Волшебный суицидник

Было больно, но Дазай привык к боли и никак на неё не реагировал. Боль — это нормально. Боль — это привычно. Но, блять, тот факт что он жив, порождал в Дазае только отрицательные чувства. Он сбросился с гигантского небоскрёба, даже если бы кто-нибудь хотел помочь ему он бы просто не успел сделать этого. Он абсолютно точно был мёртв! И он проснулся. И он был блядским восьмилетним ребёнком. На душе скреблось сильнее обычного. Не так сильно, как при смерти Одасаку, но было неприятно. С ним говорили врачи и женщина, что его нашла. Мисс Робсон, так её звали, оказалась воспитательницой в детском доме. Она мягко спросила его о самочувствии, попросила его имя. — Я... Дазай. Дазай Осаму. — он скорчил самую жалостливую рожу, на которую был способен в данный момент и, схватив её за руку, грустным голосом: — Это... Это всё, о чем я помню... Как вы думаете, мои родители придут меня забрать? Сработало мгновенно и безотказно. Женщина сразу же замерла, и, кажется, на её глазах даже начали появляться слезы. Она утерла их рукавом пальто, и попросилась выйти. Когда она пришла в следующий раз, она принесла сразу несколько известий. Во-первых, в приюте, где она работала, было несколько свободных мест, и она решила устроить туда этого «чу́дного испуганного мальчика с карими глазами, как у грустного оленёнка», упавшего на неё с небес. Дазай почти фыркнул от такой характеристики, но вовремя взял себя в руки. Это была хорошая новость. Во-вторых... — Дазай... Мне действительно жаль говорить это, но твои родители... — она смолкла ненадолго. Дазай уставился на неё с поддельной грустью в глазах. Пусть лучше она будет считать, что ему не всё равно. Всё равно его родителей она найти не смогла. Их здесь быть попросту не могло. — Твои родители погибли в автокатастрофе несколько месяцев назад. Дазай подавил секундный шок на лице и сменил его маской глубокой скорби. — О, да... Конечно... Мои родители... — какого мои блядские родители были здесь?!

***

Всю следующую ночь Дазай не мог уснуть. Он ворочался и ворочался, размышляя о новой информации, о том, что это значит для него лично и для всего его ебаного мировоззрения. В итоге они сёл на кровати и принялся теребить свои бинты, бездушно глядя на дверь напротив. Итак, он помнил, кто он. Он помнил, откуда он пришёл. Он помнил всё о своей так называемой прошлой жизни. У него были родители здесь. Тут. В месте, где он в конечном счёте оказался. В гребанном Лондоне. Значит ли это, что... После смерти сознание умершего переселяется в него самого, но из другой вселенной? Это уж точно не было тем, с чем он готов был столкнуться. Он хотел умереть. Значит, выходит, теперь он попросту не может умереть? Это было довольно... неприятным открытием. Почему он, из всех людей, помнил о своём прошлом? Почему он помнил о всех тех, кого он знал там? Он помнил обо всём дерьме, через которое прошёл, и... Его будто бы пронзила молния. Дазай вскочил, и глаза его расширились, пока он пытался безуспешно собрать мысли в порядок. Было ли это потому что он совершил суицид? Суицидников много, но их намного меньше, чем всех людей на планете! Может ли оказаться так, что каждый, кто совершил самоубийство, должен отрабатывать этот грех в качестве проживания новой жизни? Значит ли это, что он может встретить здесь подобных себе? Или, возможно, их всех раскидали по другим вселенным? Голова гудела. Дазай перевернул подушку на холодную сторону и положил на неё свою уставшую раненую голову. Он снова попал в какое-то дерьмо. Пожалуйста, пусть здесь окажется Чуя! Без кого-то, над кем можно издеваться, он тут точно свихнется!