Чужих не бывает

Возможность высказать мужу всё, что она о нём думает, представилась Анфисе уже на следующий день. Звонок Сергея оторвал её от очередного перевода, который женщина выполняла на дому. — Да, Зеленов. — Здравствуй, Воробьёва, — процедил Серёжа. — Чем обязана? — Прости, что… Кхм, потревожил, но у меня срочное дело. Скажи, пожалуйста, ты дома? — Да. — Сделай мне одолжение, сходи в кабинет, в верхнем ящике секретера посмотри, есть зелёная папка? — Есть, — отозвалась Анфиса через минуту. — Отлично. Пришли её, пожалуйста, мне со всем содержимым как-нибудь на днях. — Ладно. — Хорошо, спасибо. — А, то есть единственным поводом для звонка стала ебучая зелёная папка? О детях не спросишь, Зеленов? — Вообще-то, я собирался, но ты начала наезжать. Ломка, что ли? — При чём тут мои ломки, отец года? Ты когда последний раз детям звонил? Или что, я мужик — мне не рожать. Сунул, вынул и в Питер съебал? — А ты с каких пор хорошую мать из себя строишь? — судя по голосу, Сергей начал закипать. — Да уж я мать получше, чем ты папаша! Я хотя бы знаю, что в жизни детей происходит. — Что ж там неожиданного происходит? Ежу понятно, что Полина с Денисом учатся. Даже тебе, конченной наркоше, легко догадаться! Это ещё не говорит о том, что ты заебатая мамка. Говорила мне всё-таки мать, что порода у тебя Зинкина. — А ты породу-то мою не трожь! Видел, на ком женился. — Видел, видел, но думал всё-таки, что из тебя общение с нами человека сделало. К тому же ты залетела. Анфиса не могла поверить, что её ёжик изменился настолько радикально. Ощущение было такое, будто муж старается ударить её как можно больнее. А раз так, то и она в долгу не останется. Нет больше ёжика и незабудки, есть двое полных ненависти людей, видимо, навсегда потерявших способность слышать друг друга. — А чё ж ты ждал столько лет, терпила? Я ж ведь даже не очень и от тебя залетела. — Дебилом был, благородным и рогатым. — Что, блять?! — Анфиса сорвалась на крик. Она никогда не изменяла любимому мужу, ни единого раза, по крайней мере, пока тот окончательно не переехал в Питер, а она не ушла в подполье. — Только не надо трогательную ромашку корчить, ладно? Думаешь, я не знаю, что ты по бабам бегала. Или чё, с бабой не считается? Тебя небось даже Диана в койку затащила — всё-таки столько лет облизывалась. Спала ведь с Князевой, скажешь, нет? — Сергей перешёл на фальцет. — Слушай сюда, жертва прогрессирующей паранойи, я могу хоть с половиной города переебаться… — Не сомневаюсь в твоих способностях, — перебил Анфису когда-то любимый муж. — Но это не твоё, блять, дело! Ты давно съебал в свой Питер, и я не спрашиваю, кого ты там трахаешь. Или, может, тебя трахают? А, Серёж? У тебя всё-таки хребта недостаточно. Омежкой был — омежкой и помрёшь, — женщина намеренно била по больному. — С-сука! — зло процедил Зеленов. — Пидор! — не осталась в долгу Анфиса. — Шалава! — Мудак! — Наркоша ублюдочная! — В жопу себе зелёную папку засунь! А нужна — так приезжай сам. Дети хоть вспомнят, как ты выглядишь. — Знаешь, а ты права, приеду, — как-то зловеще отозвался Сергей. — Приеду, подам документы на развод и лишу тебя родительских прав к ёбаным хуям! Ты права, я был очень хреновым отцом, но пора навёрстывать. Анфиса похолодела. Она не может потерять детей. — На каком основании ты собираешься лишить меня родительских прав? — Ой, а что, нет оснований? И наркотиков-то никогда не принимала, и родительскими обязанностями не пренебрегала, — теперь Зеленов растягивал каждое слово. — Нет, не принимала. И если бы три года назад меня выслушал, ты бы об этом знал, — весь запал разом улетучился — остался только страх. — Дай угадаю, тебя заставили? — Меня подставили, Зеленов, — тяжело вздохнула Анфиса. — Да кому ты нахрен упала? — зло рассмеялся Сергей. — Ты жертву-то не включай. Никакой жалости ты не заслуживаешь. — Мать твоя подставила. Она, кстати, свихнулась. Ты не знал? — Ты сторчалась, она свихнулась — точно детей заберу. — Серёж, им до совершеннолетия год. Давай подождём и не будем перетягивать их как канат, — Анфиса попыталась достучаться до мужа. — Не, прости, любимая, у меня неодолимая жажда исправить свои невинные отцовские промахи. А то знаешь, работа, дела, личная жизнь — не мудрено и забыть ненадолго, что дети в нашей жизни самое важное. — Тебе четыре года до них дела не было! Ты вообще не помнил, что они есть! — эмоции Анфисы снова возобладали над разумом. — А ты помнила? Это я с ними возился после смерти отца, когда ты предпочла делать вид, что тебе хуже всех. — Да я за матерью ухаживала! — Ну да, ну да, ты забила болт на детей, которые тебя любили, чтобы ухаживать за старой блядью, которой на тебя похуй. Всегда было — от твоего рождения и до того дня, когда она сдохла. Она просто использовала тебя как рабсилу и делала всё, чтобы напоследок ещё немножко тебе подосрать. А ты и рада была съебать от детей и позволить себя использовать. Это крест такой? У каждой уважающей себя бабы должен быть крест. С мужем-лошком не повезло — не пил, не бил, не гулял — подружкам не пожалуешься. А вот больная блядовитая мать — это повод, да. — Что ты вообще знаешь о моей жизни, холёный папенькин сынок? — Ну, например, то, что ты сторчалась, бросив Дениса и Полину, то, что сидела на моей шее вместе со своей мамашей, когда та подыхала. Дай-ка подумать, что ещё… Тут область моего знания себя исчерпывает и начинается дивный мир догадок и предположений. Я, допустим, предполагаю, что зарабатываешь на дозу одним древнейшим и приятнейшим способом, завещанным ещё маменькой, мудрейшей Зинаидой Андреевной. — Сам так стартовый капитал нарабатывал? А говорил, папа помог. Нехорошо, Серёж, жене врать, — ледяной голос Анфисы резал как ножом. — Я приеду в Москву, дорогая, и тогда мы обо всём поговорим в суде, где я добьюсь того, чтобы детей отдали мне. И я увезу их так далеко, что ты никогда их не увидишь, — интонации Сергея, напротив, были елейно сладкими. — Им до восемнадцати год, снова напоминаю. Они от тебя сбегут. Ко мне. — Ну, это если будет к кому сбегать. Тебя же можно определить в какой-нибудь наркодиспансер… Или психушку. Женщина горько усмехнулась. — Ты истинный сын своей конченной матери. Та мне тоже всё психушкой угрожала. — Говоришь, маменька свихнулась? — Зеленов будто не слышал её. — Вот и будете рядышком отдыхать в каком-нибудь закрытом двухзвёздочном санатории. Может, даже соседками по комнате окажетесь… Устроить тебе по-родственному, чтобы скучно не было? — Ну и гниль ты, Зеленов… Настоящая плесень… — потрясённо выдохнула Анфиса и положила трубку. Крыть ей больше было нечем. *** Сергей приехал на следующее утро, болезненно худой, холодный и с мрачной решимостью в потемневших глазах. — Зеленов, давай, поговорим, — Анфиса зашла в кабинет, где муж склонился над какими-то бумагами. — Слушаю тебя, любимая, — в интонациях угадывался намёк на истерику. — Можешь мне объяснить, зачем ты хочешь калечить наших детей? Ну хочешь ты развода — пожалуйста, но давай дождёмся их совершеннолетия. Тебя ж четыре года штамп в паспорте нигде не скрёб. — Да всё, знаешь, как-то не до того было, — ядовито усмехнулся мужчина. — А тут ты мне так любезно напомнила. — Серёж, это глупо, в конце концов. Тебе же дети не нужны. Зачем превращать их в орудие мести? — Воробьёва очень старалась сохранять спокойствие. — Два маленьких орудия большой мести, — глаза Сергея блестели. На какое-то мгновение Анфиса подумала, а не сидит ли он на каких-нибудь стимуляторах сам? Уж очень состояние мужа напоминало лихорадку. Расширенные зрачки, сбивчивая речь, будто слова толкались, спеша перегнать друг друга, подрагивающие руки, порывистые движения и подозрительно звенящий голос — всё это настораживало и пугало. Но эту мысль женщина от себя отогнала. Будь Сергей наркоманом — весь его бизнес давно бы схлопнулся, да и за местью он бы не гнался. Зеленову вообще всё было бы до сиреневой звезды, как говорит Яся. — И чё вылупилась? — Да вот думаю, зачем ты убил того мальчика, которого я когда-то любила. Ты детей хотя бы спросишь, хотят ли они с тобой остаться? — Хм-м, спешу и падаю. Ты же наверняка им уже наплела, что папка-то их — козёл, а ты несчастная, оболганная, третируемая, возможно, оступившаяся, но любящая мать. — Зеленов, ты меня не слышишь. Я ничего не принимала. Никогда, — Анфиса услышала в собственном голосе мольбу. — Ну да, ну да. Знаешь, Воробьёва. Открою тебе маленький секрет: мне похуй, — мужчина сжал кулаки так, что костяшки побелели. — То есть я не ошибаюсь, и ты действительно просто хочешь отомстить мне через детей? — Ну, у каждого свои маленькие слабости и постыдные желания. — Давай, всё-таки спросим Деню и Полинку. Ещё раз прошу тебя, подожди немного, тринадцать месяцев всего до их совершеннолетия, — не дожидаясь ответа, Анфиса вышла из кабинета и направилась к детям. Собрав подростков у себя в комнате, женщина описала им ситуацию. — Сергей весело ебанулся, — флегматично подытожила Полина. — Я ебал с ним жить! — взвился Денис. — Он четыре года шароёбился непонятно где! — Ну и какого хуя ты истеришь? — Полина оставалась невозмутимой. — Тебя, блять, не спросил! — Тише, дети, тише… — Анфиса беспомощно развела руками, понимая, что вообще не контролирует ситуацию. — Пусть не орёт мне на ухо, это всё, чего я хочу. — Так отсядь! — зло огрызнулся Денис. Полина картинно закатила глаза, преувеличенно громко вздохнула, встала и отошла к письменному столу, чтобы устроиться в компьютерном кресле. — Слушай, мам, — Денис пробуравил сестру взглядом, — может, пускай папенька её забирает? Они поладят, определённо. Или позвони вашему третьему, скажи, что подарочек оставил, пусть, мол, с дочерью налаживает отношения. Если он такой же весело ебанутый, как моя сестрица, то я не понимаю, чё ты в нём нашла. — Мам, как тебя вообще угораздило связаться с этими мужиками? Один — бесхребетная истеричка, второй — в кусты убежал, — с некоторым намёком на заинтересованность добавила Полина, показав брату средний палец. Анфиса устало вздохнула. — Поль, День, если мы пересрёмся, это проблемы не решит. Вы оба мои любимые дети, и я не хочу терять никого из вас, — женщина закрыла лицо руками. — Ладно, — процедила Полина сквозь сжатые зубы. — Прости, мам, — девушка поднялась со своего места. — Чё лежишь, ушлёпок, пошли разговаривать с Сергеем. Может, нас он послушает, хотя сомневаюсь. Денис мрачно кивнул и слез с кровати. Анфиса первая подошла к двери, не желая оставлять детей один на один с чудовищем в кабинете. — Не, мам, ты не пойдёшь, — Денис взял женщину за плечо и легко отодвинул на середину комнаты. — Вы друг друга триггерите. Может, нам и правда будет легче с ним договориться. — Согласна с предыдущим оратором. У братца всё-таки есть мозг. В очередной раз зло переглянувшись, подростки вышли в коридор. *** — Пап, — Полина осторожно заглянула в кабинет. — Можно с тобой поговорить? — дополнил Денис. — О, с челобитной к Владимиру Ильичу? — Сергей развернулся в крутящемся кресле. — Чего вам, белые ходоки? — Где мой обсидиановый клинок? — прошептал Денис на ухо сестре. Девушка осталась серьёзной. — Пап, вы с мамой хотите разводиться? — Зачем спрашивать, Полина, если ты и так знаешь ответ? Но неужели Анфиса вам не сказала? Папа я только Денису. Полина прикусила губу и почувствовала на языке вкус крови. — Спрашиваю я затем, Серёж… Или тебе больше нравится Сергей Николаевич? Чтобы… — она замялась. — Чтобы поставить тебя в известность, — подхватил брат девушки, — что жить с тобой мы желания не имеем — ни я, ни Полина. — О-хо-хо, — с деланной усталостью вздохнул Сергей. — Как сложно быть отцом двум строптивым оболтусам. Кто вам сказал, отроки неразумные, что ваши хотелки кого-то интересуют? Вы мне ещё спасибо скажете. — То есть нас ты спросить не хочешь? — на удивление спокойно уточнил Денис. — Не-а. — Тогда мы вынуждены сообщить тебе, что дольше года с тобой не проживём — уедем, как только исполнится восемнадцать. Сергей расхохотался, и хохот этот звучал жутко. — Наивные чукотские дети! Видишь ли, Полина, я ведь всё спланировал. Я увезу вас в Питер, Денис пойдёт в военное училище, оттуда его сразу заберут в армию. А тебя пристроим замуж, как только ты станешь совершеннолетней. А будешь очень упрямиться — купим справку о твоей беременности, и никуда от мужа не уедешь, даже если очень захочешь. Хотя кто тебя знает. Вдруг будущий супруг так понравится, что справка окажется вполне настоящей? Мамку вашу только чудом пронесло от залёта в семнадцать. Полина побледнела. Ей было страшно, больно за мать, но больше всего — противно. Противно, что вот это она когда-то называла папочкой, по этому тосковала, этим болела, разрыв с этим оплакивала ночами. — Потому что думать надо, прежде чем малолетке присовывать, — зло выплюнула девушка. — Так она сама охотно давала. А кто бы в двадцать лет отказался? Денис, терпение которого оборвалось, с яростным рыком бросился вперёд и, схватив Сергея за грудки, саданул головой ему по переносице. На воротник и грудь светло-голубой рубашки брызнула кровь. Полина отчаянно закричала: — Деня, Деня, пусти его! Как за человека сядешь! Сергей коротко размахнулся и ударил сына в скулу. На шум прибежала Анфиса. Вдвоём с Полиной они растащили разъярённых мужчин. Взгляд, которым Денис наградил отца, был полон испепеляющей ярости: — Я его всё равно убью. — Зубы отрасти, щенок, — прогнусавил старший Зеленов. — Я тебя точно в военное училище определю — мамкину породу вытравлять и прививать понятие о субординации. А то дури много, а приложить некуда. — Ты его не увезёшь, — Анфиса упрямо нахмурилась. — Киска моя непокорная, любой суд оставит мне обоих щенят — вопрос только в цене. Но я тут подумал, что твоей гнилой породы в моей жизни как-то дохуя. Поэтому знаешь, что? Я, пожалуй, заберу этого космонавта… — А почему космонавта? — растерянно уточнил Денис. — Потому что в военном училище ты будешь летать, как космонавт. — А Полину оставлю тебе, — Сергей снова обратился к жене. — Серёж, ну что ты делаешь? Мы же когда-то друг друга любили. Давай хотя бы ради этого не ломать детей, — говорила Анфиса, рассматривая уже начавший наливаться на скуле сына синяк. — Полин, принеси, пожалуйста, лёд из холодильника. Полина нехотя оторвалась от брата, которого обнимала, чтобы уже через секунду исчезнуть за дверью. — Кто же говорит про «ломать»? — зло усмехнулся Сергей, с ненавистью и каким-то отвращением глядя на сына. — Его воспитывать надо. Сам я уже, наверное, не наверстаю упущенное время, но точно знаю, куда обратиться за помощью, чтобы из вот этого вот сделали что-то хотя бы отдалённо похожее на человека. — Пожалуйста, не надо… — Анфиса понимала, что мольбы тщетны, более того, они доставляют мужу какое-то садистское удовольствие, но удержаться не могла. Зеленов наградил тяжёлыми взглядами поочерёдно жену, сына и вернувшуюся со льдом дочь. — Ну, семейка, я вас, пожалуй, оставлю — тошно здесь. К адвокату пойду завтра. Жди уведомления об инициации бракоразводного процесса, а там и дело об опеке подоспеет. Попытаешься отстаивать Дениса — отсужу и Полину. Попробуешь их увезти — поставлю всех на уши, вплоть до ФСБ, и закроют тебя в психушку до конца твоих жалких дней, — с этими словами Зеленов вышел из комнаты и громко хлопнул дверью. — Пиздец, мам, — Денис отчаянно заплакал и уткнулся носом в блузку матери. — Это всё… — выдохнула Полина. — Мам, что с ним? Он же таким не был! Никогда не был! Он как будто с ума сошёл! — Может, и сошёл, лосята, — Анфиса притянула Полину в объятья. Через секунду плакали все трое. *** Сергей вышел из дома, кипя от ярости. Шлюха и её выводок. Ничего, он сделает всё, чтобы этого кутёнка сломали через колено. Что будет с девкой, плевать. Но из своего сына он ещё воспитает человека, чего бы ему это ни стоило. Пока Зеленов ехал к гостинице, ярость утихла, словно пелена кровавая с глаз упала, уступив место всепоглощающей, какой-то парализующей усталости. Как всё заебало. Как всё адски заебало. Стоит ли вообще распыляться на блядский суд, тягомотину с опекой? Кому всё это надо? Воробьёва права: её щенки Сергею не нужны. И сама она не нужна — ни женой, ни в качестве объекта мести. Пусть катится к чёрту и делает, что хочет. Ему просто всё надоело и он устал. От них, от жизни и себя самого. Пора заканчивать. Заселяясь в номер, он вежливо улыбался девочкам на рецепшене — нечего пугать людей, их ждёт ещё мно-о-ого потрясений. Пока пускай щебечут себе — не такой уж и неприятный фон. Нужно просто подняться в номер, найти, где закрепить ремень, а дальше мужчине будет уже всё равно. Обнаружат его довольно быстро, сообщат Воробьёвой, установив имя супруги по паспорту, та спляшет на костях и сможет дальше портить своих ублюдков. Нужно просто найти крюк попрочнее, чем он сейчас и займётся. Достаточно скоро Сергей отыскал подходящую лампу, подтащил под неё тумбочку, сверху взгромоздил стул. Вытащив ремень из брюк, Зеленов влез на сооружённую конструкцию и застыл. На какой-то момент мужчиной овладело жгучее раскаяние. Это ведь он, он всё проебал: детей, от которых бежал, потому что ему как всегда не хватило сил; , жену, любимую незабудку, которую однажды не захотел выслушать; мать, душевную болезнь которой пропустил; вторую мать, с которой просто из страха почти разорвал отношения; лосика, бесценного лосика, которого потерял давным-давно. Ему просто не хватило блядской смелости и сил. Из пучины самоедства его выдернул некстати раздавшийся телефонный звонок. Надо же, так и не вытащил мобильный из кармана брюк. А зря. Если выпадет, обязательно разобьётся. А остался бы целым — у работников отеля не было бы проблем с тем, чтобы связаться с Анфисой… В конце концов, в его телефоне она всё ещё Незабудка. Ладно, он послушает напоследок, что ему хотят сказать. — Папа, папочка, — раздался в трубке перепуганный голос дочери. — Что, Полина? — Пап, тут Эмилия с ножом. Мы в маминой комнате. Она с замком. Она в дверь ломится. — В смысле, ломится в дверь? — не понял Сергей. — Пытается чем-то расковырять замок. И колотится, колотится… Она на маму с ножом кидалась… Мы убежали, все трое! — в голосе Полины послышались рыдания. Сергей тяжело вздохнул. О Господи, даже повеситься не дадут по-человечески. — Сейчас приеду. Домой он летел, нарушая все правила дорожного движения. Только бы успеть… Только бы успеть… Успеть… Успеть… Может быть, мать удастся отговорить, а если нет, то так… Что «так», Зеленову думать не хотелось. Он взбежал на седьмой этаж ласточкой и обнаружил, что дверь квартиры открыта. Ни за кем из его домочадцев никогда не водилось такой невнимательности. — Серёженька? — Эмилия вышла сыну навстречу с безумной улыбкой и окровавленным ножом в руке. Сердце Сергея упало к пяткам. — М-мам? Что здесь случилось? — очень спокойно произнёс мужчина. — Сыночка, я отомстила. За тебя отомстила. — Кому? — Зеленов всё ещё держал себя в руках. — Фиске шалаве. Она скоро сдохнет. У неё в животе во-о-от такая дыра, — женщина показала руками ширину. — Я постаралась. Очень, знаешь ли, удачно попала. Правда, у тебя хорошая мама, сынок? — Да, мамочка. А дети где? — В комнате с ней. Они поплачут, конечно, немного, но я их утешу. Я ведь очень люблю внуков, — голос Эмилии был непривычно высоким и каким-то надтреснутым. — Мамочка, а дай мне ножик, пожалуйста, — Сергей сделал осторожный шаг по направлению к матери. — Он тебе больше не нужен. Ведь правда? — Думаешь, не нужен? — Ну ты же уже отомстила, мам? — Да, — улыбка стала ещё безумнее, а взгляд забегал по коридору. — Значит, не нужен. — Нет, сына, прости, я не могу отдать тебе ножик. — Почему? — мужчина чувствовал, как сердце выпрыгивает из груди — удерживать ровный тон становилось всё сложнее. — А вдруг Фиска всё-таки выживет? Мне надо дождаться, пока она сдохнет… Или добить… Да, ты знаешь, наверное, лучше добить. Ты бы, Серёженька, детей увёл, а то они спасать её кинутся. А дети порезаться не должны. Я здесь закончу, не переживай. И даже пол отмою. Зеленов понял, что переговоры бессмысленны. Он стремительно бросился вперёд и повалил мать на пол. Она зло вскрикнула и начала отбиваться. Но Сергей, даже похудевший почти до измождённости и невероятно усталый, всё равно был сильнее, хотя, к своему удивлению, и ненамного. Он не знал, что Эмилии предавал энергии бурлящий в крови адреналин шизофреника в обострении. В какой-то момент Зеленов понял: мать ему не удержать. Он схватил Эмилию за волосы и сильно приложил головой о паркет. Женщина обмякла в его руках, её глаза закатились — она потеряла сознание. Тяжело отдуваясь, Сергей встал и побрёл в комнату жены. Анфиса, не шевелясь, лежала на полу. Полина плакала, зажимая рану на животе матери руками. — Дышит? — хрипло выдохнул мужчина. Денис, гладивший Воробьёву по голове, поднял на отца глаза. — Па-а-ап… У тебя нож… — Чего? Дети, я безоружен. — У тебя нож в животе, — с ужасом повторил мальчик. — Папочка… — прошептала Полина, едва шевеля непослушными губами. — Денис, Эмилия лежит в коридоре в отключке. Твоя задача — её связать. Как можно крепче. Не только запястья, но и локти, лодыжки и колени, — Сергей схватился за дверной косяк и медленно сполз по нему. — Потом вызови скорую, три бригады, и ментов. Скажи, двое с ножевыми, одна — без сознания, предположительно, шизофреничка в обострении, с травмой головы. Денис схватил с тумбочки телефон матери. — Куда, свяжи сначала, д-дебил! — прохрипел Сергей, уже осознавая, что истекает кровью, и понимая: второй раз он безумную мать не скрутит. Проводив брата пустым взглядом, Полина посмотрела на брошенный им телефон. — Нет, держи руки, как держишь. До приезда врачей… — Зеленов закашлялся, чувствуя, как лопаются на губах кровавые пузырьки. — Папочка, не умирай, пожалуйста… Сергей тихо истерически хохотнул. — Не переживай… Теперь… Вы… С ней останетесь… Оба… Только б выжила… Слышишь, Воробьёва… Должна выжить… Но Анфиса не слышала, она была без сознания. *** Скорая приехала на удивление быстро. Погрузили родителей, разобрались с Эмилией, сказали, что отвезут Сергея и Анфису в Склиф. На это Полина деревянно кивнула и пошла собираться. Они с Денисом поедут следом. Оказавшись в приёмном покое, дети обессиленно опустились на стулья. — Как думаешь, выживут? — голос Полины был до одури спокоен, и если бы не его бесцветность, Денис заподозрил бы, что сестре всё равно. — Не знаю, Полин, не знаю, — губы парня были искусаны в кровь. Денис придвинулся к сестре и обнял её. Полина тихо заплакала в дрожащих руках брата. Щека Дениса тоже была мокрой. — Им, наверное, кровь понадобится, — сквозь слёзы выдавила девушка. — Я Яське позвоню. — А я своих из секции могу попросить. В распоряжении ребят был телефон Анфисы, которым они по очереди и воспользовались. На призыв откликнулись все: Яся, Диана, Ирина, парни, с которыми Денис тренировался в бассейне. Отец Леры пообещал привести сослуживцев. — Нужно бабушке позвонить, — тихо пробормотал Денис, утыкаясь сестре в волосы. — Деня, я не могу… Как я ей скажу? — Дай телефон. Полина не представляла, откуда брат взял силы на короткий тяжёлый разговор, даже скорее монолог. Бабушка примчалась через час, а с ней — незнакомый высокий рыжеволосый мужчина, бледный, с залёгшей меж бровей глубокой вертикальной складкой. Видимо, их третий. Он обнимал бабушку огромными дрожащими руками. — Вы Вася? — выдохнул Денис. Полина ничего не смогла сказать. Вот он какой, значит, её родной отец. Мужчина судорожно кивнул и выдавил: — Как они? — В операционных, — переборов себя, односложно отозвалась Полина. Вася усадил мать в кресло для посетителей и рухнул рядом. Большие зелёные глаза были сухими, но плечи отчаянно тряслись. Полина не знала, сколько прошло времени, прежде чем к ним наконец вышел врач, усталый и собранный. И девушка не понимала, как истолковать выражение его лица. — Мама? — дрожащим голосом спросил Денис. — Выживет. Селезёнку, конечно, удалили, но без неё живут. Диета только нужна будет, но об этом пока рано. — А лосик… Серёжа? — Золотов испуганно посмотрел на доктора. Тот виновато развёл руками: — Простите, я не знаю… Им занимается другая бригада. — Спасибо, — придушенно отозвалась бабушка. — Ваша родственница пока в реанимации, но это нормально. — Да, мы знаем, я… Детский хирург… — снова подала голос Марина. — Тогда больше пока ничего сказать не могу. Семья синхронно кивнула и снова погрузилась в молчание. Из тяжёлых мыслей их вырвал звонок Анфисиного телефона. Не задумываясь, что делает, Полина приняла вызов: — Да. — Анфиса Владимировна! Ну где вы? У нас тут Соснов буйствует! Требует вас! Нам же проект закрывать… — зачастил в трубке молодой женский голос. — Мама в реанимации с ножевым, — бесцветным голосом ответила Полина. — Г-г-де? — Я думаю, вам нужно сказать Соснову, что он её не дождётся, по крайней мере, сегодня. — Куда увезли Анфису Владимировну? — голос в трубке будто в секунду постарел. — В Склиф. — Я сейчас приеду, — отозвалась девушка и положила трубку. Примерно через полчаса в приёмном покое показалась взволнованная встрёпанная светловолосая девушка лет двадцати-двадцати трёх. Она с растерянным видом оглядывалась по сторонам. Полина нашла в себе силы подняться навстречу незнакомке: — Наверное, вы маме звонили, да? — Д-да, я Лана. Как она? — В реанимации. Ей удалили селезёнку, но жить будет. Лана рухнула на стул рядом с Денисом и облегчённо разрыдалась. — Вы… С мамой работаете? — уточнил парень. Девушка, похоже, не услышала его вопроса. — Всё будет хорошо, девочка, с Анфисой всё будет хорошо, — Марина встала, подошла к Лане и присела перед ней на корточки. — Пусть только выживет… Пожалуйста, пожалуйста, пусть выживет… — О, Денька, понятно, для кого наша мама настоящей мамой была в эти четыре года, — вздохнула Полина. Слова прозвучали не зло, а как-то… Обречённо. — Два… Два года… — плечи Ланы сотряс новый приступ рыданий. — Она действительно мне как мама… — Ну, повезло, — пожала плечами Полина. — Поль, ну зачем ты? — Денька, я ведь не злюсь, просто констатирую. Тяжёлый разговор подростков прервало появление доктора, лечившего их отца. — Как папа? — вскинулась Полина. Мужчина тяжело вздохнул. — Подключён к аппарату жизнеобеспечения. — Там всё плохо? — голос Золотова звучал глухо и как-то механически. — Ну, мы его подлатали, сердце запускали два раза. Ему в печень попали, сами понимаете, потерял очень много крови. — Нужна кровь? — лаконично осведомился Вася. — Ваша семья нам и так месячный запас обеспечила, — улыбнулся врач одними уголками губ. — Он выживет? — тихо спросил Денис. — Ничего не могу обещать. Дважды остановку давал, но большой вопрос, хочет ли твой папа жить. Потому что, пока не потерял сознание, как заведённый повторял: «Не реанимируйте». Поэтому не знаю… Если пациент жить не хочет, его не заставишь. *** Анфиса пришла в сознание на следующий день. Подкупив медсестру, Золотов добился того, чтобы детей пустили в реанимацию. — Ма-а-ам, — выдохнула Полина. — Мы так волновались… — хрипло подхватил Денис. — Лосята… Как вы, лосята? — Молчи-молчи, тебе нельзя говорить. — Мы сами всё расскажем. — Папу ведь тоже ранило? Это я помню ещё. Как он? — Анфиса делала большие паузы между словами. — Он в реанимации, как и ты. Пока в себя не приходил, — пояснила Полина. — Мам, с бабушкой пришёл Вася. Очень ждёт, когда вы очнётесь. Мы все ждём, — Денис подавил подкатывающие к горлу слёзы. — Васенька… — непослушными губами прошептала женщина. — А ещё к тебе пришла девочка. Из издательства. — Лана… Лосята, она как вы… — Мы знаем, — слегка улыбнулся Денис. — Вот что значит тихо родила в уголочке, — хихикнула Полина. — Дочь, мне ржать больно… — А ты не ржи, — отозвалась Полина. — В руках себя держи, — дополнил Денис. Дети склонились над матерью и по очереди поцеловали. — Мам, нам совсем недолго можно тут. Поэтому мы пойдём. — Мы тебя очень любим, — в унисон сказали двойняшки. — И я вас, Лосята. *** Открыв глаза, Сергей подумал, что, наверное, уже сдох. Но адская боль, разрывающая брюшину, развеяла его надежды. Страшно хотелось пить. Во рту пересохло как в пустыне, и он был готов убить за глоток воды. Зеленов с трудом повернул голову и снова подумал, что всё-таки сдох. — Тебя здесь не может быть… — прохрипел Сергей, глядя на мужчину, сидевшего у его кровати. — Ну, я здесь, — Вася слегка пожал плечами. — И ты здесь, лосик, ты здесь. Ты в себя пришёл… — Не могу сказать, что я этому рад, — каждое слово давалось с трудом. — Пить хочу. Васька, воды. — Серёжка, тебе нельзя, — противореча своим словам, Золотов взял с тумбочки небольшую бутылку минералки, слегка смочил белоснежный платок, который достал из кармана, и провёл тканью по потрескавшимся губам любимого. — Вот, лосик, это пока единственное, что можно сделать без вреда для тебя. — Васька… Я жить не собираюсь, так что без разницы. Я просил этих сук не реанимировать… Я ж их просил. — Что ты такое говоришь? — по щекам Васи побежали слёзы. — Я ж всё проебал… Детей, мать, Анфису проебал… Нашу незабудку… Так нахрена мне жить, скажи, пожалуйста? Тебя тоже проебал. — Лосичек, любимый лосичек, дети очень ждут тебя, и Анфиса тебя ждёт, она очнулась. И мы с мамой… Пожалуйста, живи, лосик! Я для тебя всё, что хочешь, сделаю. — Лосик, да не стою я того. И жить очень устал. Золотов заплакал ещё отчаяннее. — Очень устал… — повторил Серёжа. — Поэтому глоточек воды мне бы не повредил. Вася понимал, о чём его просят, видел по глазам своего лосика, что, даже если врачам и семье удастся вытащить его сейчас, он всё равно с собой что-нибудь сделает, не останется с ними, как бы он, Вася, ни просил. Золотов не знал, что настолько страшное случилось в жизни бесценного лосика, но понимал — мужчины с ними уже нет. Лосик ушёл давным-давно. Осталась оболочка, смертельно усталая оболочка. — Послушай, Лосик. Позаботься о них. Завещание я написал. Давно. Им просто нужна будет помощь… Научиться управлять бизнесом… Ты ведь их не бросишь? Вася помотал головой. На слова сил не осталось. — И незабудка… Она не наркоманка. И она всё ещё тебя любит. И я тебя люблю. — Я тоже тебя люблю, — прохрипел Золотов и поднёс к губам любимого бутылку с водой, чтобы через несколько секунд от неё не осталось и половины. — Спасибо, лосик, — Серёжа улыбнулся и прикрыл глаза. Раздался длинный протяжный писк кардиомонитора.