2023 год н.э. Дождевые леса Амазонии
Когда девиант вгоняет когти ему в тело и утаскивает сквозь ветки деревьев наверх, Икарис думает, что хуже начала драки не придумаешь. Он не знает наверняка, но больше чем уверен, что там, внизу, веселье тоже только начинается. Надеется, что Серси, Кинго и остальные смогут сдержать этих тварей до того, как они выжрут всю деревню... Ему требуется мгновение, чтобы сгруппироваться, и ещё половина — чтобы поменяться с тварью местами. Спускает её с небес, с силой впечатывает во влажную землю, и без колебаний отрывает одно из крыльев. Отправляет заряд лазеров прямо в визжащую пасть девианта и, кажется, добивает его. Острая боль между рёбрами со стороны спины заставляет изогнуться дугой. В и без того пострадавшие мышцы плеч вонзаются колючие отростки, и Икарис успевает лишь мельком различить особо крупную тушу. Главный девиант, чёртова сумасшедшая машина для убийств, кидается на него бешеным псом. От разрывающих плоть когтей хочется по-лютоволчьи болезненно взвыть. Икарису кажется, что у него рвутся все сухожилия разом. Вдавленный в пахнущую дождём почву, он пытается ухватиться хоть за что-то, чтобы перевернуться и лазерами выстрелить в чудовище. Гильгамеш появляется как нельзя кстати. Девианта откидывает, точно он свалявшаяся пуховая подушка. Отвлекает его внимание на себя. Парирует и бьёт в ответ, уводя вглубь джунглей. Сильнейший поднимает голову и замечает перед собой Тену. Она стоит к нему спиной и напряжена до предела, так, что ещё чуть-чуть и будет слышен звон грудной клетки от частых вздохов. Икарис сдувает упавшую на лоб белёсую прядь, как будто это его самая большая проблема сейчас, и угрюмо кивает в сторону девианта: — Вот с тем я уже дрался.... Он сильнее других. Тена, молчаливо формирующая боевой топор, говорит сама за себя. Икарис отшатывается от неё и за секунду до окончательного осознания, что ему придётся биться с ней, выдыхает: — Нет... Она пару раз прокручивает оружие, перехватывая удобнее. А потом замахивается и целится в него. Икарис уклоняется легко, чувствуя, что нанесённые девиантом раны более-менее затянулись. Успевает пригнуться до того, как его череп раскололи бы, и не без укора восклицает: — Очень не вовремя, Тена! Она его, конечно же, не слышит, и лезвие разрезает воздух рядом с его ухом после полного вращения над головой Вечной. Это может оказаться сложнее, чем он надеялся... Не желающий сражаться, Икарис лишь блокирует её выпады. Позволяет оттеснить себя дальше в тропический лес. И крайний удар пропускает почти стихийно, но больше — ожидаемо. Тена, очевидно, никогда не пренебрегающая возможностью играть с ним грязно, делает подсечку. Колени подгибаются, а резко переставшая ощущаться под ногами твёрдая поверхность и остаточная боль после нападения доделывают своё дело — Икарис валится спиной вперёд в небольшой овраг, оступаясь и путаясь в корнях и лианах. Проезжается ещё с полметра, собирая на себя всю опавшую листву и комки глинистой грязи. Собирается уже взлететь, как чужой вес неожиданно вдавливает его обратно в прохладу зарослей. Тена не мешкается и древком копья давит ему на горло, душа и грозясь сломать хрупкие кости. Икарису силы хватает лишь для того, чтобы ухватиться за рукоять и попытаться оттолкнуть бьющуюся в собственном безумии Войну. Она поддаётся на долю секунды, а после дёргает своё оружие вперёд и вниз... ...и вот Икарис, запыхавшийся и взмыленный Икарис, оказывается почти распят под ней. Его руки, разведённые в стороны и за центры ладоней пригвождённые к сырой и топкой почве, сейчас безвольно оседают в опавшей листве тропических деревьев. Его бёдра, до боли сжатые коленями Тены, лишены возможности даже малейшего шевеления. Его шея — его беззащитно открытая шея — привлекает внимание слишком сильно. Тена вдавливает древко в его руки сильнее, а сама склоняется ниже. И взгляд глаза в глаза сейчас кажется немыслимым финалом. Её — затянутые белым маревом призраков прошлого, и его — широко распахнутые в испуге. Ему кажется, что он зовёт её бездумно, беззвучно, лихорадочно пытается докричаться, но лишь хрипит в рассвете конвульсивной агонии. Её лицо, бесстрастнее, чем у какого-нибудь мифического и конечно же ни разу не существующего Короля Ночи, будет преследовать Икариса во всех кошмарах этой и будущих жизней... о, Создатель. Запас дыхания исчезает напрочь, когда Тена обнажает зубы в опасной близости от его кожи и рычаще клокочет, губами ловя неконтролируемый грохот его пульса: — Твоя верность — твоя же смерть... Икарису кажется, что вот ещё чуть-чуть — вот сейчас — и она сомкнёт челюсти на его горле. Вздёрнет наверх и ударит со всей силы о землю, ломая в труху кости. И он не знает, что из этого страшнее: то, что Тена действительно может это сделать... ...или то, что он при любом раскладе не станет её останавливать. И её тьма, истошно живая, тягуче бьётся в его грудину, заполняя до вздувшейся кожи, плавя кости и убеждения, лишая выбора и себя. Для Икариса становиться злее рядом с Теной — это нормально, становиться злее против Тены — это табу. Он во второй раз благодарен Аришему за Гильгамеша, когда тот, выбив передышку в битве с девиантом, оказывается рядом с ними и сначала стаскивает с него Вечную, а потом и вовсе швыряет её в сторону. Разумеется, всё равно бережно. Так, что она успевает перевернуться в воздухе и приземлиться на ноги, алебардой оставив после себя борозды. И пока Гильгамеш приводит её в себя, убаюкивая обезумевшего зверя внутри, точно маленького ребёнка, Икарис поднимается с такой дрожью во всём теле, что ни одно Пробуждение бы не сравнилось с этим тремором. Метнувшихся в сторону лагеря тварей он замечает больше интуитивно. Порывается броситься в погоню, но их главный — самый большой и самый раздражающий — выползает, как мертвец из могилы, разражаясь противным скрежетом. Гильгамеш останавливает от необдуманного, но бесспорно героического поступка — броситься на чёртового левиафана — и отпускает на помощь остальным, уверяя, что там он нужнее и здесь справятся без него. Икарис молится, чтобы Серси, Кинго и Спрайт смогли сдержать натиск тварей до того, как он придёт на помощь; и что Друиг перестал играть в недотрогу и подключился к спасению мира — в конце концов, это и в его интересах тоже. Поднимаясь в воздух, он оборачивается на прислонившуюся к исполинскому стволу дерева Тену, чьё красивое белое платье в тени листвы кажется грязно-серым. Он медлит буквально секунду, выжидая, что она посмотрит на него в ответ. И, о, она смотрит. Не до конца осознанно, испытующе и только самую малость — неразличимую ни для кого, однако оставляющую шанс для собственной фантазии — виновато. Но даже сейчас Икарису кажется, что она не отказалась от своих слов в приступе Мад Ви'ри и что его смерть в его верности. Буквально.***
Икарис возвращается спустя едва ли десяток минут. И то, что он видит, ему совсем не нравится. В возвышающееся над Теной страшилище он стреляет без выяснения деталей, обстоятельств и мнений. До него с опозданием доходит, что это удирающее существо — их самый большой и самый раздражающий девиант. Вот только почему... — Икарис! Вскрик Тены, отчаянно зовущей его, разрывает Икариса надвое. Оборачиваясь, он чувствует сжимающую боль в груди, такую, что ломает рёбра. Гильгамеш... Хриплым задыхающимся голосом тот просит Тену помнить, просит прощения всем своим видом, потому что даже сейчас он хочет, чтобы она была в безопасности, пусть и без его защиты. Замирает неестественно в её руках, леденяя с каждым мгновением. И Тена, разбитая потерей, перемолотая в пыль болью и возрождающаяся в яростном желании мести, воет всей лютоволчьей стаей, так знакомо Икарису, что дрожь прошивает иглами насквозь. Она захлёбывается кашлем, рыданиями и трауром. Ломается бледно-жёлтым крошевом, не стесняясь своей беспомощности. Икарис ползёт к ней, как пёс со сбитым обонянием, оглушающе и навылет потрясённый. Ему хочется помочь, хочется забрать эту паршивую разъедающую резь, хочется догнать девианта и расплавить все его четыре глаза вместе с тупой головой, хочется всего и сразу. Он опускается на колени рядом Теной, бьющейся в собственных муках. Нерешительно касается плеча, помнит её реакцию на его прикосновения последний раз ещё в империи ацтеков, но не в силах совладать с собой и желанием сделать хоть что-то. Икарис знает: Гильгамеш был для неё... всем; он был опорой, он был защитой, он был заботой и домом, он был всей семьёй разом. И сейчас, разобранный на лоскуты порванной когтями девианта плоти, он превращается в безмолвное изваяние... ...и Тена остаётся одна. Икарис сжимает пальцы, точно хочет через это прикосновение, которое никому и ничем не может помочь, забрать всю горечь и всю скорбь. Похожие на скулёж звуки, которые издаёт сама Война, скручивают ему все поджилки и с высоты веры ломают хребет, разбивая вообще всё. Икарису кажется, что хуже его ничтожной поддержки ничего быть не может... А потом Тена, с головой захлебнувшись новой волной истерики, отталкивает себя от Гильгамеша и, не в силах больше смотреть, прижимается к нему. Икарис цепенеет, позволяя втискиваться в своё тело и забирать тепло неконтролируемым ознобом. Её плач застывает студёной водой в яремной ямке, а её пальцы — сильные и хваткие до трещащих суставов — комкают ткань его одежды, разрывая ещё сильнее. Судорожное дыхание в шею, омываемое слезами беспрерывное «Гиль...» и упирающийся в грудь холод чужого тела выталкивают Икариса на поверхность. Он, стараясь сделать всё правильно, обнимает Тену, притягивая к себе ещё сильнее, ещё невозможнее. Точно пытается забрать в себя всю её, со всей болью, со всей неуёмной дрожью осознания, со всеми тлеющим от потрясения мыслями. Тена зажмуривается до цветных кругов и жидкого золота под веками. Царапается, лихорадит и жмётся теснее, пытаясь спрятаться от всей существующей реальности. Её плач постепенно глохнет до сухих всхлипов, но Икарис продолжает крепко держать, будто готовый к тому, что её накроет второй раз. Когда их находят остальные, он затылком чувствует их потрясение и зарождающееся сочувствие вместе с горечью утраты. Укрывает собой Тену сильнее, уже специально не позволяя ей смотреть куда-то ещё и фокусироваться на чём-либо. Концентрирует, убаюкивает, неумело и совершенно не так, но когда дыхание Войны всё же становится медленным и тихим, а сама она больше не захлёбывается в трясучке, он позволяет себе прижаться щекой к её виску и раскрытой ладонью провести по волосам. Тена в трескучей безысходности макушкой упирается под его подбородком, продолжая вполсилы проливать эмоции. Воли не показывать слабость уже попросту не остаётся. В темноте собственного бессилия ощущение тепла кажется чуждым. И когда она вновь вгоняет ногти в его открытую кожу, пытаясь вернуть саму себя в настоящий момент, удержать перед падением в Бездну и убедить в реальности происходящего, Тена понимает, что всё это в самом искреннем проявлении чувств за неё... её ломает от выстраданной благодарности, которая так и остаётся невысказанной. Икарис беспокоится.