** I **
Лучи закатного солнца окрашивают крыло самолета в красиво-розовый, заставив большую часть сидящих у иллюминаторов тыкать в стекло камерами телефонов. Сяо Чжаня это тоже завораживает, но подобных фотографий у него не меньше двадцати, как и перелетов по этому направлению, хотя взгляда от неба он все же не отводит. Внутри еще все взволнованно трепещет от грядущих перемен, и не то чтобы у него имеются какие-то большие планы на Манхэттен, но возможно, если карта удачно ляжет, то он впервые встретит парня, который стал проблемой чуть ли не первой в списке для их семьи. Этот человек, чуть младше него возрастом, оказался вдруг самой большой угрозой чужому спокойствию, которую Чжаня учили избегать практически всю его сознательную жизнь. Пилот произнес приветственную речь на двух языках уже часов десять назад, но только через шесть Сяо Чжань приземлится в аэропорту имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке по направлению Гонконг — Нью-Йорк. Там его встретит водитель, в до безобразия отполированном Мерседесе и, по истечении чуть больше часа, доставит на Манхэттен, к вилле огромных, непонятно для чего, кстати, размеров. Еще только на подъезде к дому его уже будут ждать: молодая девушка азиатской внешности в кокетливом тёмно-синем сарафане, доходящем по середины икры, напоминавшем чем-то ретро стиль; и женщина европейка, которой на вид около сорока лет, в более строгом платье по фигуре — такой же расцветки. Одинаковый цвет укажет на форму, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что перед ним прислуга. Обе приветственно, но сдержанно улыбнувшись, склонят головы, опустив взгляд в землю, показывая полную покорность еще одному хозяину этого дома. — Молодой господин Сяо Чжань… — китайская речь от взрослой европейки звучит странно и неожиданно, пусть и не имеет какого-либо акцента, хотя, возможно, причина «странного звучания» вовсе не в языке, а в обращении. — Э-м-м, — он перебивает, но смолкает почти сразу, не зная как бы сказать, чтобы не обидеть, — а можно как-то… м-м-м, попроще? — Чжань вопросительно взглядывает на нее, неловко переминаясь на месте. — Мне всего двадцать, а на руке у меня желтый пластырь с цветочком, да и одет я… ну, не то чтобы как господин. Так что… Сяо Чжань или Чжань Сяо, можно даже Шон, но уж точно не господин. Да — не господин, потому что это даже как-то дико слышать в свою сторону. Он ни разу в жизни не считал кого-то ниже себя, заносчиво задрав голову, и уж тем более строить отношения с кем бы то ни было, согласно иерархии «хозяин — прислуга», ему не прельщает. Парень касается плеч женщины, которая стоит с опущенными глазами, пытаясь словить ее взгляд. — Договорились? — Договорились, молодой гос… — Сяо Чжань, — он перебивает снова, с улыбкой реагируя на чужую выработанную привычку в обращении. — Извините. Немного времени, и я привыкну, — женщина сдержанно улыбается в ответ, наконец перейдя на английский. — Пройдемте в дом. Господин Ван будет рад вашему приезду, — она чуть отступает в сторону, будто приглашая Чжаня пройти дальше. — Вещами займется Пай, — последнее она произносит снова на китайском, и рядом стоящая девушка сразу оживляется, выслушивая указания. Сяо Чжань еще никогда не бывал здесь, несмотря на то, что гостил у отца очень часто. Кажется, эта женщина — управляющая виллой и, вероятно, под её контролем вся находящаяся здесь прислуга. А еще Пай, похоже, не говорит на английском. Он немного встревоженно оглядывает совсем хрупкую азиатку, которой предстоит возиться с его тяжелыми чемоданами. Знай он заранее, что так будет, никогда не потащил бы столько лишнего за собой. Да и если быть до конца честным — ему ужасно некомфортно. Он не привык, чтобы ему прислуживали, опускали взгляд в его присутствии и обращались на «вы», да и вряд ли сможет привыкнуть. Он прост во всем и со всеми, пусть и знаком с хорошей жизнью. Они с матерью жили в огромнейшей, по меркам Китая, квартире с прекрасными условиями в престижном районе Гонконга, ни в чем не нуждаясь и не отказывая себе. У них даже была пара приходящих и уходящих домработниц, занимающихся стиркой, готовкой, уборкой. Но, несмотря на все это, Сяо Чжань не чувствовал себя элитой, мажором и не ощущал какой-то вседозволенности и желания задрать нос перед кем бы то ни было. Возможно, это все из-за его прошлого, в котором у него было совершенно обычное детство, в довольно скромных условиях. — Не стоит тревожиться, — голос женщины прерывает минутную задумчивость, похоже, прочитав обеспокоенность на его лице, — прислуга в доме не позволит себе и булавки чужой взять, — она уверяет Чжаня, видимо, решив, что причина его немного растерянного вида в недоверии. — Нет, я не то чтобы подумал что-то подобное, — он отрицательно машет ладонью перед собой, оправдываясь. — Я ведь и сам вполне могу заняться вещами. Просто оставьте все в машине, и чуть позже я… — Молодой господин Сяо Чжань, — она говорит серьезным тоном, совершенно намеренно обращаясь к нему со словом «господин». — Вы — сын хозяина этого дома и с этого дня будете жить здесь, привыкайте, что бо́льшая часть работы, которую вы раньше делали сами, теперь обязанность прислуги. Господин Ван платит нам за это. — А! Ладно-ладно! Хорошо! — Чжань не дает ей говорить дальше, быстро кивая и соглашаясь. Так сразу он вряд ли сможет добиться привычно-обычного отношения к себе. — Давайте просто пройдем уже внутрь, — он складывает ладони друг к другу и улыбается, — о’кей? Он определенно к этому не привыкнет, возможно, только частично. Прислуживающий персонал скорее всего тоже, хотя со временем может и поубавит фанатизма в покорности. Сейчас он для них только прибывший молодой господин, сын человека, который дает им работу — предсказуемо, что они будут подстилкой у его ног, ведь мало ли чего можно ожидать от него и какие особенности скрываются в чужом характере. Мощеная крупным камнем дорожка к дому не очень длинная, да и в целом двор перед фасадом виллы совсем небольшой, озелененный газоном, с красиво подстриженными вечнозелеными кустами и несколькими, только-только пустившими почки, деревьями. Судя по тому, как пахнет зеленью, вероятно, кусты стрижены буквально перед его прибытием, что придает воздуху весенний запах. Шагнув за порог вслед за женщиной, Сяо Чжаню так и не пришлось к слову спросить ее имени, он оказывается в большом, дорогом и красивом помещении. Назвать это место домом как-то очень сложно, ощущая здесь слишком много пусть и приятного, но пустого пространства, а может, это с непривычки. — Располагайтесь, где вам удобно, я пока сообщу господину Вану о вашем прибытии, — прислуга, сделав только шаг, останавливается и снова обращается к Чжаню. — Распорядиться подать вам кофе, чай, фреш или еще что-нибудь? — Ничего не нужно, — он, улыбаясь, машет головой, каждый раз утопая в чувстве неловкости, когда женщина намного старше него возрастом, обращается к нему с такой покорностью, — спасибо. — Как скажете. Сяо Чжань, присаживаясь на край дивана, оглядывает все вокруг, наконец оставшись в одиночестве. Дизайн гостиной приятный, качество любой вещи выдает дороговизну, но, несмотря на это, здесь нет напыщенного богатства, какого-то кричащего пафоса. Пускай даже модульная картина с туманными горами, скорее всего, стоит не меньше нескольких сотен долларов, все равно эта бешеная стоимость всего окружающего интерьера не бросается в глаза. Тона сдержанные, монохромные, с вкраплениями темно-зеленых акцентов кое-где, будь то подушки на креслах, фикусовое дерево или торшеры. Конечно же, самое большое зеленое пятно — это вид на весеннее патио через панорамную стену. Хм, возможно, акценты в интерьере подбираются согласно пейзажам времени года за этой стеклянной стеной. Весной — это зеленый; зимой, конечно, вряд ли белый, так как белого цвета и без того много вокруг, возможно, это красный — в духе рождества; осенью — желтый или оранжевый, под цвет падающей листвы деревьев во дворе, ну а летом? Все еще зеленый? — Это называется — границы дозволенного. Тебе знакомо такое сочетание слов? Есть хотя бы малейшее понимание нормальности?! Выкрик на повышенном тоне, доносящийся со стороны небольшого коридора, прерывает мысли об акцентах лета, заставив даже вздрогнуть, а затем развернуться на голос. Сяо Чжань хмурится, отчетливо понимая, что это голос отца, причем не самые его спокойные ноты, но он даже представить не может, чтобы тот мог быть груб с кем-то. Работу он не берет в расчет. В зале суда мужчина готов глотки грызть, доказывая невиновность подсудимого. Но чтобы тут, дома... — Сколько еще мне придется платить, вытаскивая тебя из-за решетки?! Сяо Чжань, бесшумно поднявшись с дивана, мягкими шагами проходит чуть ближе по направлению чужого разговора, насколько возможно напрягая слух. — Ах, прости, но это не мой косяк, что девятнадцать лет назад ты думал другим местом, на которое даже гандон не удосужился натянуть. Детей не выбирают, как и родителей. Я так-то тоже не в большом восторге от нашего родства. Второй голос совсем незнакомый, но слова "родство" вполне достаточно, чтобы происходящее стало яснее ясного и все встало на свои места. — И я не просил тебя отдавать за меня залог ни в прошлый раз, ни сегодня. А-а-а, хотя да. Ты же выполняешь предписания суда таким образом. Тогда знаешь что? Это ты платишь за свою свободу, а не за мою. Сяо Чжань сильнее прислушивается к тишине в ответ, встав вплотную к двери, скрывающей происходящее. — Хорошо, что хотя бы это ты понимаешь. Если бы не это условие, я бы не был таким добрым. Слова отца звучат с ядом, с интонацией, полной пренебрежения. Чжань даже неверяще поглядывает на дверь, будто пытаясь просканировать и удостовериться, что это действительно сказал его отец. Вслушиваться в долгое молчание как-то напрягает, кажется, что будто какое-то неприятное ощущение в ушах давит, прежде чем совершенно спокойный мальчишеский голос немного расслабляет напряженные перепонки. — Добрый? По-моему ты не в курсе значения слова "добрый". Так же как и твои обожатели не в курсе того, какой ты мудак. Долгая тишина прерывается каким-то неприятным звуком, похожим на удар, и глаза Сяо Чжаня сами расширяются из-за легкого шока. Нет вскрика или чего-то такого, что следовало ожидать, только короткий смешок и мокрое шмыганье носом. Дверь совершенно неожиданно открывается, вынудив не ожидавшего этого парня испуганно отшатнуться от нее. — Молодой господин, — все та же женщина показывается из кабинета, выглядя при этом совершенно расстроенно и обескураженно, — Ван Линг пока занят, дожидайтесь его в гостиной. Я распоряжусь подать кофе и тарталетки с красной рыбой. — Стойте, — он касается ее локтя, взволнованно вглядываясь в чужое лицо, — а там… все хорошо? — Не стоит беспокоиться. Это дело господина Вана. К вам оно совершенно не относится. Договорив, она покидает гостиную, оставляя Чжаня один на один с тревожным интересом, но ему ничего другого не остаётся, как вернуться обратно к дивану и попытаться себя чем-нибудь отвлечь. Кажется, на каком-то автомате он берется за газету, лежащую на журнальном столике перед ним, даже сначала не понимая, за что схватился, а потом, осознав, задается вопросом: как это бумажные носители информации еще не вышли из пользования? Ну типа, эра интернета и телевидения, все такие дела… «Черт!» Пойманное собственное отражение в стеклянной поверхности стола напоминает об одной важной вещи, которую он забыл сделать. Волосы! У него совершенно вылетело из головы, что нужно убрать их, собрав вместе. Вообще, отец не то чтобы открыто выражал недовольство по поводу их «не мужской» длины, но, вероятно, это было до того момента, пока мать одобряла любые увлечения и способы самовыражения сына. Хотя, по правде говоря, Чжань не уверен в том, что сам не надумал себе это негативное восприятие его внешнего вида отцом. Он оставляет газету и принимается собирать ту часть волос, которая не убрана в хвост и пряди перед лицом, в пучок, пусть и не очень аккуратной формы, но все же это лучше, чем оставлять как есть. Отвлекаясь на работу над собой, он так и не перестает размышлять о подслушанном. Нет, он, наверно, чего-то не знает и не понимает. Отец, хоть и был всегда враждебно настроен по отношению к этому человеку, мог без устали перечислять, какое количество проблем вынужден разгребать по его вине, но чтобы быть настолько грубым и разгневанным... Это как-то в голове не укладывается. За спиной раздается звук открывшейся двери, а потом ее звучный хлопок, вынудивший развернуться, и через несколько секунд перед глазами Сяо Чжаня появляется парень в драных поношенных джинсах, в куче слоев вытянутых футболок и в тяжелой кожанке. Под носом размазана кровь, потёком испачкавшая на груди одежду. Красная, чуть припухшая полоса удара идет наискось через щеку и рассеченную переносицу. Похоже, от того самого удара, который Сяо Чжань слышал только что. И, кажется, он даже знает, что именно оставило такой след на чужом лице. Теперь, увидев парня перед собой, он даже немного соглашается со словами отца, так часто произносимыми в его сторону. Он ничто иное, как ходячее бедствие и даже выглядит подобающе, хотя Чжань его уже видел, и пускай только на странице Вэйбо. Однажды даже как-то думал, как бы могла пройти их встреча и какой он на самом деле, а не с чужих слов? Но все это одно, а вот встретиться с ним вот так, лицом к лицу — совсем другое. Сяо Чжань сейчас совершенно не знает, как себя повести. Возможно, нервы и смущение сделали свое дело, и он резко встает, протягивая парню руку, который еще не подошёл на расстояние рукопожатия. Вот только тот здороваться не спешит. Да, пусть Чжань и повел себя глуповато, но этот поступок вряд ли заслужил такого холодного и презрительного взгляда, которым его окатывают в ответ. Даже сократив с ним дистанцию, парень ничего не говорит. Подходит к рядом стоящему креслу и тяжело опускается на мягкую обивку, оставив другого так и стоять с протянутой рукой какое-то время. — Значит, вот ты какой, любимый сын Ван Линга? Такой же двуличный кусок дерьма? Весь в отца? — тяжелый взгляд заканчивает предложение вместо точки, оседая в животе крутящим чувством и ещё большим ощущением своей нелепости. Грубо. Неоправданно грубо. Но, несмотря на это, Сяо Чжань не чувствует отвращение или раздражение, скорее — сбит с толку и ему немного некомфортно. Он опускает руку, пробормотав про себя «ладно» и присаживается на диван, совсем ненавязчиво поглядывая на парня. Да, Чжань не ошибается, это точно он. Слишком уж похожая манера держаться с небольшой надменностью, точно как у отца. Ван Ибо. Его сводный младший брат, тот самый, который приносит слишком много неприятностей и числится проблемой номер один для их семьи. Он рассчитывал встретиться с ним однажды, сидя в кресле самолёта несколько часов назад, но все произошло как-то слишком стремительно. Чжань не часто слышал про него, только лишь когда отец сгоряча выкладывал матери, какую головную боль доставляет этот мальчишка, но ему всегда было неимоверно интересно слушать про все его ненормальные поступки. Сяо Чжань совсем немного знает о нем. Ибо с матерью и отец прожили вместе совсем немного, вроде как. Парню достались от Ван Линга только фамилия и пара строчек об отцовстве в свидетельстве о рождении. А потом что-то пошло не так, были какие-то суды и разбирательства. Мать Ибо настаивала на полном ограничении прав отца, суд принял ее сторону, документально запретив ему какие-либо контакты с мальчишкой, и обязал оказывать финансовую поддержку, если дело касалось образования или здоровья. Тогда никто так и не понял мотивов поведения этой женщины, которая собственнолично отказалась от хорошего будущего, прекрасных условий и такого перспективного мужа и отца. Хотя и то, что Ван Линг, буквально известнейший и самый уважаемый адвокат Нью-Йорка не смог повлиять на решение суда — тоже весьма странно. Странная история, в которую Чжань не особенно хочет лезть, но суть в том, что в чем бы не пытался помогать Ван Линг младшему, тот был не в восторге от подобных жестов, реагируя крайне агрессивно, что вообще странно, учитывая то, что виной развала их семьи был вовсе не отец. И вот их первая встреча. Сяо Чжань теперь совсем не представляет, как себя повести, пусть и всегда хотел познакомиться с братом. Узнать его, пообщаться, посмотреть, такой ли он ненормальный на самом деле. Да и вообще, есть у него какая-то странная восхищенность манерой поведения Ибо. Может, его независимостью и самостоятельностью, а может, бесстрашному отношению к жизни. Вот только сейчас их встреча в корне отличается от той, которую Чжань мог себе представить. Такое ледяное презрение сбивает его до такой степени, что он даже не знает, что сказать. Они ведь братья, пусть и сводные, так что мешает им общаться? Но, кажется, так считает только Чжань. — Не думал, что отец может быть таким, — старший решает заговорить хоть о чем-то, чтобы начать диалог. — Ну-у, таким… — он указывает на свое лицо, обводя пальцем в воздухе, намекая на побои, — жестоким. Ты вообще как, нормально? Вопреки его стараниям и ожиданиям, парень молча наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, и прищуривается смотря прямо в глаза настолько внимательно, что становится неудобно. И если первые несколько секунд он мог выдержать этот взгляд, то потом начинает бегать глазами по чужому лицу. — У тебя тут, — Сяо Чжань касается у себя под носом, — кровит. Можно попросить ту женщину, — он кивает себе за спину, говоря о прислуге, — чтобы принесла лед и что там еще нужно. Неудобство вкупе с неловкостью нарастают между обоими и в основном стараниями молчания и пристального взгляда младшего, который все так же молча кривит губы в усмешке и, не меняя больше ни одной эмоции на лице, касается пятерней разбитого носа, проводя ниже по губе, и, высунув язык, оставляет на нем красный след от пальцев, размазывая кровь дальше по подбородку. И вот тут-то Чжань и задумывается, что, возможно, в своих недовольствах отец был чуточку прав, говоря, что у парня не все дома. Он тяжело сглатывает, чувствуя воображаемый привкус крови. — Слабохарактерный фрик, — проговаривает Ибо с пренебрежением на лице и, завалившись на кресло, кладет руки на светлые подлокотники, пачкая их красными следами. — Но не расстраивайся, с деньгами папочки быть слабаком — это не страшно. Верно, — он делает паузу, отклонив голову вбок, — папочка? Чжань только после этого отводит взгляд от чужих рук, замечая стоящего отца. Ему хотелось бы встать, пожать его руку, приобнять, похлопав по плечу, но в присутствии Ибо он не может заставить себя этого сделать. — Я, кажется, сказал тебе покинуть мой дом? Или ты разучился понимать на человеческом? Тон отца звучит так жестко, Сяо Чжаню не доводилось слышать подобные краски в этом голосе. Его лицо совершенно не такое, как обычно, а заострившееся и вечно приподнятые уголки губ опущены в жестком выражении. Парень замечает побелевшие костяшки пальцев, с силой сжимающие черную трость с серебряной рукояткой, которая, вероятно, и оставила след на лице Ибо. — Я всего лишь хотел поздороваться с братишкой, — парень произносит с издевкой, словно провоцируя, — братские узы, кровное родство, ну вся эта хрень, знаешь… Движение сбоку привлекает внимание, и Чжань замечает уже знакомую ему прислугу. — Только попробуй к нему приблизиться… — Звучит, как приглашение. Старший Ван тяжело втянув воздух, шагает по направлению к Ибо, в то время, как тот встает и направляется к вышедшей с подносом женщине. — О, Бриска, готов терпеть этот вылизанный дом только ради тебя, — парень, подойдя к ней, берет тарталетку с подноса, и полностью засунув ее в рот, запивает кофе. — Ммм, это охренительно на вкус. — Господин Ван… — она как-то по-доброму кивает ему. — Ибо! — вскрикивает отец. — Пап, спокойней, — Сяо Чжань решает влезть, встав с места и шагнув к старшему, касается его локтя. — Да, пап, спокойней. Я бы тоже не советовал так нервничать, — Ибо произносит с совершенным безразличием, — возраст, понимаешь. Можешь не переживать, я не общаюсь с такими фриками, да и интереса нет. Но знаешь, в штаны я бы ему заглянул… ну, так, чисто чтобы убедиться, что у меня действительно брат, а не сестра. Сяо Чжаня не задевает услышанное. Он даже будто оценив сказанное, приподнимает один уголок губ. Ему не раз приходилось сталкиваться с подобными высказываниями в свой адрес. Пусть он и не имел женственных черт лица, и в Китае выглядел помужественнее некоторых парней на улице, все же длина волос многое решала, позволяя некоторым вешать на него ярлык женоподобности. Какая-то заезженная фразочка в ответ вертится на языке, но Чжань не успевает ее озвучить. — Что ж, не буду более задерживать. Вам, наверно, не терпится броситься друг другу на шею. Так что, до встречи, папочка. Дай Бог, нескорой, — Ибо растягивает кривую ухмылку, смеряя отца взглядом, а потом убирает ее, обращаясь к женщине, так и не отошедшей от него. — Бриска, проводи меня? — он берет с подноса еще одну тарталетку и отправляет ее в рот. Чжань замечает, как она смотрит на своего господина, вероятно дожидаясь какого-либо указания, пока парень не кладет ей руку на плечо, чуть ближе прижимая. — Да брось, Бри! Хватит ждать чужого разрешения, — Ибо, так и держа руку на чужом плече, шагает вперед к выходу, уводя за собой прислугу. Сяо Чжань смотрит им вслед вплоть до момента, когда дверь за обоими уже закрывается, ощущая странный осадок от этой встречи, некоторое замешательство и тревогу, а потом слышит вздох и, переведя взгляд на отца, замечает, как тот машет устало головой. — Не обращай на это внимания, — совершенно иначе произносит он, без следа прошлого тона и настроения. — Ну, иди сюда, — он расставляет руки в стороны, так и не отпустив трость, приглашая в отцовские объятья. — Как добрался?***
Сяо Чжань не сразу располагается в комнате. Он и Линг проводят много времени вместе сидя на патио за кружкой горячего какао. Мать Чжаня безумным образом любила этот напиток, приучив к нему сына, но так и не воспитав привязанности у его отца. Но сегодня старший тоже не отказался от него, наверно, чтобы вернуться в не такое далекое прошлое, вспоминая очень дорогую для обоих женщину. Она умерла чуть больше года назад, что выбило их из колеи. Чжань ушел в себя, перестав с кем-либо общаться, забросив привычные ему занятия и увлечения, позволяя себе просто существовать. Отец даже настаивал на терапии, но тот отказался, и старший отступил, понимая, что при отсутствии желания к восстановлению, сыну вряд ли что-либо поможет. Ему просто нужно пережить. Усложняло ситуацию еще и то, что они находились в разных странах. Линг не мог, бросив все дела, переехать в Гонконг, Чжань не хотел пока вгонять себя в еще больший стресс, меняя место жительства, привычный круг людей, с которыми он, пусть и не общался на тот момент, но они не переставали поддерживать его. А теперь же, более-менее придя в себя, он, наконец, был готов к переменам. Его не то чтобы прельщала жизнь в Штатах, пусть и в одном из элитных районов Манхэттена, но, наверно, нужно быть полным придурком, чтобы отказаться хотя бы попробовать подобное на вкус. Сидя на прохладном вечернем воздухе оба много разговаривают, вспоминая совместные моменты в жизни, недавнюю рыбалку в провинции Китая, и обсуждая предстоящие. Отец уже подал документы для обучения Сяо Чжаня в частном университете с углубленным изучением некоторых дисциплин. Очевидно, что заведение не из Лиги Плюща, парень и сам ни за какие коврижки в такое не пошел бы, но такова его грядущая жизнь, придется подстраиваться. Когда с наступлением темноты Чжань попадает в свою комнату, он думает, что это уже слишком. Сколько здесь квадратных метров? Тридцать? Тридцать пять? Больше? Слишком большое свободное пространство для комнаты, которое ощущается некомфортным. Он привык к более маленьким «коробкам», где все в доступности шага. В этом есть какой-то особый уют. Тут же огромная кровать, огромный шкаф-купе, большая плазма на стене, ниже дорогущие колонки, пока еще пустующий письменный стол с полками рядом и два кресла-мешка у выхода на балкон. Господи, тут даже собственная ванная и туалет. При сильном желании, с людьми в этом доме можно вообще не пересекаться неделями. Цвет комнаты такой же монохромный с лавандовыми «пятнами» то тут, то там. Сяо Чжань обводит это все взглядом, присев на край кровати. Ему до безумия хочется собрать друзей в видеоконфу, чтобы провести обзор на все его окружающее тут. Но это у него здесь двенадцатый час ночи, а дома в Гонконге день, и его друзья сейчас сидят на нудных парах, обмениваясь смсками в чате, чтобы хоть как-то бороться со сном. Пусто. Без них везде пусто. Они бы уж точно что-нибудь ляпнули, Чжань подхватил и пошло-поехало обсуждение — на какую стену в этой комнате лучше повесить косплейный костюм, на каких полках разместить тома манги, а какие отвести для фигурок аниме персонажей. Они бы обязательно сказали, что он так с непривычки хандрит, что со временем комната перестанет быть такой чужой и голой, он обязательно залепит все вокруг своими рисунками и завалит хламом из его жизни, ведь он тот еще барахольщик. Нужно просто немного подождать. Его чемоданов нет в пределах комнаты, и Чжань, раздвинув дверцы шкафа, обнаруживает все идеально отглаженным и развешенным. Выдвижные ящички занимает его нижнее белье, так же аккуратно сложенное, от чего он стыдливо кривится, зажмуривая глаза, представляя, как молодая служанка Пай возилась со всем этим. Мда, пожалуй, первое время он постарается не пересекаться с ней. Парень распускает свой пучок, наконец-то освобождаясь от неприятного тянущего чувства, и откидывается на кровать, полностью расслабившись. Он устал, оказывается. Перелет, смена часового пояса, отсутствие сна чуть больше суток ощущаются сейчас в полной мере. Нет, завтра он пока не готов идти в новый универ, встречаться с новыми людьми, и наверно, даже послезавтра. Вот через два дня — вполне. Придется, хочет он этого или нет. Интересно, что раньше заставит избавиться его от волос? Желание отца или же правила университета? Чжань вырубается примерно на этих мыслях, подтянув под голову мягкую подушку.***
Первый день в новом учебном заведении, как всегда и везде — суматошный, непонятный и неловкий. Куча новых имен, преподов, лиц, информации, кабинетов, которые постоянно приходится искать и огромный поток английской речи. Пусть Сяо Чжань и владеет языком свободно, но ему впервые к концу дня хочется переключиться, вернувшись на родной китайский. Ничего не меняется ни на второй день, ни на третий, и даже к концу недели. Одногруппники, находясь в своих компаниях, не сильно заинтересованы в новичке, еще и азиатского происхождения. Азиаты, как правило, вообще странные, а этот еще и с такими волосами, но несколько ребят с ним все-таки знакомятся, только совсем не из его группы. И кстати, к вопросу о прическе: Чжань заметил несколько студентов с наличием шевелюры, пусть и не такой длинной. Но факт остается фактом, а значит, по этому поводу можно не париться. Университет имени Стива Роланда — это, конечно, не «элита» из Лиги Плюща, но и не такой простой, даже среди престижных заведений. Это частный филиал университета Лонг-Айленда, но тут более узкий круг направленностей и более углубленное их изучение: бизнес, финансы, политология, менеджмент. А еще есть принципиальная разница между всеми прочими филиалами Лонг-Айленд Юниверсити. Здесь особое внимание уделяется дисциплине, а именно воспитанию, и обучаются тут более сложные и проблемные студенты. А после окончания, диплом, в принципе, не сильно-то отличается от диплома Лонг-Айленда, имея только небольшую пометку S.R. (Стив Роланд) в названии. Сам университет чуть больше его прежнего в Гонконге, но чуть меньше, чем Сяо Чжань представлял. Территория озеленена газоном, с просторной площадкой на заднем дворе, где студенты зависают во время перерывов. Также в кампусе есть несколько кафешек с напитками и выпечкой, собственная большая библиотека, небольшие медицинский и спортивный центры, два спортивных игровых поля с трибунами — баскетбольное и футбольное, где, видимо, проводят матчи местные команды. Это все, конечно, классно, но вот только Чжань не то чтобы спортивный, а по его интересам тут, к сожалению, по нулям. Здесь — не дома, нет многочисленных кружков и клубов, куда ты просто обязан ходить. На выбор есть две спортивные направленности: баскетбол и почему-то не особо популярный футбол, или чирлидинг, есть еще клуб экологов и театральный кружок. Ну и наверняка, имеется просто компания организаторов-активистов, которые отвечают за университетские мероприятия, но это все не то. Похоже, увлечение аниме, мангой и восточной мифологией придется оставить в прошлом, хотя, может, и тут нужно время, чтобы найти местных фанатов. Главное — попытаться хотя бы выйти из дома, что он делает не сразу. Сяо Чжань в Манхэттене уже больше недели, а банально пройтись по улицам выбирается только сейчас. Он как-то замотался, забегался, будто находясь не в своем ритме жизни. Жить в Мидлтауне — значит, отойдя от виллы, практически сразу наткнуться на ту или иную достопримечательность Нью-Йорка. Эмпайр-Стейт Билдинг, Таймс-Сквер, Центральный парк, Бродвей, знаменитые музеи и выставочные центры и еще множество всего, что Чжань не обойдет за один вечер. Как-то уж так странно сложилось, что за все время своих многочисленных визитов в Манхэттен, он никогда не бывал в этой части города. Наверно, это можно объяснить тем, что его, отца и маму мало интересовало что-то окружающее, когда они собирались вместе. Им необходимо было, просто находясь рядом, восполнить дефицит общества друг друга, ограничившись пространством одного дома, так что Сяо Чжаню все точно так же в новинку здесь, как и любому, впервые попавшему в Нью-Йорк, туристу. Обилие вывесок, огней, разбитые на светящиеся окошки стены небоскребов — это все так пестрит, и этого так много, что вызывает восхищение даже у привыкшего к напичканному высотками Гонконгу парня. Наверно, дело даже не в них, а в каком-то особом вайбе и ощущении себя во всем окружающем. Но если быть до конца честным, тут хоть и атмосферно, что совсем отличается от Гонконга, но он ожидал немного иного. Парень, кажется, всю свою жизнь идеализировал все это, думая, что, выйдя на Бродвей или пройдясь по Таймс-Сквер, окажется чуть ли не на красной дорожке, возможно, встретив тут скрывающих свою личность звезд. Или что все будет как в фильмах тридцатых годов, где все в дорогих костюмах, в шляпах и с тросточкой, а на улицах уличные саксофонисты наигрывают джаз. На деле же здесь точно так же: у дороги есть мусор и переполненные урны, люди самые простые в самых обычных вещах, с пакетами еды, спешащие домой. Он думал, что в своем пальто, надетом поверх толстовки, в простых черных штанах и ботинках будет выделяться среди ожидаемых им здесь костюмов, но, оказывается, его представления были немного надуманные. Да, конечно, тут есть дорогущие бутики, с витрин которых на него смотрят манекены в изящных позах с неприлично дорогим ценником на одежде; рестораны, из окон которых так и веет пафосом от сидящих внутри мужчин и женщин в дизайнерских костюмах с дорогой выпивкой в бокалах; нет-нет да проезжают лимузины, дорогостоящие Мазерати и Порше, даже джазовые мотивы можно услышать из-за какого-нибудь угла. Но это далеко не тот образ манхэттенского центра, который выстроился в его голове. Может, пройдись он здесь с компанией знакомых, на что он, впрочем, и рассчитывал, было бы не так странно, но на его приглашение прогуляться те немногие люди, которые начали с ним общаться, отмахнулись, мол: нужно делать это в выходные, а завтра слишком жесткие пары и надо готовиться. Он, может, и понимает их, но все же лишний раз сравнивает со своими гонконгскими друзьями, которые даже с семейного ужина сбежали бы, если потребовалось. Но все верно, они ведь пока только знакомые, а Чжань, как обычно, торопит события, привыкнув, что в Китае заводить именно друзей у него выходило гораздо быстрее. Все-таки не стоит забывать, что здесь — не дома. Здесь совсем все по-другому.