1. Случайный
Ланга переполнен восторгом, переполнен счастьем, переполнен рьяным огнём, радостью, растерянностью, Реки… — на Реки Ланга переполнен желанием вывалить все эти эмоции, свалить с собственных плеч, выбросить из головы этот непосильный груз. Ланга не может сдержать улыбку — но он и не пытается вообще-то, потому что солнышко-Реки светит улыбкой, а лицо Ланги, подобно луне, старательно ту отражает — в ушах шумит ветер, слышны истошные крики толпы и судорожные хлопки, свет прожекторов слепит, а в мыслях только одно. Его Солнце обжигает асфальтом по голым ладоням, бьёт шероховатой неровностью по щеке и рассыпанным по дорожке гравием царапает сердце, колено и сбивает с кроссовка кусок подошвы. Шум толпы крадет у них тот самый момент, но… Солнце лёгким касанием обжигает губы. Реки смущённо вскрикивает, жмурится, замолкает, но продолжает стискивать пальцы на недавно ободранных, покрытых синяками лопатках. Ланга игнорирует наверняка снова в кровь разбитые руки, сбитый висок, зарывается носом в непослушную копну волос, цепляется сухими обветренными губами за рыжие лучики и чуть вскидывает лицо кверху, стараясь выпутаться. Смущение разливается по телу, доводя напряжение в каждой мышце до предела — с Реки творится то же самое. Ланга надеется, что у них с Реки взаимно абсолютно все — желание кататься вместе, желание учиться вместе, желание проводить время вместе — и желание целоваться. Вместе. Потому что поцеловать Реки он, похоже, совсем, совсем не против. Ланга надеется, что эта случайность приведёт их к закономерности.2. (Не)преднамеренный
Мороженое неприятно талое, стекающее по пальцам к запястьям, но от этого еще более вкусное — руки пыльные, но Ланга все равно слизывает пару молочных потеков с отбитых костяшек и даже ловит едва не скользнувшую под рубашку каплю на запястье. Рукой тянется поправить съехавшую на лоб кепку, но ту за секунду до сдергивают и пялят обратно — только что козырьком назад. Сквозь дырку на лоб теперь свисает пара перепутанных, бледно-голубых прядей, а глаза ловят слева порывистый силуэт. В глазах, получается, двоится — два солнца в кадре это как-то слишком. Сложно сказать, какое греет сильнее. Ланга вздыхает, сводит глаза к кончику носа, на котором теперь красуется такое же голубое, как и его волосы — как и он — пятнышко черничного мороженого. — Жалко, я не купил, — снова воет Реки, громко вздыхает и мчится дальше. А Ланга предлагал — так и хочется об этом упомянуть, показать язык и похвастаться, но вместо этого, как и подобает взрослым мальчикам, просто тянется языком и без особого напряга слизывает надоедливое пятнышко. Полезная функция — Ланга слышал, что так не все могут. Реки своевременно спотыкается и едва не падает — Лангу это не особо колеблет, первый раз, что ли? Да Реки чаще на асфальт падает, чем на кровать. Ланга, если честно, тоже, но в чужом глазу соринку заметишь, а в своём не замечаешь и бревна? Как-то так же? Как-то не силен он в поговорках, но что-то про бревно точно было. Или про пень? Пофиг. Но он, так-то, точно в курсе, что на серой и не всегда ровной поверхности возлегает куда чаще, чем мягкой, застеленной простыней постельке. Просто не то чтобы он слишком часто спит. Да и предпочитает пропадать с Реки на S или в скейт-парке, или просто на улицах. Реки, освещая своим присутствием всю округу, продолжает вертеться вокруг, один за другим отрабатывая знакомые и не очень трюки, пока Ланга, чуть прищурившись, размеренно, как метроном, стучит пяткой о каменистую бетонную стенку, на которой уселся несколько минут назад ради охладиться и, может, совсем немного, полюбоваться. На Реки смотреть всегда было приятно, он светится, но не слепит, чем грешит его астральный близнец, грозящий подпалить всю округу даже из такой дали. Не важно, какой там у Кяна в солнце знак, если он сам — чертово солнышко. Мороженое, вроде бы не маленькое, кончается до отвратительного быстро; Ланга не успевает и опомниться, как слизывает прямо с палочки последний оплот прохлады на ближайшие метров триста — ровно столько ехать — идти, бежать, ползти… — до ближайшего киоска, цены в котором кусаются как мелкие противные чихуавки. Тяф, Ланга, а не пойти ли тебе на тяф, слишком много, тяф, хочешь в свой тяф жизни. Кусь тебя за ушко, ты мне не подружка. Ланга вздыхает, жмурится и судорожно встряхивает головой, надеясь навести в распоясавшихся мыслях шороху. Позади вдруг раздается звук удара скейта о дорогу, через секунду на уже привыкшие к касаниям плечи опускаются влажные ладошки, а поверх правого вдруг возникает рыжая макушка, полная перепутанных, влажных от упорных тренировок волос. — Че-ел, ты че, уже съел всё? Я только хотел попросить попробовать, — звучит прямо в ухо надрывно, запыханно. Пальцы судорожно сжимают плечи почти до боли, царапуче впиваются короткими ногтями над ключицами, а в щеку прилетает несколько обжигающих вздохов. Ланга в странных чувствах пялится на зажатую меж пальцами палочку и, недолго думая, закидывает одну ногу на выступ, садясь боком. И пихает палочку прямо Реки в рот. А тот, потеряв равновесие из-за сдвинувшегося Ланги, пару секунд шатается на скейте, в который упирается коленями, а после хмурится, жмурится и выпускает изо рта обслюнявленную палочку — та беззвучно падает на камни у них под ногами. — Фу-у, Ланга, я хочу вкус мороженого, а не деревяшки, — жалуется, спускается со скейта и падает задницей на газон, о который трется закинутая наверх коленка. Вторая больновато упирается в каменистую отделку многоступенчатого забора, но не то чтобы это напрягает хоть как-то. А надо было покупать — вот, что хочет сказать Ланга. А он предлагал. Даже предлагал за свои кровно заработанные обеспечить Реки адекватной терморегуляцией на несколько минут. Не говорит — во рту прохладно и вкусно, а откроет рот — выветрится вся прохлада, а вкус забудется. Вкус — слово метким дротиком влетает в мозг, а по лицу едва не растекается сомнительного характера улыбка — самодовольная ухмылка. Реки хочет попробовать мороженку на вкус, и Ланга ему это обеспечит. Пока хватает смелости, а мозг затуманен еще непривычной, практически убийственной жарой, окей? Он не ухмыляется, нет, только невинно пожимает плечами тянется вперед, вздергивает уголок губ и пытается не дать слюне во рту смыть сладкий привкус черники. Пальцами всего лишь какие-то секунды назад облизанной руки тянет нижнюю челюсть, поддавшуюся очень уж легко, вниз, и, слегка привстав на колене, без предисловий сует язык прямо Реки в рот. Да, вот так Ланга и целует его впервые. Аплодисменты. Овации. Триумф. Сладковатый вкус мороженого медленно исчезает в чужом рту, а Ланга со скоростью торпеды растворяется в распахнутых глазах Реки. Пара движений языка, небольшое столкновение, и Ланга, облизнувшись прямо вблизи лица лучшего друга, отстраняется, переводит взгляд на палящее с небосвода солнце, жмурится, падает на задницу и вытирает с собственных губ слюни. Уже общие, получается. — Норм? — ему даже хватает сил сгладить тон до ровного, практически равнодушного, а не позволить едва успевшему доломаться голосу дать позорного петуха. Ланга не смотрит на Реки, потому что смотрит на солнце, но что-то ему подсказывает, что тихое и немного истеричное «угу» сопровождается еще и взволнованно покрасневшими щеками. Хотя Реки и так раскрасневшийся от натуги — скейтбординг занятие не из простых. Но Ланге прекрасно известно — от смущения Реки краснеет по-другому. — Вкусно. Надо было сразу купить, а не… — даже выпаливает на выдохе. — Ничего, сейчас съездим, — быть спокойным — то, что Ланга умеет достаточно хорошо, и сейчас, в отличие от Реки, ему реально норм. — Да, точняк. Да. Точняк.3. Украденный (1+1)
Луна в содружестве с фонарем освещает часть комнаты сквозь прозрачный тюль — в частности, ту ее часть, в которой находится половина футона Ланги. Привыкший спать на кровати, он как-то раньше не задумывался, что свет ночью может мешать — до его стандартного спального места свет никогда не доходил. А Реки, оставшийся с ночевкой после гонок, настоял на том, чтобы спать вместе на полу. Не захотел сам лечь на кровать, ему не дал, и вместе отказался. Вот уж чьи пути воистину неисповедимы — так это Реки Кяна. А приведенный аргумент, ко всему прочему, вообще убил. «Ну ты че, мы ж бро». Раздраженный вздох нарушает тишину, а следом за ним следует уже неясного характера всхрап Реки, ткнувшегося моськой в подушку, обняв ее и отвернувшись к темной стороне комнаты. Счастливчик. Свернулся калачиком и спит. А Ланге кукуй дальше — ну хоть не кукухой едь, уже неплохо. Хотя еще немного, и точно поедет. Кататься на скейте (сноуборде) походу уже не равно не катиться кукухой. Пальцы зарываются в перепутанную копну, чешут макушку, но едва ли это помогает разобраться с назревающей проблемой. Приходится сесть. И голову, наконец, посещает здравая мысль — задернуть шторы. С полминуты спустя Ланга опускается на футон со счастливым осознанием собственной гениальности — потому что додумался! — и тупости — потому что додумывался слишком долго. Старания оценить некому, а будить Реки ради подобной новости как-то слишком. Сонно шмыгнув носом, Ланга прячет под футон мигнувший диодом мобильник и, не удержавшись и утонув в очередном осознании — на сей раз безнаказанности, — склоняется и слегка чмокает рыжий затылок. Сухие потрескавшиеся губы цепляют несколько волосков за собой. Ланга прячет рот в углу подушки и жмурится, надеясь уснуть поскорее. *** Солнце пробивается сквозь задернутые портьеры — наверное, Ланга задернул их ночью. Зевок с барабанным боем пробивается наружу, и Реки чуть привстает, гадая, сколько же сейчас времени, и не проснулся ли от шума Ланга. Окидывает взглядом соседнее место — нет, тот продолжает беззаботно дрыхнуть, а телефон подсказывает, что еще нет и шести — какая же рань, какого черта он вообще встал? Взгляд сам собой падает на чуть приоткрытые губы. Скулы теплеют, но удержаться от мыслей сложно — с тех пор, как Ланга дал ему хорошенько протестировать мороженое, из головы вообще редко выходит мысль о поцелуях. Чертовых поцелуях. А это ведь даже не был поцелуй. Будь это другой человек, Реки бы еще подумал над скрытыми смыслами, но Ланга ж прост как дрозд, с него станется засосать ради дать попробовать мороженку нерадивому лд. Губы огорченно поджимаются, брови грозяться съехать аж на переносицу, а Реки, отказываясь думать и дальше, опускает ладошку с другой стороны от Ланги, едва не задевая локоть, взволнованно облизывается, склоняется и, преследуемый ощущением горящих ушей, наскоро целует шершавые губы. В груди от напряженного ожидания катастрофы ухает, и Реки так же скоро отстраняется и со скоростью света выметается из комнаты, едва не запнувшись о порог. Хоть бы Ланга и дальше спал, а не проснулся по причине того, что Реки чертов извращуга.