я просто не смогу сделать то, что должен буду сделать. Например отправить их в бой, зная что это — верная погибель. Пожертвовать малым, чтобы спасти больше жизней. Порой высокое звание в нашей организации, накладывало на себя определённые… Ограничения. Но и то — для этого у меня был свой круг общения и свои друзья. Когда ужин кончился — все разбрелись по домикам, чтобы там продолжить чад кутежа. И несмотря на расселение, многие ещё разок перетасовались, сбились в отряды от двух до двух десятков морд и организовывали себе отдых сами. Снова полилась музыка, снова я услышал своего любимого волка-гармониста, но присоединиться к кругу тех, для кого он давал настоящий гала-концерт, не успел — по пути мне встретился Молотов и на правах равного в звании, молча положил мне лапу на плечо, повернул в обратном направлении и провёл в своё расположение — туда где уже собрались и старшие и не сильно младшие по званию в своём узком, специфическом кругу. Нашлось место и для пары киборгов — Овчар и Теннесси уже были тут как тут, а после к нам присоединился и Добб. Стоит ли говорить что на следующее утро я совершенно не помнил чем всё закончилось? Зато проснувшись с первыми лучами солнца, я не без шумного удивления, обнаружил в своей узкой постели весьма симпатичную тёмно-серую волчицу с модно покрашенными в красно-белый кончиками ушей. Мне вообще сильно везло на такие дела — многие отмечали что с перепою порой просыпались с кем-то вроде наших собак из отдела снабжения — вечно замученными, обрюзгшими и не самыми приятными, но у меня видимо даже в алкогольной вальгалле губа была не дура — плоский, подтянутый животик, упругие сиськи торчком, длинные и стройные лапки, мило высовывающиеся из-под одеяла. Улыбнувшись, я положил лапу на её грудь — она была как раз того размера, что был нужен именно мне, что я и оценивал. Ухмыльнувшись и сжав её посильнее, я этим действием выдавил из волчицы нежный, томный, и очень сексуальный вздох, от которого заворочалось что-то не только у меня, но и на соседней кровати у Добба, который чуть не рухнул на пол. Видимо из-за того что кое-что упёрлось в стену. Красавица распахнула глазки и мило улыбнулась мне своими янтарно-золотыми глазами, а потом протяжно зевнула, потягиваясь всем телом в узеньком промежутке между мной и стеной. — Ну вот, — сказала она, отзевавшись, — А говорил что убежишь… — Всё что было вчера — осталось во вчерашнем дне, милая моя, — томно сказал я. — Даже всё хорошее? — прикусив коготок на указательном пальце, поинтересовалась она. — Боюсь что да, — наигранно-разочарованно сказал я, поглаживая её по крутому бедру, — Надо восполнить? — А я и не против… Я уже хотел было поцеловать её, но подал голос мой сосед. Обычно безупречно тактичный, понимающий и не дающий советы в такие моменты друг, сегодня как будто не с той ноги встал. — Полегче на поворотах, приятель… Это меня откровенно удивило. — Так она и не против, — напомнил я ему. — Мои диски помнят, — погрозил он пальцем небу, — В отличии от твоего серого вещества… — Что помнят? Волчица, видимо утомлённая переключившимся вниманием с неё на друга, выскользнула с кровати, и прямо так, не потрудившись набросить на себя даже простынку, пошла к окну. Стоило отметить что Добб выбрал место на втором этаже и окошко было небольшим, но выглядывало прямо на Байкал. Мой друг не ответил мне на поставленный вопрос — хотя бы потому что его внимание полностью завлекло основание хвоста молоденькой волчицы, высунувшейся из окошка где-то по грудь. Ещё больше он заинтересовался им, когда хвост начал радостно вилять из стороны в сторону и наша новая знакомая радостно помахала кому-то внизу. — Привет, пап! — крикнула она. — А ну прикройся! — тут же раздалось с земли и голос показался мне очень знакомым! Рванув с кровати в чём мать родила, я прижался спиной к стене рядом с окном. Поглядев немного по сторонам, я схватил какой-то нож, оставленный на столе рядом с сервизом, и высунул его кончик в окно — благо дочка обращала на своего отца внимания не больше, чем на муравья. — А чо ты делаешь? — мило спросила она меня, пока я пытался поймать в отражении морду кричавшего — уж больно знакомым мне показался его голос! — Тихо, — шепнул я ей, — Не выдавай меня! — Эм… Как бы папа и так прекрасно знает где ты живёшь… — В смысле?! Внутри коттеджа раздались тяжёлые бухающие шаги. Всё произошло очень быстро — Добб только и успел кинуть мне фуражку и подушку, которой я прикрыл самое важное а фуражку предложил волчице, но она недовольно фыркнула, отказываясь! Фуражку пришлось надеть на голову, где ей было самое место. Хлипкий замочек в двери не выдерживал никакой критики — он был чисто номинальным, не страшнее чем висящая на ручке табличка «не беспокоить». Тяжёлый удар подкованным ботиком в его район был даже как-то чересчур — металлическая конструкция, собранная китайцами три сотни лет назад клёпками из переработанной фольги, жалобно звякнув, улетела на другой конец комнаты. Добб попытался спрятаться под кроватью, а я предстал перед нашим связным полковником, можно сказать во всеоружии. Сработала вбитая в голову привычка и я поднял лапу с подушкой к голове, отдавая честь. Волк инстинктивно сделал тоже самое, глядя на меня расширяющимся от удивления глазами. Ровно в глаза. И никуда ещё. Я опустил руку и взялся за подушку двумя лапами, прикрывая исподнее. Только после этого волк отвёл глаза от моих и оглядел нашу комнату с вышагивающей по ней волчицей в полном неглиже. Добб отдал честь прямо из-под кровати. Немая сцена продлилась несколько очень неловких секунд, за которые я успел лишь натянуть на морду самую неловкую из улыбок, а волчица испила из горла графина несколько мощных, шумных глотков. Её отец, старательно кася взгляд в сторону от неё, выжидательно смотрел на меня, и по сложившейся за последнее время традиции переговоров, совещаний и просто диалогов, первым пришлось заговорить мне. — При всём уважении, товарищ… — Лейтенант… Ты же понимаешь, что по законам чести… — прошипел он на меня, но я перебил его: — Конечно понимаю, но… — Какой ещё чести, пап, ну ё-маё, — подала голос молодая волчица. — Не знаю сколько её уже осталось, — признался волк. — Сильно она нужна мне, эта ваша… Я молода и хороша — тем, чем наградили меня мои мама и папа я буду пользоваться сполна! — Молодость — она всего одна, — философски заметил мой большой и старый друг из-под кровати. — Так точно, — поддакнул я. Снова возникла неловкая, если не сказать театральная пауза, в которой волк продолжал сверлить меня взглядом, пока наконец не сменил праведный гнев на кое-какую-милость. — Что ж, — начал он со вздохом, — Рад что она осталась именно у вас, товарищ лейтенант. — Рад стараться, — ответил я по форме. — Прошу, проследите за ней, насколько это возможно. Она росла без матери и поэтому слабо представляет себе некоторые вещи. — Всё я прекрасно себе представляю! — недовольно заявила волчица. — И тем не менее! Я собрался с духом и кивнул: — С нами не пропадёт! А уж с ним, — я кивнул на пса, залезшего под кровать, — Как за каменной стеной. Вы знаете. — Не сомневаюсь, товарищи, — серьёзно сказал волк, — И я пришёл сказать что завтрак для вас устроили на берегу озера — спускайтесь, ещё как минимум сутки у вас тут есть. — Отлично, спасибо, — сказал я с лёгким кивком. Волк снова отдал мне честь, а я, уже перехватив подушку другой лапой, отдал ему в ответ. Волк, кое-как прикрыв за собой сломанную дверь, покинул наш номер и уже куда спокойнее спустился на первый этаж и скрылся из виду. Только когда его шаги стихли где-то за углом, его дочурка нарушила звенящую тишину: — Так а чо там у твоего подкроватного друга? — Ничо особенного, — подал голос Добб. — Ага. О его сексуальных подвигах некоторые особо рьяные дамы слагают легенды, которые передают из уст в уста через поколения — от матери к дочери и внучке. — Всегда мечтала потрахаться с киборгом, — спокойно заявила волчица, виляя хвостом, — Но мне говорили что от этого могут быть… непредвиденные последствия. — Ноги два дня потом не сходятся, — усмехнулся из-под кровати мой большой друг, чем неимоверно заинтриговал мою подругу. — Ну а ты, мясной мешок, хочешь присоединиться? — кивнув на кровать моего друга, спросила она. — Не, — махнул лапой я, — Я знаю на что он способен, тебе не понадобится никто другой. — Ах вон оно что, воспользовался мной для своего удовольствия и всё? Я папе расскажу! — Это вряд ли, — усмехнулся я. — Ну посмотрим на что вы там способны! Вылезай! — сказал она мило пнув босой лапкой кровать Добба. — А с чего вы тут вообще решили что я за положительный исход этого вопроса, а? — раздалось из-под кровати. — Железного дровосека забыть спросили, как же! Вылезай! Когда она размахнулась чтобы сделать ещё один удар по кровати, ладонь моего друга крепко сжала её лодыжку, а потом другая — другую лодыжку. Аккуратно уронив волчицу на колени, Добб, ловко перебирая ладонями, затащил всю пищащую от испуга волчицу под кровать к себе, где она недолго пыталась сопротивляться, и ещё меньше — пищать как резиновая уточка и звать меня на помощь. Не знаю чем там Добб её заткнул, да и смотреть не очень хотелось — я кинул его подушку ему на кровать обратно, а сам начал собирать разбросанные по комнате вещи — мундир нашёлся в ванной, рубашка кинута на спинку стула, штаны — посреди комнаты. Чувствовал я себя удивительно бодро и даже хорошо, и успел покинуть номер ровно за мгновение до того как из-под кровати начали доноситься знакомые и совсем недвусмысленные звуки. Уже на улице в ноздри заполз манящий запах полевой кухни — но не той, что обычно разворачивали мы, а совсем другой. В огромной белой палатке Иркутские устроили для нас настоящее кафе с мясом — жарились шампуры со свининой, на огромных сковородах готовили яйца и котлеты с булочками — всё это больше напоминало какой-то корпоратив у огромной компании, где всё было оплачено, а сотрудникам предстояло лишь наслаждаться жизнью. И пока мы могли это делать в полный рост — я проследил чтобы некоторые из новичков, прибывших к нам из Москвы, тщательно всё это снимали и документировали на камеру — никакой рекламы лучше для наших объединенных военных сил, придумать было невозможно. Некоторые из духов такое и видели-то впервые в жизни. Заказывать особо не приходилось — в кухне-палатке меня только спросили чего я хочу, указав на обилие ассортимента, и всего лишь уточнили с какими соусами. Я решил пойти по сосискам — одну мне положили в традиционную булочку-раскладушку, а другую — в специальную, больше напоминающую чехол. Всё это снабдили кетчупом с горчицей по моему заказу и выдали мне в обе лапы одновременно — получилось не очень удобно, но очень вкусно откусывать то от одной, то от другой. С занятыми лапами я устроился на пластиковом шезлонге на берегу Байкала. Когда я закончил со своими хотдогами очень вовремя рядом появился Чак, принёсший для меня стакан с каким-то коктейлем — я искренне поблагодарил его за угощение. Лис как обычно своего времени попусту не терял — нашёл себе где-то молоденькую и весьма бойкую на вид белую лисичку, которая уже замочила босые лапки в воде озера, не решаясь зайти дальше, несмотря на довольно откровенное бикини. Чак в своих трусах-семейниках, саркастично большими шагами вошёл в воду по грудь и начал брызгаться — вода была прохладной, но на солнце было слишком хорошо чтобы упускать такую возможность. Через какое-то время ко мне вернулся Добб — с ним в синем облегающем купальнике — вернулась и волчица, которая потянула меня купаться — и я охотно согласился, присоединяясь к нашему командному составу. Добб от водных процедур отказался, сославшись на коррозию, хоть и откровенно говоря в шутку. Мы купались, брызгались и играли в воде, счастливые как никогда. Всё было настолько хорошо, что просто невозможно было поверить что было как-то иначе. Это был самый настоящий Рай — ради этого нужно было и поработать и даже откровенно пострадать, а кому-то — даже умереть. Но уходить не хотелось. Поэтому когда я почувствовал на себе чей-то тяжёлый взгляд — я даже не понял что это могло быть. Резко развернувшись в воде в сторону берега, я увидел как на меня смотрят Добб и Селкер — после чего мой друг встаёт с насиженного места и быстрым шагом покидает пляжную линию. Оттерев морду от воды и вытряхнув из ушей её остатки, я направился к берегу, но у меня на спине повисла та самая волчица, практически сразу же валя меня на спину и под воду — я даже испугаться не успел. А в голове уже промелькнули все самые нехорошие мысли, какие только могли быть — шпионы, враги, убийство, отвлечение внимания, всё что угодно — и из-за этого я выбрался из её захвата немного грубо, и когда вынырнул — увидел её лишь испуганной. Но времени оправдываться не было — я лишь глянул на неё напоследок, и снова уставился на береговую линию, ища глазами моего друга. Я нашёл его не сразу, но нашёл — неподалеку от палатки он стоял в компании остальных киборгов нашей армии, а рядом с ними стояли командиры — волк и шакал. Иркутский что-то объяснял, и становилось понятно что абсолютно все киборги от его разговоров были не в восторге от новостей. Добб даже приложил ладонь к морде. — Прости, мне надо поработать, — сказал я дочке этого самого волка, который смел расстраивать моего друга, и не дожидаясь ответа решительно пошёл на берег. К сожалению подойти к такой компании в одних прилипающих к телу трусах я не мог — пришлось отряхнуться, кое-как причесаться и набросить для приличия хоть что-нибудь из формы, но к тому моменту как я натянул фуражку, совещание разошлось кто куда — и Добб скрылся из виду. Между тем плохие новости начали доходить и до всех остальных — кому-то что-то объяснял наш полковник лично, что-то рассказывали киборги. На пути поиска моего друга первым мне попался Бульк, но на мой вопрос он ничего не ответил, пожав плечами и заявив что «ничего особенного», но зато показал куда ушёл Добб. Я пошёл вдоль береговой линии по его указке, вышел с пляжа и даже поднялся на небольшой уступ над водой — там у санатория раньше была какая-то игровая площадка, от которой сейчас остались лишь выцветшие флажки, развешанные на ветвях берёз. Я нашёл его спустя несколько минут — сидевшим в одиночестве на отвесном берегу Байкала, смотрящим вдаль на кажущуюся бесконечной гладь воды. И вроде бы я подошёл даже достаточно тихо, чтобы он меня не заметил, но какая незаметность может быть с киборгом, у которого есть радар на затылке? Когда я приблизился на несколько шагов, он поднял над головой бутылку чистого, переливающегося на солнце самогона. И тут же приложился к ней, сделав несколько глубоких и мощных глотков. Киборгу было сложнее напиться, чем обычному зверю — и сейчас я без лишнего фанатизма мог сказать что мой старый друг делает именно это — напивается. Тщательно, если не сказать ответственно отравляет свой организм, отключив все его специальные защитные функции, заливая остатки органического мозга самым тяжёлым этанолом. Таким я никогда я не видел. Подойдя к нему с левого бока, я всё-таки взялся за протянутую мне бутылку и, понюхав горлышко, уверенно отпил невесомой жидкости. Она скользнула внутрь меня будто змея со шкурой из чистого огня, который однако не обжигал, а приятно согревал. Даже запивать такой напиток не хотелось. — Лекарство для горла? — предположил я. — Нет, струны протирать, — ответил мой друг, понурив голову. Я сделал ещё глоток, чтобы побыстрее оказаться на его волне. — Струны души… — продолжил он, глянув на меня неожиданно большими и влажными глазами, — Скоро кошмар. — Что случилось-то? — наконец решился спросить я, болтая остатки самогона на донышке бутыли. — Пи#$%ц, вот что случилось, — размыто ответил он, и добавил, — И скоро будет кошмар. — Какого масштаба пи#$%ц, какого характера кошмар? — быстро и по-военному спросил я его. Он устало посмотрел на меня и тихо сказал: — Ты бы присел. Стоять с такой ношей в лапе действительно оказалось не сильно удобно, а вот сидеть — сильно удобнее, ну я и присел. И тут же почувствовал как меня развезло — я даже не мог держать голову прямо, и язык перестал меня слушаться. Добб отобрал у меня бутылку, приложился к ней ещё раз и выбросил тару вниз, прямо в озеро. — До нас донесли вести, — сказал он понуро, — В столице нашего государства произошёл полу-военный переворот. Законную власть свергли и вместо неё теперь новые… Договорить Добб не успел — икнул. Я же всплеснул лапами и повернулся к нему: — И чо?! — громогласно заявил я. — Да заманало всё это… — Сколько при тебе такого было?! — перешёл в наступление я, — Десять раз, двадцать? Добб скосил на меня глаза на секунду, и тихонько признался: — Тридцать четыре. — И? Как будто тех, кого там свергли или ещё что-то пришли туда в результате чего-то иного, чем полу-военной операции?! Старый киборг довольно усмехнулся, почти засмеялся. Это лишь подстегнуло мою напористость. — А чего тебе волноваться я вообще не понимаю! Ты ж… — я немного упал со скалы, на которой сидел, но мой товарищ ловко поймал меня за шиворот и одним движением усадил меня обратно, и я продолжил, — с какой стороны только не был? — В смысле? — Ну ты свергал? — Свергал, — кивнул доберман. — И не свергал? — Ага. — И свержения наверняка предотвращал? — Ещё бы нет, — хлопнув себя по коленке, сказал он, — И мы там должны были именно это и сделать! — Не, не-не-не-не-не, — затараторил я, — Ты зачем? — Да чтобы не было того кошмара, который нам предстоит! — Как будто мы так хорошо жили до этого! — снова возразил я, — Я всю свою жизнь провёл в пи#@$це, уже толком и не ох@№ть! — Ты-то?! — усмехнулся киборг. — Я не понимаю чо ты паришься! — Я за тебя парюсь, дебила кусок! После такого признания я даже осел на пару минут и молча пялился на него. Ощущения были смешанные, двоякие, но ни разу не противоречивые. В голове очень отчётливо всплывали образы моей жизни до того как на мою заброшенную платформу зашёл этот суровый военный доберман с автоматическим гранатомётом наперевес. Я прятался под платформой, но знал что он меня заметил. А он лишь небрежно закурил, стоя на краю бетонной плиты, и бросил начатую сигарету мне. Тогда эта пагубная привычка уже долго поганила мне жизнь — я потянул лапу за сигаретой, а он уже схватил её и поднял меня на свой уровень, отобрав сигарету прямо из пасти. «Хочешь с нами?» «Какая мне с вами разница?» «Пожрать дадим». Тогда мне хватило даже этого. Теперь он сидел на расстоянии вытянутой лапы от меня, горько продолжая пить и повторял «Скоро кошмар, скоро кошмар, скоро кошмар…» Тогда я кое-как поднялся на краю пропасти и опёрся об ближайшее дерево спиной. — Помнишь, когда я в первый раз убил? — спросил я его. Добб на секунду задумался — как будто его синтетический мозг рылся в базе данных, но я знал что это не так. Я знал что он просто не очень хотел об этом говорить. — Тот больной ублюдок, называвший себя мистером Пиклзом, кажется? — предположил я. — Чёрно белый пёс, — кивнул мой друг, — Австралийская овчарка. — Маньяк, садист, живодёр и просто урод, терроризировавший целую деревню! — Помню конечно. Мы и нашли-то его по чистой случайности. И что с ним? — Тогда ты мне преподал очень важный урок, — сказал я своему другу, — Когда он сдох у меня в лапах, когда я почувствовал как его покидают последние силы и как замирает сердце в его груди… Я посмотрел в сторону искрящегося Байкала, собираясь с мыслями. Сейчас наверное не помешала бы сигарета, но возвращаться к той дурной привычке не хотелось. А Добб всё слушал меня. — Я думал что это всё. Думал что что-то во мне навсегда изменится, что весь мир покажется мне другим. Добб посмотрел куда-то наверх, и тихо вздохнул. — Ага. Я же сделал паузу и продолжил: — А на следующее утро солнце взошло ровно точно так же, как и каждый раз до этого момента. Добб вздохнул. — Солнце взойдёт, — сказал я ему, — Так же как оно всходило до этого. Что бы там ни случилось в Москве, Иркутске или где либо ещё — солнце взойдёт. Я оттолкнулся от дерева и аккуратно пошёл к нему. — Что-то взойдёт. Наверняка. Вот тебе друг, моя рука, — сказал я, протягивая ему открытую ладонь. Он осмотрел сначала её, потом всего остального меня откровенно удивлёнными глазами. — Солнце взойдёт? — немного саркастично, но неожиданно откровенно спросил он. — Если не врёт твой пистолет и пулемёт, — в рифму ответил ему я.