Я думала когда-то, что боги — противоположность смерти, но теперь вижу: они всего мертвее, ибо не меняются и ничего не могут удержать.
Мадлен Миллер, «Цирцея»
«Она чуть не сошла с ума, узнав, что Зевс исчез. Перевернула все вверх дном», — сказал в тот проклятый день Аполлон и ничуть не погрешил против истины. Гера и вправду чуть не сошла с ума. В приступе малодушия она даже подумала, что умирает, — страшная глупость для бессмертной богини, по жилам которой течет ихор, а не кровь. Ни до, ни после того страшного вечера она не чувствовала подобного: все ее естество, всю ее сущность сковал первобытный ужас, будто бы насланный самим Фобосом. Жена громовержца никогда не отличалась добрым и покладистым нравом. На этом, собственно, и был выстроен этот странный брак — никто бы не смог вынести подобной женщины подле себя, ровно как никакая другая женщина не смогла бы заставить Зевса провести с собой больше пары ночей. Каллисто, Ио, Лето — список мог бы быть бесконечным. Все они когда-то оказывались в его ложе, все они когда-то отступали под гнетом Геры. Богиня была до ужаса ревнива и, к несчастью прекрасных девушек, очень изобретательная в своих планах мести. Кто-то из олимпийцев добавил бы, что в довесок к необузданной ревности, Гера была еще и до ужаса надменна; кто-то бы не преминул заметить, что она не в меру гневлива и злопамятна. И все они, в сущности, оказались бы правы. Характер у богини и вправду был непростой. И ужас, поселившийся в ее бессмертной душе с исчезновением Зевса, усилил все недостатки стократно. Сначала Гера отказывалась верить в исчезновение мужа. — Он где-то здесь, совсем рядом, — все твердила она себе, скитаясь, словно бесплотный дух на полях асфоделей. — Я чувствую. Потом Гера разозлилась. Прекрасное лицо исказилось гневом, а в темных глазах промелькнуло что-то, чему самое место было в глубинах Тартара, но никак не в зеленых очах богини. Гера метала гром и молнии, и, если бы рядом с ней в ту минуту был Зевс, то он бы залюбовался зрелищем — во всегда прекрасной своей холодной красотой богине появилось что-то совершенно новое, обжигающее и пугающее своей неукротимостью. Только вот Зевса рядом не было, следовательно, оценить разительных перемен в своей жене он не мог. Любопытные нимфы, имевшие неосторожность приблизиться к Гере, с криками разбегались врассыпную — кто-то лишь испугавшись, а кто-то на собственной шкуре познав ее гнев. — Ищите повсюду: в лесах, океанах, если надо — даже в Тартар спуститесь! — кричала богиня, заставляя воздух вокруг себя искриться. — Найдите громовержца и … — тут ее звонкий голос затих, сменившись на глухой хрип: — и скажите, что Гера просит его вернуться. Боги, она была готова простить мужу все — и бесконечную вереницу любовниц, и каждую их ссору, и каждого ублюдка, принесенного в подоле очередной пассией — только бы Зевс снова был с ней. — Матушка, — успокаивал Геру Гефест, когда она, обессилив от многочасовых поисков, устало осела на землю: — я обещаю тебе, что мы найдем отца. Арес уже седлал Шум и Пламя. — Шум и Пламя? — удивленно повторила она, будто бы не припоминая имен любимых коней ее сына. — Ах, Гефест, пусть Арес сперва едет сюда, мне нужно взять с него клятву! — Что за клятва, матушка? Неужели я не могу тебе помочь? Бог огня видел, как по бледной щеке Геры скатилась слеза. Упав наземь, она превратилась в кроваво-алый мак — так велико было ее горе. Если бы какой-то особо неудачливый смертный вскарабкался бы тогда на холм неподалеку и с высока бы осмотрел поляну, на которой беседовали боги, то он бы решил, что она в огне — так много цветов проросло в изумрудной траве. — Если это происки титанов, если Зевс не вернется… — Гера обняла себя за плечи, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону: — то только копье Ареса сможет положить конец этим мукам. Гефест в ужасе отпрянул от нее: — Неужели Ата ослепила тебя? Что за страшные мысли? Гера не ответила. — Дорой мой, милый мой… — лишь причитала она, крутя в руках золотую диадему — символ ее главенства среди других богинь. Но небосклон видит, то уставшее и отчаявшееся существо тогда ничем не отличалась от смертных женщин, и бесценный венец выглядел скорее насмешкой, подчеркивающей это сходство, чем символом превосходства. — Довольно! — Гефесту на миг почудилось, что его мать и вправду сошла с ума. Резким движением он схватил ее за плечи и пару раз легонько встряхнул, заставляя пробудиться. — Не смей утопать в своем страхе. Если ты любишь его, если ты не хочешь отдать им наш мир — вставай. С минуту Гера молчала, немигающим взглядом впиваясь в лицо сына. «Неужели безумие забрало ее?», — подумал бог. — Мама, — прошептал он умоляющее: — пожалуйста, вставай. И снова нет ответа. Гефест тяжело вздохнул. «Может Арес сумеет ее вразумить? Жесткий и рациональный, он наверняка сумеет подобрать нужные слова, пробудит в ней праведный гнев. А где гнев — там и действие, а любое действие лучше, чем уныние». Вдалеке пропела кукушка, заставляя свою покровительницу вздрогнуть. — Ты прав, — вдруг кивнула Гера, медленно поднимаясь. — Я пойду с вами. У богини семейного очага было много недостатков, но одного у Геры было не отнять. Верности. Приложив изящную ладонь к груди, она ощутила успокаивающий холод своего ожерелья — граната из рубинов, наливавшихся соком на солнце. Зевс преподнес его супруге на Коккигионе в день, когда они связали себя узами брака и Гера стала главной из богинь. Главная из богинь. Это налагало на покатые плечи груз ответственности. За богов, за Олимп, за смертных — пусть Гера никогда не пылала к ним жаркой любовью. — Если это в правду то, о чем я думаю, то мы не можем скрывать происходящее от остальных, — вдруг с неожиданной твердостью сказала она и надела диадему обратно. — Расскажи все Апполону и Гермесу, — произнося эти имена, она скривилась, как от пощечины: — а они пусть передадут остальным. У нас мало времени. Титаны воспользуются нашим замешательством и ударят. Гефест согласно кивнул, прекрасно понимая, что решение матери прибегнуть к помощи бастардов отца говорило о ее полнейшем отчаянии и испуге больше, чем слезы и крики. Как же он был рад ее вновь появившейся решительности! — Я все сделаю. Вот увидишь, еще солнце не зайдет за горизонт, а все будет в порядке. Гефест, сам не зная того, солгал. К вечеру олимпийцев уже стерли с лица земли.