Rabies lyssavirus

      Мир заканчивается буднично и нестрашно. Сначала правительство сообщает о вспышке невиданной ранее вирусной инфекции — вирус передаётся через слюну инфицированного, что добавляет комизма ситуации, а в магазине проката фильмов, где подрабатывает Эггси, все залежавшиеся диски с фильмами про зомби разбирают за пару дней. Потом постепенно исчезают из жизни привычные вещи, вроде походов в кино или отдыха на природе, министерство здравоохранения распространяет памятки «как не допустить контакта с заражённым и что делать, если вас всё же укусили», общий смысл которых сводится к идее «ложитесь и тихо умирайте, не добавляйте работы медикам», на пустеющих улицах появляются грузовики с военными и контрольно-пропускные пункты, населению в спешном порядке выдаётся оружие, которого, конечно же, не хватает на всех желающих, и в один из вечеров Чарли за ужином взахлёб смеётся над рассказом Эггси о том, как он пытался добыть хотя бы одно ружьё…       В какой-то момент они обнаруживают, что живут в совсем другом мире по совсем другим правилам. Кажется, они умудрились пропустить апокалипсис — и Эггси абсолютно к этому не готов… но и чёрт бы с ним. Они с Чарли счастливы вдвоём, вместе они в состоянии пережить любой конец света, что уж говорить о таком, шуточном и почти ненастоящем…       В один прекрасный день Чарли приходит домой с укусом на плече. Эггси, вернувшись с работы, застаёт его в горе разбросанных вещей с наполовину собранной сумкой и самоубийственной решимостью в глазах.       — И куда ты собрался? — он садится на пол рядом с Чарли, старательно не замечая, как тот отодвигается подальше.       — А ты как думаешь? — Чарли зол и напуган.       — Я думаю, что у тебя нет пропуска, и никто тебе его не выдаст. Не уедешь дальше соседнего квартала. Так что успокойся, разбирай вещи и пошли ужинать.       — Ты серьёзно?! — Чарли дёргает ворот домашней майки, обнажая забинтованное плечо. — Ты же видел, что с ними происходит. Что произойдёт со мной!       Эггси пододвигается ближе, обнимая Чарли, заслоняя его собой от страшного мира, который, кажется, пришёл и к ним домой, как бы они ни пытались его игнорировать. Чарли обхватывает его руками так жадно, будто собирается умирать через пять минут, кладёт подбородок на плечо…       — Успокойся. Я же с тобой, и ничего плохого с нами не случится. Инкубационный период — двое суток, помнишь? Поужинать ты наверняка успеешь. Потом я обзвоню больницы, докуда-нибудь точно дозвонюсь: приедет врач, вколет тебе вакцину. Ну, чего ты?       Чарли, обмякая, позволяет утащить себя на кухню и даже улыбается попыткам Эггси приготовить «королевский ужин»… уже ночью Эггси понимает, что мир изменился гораздо сильнее, чем они думали. Ни в одной больнице не берут трубку ни ночью, ни на утро: все линии забиты. С утра Чарли, иссиня-бледный и не выспавшийся, долго мрачно рассматривает своё отражение в зеркале, оттягивая пальцами нижние веки: ищет признаки болезни.       — Я взял отгул. — Эггси, подойдя со спины, целует его в холодную и липкую от пота шею, трётся носом об ухо, прикусывая мочку…       — Ты…? — Чарли разворачивается, не расцепляя объятий, будто пытаясь забрать напоследок всё тепло, которое Эггси способен ему дать.       — Не дозвонился, да. Не волнуйся, съезжу сам. Два часа до центра, час там, два часа обратно. К обеду вернусь, поиграем в доктора, а потом, может, ещё поиграем… если ты понимаешь, о чём я!       — Чур, костюм медсестры в этот раз надеваешь ты, — бледно улыбается Чарли — и это последний раз, когда Эггси видит его улыбку.       Эггси не возвращается к обеду, и к вечеру не возвращается тоже. Неся в рюкзаке с трудом добытый драгоценный груз объёмом в пять миллилитров, он мчится по лестнице, перескакивая через ступеньки, уже ближе к рассвету следующего дня, внутренне холодея от осознания того, что может не успеть. Сначала вирус поражает мозг. Потом сердце. Двое суток — не инкубационный период. Двое суток — средний срок существования монстра, которым становится заражённый человек. У дверей квартиры он останавливается, пытаясь отдышаться от бега, привычно тянется к звонку… Потом достаёт ключи и как можно тише, замирая от каждого шороха, открывает дверь сам. Пожалуйста, пусть с Чарли всё будет хорошо, он же должен был дождаться… но если не дождался — пожалуйста, пусть они оба это переживут.       Их любовно обставленная квартира пуста и мертва. На кухне он выключает воду, неизвестно, как долго льющуюся из открытого крана, подбирает с пола разбросанные кружки, сметённые со стола вместе со скатертью… Чарли нет на кухне, нет в спальне и в ванной. Подойдя к дверям кабинета, Эггси замирает, напряжённо вслушиваясь в приглушённый шум из-за двери.       Включая свет, ещё до того, как на него кидается обезумевший Чарли, Эггси уже знает: он опоздал. Почувствовать себя виноватым он уже не успевает.       Перед глазами расцветает багровая вспышка, мир переворачивается с ног на голову, потом ещё раз, рюкзак, падая с плеча, улетает к порогу — не дотянуться, — бьёт под колено металлическая ножка стола… Эггси, мысленно попросив прощения, немедленно прикладывает о ту же ножку затылок Чарли — если он выживет, сотрясение мозга будет последней из их проблем, — отшвыривает его, вцепившегося не хуже бешеной собаки. Чарли с места бросается вперёд, целясь в горло: вцепиться, разорвать, напиться крови… Эггси рефлекторно выставляет ладони в защитном жесте и немедленно остро жалеет о своем решении. У пальцев вкус пальцев, да? По фаланге со среднего, безымянного и мизинца — небольшая цена за те часы, когда Чарли ждал его в пустой квартире, медленно сходя с ума.       Откушенные фаланги пальцев Чарли проглатывает, почти не жуя, скалит окровавленные зубы… Пожалуй, Эггси не будет думать о том, что это его кровь: ему ещё целоваться с этим человеком.       Если он выживет. Только если он выживет.       Он не тратит время на уговоры и крики «Вспоминай меня, борись, ты сможешь!». Не сможет. Спасение Чарли, их единственный шанс, его и Эггси, лежит в потайном кармане рюкзака, и, если Эггси не доберётся до ампулы раньше, чем до него доберётся Чарли…       Он перекатывается через стол, скользя окровавленными пальцами, упирается, опрокидывая стол на бросившегося следом Чарли, стекло трескается, разлетаясь… Поднимающийся с пола Чарли страшен: с каждой минутой человеческого в нем остаётся всё меньше. Горящие безумным огнём глаза, сведённые в неестественном напряжении мышцы, сгорбленная спина готового к атаке зверя… Эггси почти видит вздыбленную на холке шерсть.       Если они оба выживут, Эггси сможет долго подкалывать Чарли на тему аристократических манер. Что-то в духе «Человек, откусивший мне три пальца, не может возмущаться тем, что я чавкаю!». Но это только если они выживут.       Чарли поводит головой, сбрасывая с волос стеклянную крошку, вздёргивает верхнюю губу, обнажая зубы… Нет уж, приятель. Эггси слышит звериный рык уже у себя за спиной, скользя по полу к брошенному на пороге рюкзаку. Чарли вцепляется ему в ногу, сразу вырывая кусок икроножной мышцы и чудом не прокусывая вену… на такие мелочи Эггси уже не обращает внимания: он успел. В следующую же секунду Чарли сжимается в пружину и кидается, целясь ему в горло. Эггси больше нечем защитить шею, нет времени отбиться от Чарли… и, в отличие от Чарли, Эггси всё ещё боится причинить ему боль. Эггси подставляет собственную руку. Чарли, раздувая ноздри и животно урча, вгрызается в предплечье, перед глазами кружат алые пятна… Человеческие зубы достаточно остры. Человеческая челюсть способна на многое.       Рюкзак. Большое отделение. Внутренний карман. Слишком много карманов. Пальцы скользят по крови и гладкому нейлону… Старательно отворачиваясь от левой руки, превратившейся в сплошной сгусток пульсирующей боли, Эггси дёргает язычок молнии, выворачивает рюкзак наизнанку… маленькая ампула прозрачного стекла нежно звенит, катясь по полу. Достать шприц. Вскрыть ампулу. Где шприц? В правом кармане, верно. Хорошо, что, поднимаясь по лестнице, он так тщательно прокручивал в голове последовательность действий. Теперь эта заученная, вызубренная последовательность не даёт ему отключиться: у тебя есть план, выполняй его. Чарли, вцепившийся ему в руку, жадно глодает мясо. Сука, сука, сука! Желание выбить все зубы твари, жрущей его предплечье, даже не приходится глушить: у Эггси всё равно уже нет сил. Достать шприц. Вскрыть ампулу. Носик ампулы обламывается криво, внутрь наверняка попадут осколки… Он согласен уже даже на то, чтобы пустить Чарли стеклянной крошки в вену, лишь бы не было так больно. Чарли косит бессмысленно-жадным глазом, комната кружится и плывёт в мутных волнах. Эггси, рванувшись — о природе хлюпающего влажного звука, донёсшегося с левой стороны, он тоже думать не будет, — со всего размаху, на который способно отключающееся сознание, всаживает шприц Чарли в бедро. Нажать поршень. Он должен всего лишь нажать поршень и всё закончится. Закончится. Закончится.       Темнота.       Темнота и боль, ничего, кроме боли и омерзительно воняющей кровью и страхом темноты. Это его собственный страх и его собственная кровь.       Ему отчаянно не хочется просыпаться. Хорошо приходить в себя, точно зная: мы победили… он не уверен в том, что победил. Если Чарли прямо сейчас перегрызает ему шею — пусть уж лучше это произойдёт в темноте. В темноте не видно, как Эггси больно, и как чертовски ему не хочется умирать так страшно и так… несправедливо? Он же почти успел спасти Чарли!       Сквозь тишину и темноту настойчиво пробивается что-то раздражающее. Кажется, умереть в тишине всё-таки не удастся. На счёт три он раскрывает слезящиеся глаза. Потолок. Белый потолок. Кровать — уже хорошо. Заскорузлые от крови рваные тряпки, в которых очень отдалённо можно узнать то, что раньше было его одеждой. Чарли, двумя руками держащий на весу его забинтованную кисть. С рукой что-то не так, пальцев, кажется, было больше… но об этом Эггси думает уже потом. Сначала он вырывает руку, отползая так далеко, как только может. Хищная тварь с окровавленной мордой подаётся вслед за ним… Это уже не морда. У Чарли живые, человеческие, полные раскаяния глаза. Он успел.       — Сколько?.. — судя по тому, что Эггси ещё может говорить, Чарли так и не добрался до горла: иначе объясняться им было бы труднее во всех смыслах.       — В отключке? Часов шесть или около того. Хочешь пить?       — Хочу.       Эггси взглядом следит за Чарли, отошедшим налить воды, так внимательно, как не следил ещё ни за кем и никогда. Чарли наверняка чувствует сверло в спине, но молчит. Они оба отлично понимают, чего Эггси боится.       Когда Чарли садится рядом с ним — стакан выскальзывает из руки, как бы он ни пытался взять его самостоятельно, — Эггси замечает кровавую каёмку под когда-то аккуратными, а теперь криво обломанными ногтями. Чарли весь покрыт его кровью, и вблизи это выглядит ещё страшнее.       — Ты не мог умыться?       Чарли вытирает лицо ладонью, с удивлением глядя на облетевшие багровые чешуйки… Кажется, он попросту забыл.       — Сейчас?..       — Потом. Не уходи. — Эггси не пытается замаскировать свои слова нежностью — потому что это не она. Иррациональный страх поднимается из глубины, подступает к горлу… он не сможет вслушиваться в шаги Чарли, снова гадая, каким он вернётся, — и что они будут делать, если не вернётся прежним.       Чарли, повинуясь жесту, отставляет стакан и подсаживается ближе.       — Что было после того, как я…       — После того, как ты… — Чарли делает паузу на том же самом месте, что и Эггси, кажется, пережидая приступ тошноты. — Ты вколол мне вакцину и потерял сознание. А я очнулся.       Эггси смотрит на перекатывающийся по горлу кадык, полосы засохшей крови на щеках и подбородке… Чарли очнулся над его телом со вкусом его мяса во рту. Эггси не знает, как они будут жить дальше. После этого вообще можно жить?       — Я вижу, что очнулся. Дальше?..       — Дальше нашёл вторую ампулу и вколол вакцину и тебе тоже. — Чарли кладёт руку ему на грудь… не встретив сопротивления, перебирается на кровать, осторожно устраиваясь так, чтобы не задевать пострадавшие части тела. Три пальца. Левое предплечье. Правая нога. — Ты знал, что так будет? Ты взял сразу две дозы, знал, что я на тебя нападу, и всё равно вернулся?       — Я объехал четыре больницы, а на обратном пути пробил колесо: какие-то мрази натянули ленту с шипами. Везде нехватка вакцины, так что, когда я её, наконец, нашёл… выбора не было. Меня не было слишком долго. Ты не виноват.       — Тебя не было слишком долго, — соглашается Чарли. Медленно, боясь спугнуть, опускает голову в покаянном жесте, прижимается лбом к плечу. Замирает в неустойчивой, неловкой позе, готовый отстраниться в любую секунду… едва слышный шёпот обжигает кожу: — Прости меня, если сможешь. Я бы себя не простил.       Эггси через силу поднимает руку, зарываясь забинтованными пальцами в слипшиеся от крови волосы.       Эггси никогда не расскажет, как ему было страшно. Чарли было гораздо страшнее.