Право, которое есть

      Всё началось с того, что однажды ночью — очередной бессонной ночью в веренице бессонных ночей — у Шэнь Цинцю началось очередное же искажение ци. Именно потому, что и бессонница, и искажения были делом привычным, тот честно прохлопал все подозрительные знаки и, кое-как утихомирив свою энергию, отключился.       Утром он обнаружил себя наполовину сползшим с кровати (точнее, с трудом заползшим на неё верхней половиной тела, что считалось бы достижением, не будь оно так унизительно), помятым, затёкшим во всех местах и ни капли не похожим на горного лорда. Шэнь Цинцю был похож на бродягу, отбившего местечко под навесом на целых пару часов горячечного сна. И это — абсолютно всё из этого — также было привычным делом.       Потому и злило. Шэнь Цзю был жалок: рабом, учеником, главой пика, всё его существование сводилось к смехотворным попыткам выгрызть ещё один день жизни. Живи он на улице или на собственной горе, будь он нищим или богачом, он оставался бесталанным слизнем, не способным не то что развить золотое ядро, но даже попросту выспаться. С таким осознанием он вставал, ел, учил, язвил, читал, с ним пытался медитировать и с ним же лежал поверх одеяла, пока не рассветёт. Подобное трепыхание в грязи вызывало ядовитую насмешку у всех вокруг и у него самого, а яда этого хватило бы, чтоб захлебнуться — или утопить мир.       — Позитивненько.       Не успевший соскрести себя с пола Шэнь Цинцю вскочил, призывая Сюя.       — И тебя с добрым утром.       Женский голос. Шум в ушах после резкого подъёма никак не заглушил его, значит, голос звучал не в материальном мире. В сознании. Шэнь Цинцю лихорадочно выискивал в памяти демонов, способных вторгаться в мысли и достаточно сильных, чтоб преодолеть защиту школы, когда голос раздался вновь, демонстративно усталый:       — Да, я говорю у тебя в голове, но нет, я не демон, так что изгонять меня без толку. Ты не спишь. И не бредишь. А ещё ты щас грохнешься, сядь, пожалуйста.       Хоть комната и кружилась перед глазами, а череп сдавила сотня шипастых обручей, Шэнь Цинцю держался на ногах и из боевой стойки выходить не планировал.       — Зачем тебе?..       Меч приятно холодил руку и давал призрачное чувство контроля, жизненно важное сейчас, когда собственный разум оказался источником опасности. Как минимум, к внешним угрозам он…       — Да блин, нет никаких внешних угроз, что ж ты за параноик! И в голову твою влезать я не хотела вот ни разу! И сядь уже, во имя всего святого — мне твоими глазами смотреть страшно.       Шэнь Цинцю всматривался и вслушивался, но в итоге каждая тревожная деталь оказывалась игрой воображения, мелькая и растворяясь в густых рассветных тенях. И ни следа тёмной ци.       — Говорю ж тебе, не демон я. — Он опустил Сюя и, опираясь на него, опасливо присел на краю кровати. Он и сам понимал, что это не бред — не слепой же. — Зато языкатый, спасу нет. Лучше б ты так за здоровьем следил, как огрызаешься, потому что здоровье твоё, скажем прямо, сущий звездец, а мне разгребать…       По горлу пополз запоздалый страх. Все мрачные догадки и перспективы, разом замелькавшие в уме, слиплись в тяжёлый ком, осевший в животе, заставив тело болезненно сжаться, но Шэнь Цинцю лишь больше выпрямился. В попытке обуздать ошалевшие мысли, он старательно выравнивал дыхание и поток ци да покрепче сжимал в кулаки дрожащие руки.       — Эй-эй-эй, ты в искажение опять не улети. Я вот это всё, что ты напридумывал, делать не собираюсь-       — Что тебе надо? — произнёс заклинатель как можно тише, глуша мысли собственным шёпотом.       Он скорее ощутил, чем услышал, полное досады фырканье.       — Мне? От тебя — вообще ничего. Ещё раз говорю, я не хочу здесь быть, я сюда не просилась. Да я сама была бы счастлива свалить из твоей головы, оно мне сто лет не встряло!       Губы растянулись в колкой ухмылке: забавно, даже нечисть им брезгует. Впрочем, зазубренные от корки до корки бестиарии пока оставались бесполезны — слишком мало информации. Шэнь Цинцю всё же прикрыл глаза, мысленно возвращаясь по цепи зыбких воспоминаний о ночи. И не удержал постыдный вздох, когда потоки ци стали понемногу выравниваться. И ему продолжало мерещиться фырканье.       И он фыркнул в ответ, рассчитывая услышать что-нибудь новое:       — Ты правда думаешь, что я тебе поверю?       — Не-а, — прилетело обманчиво беззаботным тоном, — я слишком хорошо тебя знаю, чтоб так думать.              Осознание щекоткой скользнуло по спине, заставляя распахнуть глаза, застыть деревянным божком, по вбитому в подкорку алгоритму принять невозмутимый вид и потянуться за веером. А затем рука дрогнула, и, вместо веера, легла на рукоять Сюя поверх другой. Потому что в комнате не было никого — не перед кем строить из себя горного лорда. Тварь слышала каждую мысль и смаковала каждую каплю страха…       — Так, ну это уже-       Негде прятаться. Нечем защититься.       — …И много ты знаешь?       Голос ответил не сразу. В тишине оседали хлопья невнятных мыслей, вихрем бушевавших минуту назад; среди них блеснула одна, что при худшем раскладе придётся просить о помощи…       Кого?       — Кто меня за язык тянул? — отозвалась, наконец, тварь, тихо и обречённо, опять ненадолго замолкая. — Ну, помимо прочего я знаю, как страстно ты любишь недомолвки, поэтому скажу прямо.       Комментарием о недомолвках она, в целом, уже ответила на его вопрос, как если бы любезно предупредила, прежде чем зарезать — чтоб успел проститься с жизнью. А он сидел в оцепенении, с гулкой пустотой внутри, отстранённо подмечая в самой глубине, что прощаться не с чем.       — Я знаю про рабство, про Ци-гэ, про семейство Цю, и как они закончили… и почему. Про наставничка твоего, мудозвона. Правду про публичные дома. Про Бинхэ, про Лю Цингэ, про ядро твоё… Короче, не каждую деталь, но больше меня, наверное, никто в этом мире не знает.       Теперь узнают.       — Интересно как, если я застряла в твоей голове! — Голос впервые полыхнул раздражением, и это несколько отрезвило Шэнь Цинцю. — Собственно, меня заперли в твоей башке как раз из-за того, что я так много о тебе знаю.       — …И-и-иии пока ты не успел надумать кучу всякой ерунды, давай проясним. Я… не отсюда. Откуда мне столько известно — не суть, скажу только, что осведомлённость моя одним тобой не ограничивается, и там, откуда меня прислали, я такая не одна. — Прислали? — Ага. В некотором роде. Вообще-то я умерла. Но у нас души на перерождение не уходят — они отправляются в небытие, моя тоже должна была. Но я умудрилась незадолго до смерти сделать… м-м-мм, пару очень самонадеянных заявлений, из-за которых меня и закинули к тебе. Чтоб за базар ответила. Дотрынделась я, иными словами.       Очнувшийся от ступора мозг Шэнь Цинцю пытался одновременно оценить бредовость рассказа и искать любые знания о существах вне цикла перерождений, которые, к тому же, имели бы организованное общество. Помимо небожителей.       — Я, слава богу, не из них. Готовься, кстати: от моих каламбуров помереть ещё проще, чем от искажения ци.       Он понял. От манеры общения этой твари любой человек, не воспитанный в диком лесу, выхаркал бы всю кровь и скончался. Особенно, учитывая агрессивное словоблудие.       — Какие вы нежные. Зато я не корчу из себя хер пойми что и выражаюсь так, как нравится мне, а не так, как одобряет общественное мнение.       Лорд Цинцзин в ответ внутренне ощерился.       — В таком случае, этот Шэнь осмелится спросить госпожу, как она умерла.       Спустя пару гулких ударов сердца, в его голове раздался низкий, глубокий смех, не источавший, вопреки ожиданиям, даже неприязни. Тварь неприкрыто потешалась.       — Шэнь Цинцю, задница ты с ручкой. — На секунду он даже растерялся, ему давно не приходилось отвечать на столь прямые, незатейливые оскорбления, и это задело бы острее, чем сами слова, не будь сейчас проблемы посерьёзней. — Но задница проницательная. Скажем так, ты нашёл нужный лес, но облаиваешь не то дерево.       Наконец, оправившись от первого шока, он возвращался к привычному состоянию кипящего котла с плохо притёртой крышкой.       Тварь плела, что хотела. Нет. Не было смысла искать в её трёпе подсказки, тратить время, бегая вокруг пальца. Она будет говорить, говорить, говорить — о нём, о других, обо всём, чего он не знал! За каждую нитку, что торчала из его прошлого, хватало способов мучительно потянуть…       — Я не-       …одними словами. Но на том всё кончиться не могло: слишком шатко; там кипа тёмных талисманов в рукаве — каких? На что ещё способна мерзавка? Если один её трюк уже выходил за рамки известного, чего ждать от тех, что она берегла на потом…       — Да ничего я больше не могу! И-       …И Шэнь Цзю нечего было противопоставить. Какую стратегию он мог выбрать, ничего не зная о противнике? Какую бы стратегию он ни выбрал, тварь видела все шаги наперёд. Любая стратегия — проигрышная. Оставался лишь призрачный шанс-       — СТОП! — Крик резанул по сознанию, отсекая мысль. — Прости, что перебиваю.       Шэнь Цинцю… сидел, глядя в одну точку и, судя по рези в глазах, забывал моргать; пальцы на рукояти давно онемели.       Увлёкся, потерял контроль. Недопустимо.       — Я, конечно, та ещё тварь, но не мог бы ты не думать это мне в лицо? Хотя я и не представилась, мой косяк. Можешь звать меня… ну, допустим, Мирай.       Имя колыхнуло какой-то заброшенный пласт памяти, и Шэнь Цинцю сразу потянул мысли прочь, попытавшись точно вспомнить ошибки во вчерашних работах учеников. И он мог. Он мог.       Недопустимо. Он уже решил, что не станет поддаваться на уловки.       Да, это риск. Твари может быстро надоесть его строптивость, и тогда в ход пойдут трюки из рукавов. Но разве у него был выбор? Он даже ци её не чувствовал. Не было других путей изучить противника — только сунуть руку в муравейник и ждать, что будет.              На сей раз Тварь промолчала. Лорд Цинцзин взглянул в окно: солнце уже поднялось; сейчас снаружи проникали только шум ветра да ледяная сырость, однако скоро ученики начнут шастать мимо по утренним делам, Мин Фань принесёт умывальный набор, затем завтрак, и начнётся очередной долгий день.       Никто не должен узнать. Особенно Юэ Цинъюань. Шэнь Цинцю хватало самообладания справиться с обязанностями горного лорда: пока голос в голове — всего лишь голос, он ничем не выдаст своё состояние. Ещё раз оглядев убранство бамбуковой хижины и спрятав, наконец, меч, он осмотрел уже себя. После весёлой ночки вид у него был такой, будто его пинками катали по комнате, что тоже недопустимо. Тварь его положение, впрочем, сочла забавным, судя по набившему оскомину фырканью.       — Значит, редиска, ты так и будешь принципиально звать меня тварью? — поинтересовалась она спокойным, добродушным даже, тоном, пока заклинатель приводил себя в порядок. — Ну ладно.       Шэнь Цинцю не видел смысла отвечать целенаправленно, вообще с ней говорить: пока не станет ясно, к какому виду нечисти она принадлежит, молчать куда как безопасней. Сам он уже почти успокоился, слегка кривясь от той уродливой паники, которой позволил захватить себя ранее. Но не меньше, чем природа Твари, его интересовали цель и мотивы. В конце концов, демоны далеко не единожды пытались навредить их школе по разным причинам, от мести до гордыни. Он не исключал вариант крупной организованной атаки; могло статься, что другие горные лорды также подверглись проникновению в сознание, и всё это лишь первые цветы. Это объясняло, зачем подслушивать мысли главы пика.       …Однако не объясняло, зачем выдавать своё присутствие и нести очевидную чушь. Будь это заданием Священного Демона, первую попавшуюся дурочку никто не послал бы, да и кто, кроме Священных Демонов, подчинил бы шпиона столь уникальных силы и способностей? Шпионка, к слову, подозрительно долго молчала — страдающий глубокой наивностью человек мог бы решить, будто она ушла. А ведь и правда, не заговори она, никто бы не догадался о наблюдателе, её присутствие никак не ощущалось. Она могла скрываться, сколько захотела бы, так почему не стала?       К тому же, Шэнь Цинцю, будучи прославленным мечом Сюя и вторым горным лордом в иерархии школы, возглавлял пик Искусств; он круглые сутки нянчил своих бездарей и возился с бумажками, едва показываясь за пределами Цинцзин — глава школы, очевидно, был куда полезней. Или лорд Ваньцзянь. Даже глава Аньдин, этот слюнтяй, занимавшийся поставками, принёс бы шпионам больше пользы. От укола беспокойства лорд Цинцзин отмахнулся: всё, о чём он только что подумал, и без того известно любому, кто сколько-нибудь интересовался школой.                     Минуты текли быстро, а молчание тянулось, отчего-то густое и липкое; в нём тревожно вязло шуршание рукавов.       …И он расчёсывал волосы по третьему кругу — опять потерял контроль. Отброшенный гребень невнятно стукнул о стол, Шэнь Цинцю проводил его взглядом.       А что если…              У всех горных лордов был высокий уровень совершенствования. Все они, даже неудачник Шан Цинхуа, безупречно владели ци и опирались на золотое ядро. Все.       Кроме Шэнь Цинцю. Слабого звена.       Лёгкой добычи.              Он заторможено перевёл взгляд на поверхность бронзового зеркала и замер так — и отшатнулся.       Тварь.       Она ведь смотрела на него, всё это время. Его же собственными глазами. Накатила тошнота.       — Прости, но мне придётся смотреть, даже если не хочется. А мне не хочется, уж поверь.       Негде прятаться. Нечем защититься. Как прежде.       Шэнь Цзю изо всех сил держал себя в руках, как бы ни было страшно, как бы ни разбирала злость — от самообладания зависела его жизнь, — но прямо сейчас его руки выкручивала беспомощность; он хотел отвернуться от зеркала — и не мог, заставлял себя смотреть — и не мог, негде прятаться, нечем защититься, как всегда.       Под порывистый вздох он стиснул кулаки — разломать проклятое зеркало, смять, искорёжить!       — Ну ломай?                                          Он не слабак.       Потому выровнял дыхание, принял благопристойную позу, и вперил взгляд в глаза двойника, вздёрнув подбородок чуть выше, чем нужно.       Из зеркала на него с вызовом взирал тёмный огонь под ледяной коркой.       — …       — Знаешь, Цинцю… Слова у меня закончились.       Когда в дверь бамбуковой хижины постучал Мин Фань, бронзовое зеркало по-прежнему стояло — нетронутое и пустое.