Сексуальное перевоспитание

      Долго ждать не приходится, отметить днюху близнецов, пусть и без самих близнецов, дурацкий Куки снова тащит их в клуб, дополняя ебучее дежавю многозначительным похлопыванием по карману. Раз-Два отрицательно мотает головой, потому что в задницу этот «снежок», он и так до сих пор весь состоит из сомнений и догадок, не хватало ещё изменённого сознания и повторной тяги на эксперименты. Вместо химической дряни он накидывается на баре старым-добрым вискарём, волком поглядывая по сторонам и не решаясь ни огорчиться, ни утешиться мыслью, что никакого безумия сегодня не ожидается. В конце концов, не так часто к нему подваливают в клубе девочки с предложением покувыркаться с ними в компании друга, правда?       После того раза Бобс встретил его вечером в «Притоне» внимательным долгим взглядом, а Раз-Два спустил всё на тормозах, сделал вид, что ничего не было, ну, не высказывать же ему при корешах за тот поцелуй? Они были упоротые, пусть лучше думает, что Раз-Два и не помнит ничего. Красавчик Боб сразу подстроился, и последние дни ничем не отличались от обычных, как будто никакая гейская кошка между ними не пробегала. И сегодня нормально всё будет, даже если Раз-Два и не против повторить, и, хер его знает, хорошо это или плохо, потому что из головы все равно выкинуть не получается воспоминания о звуках, картинках, ощущениях.       Сделав глоток, он находит кореша взглядом, и вот он, привычный расклад на любой пьянке: Бобски подпирает стену, а рядом с ним заинтересованно жмется очередная сочная бабёнка. Наверняка, сама подошла. Что этот мудак делает такого, что они постоянно к нему прилипают? Почти наверняка — ни хрена. Если бы терапия всё-таки помогла, у Бобски было бы много вариантов на выбор.       Когда кореш что-то шепчет ей на ушко, а девочка начинает внимательно рассматривать Раз-Два, у того от догадки перекручивает кишки, сбивается дыхание и привстает. Да блядь, быть не может. Она улыбается немного пьяно и заинтересовано, пока Бобски гладит её спину и продолжает что-то нашептывать, а Раз-Два невольно приосанивается под оценивающим взглядом, потому что да, так не должно было случиться, но теперь ему страшно хочется ей понравиться. Когда девочка кивает и приглашающим жестом подзывает его ближе, приходится поправить брюки, потому что полноценный стояк мешает нормально идти, и без «снежка», убирающего лишнее смущение, это как-то чересчур. Бобски кидает на него лукавый взгляд и почти незаметно понимающе улыбается, его подружка скользит ладонью по груди Раз-Два, прикусывает губки, привлекает его ближе, и сегодня он точно сделает всё как хочет.       Обнимая её, он ведёт по узкой спине, намеренно задевает руку друга и замечает, как у того дрогнули губы. Именно. На хрен ебучие сожаления, раз снова выпал такой шанс — он воспользуется им по полной программе. Они втроём, значит можно обойтись без этих затупок и запретов на лишние взгляды и прикосновения, и Боб вряд ли будет против. Подрагивая от возбуждения, он вылизывает её шею, пока она ласково целует кореша, гладит девичью спину и откликающиеся на его движения пальцы Бобски, прижимается ближе, чтобы вести ладонью по его пояснице, рвано выдыхает, когда тот под ней выгибается. Зажатая между ними девочка всхлипывает и откидывается на плечо Раз-Два, предоставляя лучший доступ к шее, Боб спускается поцелуями к её ключице, и трахаться в клубе, пожалуй, всё же не стоит, и, кажется, огорчает это всех троих.       — Молли, шлюха, иди сюда! Наебенилась — веди себя прилично! — Их новую знакомую вырывают из общих объятий цепкие пальчики, и заботливая подруга тащит её за шиворот на выход, продолжая на ходу шипеть что-то в лицо, а они остаются стоять, как два возбуждённых, тяжело дышащих и обнимающих друг друг идиота.       Всё, получается? Она не будет сосать у обоих сразу, Раз-Два не будет потом париться из-за того, что они касались друг друга концами в процессе? Они не попробуют войти в неё одновременно, если она не будет против? Жадные лапищи Бобски не будут его нагло хватать, пока они будут вместе её трахать, а он сам так и не искусает его в отместку?              Боб, всё ещё не убирая руку, которая почему оказалась чуть ниже поясницы Раз-Два, облизывает губы и бросает на него такой же раздосадованный и несогласный взгляд. Без девочки точно не вариант, пора убирать друг от друга грабли, пойти вместе выпить и, может, завтра огорчённо подрочить, но большой палец кореша осторожно гладит низ спины, а Раз-Два зачем-то хрипло и неуверенно шепчет:       — Поедем к тебе?       Широко распахнувшего глаза друга хватает только на поражённый быстрый кивок.       В этот раз в такси никто не сосётся и не лезет ни в чьи штаны. Бобски иногда бросает короткие взгляды, как будто хочет убедиться, что Раз-Два, передумав, не выпрыгнет из машины на ходу. Стояк не спадает, ширинка неприятно давит, а в голове не до конца укладывается, сколько всего он теперь сможет получить, если захочет. Кое-как сторговавшись с собой, он двигается ближе, чтобы еле слышно прошептать:       — Просто подрочим друг другу, хорошо?       Бобс не глядя кивает, лижет опухшие красные губы, и Раз-Два сразу жалеет, что не решился на большее.       Кореш всё ещё на взводе, но не торопит, чувствует, что ему непросто, позволяет, когда за ними закрывается дверь, потащить его за рукав в комнату, усадить на кровать и осторожно трогать, не глядя в глаза. Раз-Два ведёт ладонью по бедру, не решается задрать вверх футболку, всё-таки поднимает испуганный и возбуждённый взгляд, ощупывает мягкие полные губы, прежде чем коснуться их своими. Боб немного приоткрывает рот, выдыхает жарко, и Раз-Два беспомощно всхлипывает, углубляя нежный поцелуй и прикрывая глаза. Всё-таки, он хотел попробовать, и теперь отступать поздно, успокаивает сам себя Раз-Два, пока кореш сладко вылизывает его рот, неторопливо расстегивая брюки. Каждое неспешное движение слаженно, он стонет в мягкие губы, послушно приподнимаясь, когда Боб тащит одежду вниз, отвечает с жадностью, впускает глубже беспокойный умелый язык, тихо всхлипывает, когда член сжимает крепкая рука, стонет голодно, когда она начинает быстро двигаться по стволу.       Это больше, чем он хотел сегодня, острее своей неправильностью и не списать потом на «снежок», настолько дико, что приходится сжать шею Боба, чтобы не потеряться в мыслях и пространстве. Это просто дрочка, но чужой кулак на члене ощущается иначе, ещё ни разу ему не было так хорошо, пока он передергивал на сухую, и виноват, наверное, чертов Боб, губищи которого можно наконец изгрызть без всякой жалости, толкаясь в его руку, сбивая ритм, выпрашивая больше, жёстче, скорее. Раз-Два почти укладывается на кровать, тащит Боба за собой, выгибается, вымазывая его пальцы и свою рубашку с длинным стоном, а после рвано дышит, неверяще рассматривая кореша, облизывающего с руки его кончу.       Бобски специально выделывается, понимает Раз-Два, просто чтобы у него потом от досады, любопытства и неудовлетворённости снова ехала крыша. Толкнув его на кровать, так и не натянув болтающиеся уже на щиколотках штаны, он решительно и быстро расстёгивает его джинсы, дёргает их вниз, и Бобски приподнимается, выворачиваясь и скидывая их на пол вместе с трусами. Устроившись на боку, он сжимает горячий хер, двигает кулаком и с удовольствием рассматривает, как меняется лицо кореша. Боб не отводит взгляд, смотрит жарко и голодно, приоткрывает искусанный рот, сбито дышит, тихо и откровенно стонет для него, из-за него, и Раз-Два, собиравшийся по-быстрому отдрочить, меняет решение, двигает по всей длине жёстко и неторопливо, добиваясь всхлипов, изломанных бровей и цепкой хватки на плече, когда кореш тащит его ближе к жадным опухшим губам. Раз-Два с улыбкой дразняще их облизывает, легко покусывает, забирая хриплые стоны, и, блядь, Бобс выламывается на кровати только из-за невесомых поцелуев и небрежной неторопливой дрочки. Хер Раз-Два не должен на это зрелище так сразу и запросто снова вставать, а кореш — хватать его бедро, поднимая выше, двигаться ближе, вжимаясь пахом в пах, его губы не должны перекрывать кислород, а что самое главное — по плану пальцы Бобски точно не должны были добираться до его задницы.       Раз-Два всхлипывает, когда к его члену прижимаются его собственная рука и горячая головка друга, искусанные губы ловят его всхлип, а наглые пальцы давят на дырку. Он слишком чётко представляет, как кореш поднимает выше его бедро и давит концом под яйца, а он сам, как испуганная первым опытом бабёнка, только прячет лицо у него на плече. От этой картинки почему-то туже поджимаются яйца, и возмутительней этого только то, что пальцы Боба с задницы пропадают.       — Я сейчас, подожди, — бормочет в его губы кореш между поцелуями, и судя по хриплому, сорванному голосу крыша едет сейчас не только у Раз-Два.       Ожидание оказывается ужасающим и коротким, Бобски возвращается вместе со своими чертовыми жадными губами, снова отключая мозги, вклинивается между ног, толкается внутрь скользкими пальцами, вылизывает возмущённый вопль языком с приоткрытых губ:       — Прости, Раз-Два, — снова жарко бормочет он, торопливо трахая его, заражает голодом, нетерпением и безумием.       Наверное, потом он пожалеет, но сейчас хочется выяснить до конца, как ощущаются эти Бобовские фантазии в реальности, насколько далеко он готов зайти сам и правда ли с парнями круче, чем с девочками. Блядь, да одно то, что он допускает последнее — уже полный пиздец, но нормально думать с беспокойными пальцами в жопе не получается. Снова кусая пухлые губы, он разводит ноги шире, поскуливает от неправильных, настойчивых движений внутри, невольно раскрывается и подстраивается, потому что никогда ещё не видел такого нетерпеливого Боба. Кореш кое-как стаскивает с него рубашку и штаны, голодно стонет в шею, подло вытаскивает пальцы, как только Раз-Два к ним привыкает настолько, чтобы начать кайфовать, быстро скидывает свою футболку, натягивает резинку, снова опускаясь на него и по-своему выцеловывая разрешение:       — Прости, Раз-Два, — выдыхает он и толкает в него свой хер.       Взвыв, тот упирается в его плечо, но так и не останавливает быстрые, раскачивающиеся движения бёдер. Бобски распирает его, входит с каждым толчком все глубже, вжимает в кровать и вылизывает рот, как дурной или пьяный — голодно, неверяще, нетерпеливо, а Раз-Два тем временем заполняет горячий, жёсткий болт, двигается внутри скользко и беспощадно, и приходится принимать, скулить, раскрываться. Въехав до самых яиц, кореш длинно стонет, меняет хватку на бедрах, выше приподнимая его задницу, трахает жёстко и размеренно, почти выскальзывая и снова задвигая до самого конца. Когда до Раз-Два доходит, что он подстроился, привык к этому пиздецу и снова может хоть как-то сбито дышать, Бобс снова лезет лизаться, и, наверное, завтра губищи у обоих будут как чёрт-те что, но сейчас это глубоко до лампочки, потому что хочется отвечать жадному рту, подставляться под крепкий хер, ехать крышей вместе со взмокшим, горячим корешем. Движения внутри становятся короче и быстрее, Раз-Два тянется к жаркому телу, выгибается на кровати, сжимает сзади шею Красавчика Боба, чтобы не вздумал отрывать свои губищи, потому что дышать через его рот почему-то кажется удобней и правильней, стонет так же голодно, подставляя задницу, и до друга, кажется, что-то доходит:       — Прости, — хрипло стонет Боб, продолжая его жёстко трахать, и, блядь, он уже заебал извиняться. — Хочешь помедленней?       Да хер он сам сейчас хочет помедленней, нежно и неторопливо они, может, как-нибудь в другой раз, если выживут, конечно. Он мотает головой по кровати, тянет себя вверх, продолжая удерживать его шею, и Боб помогает им приподняться. Раз-Два сжимает его бедра своими, чувствует внутри горячий болт, наклоняется, чтобы облизать распухшие губы, обжечься щетиной и выдохнуть в горячий рот:       — Хочу сам.       Боб рвано дышит, смотрит на него пьяно и неверяще, а Раз-Два продолжает, начиная неторопливо насаживаться на напряжённый член:       — Хочу, чтобы ты ещё раз как следует подумал и сравнил, — он невольно ведёт бедрами и стонет, ему, блядь, в голову никогда не приходило, что хер в заднице может так балдёжно ощущаться. — Недавно на тебе была девочка, и ты не выглядел недовольным. Неужели, сейчас круче?       Бобски выдыхает хриплый смешок, цепко сжимает руками его задницу и подкидывает бёдра:       — Девочки, конечно, классные, — объясняет он свою позицию, удерживая Раз-Два на весу и трахая его жёстко и кайфово. — Но ещё ни одна не смогла меня перепить, отмудохать, ввязаться со мной в переделку.       Раз-Два хрипло охает на нем и пока ни черта не понимает, к чему клонит кореш, выстанывающий свои откровения.       — Ни у одной не было такой классной задницы, сильных рук, крепкой спины и пальцев, которые хочется обсасывать часами.       Раз-Два начинает понемногу въезжать, и нелепое признание смущает куда больше таранящего его всё быстрее хера.       — Ещё ни одна так не врубалась за друзей и не была готова ради них в чём-то себя переломить, потому что считала это правильным.       Раз-Два подвывает и прячет лицо в коротких волосах, пока Боб шепчет в его мокрую шею, засаживая снова мощно и хорошо:       — Не встречал настолько смелых и отбитых на всю голову. И ни у одной не было такого красивого члена.       — Такая девочка была бы ебучим чудищем, — всхлипывает он, проезжаясь головкой по мокрому животу.       — Прямо как ты, Раз-Два, — прижимает его ближе Боб, трахая быстро и голодно, и это слишком ярко, слишком мокро и горячо.       Раз-Два вжимается членом в жёсткий живот, трётся об кореша и стонет, кончая на друга, сжимается на нем, подрагивая, чувствует крепко обнимающие его руки и толчки внутри, слышит хриплый, долгий стон и бессильно оседает на тяжело дышащего Боба.       — Получается, я всё-таки покруче девочек? — подводит он дебильный итог, пользуясь тем, что все ещё можно не смотреть в глаза кореша, и раз тот открыл рот — пусть всё-таки договаривает свою смущающую хрень.       Красавчик Боб неторопливо и нежно целует его шею, гладит мокрую спину и выводит на коже губами ответ:       — Ты лучше девочек. И парней. И всех ебучих чудовищ на свете.