Either must die at the hand of the other

      Поняли бы родители? Осудили бы Гарри за то, что тот не способен убить мужчину, убившего их?       Гарри не знал, потому как не знал их. Он знал о них, но это другое.        — Мне жаль, — молил Гарри. — Мне правда жаль.        В Годриковой Впадине шел дождь, и Гарри не мог не думать, что это родители посылают ему весточку, пока он стоит у их могил.       (-)         — Кажется, он говорит правду; скорее всего Лестрейнджа нет в стране. Была атака в Ирландии. Мы сотрудничаем с аврорами оттуда. Мы полагаем, что он совершает набеги на Англию, но не живет здесь.       Гарри потер виски.       — Нам очень нужно его достать. Чтобы оставить весь этот беспорядок позади, — настаивал Кингсли.       (-)         — Ты перестал спрашивать про Антонина, — заметил Волдеморт, после того, как Гарри рассказал ему как Дамблдор заподозрил крестраж в Нагайне и как Волдеморт подтвердил это, держа змею подле себя.        Гарри замер. — Потерял интерес, — сказал он.        — Хмм, — Волдеморт наклонил голову. Гарри увидел новый шрам на шее, яркий и фиолетовый. — Робардс до сих пор невероятно заинтересован.        Дерьмо.       Гарри не подумал об этом; что они продолжат спрашивать о местонахождении Долохова.       — Что я должен тебе сегодня?         — Лестрейндж? — спросил Гарри тоненьким голосом, но Волдеморт только покачал головой. Попытка не пытка. — Хорошо. Почему ты выглядишь так?       Гарри не стоило спрашивать; это никому не поможет, Кингсли не сможет использовать информацию, чтобы разрешить ситуацию или поймать сбежавших Пожирателей Смерти.       — Мое другое тело, оно было временным, — сказал Волдеморт после непродолжительной паузы. — Так я должен выглядеть.        — Но как ты выжил?       — Как ты выжил? — спросил Волдеморт, его голос был невероятно низким. — Я видел, как ты умер в лесу.       Кожу покалывало от дурного предчувствия. — Я… если сдашь мне Лестрейнджа, то расскажу.        Он не хотел. Правда не хотел. Одно дело рассказывать об остальных крестражах, но…       — Тебе не следует трогать шрам, когда говоришь о крестражах, — сказал Волдеморт.              — Или когда думаешь о них. Весьма красноречиво.        Гарри застыл. — Ты-ты знаешь? — выплюнул он.        Волдеморт пристально всматривался на Гарри. — Как видишь, здесь нечем особо заняться. Времени подумать за прошедшие три года у меня было много. Да, Гарри Поттер. Я знаю.        Гарри отвел взгляд, но на этот раз осознал, что рука потянулась к шраму. Он оборвал движение на полпути.        Ждал, страшась услышать мнение Волдеморта. Спросит ли он Гарри каково это быть человеческим реципиентом частички его души.       Он никогда никому не говорил, даже своим лучшим друзьям, хотя велика вероятность, что Гермиона сложила два и два.        А если Гермиона догадалась, тогда и Волдеморт. Гарри не стоило удивляться.       — Если говорить о том, почему я жив, — сказал Волдеморт и облегчение смешанное с удивлением затопило Гарри. — Полагаю это как-то связано с пророчеством. Я не догадывался, так как не слышал его, но вот я здесь, живой.        И Гарри был так рад, что Волдеморт опустил вопрос, потому живо сменил тему.        — И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой. — Процитировал Гарри. — Вот то, что ты упустил.        Глаза Волдеморта вспыхнули.        — Я полагаю, что ты не можешь умереть, потому как не я убил тебя, но это никак не объясняет вторую часть. Мы оба живы, как видишь, так что…        — Интересный подбор слов, — сказал Волдеморт. — Кто-нибудь знает?        — Эм… что ж, почти все знают, что было пророчество, и пока никто не слышал его, догадки и предположения были достаточно точными.       Пресса до сих пор называла Гарри «Избранным» или «Мальчиком-Который-Выжил». Не обращая внимание, что ему уже двадцать.       — Хмм, — Волдеморт казался недовольным данным обстоятельством.       — Сила, данная мне, о которой ты не будешь знать. — начал Гарри с любопытство. — Дамблдор сказал, что это… любовь, — произнес он поморщившись, так как прозвучало слишком неубедительно.        На что Волдеморт рассмеялся. — Любовь. Этот старый дурак. Мне интересно, он верил в то дерьмо, которым фонтанировал?        Гарри был застигнут врасплох; Волдеморт никогда не ругался, он выглядел слишком элегантным, чтобы опускаться до такого.        — Что тогда по-твоему?        — Очевидно же.        — Ну, не для меня. И? — спросил он нетерпеливо. — В чем моя сила?        — Ты был Мастером Смерти.        Слова ударили Гарри, как обухом по голове. И вправду, любовь.        — Вот почему я не смог убить тебя; почему проклятье отскочило. Дело было не только в верности Старшей Палочке. Это был твой титул, все как Дамблдор и планировал. Рад был узнать, что теперь ты без него.        Гарри не стоило говорить ему, что он уничтожил Старшую Палочку.  Кингсли был прав. Закованный как он есть, Волдеморт не выглядел побежденным.        (-)         Гарри стал держаться подальше. Он ослабил бдительность; даже не осознавая, сделал ошибку.       Не имело значения, что тот знает. Он никогда не выйдет.       Только Гарри не верил в это, не на все сто процентов.       После войны начался бэби-бум; каждый год рождалось все больше. Благодаря прогрессирующей беременности и ее упрямству продолжать работать, Гермиона частенько попадала на страницы «Ежедневного пророка». Люди смотрели на этих детей с надеждой… поколение после нашествия Волдеморта, так их называли.       И был Гарри, который знал, что они, по факту, не после Волдеморта. Он все еще жив. Ожидает.       Было в этом что-то высокомерное. Считать, что они смогут держать его запертым вечно.       Когда Рон попросил стать крестным их новорожденного малыша, Гарри знал почему. Конечно он знал. Но малая часть его задавалась вопросом… Рон и Гермиона — одни из немногих, кто знает, где Гарри проводит свои среды в последние месяцы.       Не винили ли они его, хоть самую малость? Не бояться ли они, особенно теперь, когда оба родители, что что-то ужасное произойдет?       (-)         Его беспокойство лишь возросло, когда Кингсли сказал, что у них были некоторые сложности с охраной. Ничего глобального…одна аврор, по словам Кингсли из тех немногих, которые протестовали против, как они это называли, «бесчеловечного обращения», тайком приносила газеты в клетку, стояла рядом и держала страницы так, чтобы Волдеморт мог читать их.       Все меры предосторожности были приняты в начале, чтобы убедиться, что они не оставили никого беззащитным перед Волдемортом… два аврора всегда в клетке с ним, когда Гарри там нет. Еще пять всегда у дверей, ведущих туда.       Им не разрешалось разговаривать с ним, только если он не допрашивается.       Несмотря на это, каким-то образом Волдеморт одурачил одну.       Всего лишь несколько магловских газет и «Ведьмин досуг», убеждал себя Гарри весь день.       Аврор просто хотела быть добрым.       Гарри думал об этом ночью. О том стуле.       Было такое чувство, что он в зоопарке; как если бы Волдеморт был редкой разновидностью экзотического животного, запертого в клетке и усмиренного для увеселения Гарри.       Гарри прекрасно догадывался, что там происходило с ним. Что было в начале, когда они старались убить его любым способом, и позже, когда пытались выпытать информацию.       О том, что до сих пор происходит, со слов Кингсли, на каждую годовщину Битвы или годовщину смерти одного из друзей или члена семьи аврора.       Волдеморт — легкая, заслуживающая того цель, на которой можно выместить ярость и разочарование в эти ужасные дни.       И должно быть плохо, если один из авроров протестует, жалеет Волдеморта из всех людей.       Частично Гарри тоже чувствовал себя плохо. Сложно жалеть Волдеморта. Во-первых, потому что он не жалостливое создание, даже в клетке и под землей. Во-вторых, потому что он — Волдеморт.       И все же, все же он все еще человек невзирая на его титул, на массовую резню, которую он устроил в мире; не важно насколько он гнилой внутри, он разумное человеческое создание и такое отношение к нему оставляло неприятный привкус во рту.       То же самое, он чувствовал по поводу Азкабана; со времен Сириуса и того, как темнели его глаза, когда он говорил о заключении. Гарри не мог радоваться, что кто-то заключен там, невзирая на их преступления.       Но Гарри не видел тех заключенных каждую среду. Не замечал, как они становятся тоньше и бледнее, не видел свежих шрамов там и тут.       (-)         Он бодрствовал всю ночь, представляя Волдеморта в клетке под неусыпным надзором. Он представлял тишину, скуку.       Три года пустоты.       И одна из авроров попыталась отнестись к нему по-человечески, была добра настолько, чтобы принести малозначимые бумаги, сплетни и магловские новости, чтобы стало легче.       Первый из стражи, показавший ему толику милосердия, лишилась работы и своих воспоминаний о нем. Гарри стало интересно: не укрепит ли это убеждение Волдеморта в том, что доброта есть слабость. Что она никогда не окупается.       Одним субботним утром, после слишком большого количества стаканов старого блэковского вина, которое он нашел в погребе на площади Гриммо, у Гарри возник вопрос.       Что, если она была первой, кто когда-либо относился к нему по-человечески? Или первой за очень, очень долгое время.       А кто еще? Пожиратели Смерти поклонялись ему, как богу; его враги видели в нем демона.       Хоть кто-нибудь помнил, что он был простым человеком под предыдущей личиной существа?            Знал ли это сам Волдеморт?       Возможно нет. Гарри и сам не видел в нем ничего человеческого, не тогда, когда он был гоним и разыскивался этим мужчиной.       Но он видит теперь; ему пришлось, после того как они сели и поговорили.       В безопасных стенах площади Гриммо, с солнечными лучами, бьющими сквозь окна, Гарри убедил себя, что Волдеморт не освободится. Что он просто параноик; он все еще видит Волдеморта как оппонента, когда тот однозначно нет.       Три года прошло с момента его пленения, пыток, унижения. Волдеморт не сможет выбраться из своей ловушки.       (-)         Он вновь превратился в затворника, а ведь только недавно начал стараться чаще бывать вне дома.       Он наворачивал круги по дому, думая.       О войне, о пророчестве. О Дамблдоре.       Что бы сказал Дамблдор, если бы был жив? Что бы Дамблдор сделал?       Гарри не знал. Мужчина оставался для него загадкой.       Его наставник. Его палач так же, как и Волдеморт.       Гарри любил, все еще любит своего старого директора. Он понимает причины, слышал стыд и горе в его голосе на Кингс Кросс…       Ты был мертв. Не было Кингс Кросса. У тебя были галлюцинации все это время.       Нет, не было. Дамблдор должно быть нашел способ пообщаться с Гарри. Дамблдор любил его, по-настоящему заботился о нем.       Вот только профессор был лидером на войне против опасного маньяка.          Дамблдор сделал, что требовалось.       Гарри только желал, чтобы ему рассказали о крестраже в шраме. О Дарах. Чтобы верили, что Гарри не станет охотиться за ними.       В первые месяцы после сражения Гарри сходил на его могилу и сломал Старшую палочку в приступе ярости.       Это был ответственный шаг, утешал он себя. Это, как он считал, то чего Дамблдор хотел бы. Убедиться, что она никогда не попадет в плохие руки.          (-)         — Гарри, дорогой, ты выглядишь больным, — сказала Молли, когда забежала оставить немного домашней еды для него.       Кричер едва слышно бормотал обзывательства.       — Тебе следует выбираться из дома. Джинни прислала билет на одну из ее игр. Мы все собираемся прийти, и она была бы счастлива видеть тебя там.       Гарри не мог заставить себя сказать нет — все равно Молли не спрашивала, в ее мягком голосе слышалась сталь.       Молли была решительно настроена, что после Фреда больше не потеряет ни одного из них, снова. Она присматривала за Гарри, на сколько он ей позволял, любила его, как собственного.       Она непреклонна, как все матери, так что Гарри пришел на матч.       Но не особо следил, хотя глазами водил за перемещениями Джинни в воздухе.       Он мысленно был с Волдемортом.       Чем тот сейчас занимается?       Ничем. Он ничем больше не занимается. Он заперт там.       Но о чем думает?       (-)       Не в силах отпустить, неспособный двигаться дальше, через пять сред Гарри вернулся.       Они не ожидали его.       Авроры начали было спорить, но Гарри надавил своим статусом и разрешением от Кингсли, так что они пустили к Волдеморту, даже если были против. К счастью, Робардса не было, в противном случае он бы не разрешил.       Гарри вошел, немного напрягшись. Он знал, что Волдеморт не любит, когда Гарри пропускает их встречи, а пропустил он достаточно.       На полу было много крови.       Волдеморт находился в своей клетке бессознания.       Гарри ринулся вперед на инстинктах, вытащил палочку. Он попытался использовать режущие чары, безрезультатно. Одно из них порезало Волдеморту руку, а тот и так не нуждался в еще больших увечьях.       Волдеморт застонал, глухо и жалко, и живот Гарри скрутило. Он начал паниковать, готовый позвать кого-нибудь… кого бы он позвал? Они сделали это… в этот момент один карий глаз открылся.       — Я не хотел! — в отчаянии сказал Гарри. — Я пытался открыть эту штуку! Релашио! — попытался он. Ничего.       — Экзолютус, — сказал Волдеморт, голос был низким и уставшим.       — Экзолютус! — сказал Гарри. Все еще ничего.       — Сконцентрируйся. Успокойся и сконцентрируйся. Намерение важнее чем формула, Гарри Поттер.         Гарри сделал глубокий вдох, закрыл глаза и представил клетку открытой. — Экзолютус! — прошептал он и та открылась, Волдеморт выпал из нее на пол.         Всего секунду он просто лежал так, в собственной крови, глаза закрыты. Он опять был голым, заметил Гарри. Он стал очень худым.       А затем попытался встать, но поскользнулся на мокром полу, на собственной крови. Машинально Гарри двинулся помочь.       — Не трогай меня! — грозно прорычал Волдеморт, и Гарри отодвинулся, подняв палочку, потому что это шипение напомнило ему, кто это такой.       Волдеморт не пытался встать снова. Он просто подвинулся на несколько сантиметров вправо, опираясь спиной на стену и прижимая свои невероятно длинные ноги к груди.       Гарри опустил палочку, когда ничего не произошло. Он снял мантию и бросил ее к ногам Волдеморта.       Волдеморт проигнорировал ее, уставившись на Гарри в гневе.       — Что случилось? — спросил Гарри.         Тот не ответил.       Гарри должен был уйти. Ему следовало уйти и наорать на Кингсли. Это недопустимо, неважно Волдеморт или кто другой.        Он не стал. Медленно сел на пол, как можно дальше от него, насколько позволяла комната, сжав крепко палочку, потому что впервые Волдеморт не был прикован, хотя и носил тяжелые на вид браслеты на обоих запястьях. Гарри думал, что это часть цепи, но определенно нет.       —  Что это? — кивком указав на штуковины.       — Блокаторы магии, — Волдеморт насмешливо фыркнул. — Сам их изобрел.       — Поделом тебе, — сказал Гарри разозлившись, так как знал для кого они задумывались. Для Гермионы. Для маглорожденных.       Волдеморт закрыл глаза, наконец прислонившись к стене. Он выглядел уставшим. С закрытыми глазами точь-в-точь как человек. Его волосы были длинными, хотя когда Гарри впервые увидел его в этой клетке — были короткими. Сейчас ниже плеч.       У него начала отрастать борода, и выглядело все как-то… неправильно. Очень неправильно. Он ни капли не походил на Волдеморта.        — Расскажи мне что-нибудь, Гарри Поттер.       — Что? — спросил Гарри завороженный и напуганный.       — Что-нибудь приятное.       Было больно.       Трудно думать о чем-нибудь приятном. Его жизнь не была особенно приятной. А здесь с ним, с запахом крови в воздухе…       — То случилось со мной на третьем курсе, — начал Гарри.       Он описал сначала погоду. Беспокойство начиная с раздевалки. Ветер в волосах, когда он оторвался от земли.       Он описал матч, гол за голом, провал за провалом. Как он вспарывал воздух зигзагами, избегая бладжеров. Как он заметил золотую точку — снитч. Погоню за ним. Тот момент, когда он зажал его в кулаке.         — Мы выиграли Кубок. В первый раз с тех пор, как я поступил в Хогвартс. — Тогда все было проще. — Тебя не было в тот год, чтобы терроризировать меня.       Волдеморт замычал. — Мои извинения. Полагаю, я задержался в Албании, все еще восстанавливаясь от побочных эффектов крови единорога и вселения в Квирелла. Уверяю, если бы я в достаточно хорошо себя чувствовал, я бы там был.       Гарри рассмеялся, заикаясь. Шутка. Волдеморт пошутил.       — Все хорошо. Там был Сириус, он не давал мне заскучать.       — Волдеморт открыл глаза, повернув голову, чтобы посмотреть на Гарри. — Ты убил Петтигрю. Мы нашли его задушенным внизу, в подземельях Малфой менора.       Сердце Гарри практически остановилось, когда он вспомнил тот ужасный, ужасный день.       — Странно, что ты смог убить его, а меня нет.       — Я не убивал. Он-он собирался позволить мне сбежать. Его рука, серебряная, сама сжала его горло и… я ничего не смог сделать! Я пытался оттянуть ее, Рон пытался…она просто не отпускала.       — Ах, — разочарованно сказал Волдеморт. — Опять я.       — Да, — согласился Гарри. — Это был ты.       — Он сыграл такую же важную роль в смерти твоих родителей, как и я. Другой бы сказал, что даже более достойную осуждения. Я был их врагом. Они сражались против меня. Он был другом, которому доверяли. И все же ты спас его жизнь, когда Блэк захотел убить его и пытался спасти еще раз, в Малфой меноре.       — Убивать — плохо, — сказал Гарри, потому что верил в это. Всегда верил.       — Как вообще ты выжил? — Волдеморт посмотрел на него, он и вправду очень устал, потому что лицо было более эмоциональным, чем обычно. — Ты, в лучшем случае, посредственен в магии. Ты самоотверженный, готов пожертвовать собой ради любого, не способен даже ранить пришедших за тобой волшебников, в первых рядах говоришь о несправедливости по отношению к твоему самому злейшему врагу, наивный до глупости. И вот ты. А вот я.       Гарри не знал, что на это ответить.       — Дамблдор, — пожал он плечами в конце концов. — Он все организовал. Дары Смерти. Все подсказки. И мои друзья; я бы давно уже умер без них.       — Смотрю, в благодарственной речи нет и намека на мой крестраж.       — Что?       — Ты хотя бы потрудился почитать что-нибудь о крестражах или свалил всю ответственность на ходячую энциклопедию Грейнджер?       — Уизли, — отвлекшись, поправил Гарри.       — Нет, определенно Грейнджер. Мне рассказывали, что Уизли в лучшем случае безмозглый, как и ты.       — Я имею в виду, что она теперь Уизли. Они с Роном поженились.       — Мои наилучшие пожелания, — саркастично заметил Волдеморт. — Ты читал о том, за чем Дамблдор послал тебя охотиться?       — Нет, — смущенно признал Гарри.       — Нет, — повторил Волдеморт скептически. — Уничтожил все крестражи ни строчки ни разу не прочитав о них. Невероятно.       — Я… она рассказала все, что я должен знать. Как уничтожить их.         — Она должна была упомянуть о защите сосуда, в которых обитают крестражи. Как не подвержены они разрушению.       — Я знаю об этом. Приходилось носить дурацкий медальон на шее практически год, потому что не было способа уничтожить его…       — Ты был крестражем! Ты был сосудом. Крестраж защищает свой сосуд, чтобы защитить себя. Ничто не убило бы тебя будь то яд василиска, адское пламя или я сам, создатель крестража.       У Гарри пропал дар речи.       — Это крестраж помог тебе выжить на первом курсе, он убил Квирелла. Твои глаза полыхнули красным, но я был слишком не в себе, чтобы понять что это к чему. Я думал это была «сила, о которой я не знаю» или что ты воистину великий волшебник. Я прекрасно мог дотрагиваться до тебя, когда обрел тело, не из-за того, что  любовь твоей мамы была у меня в крови, но потому что крестраж внутри тебя распознал меня, но не смог когда я был в теле Квирелла. Я должен был это заметить. — Волдеморт выглядел взбешенным и на секунду замолк.       — И один умрет от руки другого. Потому что только я могу убить тебя и только ты способен убить меня… в этом нет твоей заслуги, но, конечно же, мое проклятье отскочило, потому что ты был Мастером Смерти.        Гарри смотрел на него потрясенно. Определенно это имело больше смысла, чем «любовь». Запоздало он заинтересовался, что если Дамблдор знал причину, по которой Волдеморт не был способен убить Гарри, но прибегнул к другому выводу, так как не мог позволить Гарри узнать, что тот являлся крестражем.       — Я великий волшебник, Гарри Поттер. Никто не стал более значительным. Я не только гений, мне все дается без труда, не как мисс Грейнджер-Уизли, которой приходилось проглатывать словари, но по настоящему гениален, без усилий. Это только одна сторона. Другая — моя магия. Спроси своих друзей о контроле над магией до того, как они получили палочку. Некоторые едва могли проявлять способности. Грязнокровок бы убили маглы, если бы у них было столько магии и они бы использовали ее. Я в одиночку мог пользоваться ей по своему хотению, с безупречным контролем. Вот что обеспокоило Дамблдора. Не только то, что я был жесток и воровал, но потому что мог контролировать магию даже не зная, что это такое.        Гарри знал, что многие люди не проявляют сложные магические всплески до одиннадцати. Он спрашивал Гермиону, Рона и других одноклассников. В одиннадцать лет они только о том и говорили. Получалось случайно и очень незначительные трюки. Кроме…       — Я так же был хорош. Не как ты, я не мог контролировать ее, но я использовал магию множество раз. Я даже аппарировал однажды, когда мой кузен и его дружки гнались за мной. Прямо на крышу.       — Да, — очень медленно проговорил Волдеморт, как если бы Гарри был слишком туп, чтобы понять. — Мой крестраж оберегал тебя. Защищал. Попытайся аппарировать без палочки сейчас, Гарри Поттер. Увидишь, что произойдет. Палочка не выбрала тебя. Она выбрала крестраж в тебе.       — Без меня, ты был бы мелким нахалом, не лучше чем Драко, избалованным и титулованным.       — У меня были бы родители!       — Как долго? Твои родители сражались на войне. Им было двадцать один, молодые и глупые, и сражались они против меня. Ты знаешь скольких я убил? Видел дуэль в Министерстве? Я сдерживал Дамблдора… а он был неординарным волшебником, владеющим Старшей палочкой.       Я бы так и так убил твоих родителей, Гарри Поттер, как и многих других. Фрэнк и Алиса Лонгботтом были старше, они были профессиональными аврорами, в отличии от твоих родителей, у которых не было работы или настоящего жизненного опыта, и они проиграли Белле с Рудольфом. Ты бы все равно остался сиротой, даже без пророчеств. И был бы никем. Мой крестраж сделал тебя великим. Без него, ты просто мальчик, который разваливается от вида крови своего злейшего врага на полу.