sereno quoque coelo aliquando tonat —
Сны расплывчатые и немного лихорадочные. Лиза вроде несколько раз пробуждается, но эти отрывки настолько короткие, что девушка их и не запоминает. Только один раз она более менее понимает, что происходит вокруг. В голове твориться полнейший кавардак. Взгляд не может ни на чём сфокусироваться. Левая нога то пульсирует, то периодически отнимается. Пейзажи крайне незнакомы, даже смутно Лизавета не помнит в Равке таких оранжеватых холмов. В какой-то момент фабрикаторша слышит неразборчивое бормотание откуда-то сверху. Слов она не различает и последнее, что осознаёт — её куда-то везут в полулежачем положении.***
Невероятно сильная головная боль — то, от чего просыпается Лиза в следующий раз. Первое, что слышит — прекрасное пение парочки птиц. Девушка фокусируется на них и перестаёт осознавать что-либо ещё, пока не различает свист стрелы. А после незнакомый мужской силуэт медленно шагает по сухой траве к тому дереву, откуда доносилось чириканье. Ощущается отчётливый запах пота и крови, перед тем, как Лизавета снова падает в небытие.***
Громкий крик. Абсолютная чернота. Паника захлёстывает Лизу, с каждым вздохом всё тяжелее дышать. В пространстве, где она находится, очень холодно. Тоненькая рубашка и форменные брюки совсем не дают тепла. Стопы, отчего-то голые, ощущают странную вязкую почву. Крик доносится вновь. Фабрикаторша чувствует, что надо бежать, но тело мигом наливается свинцом. Не получается даже голову повернуть. Именно в этот момент Лизавета чувствует чьё-то дыхание на шее. Внезапно, развернуться получается, и девушка видит Николая, стоящего к ней вплотную. Но привычной улыбки и след простыл. Ланцов берёт её за руку и, не отворачиваясь, тащит за собой в неизвестность. Тьма вокруг сгущается пуще прежнего, и Громова понимает, что перед ней никакой не Николай. Ухмылка вырастает на лице молодого парня мгновенно, но далеко не дружелюбная. Лиза пытается оглядеться, но кругом также невероятно темно. Ланцова на прежнем месте нет. Лизавета судорожно оглядывается и застывает. Рядом вырастает огромная фигура, практически сливающаяся с окружающей чернотой. Возникший следом звук абсолютно ужасен. Истошный крик самой Лизы смешивается с лязгающим визгом ничегои и гулом самого пространства. Страх и шум крови в ушах не дают различить последующее.***
Горло саднит, о череп будто бьют чем-то очень тяжёлым и при этом сдавливают до головокружения. Расцепить слипшиеся от чего-то веки не представляется возможным. Лизавета чувствует чьи-то прикосновения. Грубые и даже жёсткие. Но тревожно девушке становиться не от этого, а от того, что несколько низких шершавых голосов говорят о чем-то на шуханском. Взбунтоваться фабрикаторша не успевает, потому что ей, судя по всему, вкалывают успокоительное.***
Следующее пробуждение становится очень резким и чересчур осознанным. Взгляд мечется по странной широкой комнате без окон и дверей. Стены желтоватого оттенка с отвратительными красноватыми подтёками, множество пустующих кушеток и грязный пол, настоящий цвет которого Лизе не удаётся определить. Спустя ещё минуту таких хаотичных разглядываний у девушки бледнеет перед глазами от силы нарастающей головной боли. Левая нога тоже будто разрывается изнутри. Лизавета не может сдержать измученного мычания и тут же жалеет об этом, потому что возле неё внезапно вырастает странный пухловатый шуханец за пятьдесят, улыбающийся так, будто она — самый желанный обед. Судя по всему, страх в её глазах настолько прозрачен, что это сильно забавляет мужчину. Он подходит к Лизе вплотную, а когда та пытается отодвинуться, понимает, что привязана какими-то ремнями к кровати. Жутчайший страх и с новой силой разразившаяся боль в ноге заставляют фабрикаторшу судорожно пытаться найти что-нибудь острое поблизости. Останавливает рука улыбающего шуханца, возвращающая её голову в прежнее положение. — Вам следует успокоиться, — с сильным акцентом произносит незнакомец, продолжая жутко улыбаться. Он куда-то отходит, но тут же возвращается с какой-то небольшой книжицей. Лиза делает вывод, что это шуханско-равкианский словарь. — Я хи-рурк. Почему Лизавету этот факт должен успокоить, девушка не понимает. Он шуханский врач, а она — гриш. Фабрикаторшу пробирает жуткая дрожь. «А вдруг они уже провели на мне какие-нибудь эксперименты?!» «Не думаю, что тогда вообще осталась бы в живых». Эта мысль капельку успокаивает, но ненадолго. «Хирурк» крайне неосторожно ощупывает повреждённую ногу, Лиза от неожиданности коротко вскрикивает. Боль пробирает всё тело электрическим разрядом. Когда получается сфокусировать взгляд, мужчина рядом выглядит, как счастливый ребёнок. «Он радуется тому, что мне больно?!» Впрочем, удивляться тут нечему. Следующее осознание даётся легко, но возможно только пока. «Я ведь в плену и, скорее всего, не вернусь в Равку живой…» Разумеется, главное в этом предложении — скорее всего. — Равка проиграли, никого живого, — врач выглядывает на лице фабрикаторши реакцию, чтобы понять, правильно ли он выражается. Но ни одна мышца девушки не дёргается. Возможно, дело в принятии, а может в сомнении и надежде. Несколько расстроившись, шуханец куда-то быстро уходит. Лиза прикрывает глаза, вероятно, надеясь, что всё происходящее — бред умирающего мозга или обычный кошмар. Но через полминуты шаги рядом с её койкой доносятся вновь. Фабрикаторша шумно выдыхает и распахивает очи. Теперь перед ней высокий угловатый мужчина, национальность которого сложно определить с первого взгляда. Русые волосы и радужки цвета грязного изумруда говорят о равкианских корнях, но вот разрез глаз определённо шуханский. По тому, как чисто он дальше говорит на её родном языке, Лизавета понимает — точно земляк. — После завала, который устроили равкианцы, практически никто из них не выжил, — голос будто механический. Тот самый пухловатый шуханец говорит что-то на своём языке русоволосому мужчине, а тот абсолютно безэмоционально продолжает переводить. — Вас и ещё нескольких солдат доставили сюда в крайне плачевном состоянии. В основном для того, чтобы помочь восстановиться. «В основном?!» Сил на то, чтобы полноценно испугаться нет, но видимо какие-то эмоции проступают на лице Лизы быстрее, чем она успевает подумать. Переводчик сильно хмурится, слушая то, что говорит ему врач, и даже начинает спорить. Но после с тяжёлым вздохом так же равнодушно вещает. — У вас множественные переломы левой голени, а так же серьёзные травмы головы и позвоночника, — мужчина делает небольшую паузу, видимо для того, чтобы его слова были лучше поняты. — Если не сделать несколько операций, вы можете лишиться ноги и частично функциональности всей опорно-двигательной системы. Когда переводчик договаривает, его коллега коротко шепчет ещё что-то, выглядя при этом крайне довольно. Высокий мужчина кивает и продолжает. — А так же могут возникнуть провалы в памяти и потеря способности к адекватному восприятию действительности. Сейчас вы в относительно хорошем состоянии, потому что над вашей головой успели немного поработать, но крайне необходимо хирургическое вмешательство. После этих слов мужчины смотрят на неё в нервном ожидании. Лизавета крайне не понимает, что от неё хотят. Разрешения на проведение операций? Чтобы потом они могли оправдать этим какие-нибудь эксперименты? Девушка решает молчать. Гляделки продолжаются довольно долгое время, терпения шуханцам не занимать. Но потом они отчего-то резко теряют к ней интерес и начинают переговариваться. А вскоре и вовсе скрываются из виду. Вопросов становится всё больше, так же, как и волнения. Внезапно весь свет гаснет с громким лязгом. Довольно большую комнату всё это время освещала ржавая длинная люстра с отвратительными подтёками воска, больше похожими на чью-то рвоту. И тут свечи, видимо, тушат специальными колпаками. Страх поднимается к горлу будто на пружине. И пока Лиза пытается понять, что в конце концов происходит вокруг, за спиной слышится нечто похожее на гудение двигателя. Девушка чувствует, как трубка, присоединённая к внутреннему изгибу локтя, натягивается, и понимает, что ничего хорошего это не сулит. Сопротивляться, разумеется, бесполезно, когда ты по рукам и ногам привязан тугими ремнями. Злость не успевает вспыхнуть в груди, потому что фабрикаторшу очень быстро затягивает в сон.***
Пробуждение начинается со страха. Можно подумать — ничего удивительного, но тело фабрикаторши отказывается воспринимать ситуацию рационально. Весь мир ощущается намного острее. Каждый кусок металла, кожи и дерева будто разговаривает с ней. Ремни, привязывающие к кровати, больше не кажутся помехой. Единственное, что ею является — больная нога и выворачивающая внутренности паническая атака. Как можно одновременно чувствовать себя загнанной в ловушку и всесильной? Противоречия в собственной голове еле дают сосредоточиться на картинке окружающего мира. Людей в разы больше — первое, что пугает заново. А ещё невероятно огромное количество запахов и звуков. Краем ума Лиза замечает знакомые лица на кушетках напротив. Смугловатая девушка и светловолосый мужчина средних лет. Оба выглядят, как куклы, невероятно худые и бледные. Как же их зовут? В голове пустота. В один момент это пугает, а в другой — равнодушие обволакивает разум. Как только Лизавета сменяет фокус внимания, в нос снова ударяет огромное количество информации о местонаждении всех материалов в комнате. В левом ухе стоит гул наковальни. Можно точно сказать — в той стороне толстенная металлическая дверь. Все скрипы, шорохи и лязги отдаются в голове ударом кувалды, что вскоре выводит из себя. Фабрикаторшу пробирает дикая злоба и даже ярость. Ремни раздражающе сдавливают всё сильнее с каждым вздохом. Так больше не может продолжаться, решает Лиза и с неконтролируемым криком разрывает искусственную кожу. Громкий возглас перерастает в рычание, а после и в смех. Какая-то женщина в противоположном углу комнаты с ужасом оборачивается на Лизавету. Но не успевает сделать и шагу, потому что ремень брюк вмиг разрывает её живот. Фабрикаторша чувствует приятное удовлетворение от собственного возрастающего могущества. Она даже на миг забывает о больной конечности и пытается встать. Ох, это точно зря. На новый вскрик прибегают какие-то незнакомцы. Смотрят они решительно, но тем не менее с некоторым страхом. Кто-то замечает труп в дальнем углу, в группе назревает небольшой переполох. Рука машинально тянется вбок. Остатки металлических пряжек заостряются будто сами собой. Воодушевление от новой силы поднимается всё выше. Лезвие ощущается будто часть руки, возможно, именно это чувство Лиза искала всё то время, что тренировалась. Убить ближестоящего солдата не получается, но зато оружие глубоко врезается ему в бедро. Удовлетворение сбивает знакомое лицо, ворвавшееся в комнату со всех ног. Довольная улыбка пожилого шуханца похожа на оскал акулы. Лизавета как никогда раньше чувствует себя добычей. Страх заполняет каждую клеточку. Хирург командует что-то, продолжая прожигать фабрикаторшу взглядом. Солдаты разделяются: двое подходят к её койке, а остальные уносят убитую ранее женщину и помогают раненному идти. Но прежде тот придвигается на пару шагов ближе. Его нога кровоточит, а глаза пылают яростью. — Shi si ye, — шипит незнакомец. Слов Лиза не понимает, но не сложно угадать в интонации угрозу. Испуг и недоумение на лице девушки вызывают у всех присутствующих синхронную ухмылку. Жуткий момент заканчивается быстро, но страх нарастает. Когда в комнате остаются только трое у её постели и полуживые люди на соседних кушетках, фабрикаторша чувствует себя загнанным в ловушку зверьком. — Parem shi hao te, — врач говорит на родном языке с блаженным довольством. «Парем?» Новая волна беспокойства поднимается внутри, но девушка не может понять почему. Разум будто блокирует воспоминания. — Jus, — видимо, соглашается один из солдат. Хирург шепчет что-то своим подчинённым, и они мгновенно оказываются рядом с девушкой, с силой прижимая конечности к постели с двух сторон. Хотя вряд ли в этом есть необходимость — страх сковывает все движения. Тем не менее, способность шевелиться возвращается очень быстро, за ту секунду, что Лизавета видит блеск хирургического ножа. Боль пронзает всё тело без предупреждения, Лиза даже не успевает вдохнуть. Мужчина режет ногу безжалостно, будто мясо на ужин. Лезвие вонзается глубоко и ощущается острее, чем должно быть. Молекулы изменяются. Головокружение и невыносимая боль не дают сосредоточиться. Хочется, чтобы всё закончилось, и фабрикаторша кричит. Настолько громко, насколько может. Нога горит, и девушка не может понять, в прямом или переносном смысле. Мерзкое хихиканье шуханского врача превращается в чертыхания, а после в поражённый взгляд. В его руках больше не острый инструмент, а подплавленный кусок металла. — Setai hao… — удивление сменяется жутким смехом. Лиза не слышит, что мужчина говорит дальше, потому что в ушах шумит кровь. Один из солдат даёт жёсткую пощёчину, но от этого становится только хуже. Теперь к горлу подкатывает сильная тошнота. Боль немного отрезвляет. Острое ощущение предметов остаётся, но ко всему прочему возвращается разум. Место пореза сильно кровоточит, особенно когда Лизавета пытается двигаться. Девушка изо всех сил старается не концентрироваться на боли. Разумеется, ничего не помогает. Предметы вокруг обращают на себя внимание, Лиза улавливает приближение иглы даже с закрытыми глазами. Успокоительное действует медленнее, чем до этого, и фабрикаторша ещё какое-то время слышит возмущённые обсуждения рядом. Тем не менее, всё равно пропускает момент, когда проваливается в сон без сновидений.***
Боли начинаются уже где-то во сне. По мере пробуждения усиливается ощущение, что кости пытаются вырваться из суставов. Новые ремни жгут кожу, в голове всё время то звенит, то трещит. Хочется умереть прямо здесь. Открывать глаза себе дороже. Непонятные сине-фиолетовые пятна заполняют взор. Обоняние обманывает девушку, постоянно посылая в нос одновременно такой близкий и незнакомый сладкий запах. В голове хаос. Образы меняются слишком быстро, сливаясь и сводя с ума. Тело неконтролируемо изгибается, непонятные звуки то ли исходят от самой Лизы, то ли звучат в голове. Желание. Страх. Отчаяние. Эмоции противоречиво смешиваются, подобно жидкостям в пробирке. Странные вспышки, будто пузырьки в шампанском, заставляют хихикать. А после ужасная боль — кричать. Всё затихает с ощущением погружения в глубокое озеро.***
Лиза долго не может осознать реальность происходящего после пробуждения. Всё видится будто в молочном тумане. А потом доносится громкий звон, и все звуки разом возвращаются. Девушка обнаруживает себя всё в том же месте, на той же койке. Но только без эмоций. Зато с осознанием — юрда-парем серьёзно влияет на работу мозга. А может наступает наконец то, о чём предупреждал хирург ранее. "...потеря способности к адекватному восприятию действительности... " Ей бы забеспокоиться, но всё кажется настолько неважным и глупым… За исключением дикой жажды. Хочется выть от того, насколько мир замедляется, стоит подумать о чём-либо. Хочется кричать. А потом смеяться. Силы заканчиваются только от мыслей о каких-то действиях. Всё ощущается непонятным и одновременно очевидным. Устав от бодрствования, организм фабрикаторши снова погружается в сон.***
Несмотря на то, что внимание концентрировать крайне сложно, понимание вещей наконец-то возвращается. Лиза не знает сколько прошло времени с момента прибытия в это место. Дни? Недели? Месяцы? Более менее получается отсчитывать время по тому, как часто приходят девушки в сероватых халатах. Точно нельзя сказать об их должностях, но фабрикаторша решает называть их медсёстрами. Чаще всего они привозят порцию питательных таблеток, заменяющих приёмы пищи. Иногда, сложно определить с каким именно промежутком из-за отсутствия какого-либо исчисления дня и ночи, приносят всем тарелки со странного вида похлёбкой, освобождают руки и до последнего следят, как ты ешь, а после с усилием вновь затягивают ремни и уходят. На каждого пленного, видимо, разные планы, раз у всех действий медсестёр нет абсолютно никакой слаженности. Можно подумать, что Лизавета находится в каком-нибудь лечебном пансионате, но атмосферу рушат периодические появления хирургов-экспериментаторов и ремни, сдерживающие любые движения. Даже в туалет никто из пленных не ходит. У каждого проведена трубка из уретры куда-то в стену. Туда же уходят ещё две: из вены и та, что прикреплена ближе ко рту. Из последней можно пить обычную воду, но на каждого есть лимит где-то чуть больше литра в день. Всё для того, чтобы держать живьём долгое время. Лиза чувствует себя каким-то подопытным зверьком, которого держат только ради эксперимента. Собственно, примерно так дела и обстоят. От всего происходящего на фабрикаторшу постоянно накатывает жуткое отвращение к себе и всем этим безразличным медсёстрам. По прошествии целого дня в относительно здравом уме, девушка анализирует многие вещи. Как минимум — её накачали большой дозой юрды-парема, от которой поехала крыша. А потом из-за этого Лизавета непонятным для себя образом подплавила металл. Разумные рассуждения периодически прерываются мыслями о сладком ощущении собственной силы. Кости тоже иногда ломит, но игнорировать это проще с каждым часом. Кроме того, в комнате постоянно меняется количество лежащих на койках. Правда, когда их увозят и возвращают, Лиза не замечает. Но ей удаётся узнать Дарину и Евгения. Товарищи постоянно спят, если так можно назвать то, как они лежат, вытянув руки и ноги по швам, словно куклы в ветринах. Худые и бледные. «Сколько они уже здесь? Успел ли тот жуткий хирург или кто-то ещё поработать над ними? Смогут ли они узнать меня, когда проснутся или это больше не те, кого я знаю много лет?» Вопросов больше, чем можно выдержать и не сойти с ума. Но долго Лизавете не дают пробыть наедине со своми мыслями. Когда переводчик подходит вплотную к её койке, глаза уже с некоторой паникой пытаются найти ту самую жуткую фигуру. Но мужчина рядом обращает на себя внимание. — Он занят, — короткое оповещение и молчание. Лиза так же безмолвно смотрит в ответ. — Меня послали с новостями. «Чего? Это какая-то новая форма пыток? Рассказывать жертве, о том, что с ней случится… Как же всё здесь странно устроено.» — Обычно мы не тратим столько времени только для того, чтобы гриш восстановился, но парем на фабрикаторах действует непредсказуемее, чем на всех остальных, — переводчик вещает с каменным лицом. «А вдруг он тоже под наркотиком?» — Чаще всего в начале мы используем его для быстрой адаптации организма и в качестве обезболивающего. Но в вашем случае совершенно невозможно работать, когда юрда-парем в крови. Мужчина снова замолкает так, будто совершенно ничего и не говорил. Внезапно, девушка обнаруживает необходимость задать вопрос и не останавливает себя. — З-зач-кхм… зачем вы вс-сё это говорите? — голос сильно подводит, но только не глаза. Лиза смотрит прямо, открыто, стараясь подавить успуганную дрожь. — Я лишь выполняю приказ, — лаконично отвечает переводчик. А после небольшого вздоха продолжает. — Мистер Сюй любит, когда его боятся. Он практически питается чужим страхом. Безэмоциональность собеседника вызывает мурашки по спине и усиливающуюся ломоту суставов. Надежда на спасение из этой дыры медленно умирает. Не попрощавшись, мужчина быстро скрывается за поворотом. Лизавета с тяжёлым вздохом опускает голову на жёсткую подушку. Хочется оказаться в совершенно другом месте. Там, где тепло и тихо, а воздух пропитан заботой. Беспокойно засыпая, девушке видится успокаивающий блеск золотых волос.***
Комната другая. Намного меньше. Даже кажется, что до потолка можно дотянуться рукой. Разумеется, проверить не удаётся. Когда первая сонливость более менее уходит, Лиза замечает минимум троих людей, стоящих где-то в тени. Источник света здесь только один — яркая лампа, повёрнутая ей в ноги. Суть происходящего доходит быстро. Ремней гораздо больше, и закрепены они лучше. Понимает это девушка, когда пытается осмотреть помещение, но сделать это не позволяет плотно затянутый налобник. Появляется ощущение, что она — бабочка, пришпиленная булавкой. Судя по всему, немного юрды-парема в крови всё же осталось, так как приближение хирургического лезвия чувствуется отчётливо. И это — последняя относительно сформулированная мысль. Старая рана ещё не зажила, оттого боль прожигает сильнее. В глазах предательски темнеет. Лизавета старается сдерживать крик, но это становится невозможным уже через несколько минут. До кости они добираются быстрее, чем должны были, по смутным представлениям девушки. А вот когда начинается, видимо, удаление осколков, связно думать уже совершенно не выходит. Собственные крики отдаются в голове жутким эхом. Вскоре людям вокруг это надоедает, и ей затыкают рот кляпом. Легче от этого не становится, но Лиза хотя бы не откусит себе язык. Каждое движение скальпеля отдаётся сильным электрическим разрядом. Девушка теряет счёт времени. Яркое пятно лампы создаёт жуткие силуэты, когда она закрывает глаза. Голень горит. Всё тело жжёт, а в голове творится что-то невообразимое. Тошнота накатывает больше пары десятков раз, но каждый раз её что-то подавляет, и вряд ли это сила воли самой фабрикаторши. Лизавета ужасается: как в её маленькой ножке может уместиться столько осколков? А если кость раздробило так сильно, как ещё гангрена не образовалась? В какой-то момент наступает небольшая пауза, во время которой удаётся капельку прийти в себя. Рядом с ней обнаруживаются двое парней в странных темно-серых кафтанах с серебристыми манжетами. «Неужели целители под паремом? Для того, чтобы я не померла раньше времени?» Но они не кергуды, железных крыльев в помине нет. Может, у шуханцев есть какая-то классификация, кто в итоге становится машиной для убийств, а кто способствует в создании новых? Наверное, Лиза потеряет рассудок прежде, чем сможет что-либо разузнать. Всё то время, что хирург с той самой жуткой улыбочкой отсутствовал, один из корпориалов держал руку над ногой фабрикаторши, смотря при этом прямо перед собой. По прибытии, мистер Сюй, если Лизавета правильно помнит фамилию, с силой отпихивает парня и хихикая раскладывает что-то на небольшом столике рядом. Слабая доля наркотика в крови позволяет понять, что хирург принёс предмет с довольно необычной стуктурой. Есть как примеси металлов, так и чего-то, что понять Лизе не удаётся. Мужчина с противно блестящей залысиной переговаривается с кем-то, кто стоит за пределами видимости девушки. А потом берёт в руки стержень, похожий на часть кости, но со стальным блеском. Неужели имплант? Фабрикаторша готовится к неизбежной порции боли. Мистер Сюй наблюдает за её реакцией с слабой улыбочкой. Интересное должно быть зрелище: испуганная и измотанная девчонка, привязанная всевозможными способами, да ещё и с кляпом во рту. Лицо хирурга будто озаряется вдохновением, и он, коротко о чём-то распоряжаясь, начинает вновь оперировать. По началу ощущается скорее сильный дискомфорт, чем ужасная боль, но это до поры до времени. Больнее всего — неожиданность. Когда не успеваешь даже подумать о том, что именно сейчас стрельнёт сильнее всего. Металлический запах собственной крови сводит с ума. Как, собственно, и многое за последнее время. Лизавета не может кричать, но голова по-прежнему звенит от напряжения. Когда девушка пытается отвлечь себя чем-нибудь, в мыслях появляется яркий рассвет, переливающийся разными цветами на небосводе и золотых волосах. Сияющие локоны заполняют внутренний взор так же, как медовая радужка. Глаза, такие одновременно играючи радостные и немного печальные. Такие родные и теплые… Улыбка играет на губах, пока боль набатом не ударяет в голову. После Лиза больше не различает ничего, кроме лихорадочного биения сердца. Образы путаются, боль ощущается как будто несколько фантомной, а в следующее мгновение электрический разряд пробирает всё тело. Каждый момент кажется последним перед падением в небытие, но каждый раз её будто уводят с обрыва. Проходят, наверное, долгие часы, дни и недели. А может только минута. Время больше не поддаётся логике, сводя с ума. Заканчивается всё слишком резко, оборванно, будто на середине. Тем не менее, сознание уносит с собой и страдания. Но ненадолго.***
Пробуждение оказывается таким же внезапным, как и погружение в неизвестность. Комната та же, что была с самого начала прибытия. Весь этот кошмар с операцией кажется страшным сном, пока Лизавета не замечает на левой ноге странное металлическое устройство. Оно чем-то походит на паука с, по меньшей мере, пятнадцатью лапами, опутывающими всю голень. Вероятно, сделано это для того, чтобы стабилизировать конечность. Интересно, останется ли хромота? Или это невыгодно для шуханцев? Любопытство захватывает девушку. Она пытается пошевелить ногой, но безуспешно. Возможно, виновато то самое устройство, но что-то подсказывает, что дело не только в этом. Как раз в момент этих внутренних рассужений, к ней подходят двое в сером. Русоволосый парень с серебристыми манжетами, находящийся ранее на той операции, и высокая блондинка с белыми. Целитель и шкальная. Без приветствий и любезностей, они крайне неосторожно снимают странное устройство, от чего фабрикаторша шипит от боли. — Hao, — равнодушно произносит шквальная. Лиза сильно удивляется тому, что гриши под паремом вообще что-то комментируют. Они здесь по собственной воле? Или просто приняли свою судьбу…? — Ni baoshi, — спокойно, с некоторой покровительственной ноткой, отвечает парень. А в следующее мгновение берёт голень и щупает, но Лизавета ощущает не так много, как ожидала. Двое возле неё тоже это замечают. И тут Лиза чувствует сильный электрический разряд, от которого нога дёргается так сильно, что ударяет шквальную в подбородок. Шок и паника захлёстывают сильнее, когда блондинка яростно поднимает глаза. — Baodan, — злобно произносит девушка и тут же одним движением руки пускает молнию по всему телу. Лизавета не кричит, потому что голос оказывается сильно посажен. Но боль проносится такая, будто кто-то изнутри распиливает каждую косточку на маленькие кусочки. Сознание ускользает слишком быстро.