Красная лента

      Попытка быстро восстановить дыхание не получила положительного исхода. Все равно в груди стонало и стучало, царапалось и ныло. Но теперь по венам растекалась невероятной отравой ярость, перетекавшая в гнев и жуткое желание мести. Эрен четко запомнил все, что сказала Богдана. Сжав кулаки, он поднялся и поправил китель. Возле забора вычистив от грязи сапоги, он направился к дому кмета, откуда доносились уже пьяные голоса. Мерзко. Гадко. Противно до кома в горле. Они все пировали, когда его единственная любовь сейчас лежала в холодной яме. И с ней ему больше не обняться. На время Йегер был вынужден замедлить шаг, чтобы отдышаться из-за вновь глушивших его наваждений.       Во двор дома кмета он вошел с широкой сияющей улыбкой, скорее похожей на безумную, из-за чего некоторые солдаты даже в ужасе отшатнулись.       — Родные мои! Пируйте! Праздник-то какой! Война началась! — Эрен хлопнул какого-то солдата по спине, что тот поперхнулся вином и выплюнул его на соседа. — А где же кмет мой любимый? Милош, где же ты?       — Здесь мы, герр Йегер! — отозвалась молоденькая жена Милоша, вскинув руку, приглашая Эрена к себе. — Так сразу дышать стало лучше, так спокойнее, что никто ничего от рейха не скрывает. Наша деревня теперь…       — Ты ж красавица какая умная, — протянул Йегер, продолжая улыбаться. — Дышать легче стало, раз никто ничего не скрывает?       Он пристально прошелся тяжелым взглядом по каждому, и с каждой секундой улыбка становилась все более похожей на оскал зверя, которого впустили в загон к овцам, предварительно дав поголодать.       — В дом всех живо! Никому не дать уйти! — Громогласный голос Эрена точно мог бы затмить раскат грома. Сам же он заключил дрожащие руки в замок за спиной, позволяя солдатам сориентироваться и начать заталкивать каждого в дом. — За стол их. Побеседовать желаю.       Приказы офицеров никогда не обсуждались и приводились в исполнение немедленно, даже если солдаты уже были весьма поддатые.       — И никому не расходиться! Всем собраться возле дома. Ты, ты и ты — со мной. — Йегер ткнул наугад на самых крепких по телосложению, сразу заходя внутрь. — Все, что услышите здесь, все останется с вами навечно. Расскажете, я каждого найду, и сотворю ровно то, что сейчас будете наблюдать, — обратился Эрен уже к солдатам.       Когда всех посадили за длинный стол, Йегер вальяжно опустился на стул, буравя взглядом Милоша.       — Ну, что ж, дорогой мой, рассказывай, как тебе гениальные планы в твою скудную головушку приходят. Или кто из вас мразей догадался предположить, что если меня здесь нет, то значит и творить можно то, что пожелается? Отвечать! — Эрен с силой ударил по столу, что присутствующие дернулись.       — Ну что вы, герр Йегер, как мне было отказать вашему начальству? — Милош нервно улыбнулся. — Он премило попросил, а я, как верный друг рейха, отдал ему всю информацию.       — Вот как интересно получается, дорогой мой Милош. А я не понял просто сразу. — Йегер расслабленно откинулся на спинку стула, понимая, что если продолжит разговор в подобном ключе, то не сдержится. Сделает так, как и думал в самом начале. Но сейчас Эрен хотел ровно того, чтобы каждый страдал. Каждый, кто присутствовал сейчас в этой комнате. — Наверное, Иришка тоже не поняла, когда по вашей указке ее…       Сглотнув, Йегер замолчал, замечая, что уже начал подниматься со стула, а рука потянулась к пистолету.       — Не понимаете, видимо, вы меня, когда я нормально пытаюсь поговорить. Но сейчас я как раз с разрешением от штурмбанфюрера на самый милый разговор с вами. И такая вот незадача. Иришку-то убили. А вместо нее нет никого. — Махнув рукой, Эрен указал на жену Милоша солдатам двумя пальцами, давая соответствующий сигнал. — Прошу, пройдемте, друг мой.       Жену старосты моментально схватили и поволокли на улицу. Она визжала, пытаясь выпутаться из крепких рук, сыпала проклятиями, но вскоре ее рту нашлось достойное применение под пьяный гогот и надрывистый свист. Стоя на четвереньках в грязи, захлебываясь, она была отдана на растерзание солдатам с легкой руки Эрена. Сам же он даже смотреть на это не стал, повернувшись спиной, чтобы наблюдать ровно за Милошем.       — Давай же поговорим с тобой. Мне очень хочется с тобой пообщаться насчет той информации, что ты представил. Зачем же ты это сделал? — Йегер говорил спокойно, словно ничего и не происходило сейчас, он словно был в ином мире, наслаждаясь блаженным умиротворением.       — Я не понимаю, о чем вы, герр Йегер. Я действовал так, как нужно было. — Он с ужасом наблюдал за тем, как его жену насилуют снова и снова. — Я сделал все так, как требовал протокол.       — А протокол требовал ложно обвинять? — Эрен приблизился и зашептал ему на ухо: — Что бы ты делал, если бы вернулся с фронта, а твою беременную жену убили по ложному обвинению? Просто потому что кому-то очень она насолила. Просто так. Я вот, например, не прощаю такого. И никогда не прощу. Твоя жена отправится в самый дешевый бордель Германии. А ты… Ты будешь там же работать. Будешь каждый день слышать то, как выдирают твою женушку. Молодая, красивая. Скольких она родить сможет детей, пока не сдохнет, как думаешь? Ты каждого сможешь увидеть. Прекрасно, правда? Но я могу и передумать. Если скажешь, чем же тебе так Микаса не угодила. Зачем сдал ее? У меня целая пачка документов есть, где говорится, что она никогда не участвовала в укрывательстве. И от полячки-то у нее меньше, чем у большей части вашего совета.       Йегер отстранился и, выудив сигарету, закурил, выдыхая перед собой. Он понимал, что все это уже ничего не изменит, но испытывал дичайшую необходимость хоть как-то выплеснуть ту боль, что он сейчас испытывал.       — Она лишь жертва обстоятельств. — Милош хмыкнул. — Бедняжка панна. Даже не похоронишь. Ее прекрасное тело вздуется и сгниет, поедаемое червями. Вместе с немецким гаденышем в ее животе.       Эрен улыбнулся. Он сам себе удивился, как сдержался в этот момент, хотя очень хотелось всадить уже сейчас пулю в лоб этому лицемерному ублюдку. Вместо этого он подошел к одному из столов и взял острый нож.       — Значит, твоя жена будет рожать столько детей для немецких офицеров, сколько потребуется. Пока не подохнет, подобно использованной туше, искупив тяжесть твоего греха. А ты, раз не желаешь рассказывать, тогда и молчать будешь вечно.       Несколько умелых действий, и Милош уже прижимал ко рту ладони, сквозь которые бежала кровь. Он что-то выл, скулил, после рухнул на землю. А Эрен вытер с равнодушным лицом нож и руки о китель. Непозволительно, но какая кому разница? Никто бы не посмел сейчас ему возразить.       — Отправить его в Дрезден вместе с женой. Не износите ее только уж слишком. Там она нужна будет.       О правильности своих решений Йегер в этот момент даже не думал. Он делал ровно то, что, по его мнению, заслужили твари, которые, исходя из своих личных интересов, сдали своих же соседей на верную смерть. То, что Эрену выпала возможность хоть как-то отомстить за убитых, он считал именно тем шансом, который нельзя упускать. Хотела ли этого Микаса? Возможно, что… Эрен помедлил лишь на мгновение, осознавая себя уже стоящим вновь посреди комнаты в доме кмета, держа за волосы женщину, на которую уже несколько раз точно получал жалобы. Она не позволяла заключать браки, не давала прочие разрешения, основываясь на «мне виднее». Мотнув головой, прогоняя ненужные сейчас мысли, Йегер помнил только слова Богданы. Прогонял их вновь и вновь в своей голове. Заметив пораженные и протрезвевшие взгляды двух совсем юных солдат, он ухмыльнулся и, затянувшись, не выпуская сигарету изо рта, повернул что-то кричащую женщину к себе спиной. Намотав жесткие волосы себе на кулак, он уперся пистолетом ей в голову. В следующую секунду ему на лицо брызнуло что-то горячее, и он, отбросив в сторону тело, вытерся ладонью.       Она была последней. Но Йегер даже имени ее не вспомнит. Прочно запрёт эти воспоминания в голове, не желая к ним возвращаться. Он ведь ничем не лучше этих всех зверей. Такой же. С окровавленными руками, каплями на лице, измазанном кителе, он шел по деревне, не замечая никого. Видимо, солдат, которого он встретил, уходя с поля, выполнил поручение, потому что Эрен вновь ощутил на своей голове давящую виски фуражку. По представленным им же документам кметство было уличено в сокрытии места нахождения евреев, которых было необходимо выдать. Возможно, так и было. Скорее всего, так и было. Но какая сейчас разница? Милош и его жена отправятся в увлекательное путешествие в Дрезден. Для начала. Двое так и будут оправляться после нанесенных им увечий. Скорее всего, к ним даже никто не придет на помощь. Но они до последнего будут вспоминать о том, чью жену рискнули пустить под пулю.       Мрачной тенью Эрен вновь вошел в их дом. В их личный уголок семейной жизни. Пусть и совсем короткой. Ничтожно короткой. Йегер молча прошелся по всем комнатам, впитывая в себя запах, все еще сохранившийся здесь. Совсем потеряв рассудок, он опустился на кровать, с которой, видимо, и вытянули Микасу. Рвано выдохнув, он пытался глушить в себе слезы, но уже не находилось столько сил, чтобы сохранять видимое безразличие и продолжать хоть как-то функционировать. Щеки обожгло достаточно быстро, и Эрен поспешил смахнуть их углом простыни, непроизвольно вдыхая ее запах. Сладкий. Нежный. Едва уловимый. Так всегда пахла Микаса. И его хотелось запомнить навсегда. Тяжело сглотнув, Йегер уткнулся в подушку, медленно дыша. В легких вновь запекло из-за явной нехватки кислорода. Будь у него возможность, он забрал бы с собой этот запах.       Не сразу, но Эрен сумел подняться, чтобы прихватить, плотно смотав, прядь черных волос. Остальные он сгреб и, бросив в ведро, поджег. Дом сразу наполнился запахом паленого, и Эрен поморщился. Но он не мог позволить, чтобы часть ее оставалась здесь. После его ухода ничего не должно было остаться от них в этой чертовой деревне. Он не выполнил обещание увезти с собой Микасу. Так хоть часть ее всегда будет при нем.       Вернувшись в спальню, он не сразу нашел почти рассыпавшийся венок под кроватью. Видимо, кому-то и он не дал покоя. Выбрав самый сохранившийся цветок, Йегер бережно убрал его в портсигар, подаренный ему недавно в Берлине. Хоть на что-то пригодился.       Хотелось грызть стены, биться о них, разорвать грудину и вытащить оттуда то, что так сильно болело. Стоя на пороге, он позволил себе представить, как бы все обернулось, повстречай они друг друга при иных обстоятельствах, в другое время. Откажись Микаса перебираться в Берлин, он бы остался с ней. Возмущался бы, находил сотню аргументов, но… Остался бы здесь. И ведь комнаты две. Так подошло бы им сейчас… Крепко зажмурившись, Эрен запретил себе представлять, как выглядела бы их семейная жизнь.       Когда он покидал деревню, то, обернувшись, заметил лишь сгустившиеся черные тучи и дымку, быстро скрывающую весь кошмар, произошедший здесь, от его взгляда. Автомобиль мерно урчал починенным мотором, обещая еще нескорое прибытие в Берлин.       Возвращение в стены гестапо стало единственным решением его ситуации. Он изнемогал от ненависти ко всему: к себе, к окружению, к жизни. С огромной радостью он бы отправился сразу на фронт, чтобы там попытаться поймать пулю, да не мог. Микаса хотела, чтобы он жил. Так сказала Богдана. Микаса просила его не умирать. От собственных слов, сказанных ей о необходимости в случае чего суметь жить дальше, теперь воротило. Вернуть бы все вспять, да вместо этого попытаться увезти Аккерман куда-нибудь подальше оттуда. Швейцария? Возможно. Домик в горах, и их никто бы не нашел. Йегер уткнулся лбом в стол, погружаясь в сон.       — Герр Йегер! Опять заработался, так и угробить себя можно. Ты бы лучше вон — на допрос сходил. Тебя приглашали помочь. Говорят, что партизана поймали. Никак расколоть не могут.       — Да, конечно. — Эрен мотнул головой, прогоняя сон. Очередной допрос. Очередная пустота. Очередной впустую прожитый день. Ничего нового в его существовании.       Но вот только на этот раз удача улыбнулась. Пойманным партизаном оказался немец, работавший на врага рейха, сливавший им всю возможную информацию. Никто и представить не мог, насколько радовался сейчас Йегер такому везению. Он ненавидел строй в своей стране. Ненавидел политиков, руководство. Ненавидел государство в целом, и считал его изгнившим целиком и полностью. До основания. За закрытыми дверьми Эрену удалось узнать все необходимые данные, оставалось только выйти на нужного человека. Что для него не составило труда. Жаль было того немца — в любом случае его ждал расстрел, которого даже Эрен, будучи оберштурмфюрером, не смог бы помочь избежать.       С каждым переданным документом Йегеру становилось чуть легче. Таким образом, он словно искупал свои же грехи, которых скопилось немало. Для создания образа уважаемого немца Эрен даже согласился жениться. С этим проблем не было, ведь за ним часто увивались девушки, только вот он ни на кого не обращал внимания. Абсолютно. Его никто не интересовал больше, чем просто знакомая. Марта подошла ему. Не задавала лишних вопросов, не донимала объятиями. Она сразу приняла все границы, выстроенные Йегером. Милая, нежная, заботливая немка. Даже симпатичная. Но совсем не походящая на ту, в чьих руках так и осталось сердце Эрена. Навечно.       Армин — друг детства — поддерживал идею с женитьбой, прекрасно зная всю ситуацию. По его мнению: это должно было хоть немного отвлечь от всего. Да и попытка что-то изменить всегда лучше сухого и глупого бездействия. Эрен не стал спорить.       После свадьбы он думал, что, может, у него и получится как-то отпустить Микасу, но стало только хуже. Почти каждую ночь Эрен просыпался в холодном поту, четко помнив каждый сон. И в каждом он видел Микасу Аккерман. Ее лицо теряло очертания, спустя-то два с половиной года. Йегер стоял над ямой, из которой Микаса тянула к нему свои руки. Она шептала его имя, молила помочь, спасти ее. Твердила, что живая, чтобы не верил, не терял надежды… И он доверялся ей, тянулся и сразу падал, стоило им коснуться друг друга. Падал долго в черную яму, кишащую полуживыми людьми, с осуждением смотрящими на него. И всякий раз Микаса оказывалась рядом, не позволяя им коснуться его. Она прижималась к его губами своими ледяными, но тут же менялась в лице. Яркие серые глаза становились тусклыми и впалыми, ночнушка из белой превращалась в красную, а длинные волосы становились небрежно отрезанными. Йегер вскакивал в ужасе, и даже Марта не могла унять бушующее в груди сердце.       О какой-либо близости с женой Эрен забыл и вовсе. Он сразу отметил для себя, что наотрез отказывается заводить детей. Не мог себе позволить. Для него эта тема стала настолько болезненной, что он запретил Марте говорить о подобном. Сам же досконально изучил ее цикл, всегда предохранялся, и не допускал даже малейшей возможности ее беременности. Эрен точно знал, что не перенес бы подобного. Особенно учитывая, что в одну ночь после секса с Мартой отчетливо увидел лицо Микасы. Каждую ее черточку, каждую линию, цвет глаз, и даже ощутил вновь этот ее сладко-нежный аромат. Коснулся мягких волнистых волос… Быстро поднявшись, Эрен закурил, выйдя на улицу. В груди все горело, давило, а он не мог перестать рыдать, пытаясь в очередной раз затянуться сигаретой. Его трясло, словно после удара током, а пальцы совсем не слушались. Он только и смог, что опуститься самостоятельно на пол. Умирать уже было не страшно. Ведь там его ждала она…       Марта успела вызвать Армина, который прибыл довольно скоро. Сердце начало подводить Йегера все чаще, из-за чего он был вынужден перевестись на более спокойную работу в гестапо. Только вот этот случай стал окончательной точкой в его браке. Нельзя. Невозможно любить двух женщин. Эрен не мог.       — Ты хоть когда-нибудь смог бы просто любить меня, Эрен? — мягко, без претензий поинтересовалась как-то Марта, когда Йегер провожал ее после расторжения брака.       — Прости. Но я желаю, чтобы твоя любовь была взаимна. Не со мной. Со мной не выйдет. — Он нахмурился и по привычке сунул руку в карман, где уже месяца два не было сигарет.       — Ты любишь кого-то до сих пор. Почему же…       — Не надо. Прошу. — Он оборвал ее довольно резко, может даже испугав, но Эрен слишком сильно не желал продолжать подобный разговор.       — Хорошо. Тогда… — Стоя на пороге своего дома, Марта быстро поцеловала Йегера в щеку. Несмотря на все, они расстались довольно в неплохих отношениях. — Будь с той, которую так сильно любишь. Я не смогла затмить твое прошлое. Сумей сделать это сам.       Эрен сдержанно улыбнулся, кивнув. А сам четко уже знал, что больше находиться в мире, в котором не было ее, не хватало сил. Единственным выходом было — отправиться на фронт. Подать прошение — плевое дело. Он — военный, имел звание. На передовой нужны были кадры. Там была вероятность получать и иные сведения, чтобы продолжить передавать их врагам рейха. Но больше всего прельщала перспектива все же поймать пулю, угодить под снаряд… Но все случайности его словно обходили стороной. Он даже начал грешить оставлять перед боем красную ленту и портсигар с цветком и аккуратно сплетенной прядью черных волос. Но так и не смог.       То, что рейх терпел поражение за поражением, позволило Эрену думать насмешливо, как все-таки непредсказуема судьба. Все говорило о том, что Союз давал знатный отпор, и это почему-то радовало Йегера, хоть он и продолжал переживать за свою страну в целом, за людей… Где была гарантия, что те, кто решит остановить рейх, ворвавшись в какой-то момент в Берлин, не подомнут все под себя, не начнут убивать простых жителей? Это была суровая и беспощадная война. Без четких победителей в любом случае. Достаточно потерь было у всех. И это уже не победа. Разве что кровавая.       — Ну и для чего тебе вся эта ерунда? Колдуешь что ли, немчик? — Расхохотавшись, какой-то немытый пацан мацал грязными пальцами серебряный портсигар, все содержимое из которого уже лежало на столе.       — Не трожь! — прорычал Эрен, но ничего не смог предпринять, будучи привязанным к стулу. Так умело попался в плен, но ошибся со временем, оказавшись не в тех руках. — Я уже говорил, с кем буду разговаривать! Оставь вещи!       Казалось, что Йегер сорвется в любой момент, разорвав веревки, но они были крепки, не позволяли пошевелиться. Сутки в камере без еды. Вторые. Эрен уже начал думать, что его решили таким образом убить, но не проронил больше ни слова, повторяя лишь фамилию, с кем собирался разговаривать. Повезло, что ему вернули ленту и убранную в платок прядь с сухим цветком. Портсигар — да плевать. Не так ценен. На третьи сутки в камеру вошел очередной военный и, вдарив сходу под ребра Эрену, что тот едва не подавился кровью, потянул его на себя, сразу приставляя к горлу кинжал. Йегеру оставалось только скалиться, ведь сил уже никаких не осталось. Острая боль пронзила сознание, и оно спешно начало уплывать.       Очнулся Эрен уже в более комфортных кабинетных условиях. Шея гудела и пульсировала, но, видимо, была перевязана. Перед ним теперь сидел видный мужчина, которому и пришлось рассказать все, что требовалось. Вышло обычное недопонимание. Всего-то. Порезанная шея и потерянная кровь — просто недопонимание. Не сразу поверили, что перед ними был их же информатор.       Самым непонятным и даже в какой-то мере страшным был момент, когда за представленную информацию Эрена направили в город, название которого он никогда бы не смог выговорить. Новые документы. Новая жизнь. Нет. Новое «повторение сегодняшнего дня». Даже в новой стране Йегер не ощутил, что его существование обрело смысл. Да, он принес пользу, представив крайне важные военные данные, но на этом все. Чем он еще мог похвастаться? Да ничем. Пустая жизнь. Для всех он стал официально мертвым. Оберштурмфюрер Эрен Йегер был повешен вместе с остальными военнопленными офицерами. Пусть так и будет.