***
Дни подготовки пролетели незаметно: тренировки с первыми лучами солнца, на которых Мэй выкладывалась на пределе собственных сил, пытаясь своим примером подбодрить воинов, стали обыденностью. Стоит сказать, что они не сильно-то нуждались в поддержке: каждый из тех, кто волей судьбы был выбран для наступления, буквально пылал от собственного энтузиазма – покарать убийц считалось делом чести. Фоновым шумом все эти дни звучала непрерывная работа в кузнице: мастера выкладывались больше, чем на полную катушку, забывая о сне и еде. Каждый житель гор стремился внести свою скромную лепту: воины и ремесленники, работающие на износ; женщины, укоризненно качающие головой и насильно усаживающие трудящихся поесть; дети, что восторженными глазами следили за изнуряющими тренировками бойцов, оглушительно хлопая и присвистывая в моменты особенно искусных манёвров. И это вроде бы так похоже на обычную жизнь, что, прикрой глаза и убавь звук собственных мыслей – легко веришь, что всё в порядке. Сладкая иллюзия, которой так сильно хочется поддаться; сладкая иллюзия, что, развеявшись, острым клинком бьёт тебя под дых. На высочайшем из горных пиков тихо: шум последних приготовлений остался внизу, пока наследная принцесса позволила себе слабость наконец-то остаться наедине с собой на несколько жизненно необходимых минут. Мэй всматривается в ночное небо, привычно поражаясь красоте спокойно сверкающих звёзд. Уставшие зелёные глаза совершают доведенный до автоматизма маршрут: добраться до Сириуса, слегка прищуриться – вовсе не от яркости звезды – чтобы потом быстро перейти к вызубренному созвездию. Кассиопея сияет не так ярко, как Сириус, мягким светом успокаивая горящее после очередной убойной тренировки тело. Мэй прикрывает глаза, полной грудью вдыхая чистый горный воздух. Острый слух улавливает мягкие шаги позади, и принцесса на уровне безошибочной женской интуиции понимает, кто нарушил её одиночество. Человек за спиной не заставляет долго себя ждать: — Завтра будет тяжёлый день, — Лаго останавливается позади, и по шороху его одежд Хаттори понимает, что он сел на каменный выступ чуть правее её самой, — тебе бы выспаться, а не гадать по звёздам – больно взрослая для такого. Мэй уныло улыбается, наконец не скрывая нескончаемой грусти: Лаго на дух не переносит её притворство, одним ядовитым взглядом давая понять, что насквозь видит её плохо слепленную ложь: — Что обещают нам звёзды, Лаго? — принцесса оборачивается к другу, выжидающе всматриваясь в сияющие в свете ночного неба глаза. — Мир, — Итано серьёзный, как и всегда, неторопливо переводит взгляд с неба на принцессу, — гарантируют нам успех, но лишь ценой твоей безопасности. Мэй чувствовала, что этого разговора не избежать: как Лаго остался её единственной родной душой, так и она сама в глазах мужчины стала ещё более уязвимой маленькой девочкой, чем прежде: он никогда не был в восторге от её мужских увлечений, переживая о каждой травме неугомонной девчушки гораздо больше, чем она сама. Хаттори вплоть до каждой буквы знает всё, что он собирается ей сказать, потому торопится вмешаться: — Послушай… — Нет, это ты послушай, Мэй. — Мужчина импульсивно перебивает, вынуждая девушку замолчать. — Я твой подданный, принцесса. – Мэй морщится на столь ненавистное за последние дни слово, но Лаго не обращает на это никакого внимания. — Сейчас даже больше, чем прежде, а потому любой ценой исполню каждый из твоих приказов. Ты довольно умелая, и годы тренировок не прошли зря: ты сильна, а я не глупец, чтобы пытаться это оспорить. Но это не сделало из тебя бойца, как бы отчаянно ты ни пыталась заставить себя в это поверить. Держись среди воинов, Мэй, не подставляйся под удар, не рискуй – и тогда наш успех действительно гарантирован. Лаго замолкает, переводя дух, позволяя девушке осмыслить всё услышанное. Мэй знает, что для него этот разговор не просто формальность, а действительно выдвинутое требование, которое он даже не пытается прикрыть пленкой учтивости по отношению к своей принцессе: что ж, братские привилегии позволяют ему это, и он в кои-то веки действительно ими пользуется. Пока девушка молча изучает взглядом собственные ладони, Итано продолжает: — Я твой подданный ровно до той секунды, пока ты не решишь рискнуть собой: ровно в этот момент я ослушаюсь каждого твоего приказа и каждой своей клятвы, чтобы действовать, как твой брат, а не как твой воин. Прошу, не создавай таких ситуаций. — Я понимаю, Лаго, — девушка отмечает, как Итано расслабленно расправляет напряжённые плечи, услышав, что принцесса не собирается с ним спорить, — но я ничего тебе не обещаю. Лаго смотрит хмуро, пронзительным взглядом прожигая душу, но Мэй запрещает себе давать слабину, стойко выдерживая его взгляд. Спустя вечность тянущиеся секунды мужчина наконец прикрывает глаза, медленно и тяжело выдыхая, и Мэй точно знает, что так он пытается взять под контроль зарождающийся внутри гнев. Когда он смотрит вновь, то Хаттори уже ничего не находит в его взгляде, ограждённая от его настоящих мыслей стеной деланного спокойствия. Он бросает ровное: — Понимания здесь недостаточно. Мужчина ловко поднимается на ноги и, не оборачиваясь, покидает горный склон, провожаемый сожалеющим взглядом притихшей принцессы. Ранним утром следующего дня Мэй застывает напротив изысканного напольного зеркала в своих покоях, пристально вглядываясь в отражение. Тщательно собранные волосы, чтобы их легко можно было спрятать под капюшон или шлем; ничем не отличающаяся от мужской военная форма, заботливо подогнанная по размеру искусными швеями; переделанная кузнецами экипировка, покоящийся на столе меч с обновлённой гравировкой и небольшой кинжал, на котором, в отличие от всей остальной атрибутики, привычно блестит изображение горного склона. Хаттори твёрдо решила, что это – единственная слабость, которую она себе позволит: заменить родовую гравировку на созвездие не поднималась рука – подарок отца хотелось сохранить в исключительно неизменном виде. Какая ирония судьбы: Кин Хаттори подарил дочери этот кинжал, чтобы она всегда могла защититься от бед, не подозревая, что, тщательно спрятав его в нагрудном кармане, она решится пролить реки крови. Мэй буквально слышит, как судьба гнусно смеётся над её положением, но, стиснув зубы, молчаливо обещает, что смеяться последней будет точно она сама. В последний раз бегло осмотрев себя, принцесса покидает покои. Фой, на манер всех воинов, тоже пышет энтузиазмом: заинтересованно посматривает в сторону собравшихся, негромко пофыркивая, а завидев Мэй, и вовсе постукивает копытом от нетерпения. Мэй седлает жеребца, ласково поглаживая чёрную гриву, и направляет того в самую гущу толпы. В эти секунды раннего предрассветного солнца всё горное поселение собралось у ворот: кто-то глотал слёзы, до побеления пальцев сжимая в руках платок, кто-то с одобрением похлопывал воинов по плечу, давая последние напутствия и желая счастливого пути; дети же, как и всегда, юлой носились между бойцами, умоляя привезти из похода захватывающую историю невероятной битвы – бонус к победе, стопроцентно гарантированной в их головах. Мэй всматривается в молчаливых старших: седовласые, но с молодыми и горячими сердцами, те спокойно наблюдают, как их дети и внуки седлают коней, с уверенной улыбкой выдвигаясь, возможно, в свой последний путь. В глазах стариков, что за долгие годы будто покрылись коркой жизненного опыта, Хаттори не находит ни грамма страха или сожаления: их молчаливое одобрение утешающим пламенем согревает рвущееся на части женское сердце. От толпы отделяется белоснежный конь, и Мэй останавливает Фоя, позволяя приблизиться процессии господина Кая. Именно Эрасту, отцу Юста, было поручено доложить обо всём случившемся императору в силу его немалого опыта в ведении подобных переговоров – род Кая всегда был приближён к правящей семье. Его отправление в путь совпало по времени с выдвижением войска. Мужчина тормозит своего жеребца и слегка склоняет голову, выражая почтение: — Всё готово к отбытию в Императорские равнины, принцесса, — Кая говорит уверенно, не давая повода сомневаться в своих словах, и Мэй спокойно кивает, пробегая взглядом по сопровождающим за его спиной: пятеро воинов одновременно склоняют голову, приветствуя свою госпожу. — Прошу вас лишь придерживаться принятого плана, господин Кая: наши лазутчики уже пустили весть, что убили всю правящую семью, включая наследную принцессу – подтвердите это и перед его Императорским Величеством. — Можете не сомневаться, принцесса, — Эраст серьёзно кивает, никак более не комментируя полученный приказ. Мэй тоже решает окончить на этом никому не нужные церемонии: — Желаю вам лёгкого пути, господин Кая. Будущее горного рода сейчас во многом зависит от вас. Возвращайтесь же скорее с добрыми новостями, — Хаттори позволяет себе лёгкую полуулыбку, всей душой молясь за успех этого мероприятия. — Это взаимно, принцесса. — Эраст несколько секунд вглядывается в насыщенные зелёные радужки, после чего обращается уже ко всем воинам. — Возвращайтесь живыми и воспрявшими духом! Горы будут ждать своих детей. Эраст находит в толпе беловолосую макушку и смотрит на сына долгим предупреждающим взглядом. Старший Кая кивает ему на прощание и, получив в ответ такой же скупой кивок, срывается с места, подгоняя свою лошадь. Мэй ведёт Фоя в самый центр процессии, отмечая, как оперативно её со всех сторон окружают воины. Юст резво занимает место справа, по-своему толкуя её пристальный взгляд и отвечая своим излюбленным «я же твоя правая рука». В следующее мгновение место слева тоже перестаёт пустовать – Лаго приближается без лишнего шума, бросая на Юста быстрый нечитаемый взгляд. Мэй оглядывает провожающих, не позволяя себе задерживаться ни на одном конкретном лице, но проваливается с собственной затеей, стоит наткнуться взглядом на Кэру. Кэра улыбается: тянет вверх дрожащие уголки губ, даже не замечая, что из кукольных глаз катятся хрустальные слёзы. Девушка ловит взгляд принцессы и, ещё шире улыбнувшись, тихо шепчет то, что Мэй читает по её алым губам: У-да-чи Руки привычным движением натягивают поводья. Стоит из уст принцессы прозвучать заветному «в путь», как Фой срывается с места. Мэй смотрит вперёд, а в голове эхом звучит такое нужное пожелание успеха. *** Первые солнечные лучи робко касаются блестящей водной глади, создавая на поверхности завораживающие блики. Лёгкий утренний ветерок торопится в сторону прибрежного поселения, по-своему приветствуя полюбившихся жителей: ласково касается цветущих деревьев, нетерпеливо шевелит тяжёлую ткань шатров и учтиво приветствует здешнего правителя, сталкиваясь с резкими чертами его спокойного лица. Глава прибрежного клана – старший сын рода Наито – встречает новый день в одиночестве, внимательным взглядом цепких чёрных глаз наблюдая, как просыпается родное поселение. Мелодия привычной рутины звучит спокойным фоновым шумом: ржание лошадей и восторженные голоса седлающих их детей, мягкие голоса женщин, что неторопливо идут в сторону пастбищ и огородов, низкие басы мужчин, прерываемые звуками ближнего боя, который они усердно практикуют на утренней тренировке. Кадзу медленно опускает веки, подмечая звук тихих шагов позади и точно зная нарушителя своего покоя: — Такао, — спокойное приветствие нарушает тишину. — Глава, — и в ответном приветствии звучит едва различимая усмешка, что не остаётся незамеченной для правителя. Кадзу и сам усмехается, неторопливо поворачиваясь в сторону собеседника. Такао взирает на него спокойным взглядом тёмно-синих глаз, а на губах играет едва заметная полуулыбка. Обладатель длинных пепельных волос коротко кивает, встречаясь взглядом с тёмными глазами. Кадзу повторяет его движение, в который раз удивляясь судьбе. С Такао они росли бок о бок с самого раннего детства. И, хотя они не были братьями по крови, ибо Такао в прибрежное поселение, как ни банально, подбросили в разгар ежегодного летнего фестиваля в далёком младенчестве, но братьями по духу они стали точно: старший Наито без колебаний взял мальчика на воспитание, не делая между юношами никаких различий, что, несомненно, пошло на пользу зарождающимся братским отношениям. Годы шли, уверенно делая своё дело: связанные долгими битвами спиной к спине и пролитой кровью, общими тайнами и крепким доверием – их хвалили одним пряником, да наказывали одним и тем же кнутом**; они выросли братьями, не придавая значения бегущей по их жилам крови. Непоколебимых сыновей правящего рода смерть отца подкосила одномоментно: два месяца назад леденящее сердце известие застало обоих врасплох, не дав даже мизерного шанса подготовиться. Да и возможно ли быть к такому готовым? Клан скорбел, всё поселение погрузилось в траур, оплакивая своего правителя. Каждая душа смогла проститься с ним, не сдерживая слез – не считая двух исключений. Внимание жителей беспощадно давило своей неподъёмной тяжестью на крепкие плечи: куда бы ни шёл, Кадзу не мог скрыться от соболезнующих взглядов, но хуже всего – от того, что так или иначе пряталось за ними: «Как мы будем дальше жить?» От девушек до воинов, от старого до малого – каждый задавался вопросом, как сложится дальнейшая жизнь бесстрашного поселения. Это было настолько закономерно – Кадзу понимал, что не смеет их в этом винить. Такао не задавал вопросов; он поддерживал молчанием. Слова соболезнования так и не прозвучали из его уст: названный Наито сам принимал подобные соболезнования наравне с братом. Он всегда оказывался рядом, когда Кадзу так отчаянно мечтал хотя бы немного побыть в одиночестве. Когда новоявленный правитель под покровом густой ночи сбивал в кровь кулаки о безжизненную гладь очередной каменной глыбы, он был рядом. Такао никогда не вмешивался: тормозил коня и просто садился на землю чуть поодаль, молчаливо наблюдая. Так проходили минуты, часы, кончалась ночь – Кадзу выбивался из сил и тяжело опускался на землю подле брата, касаясь его плечом. Так они и пережили это: плечом к плечу и в полной тишине. Дальше – больше. Хотя Кадзу с детства знал, что правление народом рано или поздно ляжет на его плечи, объём в полной красе раскрывшихся обязанностей ужасал. Мужчина с холодным выражением принимал любые удары и потрясения, и лишь Такао видел, как внутри каждая клетка тела правителя воет под грузом свалившейся на него ответственности. Такао стал его правой рукой: странно было давать титул и официальное название тому, что итак царило между ними с ранних лет. Правая рука? Советник? Верный подданный? Кадзу долго передёргивало от этой нелепости, сейчас же над ней остаётся лишь посмеиваться. Такао и сам этим не пренебрегает, в очередной раз растягивая губы в приевшиеся «глава», «правитель» и «Ваше Высочество». Сегодняшний день не стал исключением. — Раз ты в таком замечательном настроении, то сам осмотришь территорию, — Кадзу в открытую насмехается над вмиг потерявшим всякое веселье собеседником, — проверим тренирующихся вместе, а остальное, — Наито позволяет себе драматичную паузу, поигрывая на братских нервах, — оставляю на тебя. Недовольное лицо Такао не заставляет себя долго ждать: как и подобает местному красавчику, тот пользуется популярностью среди прекрасного пола. И сегодня ему вновь предстоит в одиночку наведаться на Главную кухню, чтобы уточнить, запасы чего из продовольствия стоит пополнить в ближайшее время. Конечно, если в процессе довольно настойчивых приватных предложений он сумеет пропихнуть хотя бы слово. Холостяцкое настоящее Кадзу тоже было причиной подобных, еще более бурных, чем у Такао, «ухаживаний», поэтому он без зазрения совести спихнул подобные обязанности на плечи своей правой руки – в статусе правителя действительно были свои привилегии. И лишь одну девушку он не мог игнорировать, всегда стараясь присматривать за изящной фигуркой хотя бы краем глаза. Цара*** была прекрасным цветком рода Наито. Младшая сестра при двух старших хмурых братьях – клише во всей своей красе, затёртый до дыр сюжет среди сотни других сюжетов. Непохожая внешне ни с одним из братьев, малышка всегда выделялась на фоне своих сверстниц буйной копной ярко-рыжих, искрящихся поразительным блеском на солнце волос. Когда она занимала привычное место за столом между Кадзу и Такао, создавался забавный триколор из их шевелюр. Светлая кожа, небесно-голубые глаза, нежно-розовые губы – ангелоподобная девчушка покоряла с первого взгляда. Характером Цара тоже не пошла ни в кого из близких: добрая и искренняя, она была действительно очаровательна в собственной наивности и человеколюбии, что никак не вязалось со славой того места, где ей повезло уродиться – побережье издавна славилось своими бесстрашными воинами, что жестоко расправлялись с любыми обидчиками, никому не прощая ошибок. Но факт остается таковым: даже в этом эпицентре спартанского воспитания Цара не утратила своей чуткости и любви ко всему живому. Старшие рода поговаривали, что этим она пошла в давно почившую мать, с чем Кадзу всегда молчаливо соглашался: свет, излучаемый этой женщиной, навсегда жив в его памяти. За размышлениями братья добрались до полигона, где тренируются бойцы войска Сириуса, которые, заметив их прибытие, стройным хором воскликнули: — Правитель! — каждый мужчина в секунду прикладывает правую руку к груди, чтобы точно под сжатым кулаком гулко стучало сердце, одновременно коротким кивком склоняя голову. — Советник! — процедура повторяется, а приветствие теперь уже адресовано Такао. Кадзу кивает, в ответ приветствуя собравшихся и, не теряя времени, переводит взгляд на тренировочное поле за их спинами: — Продолжайте тренировку. В тот же момент поле вновь наполняется шумом: ближний бой пестрит воинственными возгласами, лязгом металла и звуками многократных падений. Кадзу старается не упустить из внимания ни малейшей детали: следит, как новобранцев учат тонкостям внезапной атаки, внимательно наблюдает за боем уже умудрённых бойцов, отмечая их прогресс. Такао, безмолвной статуей застывший справа от него, занимается тем же. С окончанием тренировки они идут в сторону старших воинов: те привычно докладывают обстановку, отмечая, какое снаряжение стоит обновить, а количество какого оружия – увеличить. Кадзу комментирует увиденное, ёмко озвучивая все замечания, а внимательные глаза бойцов молчаливо дают обещание исправить выявленные оплошности. На этом ещё одна часть их рутины подходит к концу. Покидая полигон, Кадзу не может отказать себе в ехидной усмешке, обращаясь к Такао: — На этом наши пути расходятся, господин советник, — брат никак не комментирует откровенную издёвку, — я – в оружейную, ты – ослеплять девиц на Главной кухне. Такао стоически выносит этот удар, кидаясь в ответную атаку: — Как прикажете, — и театральный наклон головы прячет смешинки в синих глазах, — Ваше Величество. Что ж, один-один. Кадзу уверенным шагом сворачивает направо, добравшись до центрального перекрёстка. Страдальческий вздох брата за его спиной приятно греет душу. Стоит повернуть на очередной развилке, как его встречает одобрительный голос: — Доброго утра, молодой правитель. Да, в поселении была ещё одна женщина, пользующаяся его повышенным вниманием. Госпожа Масуми тоже была неотъемлемой частью его детства и всей последующей жизни: к ним, детям, рано потерявшим мать, по воле правителя была приставлена няня, коей и оказалась ныне пожилая женщина. К тому моменту её собственные дети уже были достаточно взрослыми, чтобы она могла посвящать свои дни, а зачастую и ночи заботе о наследниках правящего рода. Кадзу всматривается в умудрённые карие глаза, что ни разу не взглянули на него с недовольством или осуждением. Пристально разглядывающая его женщина бойко приподнимает бровь, так и не дождавшись от него ответа. Глава спешит исправить ситуацию: — Госпожа Масуми, — Кадзу опускает голову, и лишь внимательный прохожий заметит, что перед этой женщиной он держит её опущенной значительно дольше, чем положено правителю. Теперь же на губах собеседницы расцветает лёгкая улыбка, озаряя постаревшее лицо. Масуми неторопливо приближается к Кадзу, останавливаясь лишь в непосредственной близости, так легко вторгаясь в его личное пространство. С этого мизерного расстояния она продолжает вглядываться в колючие глаза напротив, а потом, пару секунд спустя, вдруг тянет худую кисть к жилистой руке Наито. Кадзу не удивляет такой поворот событий. Ощущение мозолистых пальцев, что плавно опускаются от запястья к дистальным фалангам, привычное и давно заученное. Род Наито был обязан этой женщине как добропорядочной няне, что вырастила в заботе трёх его наследников; прибрежное поселение обязано Масуми как самой сильной шаманке, что видит судьбу любого человека, связанного с побережьем, стоит ей коснуться его руки. Дар женщины пугал своей силой: каждый житель поселения, урождённый ли в нём или позже прибывший – их жизни она видела, как на ладони. Даже на чужбине, случайно коснувшись руки воина чужого племени или молодой девицы, она могла увидеть их жизни, если в грядущем будущем судьба решит сделать их частью прибрежного народа: эти воины спустя недолгое время поступали на побережье на службу, навсегда оставаясь в морском крае, а девушки приезжали с пышной свадебной церемонией в качестве добрых и учтивых невест. Зная столь многое, рассказывала она катастрофически мало: Масуми никогда не говорила прямо, какую тайну ей раскрыли уникальные линии очередной человеческой ладони, всегда придерживаясь языка намёков: женщина позволяла себе лишь аккуратно направлять людей навстречу своей судьбе, а не поворачивать их в противоположную от неё сторону. Когда Масуми выпускает мужскую руку, Кадзу молча ждёт от неё хоть какого-то напутствия, но получает неожиданный вопрос: — Давно ли ты был в горах, мой красивый правитель? — вопрос вводит мужчину в ступор, но услужливая память подбрасывает отрывки далёких воспоминаний: вот их процессия во главе с отцом едет в горы, вот он почтенно кланяется правящей семье, тайком поглядывая на юную наследную принцессу, а та не замечает его интереса, полностью сосредоточенная на вороном жеребце у своих ног. — Давно, госпожа, — Наито отвечает задумчиво, продолжая перебирать воспоминания. — Давно. Погружённый в собственные мысли, он не замечает, как на женском лице на короткую секунду расцветает ребяческая, совсем ей не свойственная улыбка, которую она спешит тут же спрятать. Ещё немного понаблюдав за правителем, старушка нарушает возникшую тишину: — Я уйду на пару недель в лес, почтенный глава, — Кадзу переключает на неё всё внимание, недовольно хмурясь услышанному, — трав собрать, от дум тяжких очиститься, — Масуми продолжает, легко игнорируя недовольство собеседника. — Не хмурься, глава, Хонг защитит свою бабушку-старушку, — после этих слов Кадзу немного расслабляется, вспоминая внушительную фигуру и хорошие боевые навыки внука госпожи. — Будьте осторожны, — ответ правителя не заставляет долго ждать, — и возвращайся скорее, — воспитанный этой женщиной мальчишка тоже вставляет своё слово. Масуми добродушно улыбается и, спешно развернувшись, необычайно скоро для своих лет уходит в сторону дома. Кадзу не торопится продолжать путь, взглядом провожая удаляющуюся фигуру. Добравшись до поворота, женщина вдруг останавливается, оборачивается и пристально всматривается в чёрные глаза. Вертящееся на языке «что случилось?» уже готово сорваться с губ, но Масуми опережает его: — Не обижай её, — и женщина поспешно скрывается за поворотом. Кадзу недоумённо хмурится, всматриваясь в только что опустевший горизонт: «Её?»***
Мэй неодобрительно косится на Фоя, стоит тому в очередной раз недовольно фыркнуть: привыкший к необузданному галопу, конь демонстративно недоумевает, почему уже как битый час хозяйка шагает по мрачному ночному лесу на своих двоих, изредка поглаживая его гриву. Хозяйка же его недовольство игнорирует: Мэй пристально всматривается в горизонт, напряжённая до предела долгожданным прибытием на прибрежные земли. Вопрос о времени нападения бурно обсудили ещё в самом начале пути, после длинных споров решив не дожидаться утра: численный перевес был не в их пользу, а эффект неожиданности мог сыграть как никогда хорошую службу. Говорить о благородстве такой затеи не приходилось: не трогать женщин и детей, не нападать на простых мирных жителей – Мэй отдала приказ, но прекрасно понимала, что без невинных жертв всё равно не обойтись. Задумавшись, принцесса не заметила, как Лаго нагнал её, преграждая путь. Мужчина хмуро кивнул, внимательно осматривая застывших воинов. Выпустив поводья, Мэй тоже вышла вперёд, поворачиваясь лицом к своему войску. Взгляды – уверенные, внимательные – все они были одномоментно обращены к ней. — Время пришло. — Одобрительные улыбки показались на сосредоточенных лицах. — Под светом благословившей нас звезды, с честью, силой и гордостью горных вершин, что нас вырастили – Вперёд, войско Кассиопеи!***
Очередная ночь становится для Кадзу бессонной: стоит закрыть глаза, как под веками фейерверком вспыхивают десятки вопросов, на которые он до сих пор не может найти ответов. Как его абсолютно здоровый отец мог столь скоропостижно скончаться? Почему Масуми тщательно оберегает от него известные ей по этому поводу крупицы информации? Если он умер ради какой-то определённой цели, то ради, чёрт её дери, какой? Наито покидает постель и выходит на свежий воздух. Спокойно – именно это определение приятным теплом клубится глубоко в груди, когда перед его взором предстаёт умиротворённое, в полной безопасности отдыхающее поселение. Наверное, не такой уж он и безнадежный наследник, как ему кажется по сей день? И стоит мужчине полноценно обдумать шальную мысль, как во всей своей красе срабатывает закон подлости: на смотровой башне зажигается предупредительный огонь, а ночной караул торопливо стучит в гонг. Кадзу стремительно разворачивается, торопясь разбудить Такао, но не успевает сделать и пары шагов: мужчина сам пулей вылетает из своего жилища. — Старики, женщины и дети – по отработанному маршруту увести и срочно укрыть в дальнем тенте, — брат понятливо кивает, оживляя в памяти разработанный на случай таких опасностей план, — войско Сириуса — на передовую. Брать живыми, убивать – только по крайней необходимости. Такао исчезает из поля зрения в пару коротких секунд, и Кадзу возвращается в своё жилище, заученным движением вытаскивая из ножен меч. Глава не торопится присоединиться к воинам: тенью петляя между дальними домами, внимательно вглядывается в противников, с каждой секундой всё больше хмурясь: флаги, символика, гравировка на экипировке и оружии оказываются абсолютно незнакомыми. Кадзу готов поклясться часами, что он заучивал родовые знаки каждого из подданных Великой Империи – странное созвездие не принадлежит никому из ныне живущих. Войско-инкогнито бьётся энергично, даже слишком энергично для тех, кому по идее нечего делить с обитателями побережья – этот энтузиазм мгновенно бросается в глаза. Но даже обилие разъяренных атак не может скрыть тщательно маскируемый факт: войско совсем не обжившееся. Недавно ли сформировано или грешит междоусобными стычками – внимательные чёрные глаза подмечают, как в пылу собственной яростной атаки большинство из них забывает о товарищах, оттого у многих нисколько не защищён тыл. Но из любого правила есть исключения. Наито делает вывод, что тройка в самом эпицентре битвы – лидеры группировки, хотя не видит в их экипировке никакого подтверждения своей гипотезы. Двое крупных мужчин – длинноволосый брюнет и коротко стриженый блондин – быстрые и сосредоточенные, грамотно нападая, не забывают оценивать окружающую обстановку, вовремя страхуя друг друга от ринувшихся в бой воинов Сириуса. Однако чаще всего они страхуют своего третьего товарища. Кадзу отмечает, что третий значительно уступает двум предыдущим в росте и мускулатуре, но движется удивительно живо и легко. Лица не разглядеть – плотно накинутый капюшон и тёмная ткань шейного платка, натянутого аж по самые глаза, скрывают его личность. Наито даже допускает, что именно этот тощий парнишка и есть негласный лидер троицы, ведь уже третий раз двое других кидаются едва ли не наперегонки отражать предназначенный ему удар, тяжело сталкиваясь друг с другом корпусами. Медлить и дальше не имеет смысла: получив из непродолжительных наблюдений всю необходимую информацию, глава идёт в бой, плавно продвигаясь в центр – лично проверить собственную теорию. Кадзу добирается до них быстро, нацелившись на самого низкорослого: напади он на него, скорее всего обратит на себя внимание и двух оставшихся. Взгляд противника фокусируется на нём, и Наито с удивлением отмечает необычный цвет глаз этого парня. На бледной коже буквально пылают насыщенно зелёные глаза – редкость не только на побережье, но и во всей Империи. Быстро отбросив ненужные мысли, мужчина резким выпадом атакует. Боец без особого труда уворачивается, меняет свою позицию, и вот уже сам Кадзу вынужден защищаться. Атака в лоб, без фокусов и обиняков – Наито легко блокирует удар, подмечая откровенно прямолинейный стиль ведения боя своего соперника. Это будет быстро. Обманный манёвр грозит пареньку бесспорным поражением, и Кадзу атакует, с лёгкостью обходя возведённую против него защиту. Яркий блик проносится перед глазами, а сталь меча почему-то вдруг сталкивается с мощной преградой вместо ожидаемой человеческой плоти. Длинноволосый брюнет, один из этой шустрой троицы, отражает удар, скрывая фигуру едва не порезанного тощего товарища за своей спиной. Кадзу лишь краем глаза успевает заметить, как и блондин меняет позицию, страхуя многострадального бойца теперь уже спереди, после чего переключает всё своё внимание на нового соперника. Рост, комплекция, даже длина волос – со стороны они наверняка похожи как две капли воды. В чёрных глазах напротив Наито читает крупными буквами написанную ярость. Двигаясь по воображаемому кругу аккуратными шагами, они не сводят друг с друга глаз, ожидая, кто же атакует первым. Неожиданно неизвестный берёт слово: — Глава знаменитого бесстрашного войска, — голос его глубокий и низкий, мужчина не позволяет злости окрасить собственные интонации, — а нападаешь на самых зелёных? За вопросом следует стремительный удар, и Кадзу отчётливо чувствует разницу в силах между этим мужчиной и прошлым бойцом. Наито сильнее хватается за меч, успешно отражая нападение и злобно ухмыляясь: — Знаешь о бесстрашии моего войска, но всё равно смеешь нападать? — Кадзу атакует, но безуспешно: противник оказывается хорош не только в атаке, но и в защите. Наито не скрывает интереса: — Кто вы такие? В следующую секунду откуда-то со стороны раздается сдавленный стон и неприятный лязг упавшего наземь меча – это обстоятельство играет на руку правителю побережья. Соперник тут же отвлекается, бегло осматривая глазами территорию со стороны звука, а уже вплотную подобравшийся к нему с открытой стороны Кадзу замечает, как чёрные угольки его глаз с головы до ног осматривают фигуру того самого воина в маске. Когда брюнет убеждается, что тот в порядке, а стон был вовсе не его, чувствует холод металла у собственной шеи, грозящий одним резким движением отсечь ему голову. Взглядом подзывая освободившегося бойца, чтобы тот связал поверженного, Наито холодно предупреждает притихшего соперника: — Я не переношу фокусы.***
Связанные и выстроенные в ряд перед войском Сириуса – Мэй не позволяет отчаянию взять верх, усиленно думая о том, как сохранить жизни своих людей, которыми, буквально полчаса назад, те так легко собирались пожертвовать. Сейчас всё сделанное кажется невероятно глупым: от плана нападения до надежды на успех. На что она вообще рассчитывала, ведя в бой за три дня сформированное войско: не обжившееся, не прикипевшее друг к другу, не проверенное временем? Теперь принцесса отчётливо видит свою огромную ошибку: всех в войске Кассиопеи объединила общая трагедия, и она позволила себе поверить, что такой связующей нити окажется достаточно для успеха. Не оказалось. Военная тактика, опыт – всё это вовсе не пустой звук. Шедшая за головами, Хаттори может теперь лишь отчаянно думать о том, как им сберечь собственные. Зелёные глаза неотрывно следят за ненавистным главой: сын почившего Наито неторопливо приближается к ним, оглядывая каждого поверженного воина. Высокий, широкоплечий, в меру мускулистый, с чёрными длинными волосами, собранными в низкий хвост и такими же чёрными, глядящими в самую душу глазами – Мэй отчего-то уверена, что он в полной мере сын своего отца. Правитель останавливается чуть левее самой Хаттори, а колючие глаза выжидающе смотрят на Лаго. Мэй не слышала, но видела, как в процессе поединка они перебросились парой фраз, и, возможно, поэтому Наито теперь сосредоточен на своём побеждённом сопернике. Не меняя позы, глава спокойным тоном произносит: — Под прицел, — и все воины Сириуса за его спиной синхронно достают из-за спин лук и стрелы, — в двинувшегося – стрелять на поражение. В ту же секунду звучит многократно усиленный звук натягиваемой тетивы, и Мэй видит, как каждый из войска Сириуса берёт под прицел одного из воинов Кассиопеи. Она не оказывается исключением. Наито тоже достаёт из-за спины лук, неторопливо вытягивает стрелу и наводит острый наконечник точно на Лаго, после чего повторяет уже звучавший вопрос: — Кто вы такие? Мэй разлепляет пересохшие губы, желая ответить и наконец взять на себя положенную ответственность, но не успевает: — Войско Кассиопеи, — Лаго отвечает ёмко, без страха смотря точно на направленную в собственное сердце стрелу, игнорируя недоумённый взгляд принцессы и Юста, что застыли с двух сторон от него. — Такого войска нет, — глава отвечает незамедлительно, даже не удивляясь тому, что именно Лаго вступил с ним в диалог. Значит, он уже и сам признал именно в нём лидера – у Мэй неприятно колет под ребрами от осознания, что Итано в очередной раз платит по счетам за её ошибки. — Оно самопровозглашённое, — Лаго бросает слова с вызовом, будто специально стараясь разозлить человека, что держит его на прицеле. Наито не поддаётся на провокацию, лишь злобно ухмыляясь: — Значит, ты главный? — У Кассиопеи нет истории, правителей и племени. Мэй бесконтрольно прикрывает веки, медленно выдыхая, чтобы угомонить вопящую на максимум внутри тревогу: с такими переговорами их головы полетят с минуты на минуту. И хотя за свою ей совершенно не страшно – она как никто достойна такого финала – её подданные не заслужили такой конец. Совсем мальчишки, что на днях окончили своё обучение, статные советники, опытные воины – эти люди пошли за ней, и она не может сделать конечной точкой этого пути их смерть. Не имеет права. Несколько секунд молчавший Кадзу демонстративно сильнее натягивает тетиву, и бойцы за его спиной на уровне отточенных рефлексов отзеркаливают это движение. Чёрные глаза воина, что следит за Мэй, начинают всматриваться в неё ещё яростнее. — Зачем вы напали на побережье? — на этой ноте относительно спокойные переговоры заканчиваются, и Наито цедит вопрос, не скрывая раздражения. — Я не стану отвечать тебе. — Да как ты смеешь? Глава повышает голос и в следующий момент происходит сразу несколько событий. С моря прилетает сильный порыв ветра, на секунду заставляя всех присутствующих прищуриться; Мэй чувствует, как с головы слетает капюшон, а порядком ослабевший за время битвы платок окончательно развязывается, после чего копна тёмных волос густым облаком развевается на ветру, привлекая всеобщее внимание. Хаттори даже не успевает запаниковать от такого стечения обстоятельств, потому что не может оторвать глаз от картины точно перед собой: воин, следивший за ней, спускает тетиву. — Принцесса! — крик Юста пробивается в затуманенное сознание, но даже он не может заставить девушку перестать смотреть на приближающуюся стрелу. Мэй зажмуривает глаза, задерживает дыхание и под удары колотящегося сердца отсчитывает свои последние мгновения. Что-то с пронзительным свистом проносится мимо женского лица, и Хаттори резко поднимает веки, недоумевая, почему не чувствует выстрела. На земле, перед её ногами, лежит стрела, насквозь простреленная другой, точно такой же стрелой. Мэй поворачивается влево, тут же камнем застывая на месте: глава Сириуса стоит в боевой стойке, обращенной в её сторону. В его руке уже нет стрелы, а ещё секундами ранее возведённый лук теперь опущен. Мэй поражается сделанному открытию: именно он сбил в полёте предназначенную ей стрелу! Чёрные глаза Наито с нескрываемым интересом всматриваются в её собственные.