Рождественское чудо

— Ты такой горячий, когда смущён… — Льюис чмокнул Джорджа в висок, встал на ноги и ушёл на кухню, подальше от маленького огонька, разгоревшегося ещё больше после прикосновения собственных губ к чужой коже. На кухне чемпион облокотился о столешницу, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. В темноте разума всплыли воспоминания. Лежащий под ним Рассел слегка постанывал от удовольствия, с трудом сдерживая себя, а Хэмилтон готов был развалиться на атомы от такого вида податливого пилота, отзывающегося на каждое касание. Реакция собственного тела не заставила ждать, и напарник заметил его возбуждение. Естественно, младший под ним вспыхнул румянцем и, пропустив тяжелый вздох, напрягся всем телом. Разум отключился, старший точно не думал головой. Как ещё можно оправдать его действия, он всегда держал всё в себе, не показывал истинных чувств. Работа рядом со СМИ вносила свои коррективы, поэтому умение держать лицо выработалось с юного возраста. Однако с появлением молодого новичка в надежной (как казалось) защите появилась брешь, которую британец с трудом пытался залатать. Если бы он думал о последствиях своих действий, а не представлял голого напарника под собой во всех смыслах, точно бы не произнёс провокационные слова и не допустил бы касание губ, даже легкое и невинное. К счастью, реальность вернулась до того как он совершил более серьезную ошибку. Переспав с Джорджем, Льюис нарушил бы обещание, данное Тото после ухода Нико. Слишком многое связывало Хэмилтона с руководителем команды, чтобы так просто плевать на его просьбы и настойчивые требования. Они прошли через тяжелые времена вместе. Решали проблемы и стремились к победам, и британец просто не мог отказать боссу в требовании, казавшемся очень простым и выполнимым. Именно Тото выгнал Нико из команды, когда вскрылось происходящее. Вольфу удалось выяснить, что конфликт между гонщиками возник не только из-за чемпионства. Любовная химия стала отравляющим ядом для команды. Конечно, гомофобом австриец не являлся — в нынешних тенденциях это прямой путь на выход из команды — ему просто надоела чрезмерная активность Нико, его постоянные приставания к Хэмилтону, попытки отвлечь от борьбы за титул. До какого-то периода это казалось милым — Тото даже застукал голубков, обжимающихся в боксах, но Льюис стал терять концентрацию, комплименты превращались в оскорбления, а победы — в болиды, застрявшие в гравии. Надолго любви Нико не хватило, он ушел, разбив сердце напарнику и предав команду. Потому австриец и заставил своего пилота пообещать, что подобное не повторится, ради блага британца и собственной команды. Чемпион согласился: он не хотел переживать всю ту боль заново, не хотел показывать Расселу обратную сторону монеты яркого чувства. Казалось правильным уберечь младшего от разочарования, которое непременно придет, если они попробуют что-то начать. Пусть парень живет своей жизнью и радуется победам, подиумам и кубкам, но только без старшего под боком, в обнимку или в любых других позах, о которых не хотелось вспоминать. Провоцировать отходящее возбуждение не стоило. Лучший выход из такой ситуации, как считал Хэмилтон, показать себя безэмоциональным по отношению к парню. Вроде бы все шло хорошо, даже почти получалось казаться холодным и отстраненным, но косяк всё-таки выплыл наружу. И что теперь делать? Пойти простым путём, показывая, что он всего лишь хочет с ним «дружить» и не давать напарнику шансы на что-то большее? Играть в позитив в команде, делать счастливый вид и отталкивать любые попытки на что-то большее? Может быть, из них даже получится прекрасная команда, а отношения превратятся в подобие тех, что были с Вальттери. Возможно, это даже правильно и удобно, не накладывает лишних обязательств и проблем. Но внутри что-то категорически восставало против. Хотелось пройти по извилистой тропе и найти свое счастье. Видеть Рассела у себя дома, смеющегося, с расстегнутой рубашкой. Варить вместе кофе, обнимаясь у плиты. Упоенно целоваться прямо на столе, скользя руками по горячей коже. Вместе просыпаться, вместе засыпать. Проживать победы и поражения, поддерживать и утешать. Возможно, это была уже «старость», о которой смеется более взрослое поколение гонщиков, но иногда Льюису отчаянно хотелось чьего-то тепла рядом. Джордж казался сосредоточением мечты, но чемпион слишком боялся отпустить себя и не хотел подводить Тото, который желал только лучшего ему и команде. Голова гудела, хотелось, как в детстве, чтобы жизнь стала в разы проще. Чтобы любые решения принимались легко. Обстановка, обязательства, внутренний долг — всё это давило изнутри, и просто откинуть проблемы и нерешенные вопросы на второй план нельзя. Не сработает принцип игнорирования, не удастся уйти от неудобных тем. И не обращать внимания на людей, которым что-то может не понравиться в твоём поведении, тоже не получится. Он слишком зависим от обстановки вокруг, и с этим давно приходится жить. Конечно, можно попытаться забить на все и не обращать внимание на чужое мнение, но расплата придет гораздо быстрее. Журналисты растащат его «фривольный» образ по всем журналам и сайтам, спонсоры начнут отводить глаза, команда отстранится. Всё может упасть слишком резко и слишком больно. Да и полностью жить в вакууме не получится — он тоже живой человек и тоже восприимчив к чужим словам и поступкам. Слишком сложно будет делать вид, что всё в порядке. И если он ещё был готов рискнуть и попробовать пройти через тернии к звездам, уверенности в Джордже не было. Захочет ли молодой пилот рисковать карьерой и перспективами? Захочет ли ступать на скользкий каток отношений с риском разбить коленки и потерять всё? Ему есть что терять, есть о чем мечтать. Стоит ли Льюис таких жертв от другого человека? А главное, захочет ли Джордж идти на дополнительный риск? А если захочет и потеряет всё, не обвинит ли во всех неудачах Хэмилтона? Что тогда с ними будет? Отношения можно держать в тайне. Но в наше время скрываться от мира не слишком-то выходит. Всё рано или поздно всплывает, причем со всеми грязными подробностями, есть им место или нет. Даже если попытаться удержать бурную волну, накладываются сотни плотин, ограничивающих поток: нельзя публично целовать предмет своего обожания, нельзя в открытую заигрывать с ним, нельзя обжиматься в любой момент и ещё куча таких «нельзя», сводящих с ума. В любой другой ситуации всё было бы проще, но чемпиону нельзя терять лицо. Он должен делать вид, что всё держит под контролем. Популярность не делает жизнь лучше. Вернее делает, конечно, но в дополнение к плюсам всегда идут минусы. Все начинают обсуждать и делать выводы, кто-то полезет с советами, кто-то извратит правду. Популярность как сломанный телефон: любое действие получает сотни разных интерпретаций. И если гоночные интервью ещё не били так сильно — хотя и тут журналисты находили, над чем поиздеваться — то уж личную жизнь они в покое точно не оставят, слишком уж высоко желание перебрать чужое грязное белье. Да и Льюис прекрасно понимал, какие пойдут слухи: новый напарник повышен до Мерседеса, а теперь встречается с Хэмилтоном. Кто-то начнет говорить о том, что это прописано в контракте (чушь, конечно, но чужие тараканы порой просто огромны), кто-то додумается ляпнуть, что это «плата» за повышение. Начнутся вопли о том, что в команде не место личной жизни и прочее-прочее-прочее. И это если не поднимать пласт темы ЛГБТ-сообществ в мире, там уж точно начнется полный бардак. Британец тяжело вздохнул, понимая, что правильное решение принять не в силах. А ещё осознавая, с чем придется мириться в случае ошибки. Он чересчур драматизировал, слишком много думал, но это росло из страха потерять всё, что он смог выбить, и вернуться к тому бедному пареньку, которым он был 20 лет назад. Снова стать никем. Простой и такой жуткий страх. Хэмилтон даже не заметил, как Рассел зашел на кухню и примостился рядом. — Льюис… Давай поговорим… Пожалуйста, — подняв напряженные веки, чемпион осмотрел британца перед собой. Глаза невольно скользили по голому торсу, груди, горлу, губам и наконец впились в темные зрачки, смотревшие на деревянный пол. — Давай поговорим… Но о чем, Джо? О том, что сейчас произошло? Это просто оши… — слова удивительно контрастировали с реальностью, но Хэмилтон пока что держал себя в руках. Кровь закипала, хотелось взять этого парня, притянуть к себе и терзать его губы до упоения, до поволоки желания в глазах. Утащить в комнату и кинуть его на кровать, наслаждаясь каждым движением, каждым стоном, слетающим с искусанных губ. «Нельзя, даже думать о таком нельзя», — осадил себя чемпион, закрывая глаза и мысленно считая до 10. Чуть помогло, и он неслышно выдохнул, временно восстановив контроль. — Не говори так. Это не ошибка, — перебил его парень, поднимая решительный взгляд на напарника. — Да и о какой ошибке может идти речь, если в итоге ничего не было. — Джо… Пока что ты этого не понимаешь, но в будущем всё станет яснее. Мы живем в непростом мире, здесь нельзя просто что-то сделать, а потом жить дальше, надеясь, что всё забудется. Я хочу обеспечить нам нормальные взаимоотношения… — Ты серьезно? — закатил глаза Рассел. — Мне пять лет, по-твоему? Ты удивишься, но я в этом океане Формулы-1 плаваю уже несколько лет и прекрасно знаю, какие могут быть последствия. Поверь, наивных в пелетоне и командах нет. Я прекрасно все осознаю, возможно, даже лучше тебя, раз мы ведем этот разговор. Но нельзя отрицать то, что уже всплыло на поверхность. Просто нельзя замести под ковер вот это… — Ну и что же это, — последнее слово Хэмилтон почти выплюнул. Напряжение превращалось в злость, смешанную со странной обидой. — Скажи. Скажи, мать его, что ты понял! — срываясь на отчаянный крик, выдал старший. — Не ори на меня! — перекрикивая собеседника, возмутился Рассел. — Я тебе нравлюсь? Пожалуйста, скажи правду, — приглушённым голосом спросил Джордж, стараясь успокоиться сам и успокоить Льюиса. Чемпион промолчал, лишь наклонил голову вниз, закрывая лицо ладонью и надавливая на глаза большим и указательным пальцами. Не хотелось говорить, но и не получалось отвертеться. — Не молчи, ответь… пожалуйста, — на глаза гонщика наворачивались слезы. Он, словно чувствительная девушка, никак не мог спокойно воспринимать происходящее, слишком близко приблизившись к желанному. К нему. — Да… очень, — шёпотом произнёс Хэмилтон. Подняв взгляд, пилот увидел, как парень улыбается, пряча мокрые глаза. Кажется, кто-то расчувствовался сверх меры. «К черту эти обещания, я живу для себя», — резкая мысль прошила тело, и Льюис пообещал себе разобраться с последствиями позже. Он всё решит, всё урегулирует, но никогда не простит себе, если не получит свою мечту здесь и сейчас. Чемпион пересёк комнату и впился в чужие губы, сразу захватывая контроль. Страсть и жажда были вплетены в поцелуй, подавляя, забирая себе все чувства и эмоции. Языки переплелись, не желая уступать позицию, воздуха критически не хватало. Впрочем, когда в поцелуях достаточно воздуха? Джордж обхватил голое тело гонщика и заковал в своих объятьях, ухватившись за него как можно крепче. Всё казалось правильным, похожим на сбывшийся сон, который не стоит прерывать. Насколько правильно пускать всё на самотек? Пожалуй, не слишком, но разницы уже не было. Возбуждение закрыло собой разум. Прижав парня к стенке, Льюис прервал поцелуй, чтобы получить хоть глоток воздуха. Джордж дышал так же прерывисто, но не отпускал чемпиона, скользя пальцами по коже. — Я так понимаю, ты получил ответ на свой вопрос, — улыбаясь, Хэмилтон прижался лбом ко лбу парня, провёл пальцами по мускулам руки и скользнул ладонью по голой груди, изучая, впитывая, пробуя словно в первый раз. — Да… Льюис, я хочу тебя больше всего на свете, пожалуйста. Давай же. Мне нужно больше. Прошу, — Джордж почти умолял, едва ли контролируя себя. В глазах плескалось дикое желание, впиваясь в каждую клеточку тела и передаваясь старшему пилоту. — Ты в этом уверен? — Даже не сомневайся. — Ну пошли, — гонщик ухмыльнулся, переплел их пальцы и потянул парня в сторону лестницы. Поднимаясь по лестнице, Хэмилтон так и не отпустил руку напарника, тянул его за собой, ускоряя ход. Нетерпение и желание бурлило в венах, время казалось слишком долгим, а лестница бесконечной. Наверху чемпион, не задумываясь, развернулся и впился в чужие губы, проталкивая в податливый рот язык. Доминируя на треке, он доминировал и в поцелуе, подчиняя младшего власти. Впрочем, тот и не сопротивлялся, позволяя Льюису делать всё, что ему заблагорассудится. Не отрываясь друг от друга, британцы ввалились в хозяйскую спальню. Панорамные окна пропускали лучи заката, всё в комнате было залито оранжевым переливающимся цветом. Однако пилотов едва ли волновали красоты природы и заходящее солнце. Отвлекаться друг от друга, имея возможность касаться, согревать губами, ласкать казалось слишком глупым. Хотелось большего, прямо сейчас и как можно скорее. Оторвавшись на секунду от горячих губ, старший закрыл дверь и, обхватив за задницу напарника, закинул на себя, давая возможность младшему обхватить его ногами и руками точно коала, а затем подошёл к кровати. Не теряя времени, чемпион скинул парня на мягкую поверхность, а сам уселся сверху, оседлав Рассела. Знакомая поза, только в прошлый раз Джордж лежал на животе. Теперь же оба смотрели друг другу в глаза и пытались хоть как-то держать ситуацию под контролем. Пилоты снова впились в губы друг друга. Хэмилтон слегка посасывал и покусывал нижнюю губу Рассела, от чего парень застонал, а член заныл от необходимости прикосновений. Ощущая под собой твёрдость напарника, Льюис потянулся к резинке боксеров и сорвал ненужный предмет одежды, стягивая вместе с ним штаны. Терпение рушилось на глазах, а лишняя одежда только раздражала. Хотелось скорее избавиться от всех преград и добраться до пика наслаждения. Джордж времени не терял и повторил то же движение, стянув с партнера шорты. Оба изучали друг друга горячими взглядами, лаская каждый сантиметр тела. Наконец-то не было необходимости скрываться и прятать истинные чувства. — Как же я давно хотел тебя, ты даже представить себе не можешь, — Льюис оторвался от губ напарника и прошёлся легкими, почти невесомыми поцелуями к уху. — Думаешь не могу? Я хочу тебя с шестнадцати, перебьешь? — царапнув спину Хэмилтону, парень громко застонал, даже не пытаясь сдерживаться. Чемпион перешёл на шею и впился губами в светлую кожу, оставляя на ней метку, а потом продолжил дорожку укусов и засосов. Хотелось показать свою власть, своё желание — всё то, что давно скрывалось внутри. Потом они будут ходить с поднятыми воротниками и скрывать свои ночи страсти, но сейчас проблемы отходили на второй план. — Ну хорошо, здесь ты победил. Но такой ли уж ты смелый в постели? Давай поиграем: кто первый кончит, делает три минета второму. Рискнешь? — А тебя хватит на три? — не удержался Рассел. — Уж в твоём-то возрасте… — Ты у меня доиграешься, — Льюис чуть прикусил сосок, вырвав из парня протяжный полустон-полувскрик. — Ты очень чувствительный, Джо, я запомню. Ну так что, согласен? — Ну давай, чемпион, раз уж тебе так не терпится взять меня в ротик, — Джордж провёл большим пальцем по нижней губе мужчины, побуждая приоткрыть рот. Тот поддался на провокацию и, обхватив палец губами, слегка пососал его, имитируя все звуки и движения. Рассел негромко застонал от такого подчинения партнера. Лишь бы иметь такой вид почаще… — Скорее ты возьмёшь меня, малыш, — на лице Хэмилтона появилась знакомая акулья улыбка. Старший британец взял с тумбочки тюбик (видимо, подготовленный заранее) и выдавил содержимое себе на пальцы, распределяя и согревая вязкую жидкость. Посмотрел в темные глаза Рассела и, не прерывая зрительный контакт, вошёл в него одним пальцем, вырвав очередной стон из младшего. — Джо, ты такой узкий, — двигая пальцем под аккомпанемент стонов, произнёс Хэмилтон, чуть покусывая шею парня и отвлекая партнера от боли. — Ну прости, что у меня твоего опыта нет, — закатив глаза, произнёс Джордж, простонав в голос. Он едва ли мог разговаривать, но подчиняться полностью не хотелось. Пока не хотелось. — Извинения приняты, но надо это исправлять, — добавляя второй палец, ответил Льюис. — Ничего, нагонишь, у нас всё впереди. Британец двигал пальцами, не отрываясь от глаз напарника. Тот в свою очередь не сводил взгляд с кофейной гущи зрачков, манящей и таинственной. Боль уходила, а наслаждение растекалось по венам, вырывая всё новые стоны. Льюис упёрся рукой возле головы младшего, наклонил голову и вторгся в чужой рот, пройдясь по верхнему ряду зубов, встречаясь с языком. Рассел застонал, когда старший добавил третий палец, но был заглушён поцелуем, яростным и согревающим. Уж чемпион точно знал, что делать. Спустя пару минут Хэмилтон вытащил пальцы и оперся двумя руками, изучая парня под ним. — Джордж, возьми себя, — раздался почти приказ. — Хорошо. — Постарайся быть со мной в одном темпе. — По… — парень не успел договорить. В этот момент старший вошёл в него всей длинной одним резким толчком, вырвав громкий вскрик из парня. Ну вот и хорошо, — Льюис начал двигаться, постепенно наращивая темп. Рассел едва ли мог выдавить что-то осмысленное, вскрикивая, постанывая и изгибаясь под ускоряющимися движениями. — Джордж, — имя прозвучало томно и обещающе. Младший вспомнил, о чем его просил чемпион. Обхватив себя рукой, он старался двигаться в одном темпе с партнером, подстраиваясь под движения напарника, наслаждаясь, согреваясь в обжигающей страсти. Хэмилтон впился пальцами в бёдра британца с такой силой, что под ними остались белые следы. С каждым толчком темп ускорялся, стоны становились протяженнее и громче, а жажда близости не уходила, только разрастаясь внутри. Как они могли так долго себя сдерживать? Британец убрал руки Рассела с его члена, наклонил голову, облизнул всю налитую длину и остановился на головке. Посмотрел в темные возбуждённые глаза с хитрой улыбкой и, не отрываясь взгляд, сделал круг языком вокруг головки. Джордж отреагировал громким стоном и выгнул спину дугой, сжав в руках ткань. Чемпион вытворял что-то абсолютно невообразимое, и младший не мог себя сдерживать, растворяясь под лаской горячего языка. Старший обхватил член губами и двинул головой пару раз, заглатывая всю длину. Напарник снова застонал и крепче сжал бордовую ткань, оставляя складки. Чемпион явно хотел любой ценой победить в споре и довести парня до полного безумия. Увидев такую реакцию, Хэмилтон продолжил двигать головой. — Лью, я почти… — младший не успел договорить, кончив в рот Льюису. Британец демонстративно сглотнул и приблизился к чужим губам, явно довольный происходящим. Опаляя горячим дыханием челюсть, он сокращал расстояние, но всё ещё не целовал, словно испытывая выдержку партнера. — Кажется, малыш Джо проиг… — но пилот не успел договорить. Рассел одним ловким движением поменял гонщиков местами. Оседлав мужчину, он начал двигаться, заставляя Льюиса издавать долгожданные стоны. Это казалось счастьем. Быть с тем, кого любишь, о ком мечтал полжизни, кого видел во сне и наяву. Всего несколько дней назад такой расклад казался невозможным, но чувства способны многое преодолеть. Любовь была выпущена, она витала в воздухе, играя с их стонами, текла по венам горячим жаром. В голове бил адреналин, затмевая все мысли, растворяя логику. Последствия отходили на задний план. Всё будет решено, всё наладится. Сейчас лишь хотелось видеть под собой Льюиса, красивого, возбужденного, почти доведенного до грани. Собственнический инстинкт бил набатом: хотелось никому не отдавать своего возлюбленного, держаться как можно ближе — хотя куда ближе — ласкать и получать ласку в ответ. — Джо, иди ко мне, — раздался тихий голос. Парень послушался и наклонился. Губы сплелись в очередном обжигающем поцелуе. Язык Хэмилтона скользнул в рот напарника, снова и снова помечая свою (уже свою?) территорию. Умения старшего поражали, он упоенно хозяйничал и подчинял, даже не давая партнеру шанса что-то предпринять. Черт возьми, Рассел никогда и ни с кем так не целовался. То, что вытворял этот мужчина, было не просто потрясающе, это было божественно. Или всё дело в любви? Младший почувствовал дрожь Льюиса и поймал губами стон, чувствуя, как напарник кончает. Чемпион сцепил их руки и переплёл пальцы, пытаясь отдышаться. Было хорошо. Более чем хорошо — здесь потребовался бы словарь синонимов для описания всей палитры чувств. Но сейчас всё это отходило на второй план. Чувства, которые так долго скрывались внутри, вышли наружу, буквально вырвались из-под контроля. Они возникли неожиданно, но получили надежную опору, теперь не нужно было скрываться или бояться. Наконец появилось место искренности и спокойствию, любви и возможности дарить эту любовь. Джордж привстал и лёг рядом с чемпионом, восстанавливая нормальный ритм сердца. Британцы повернулись к друг другу лицом. — Джо… — Лью… — Малыш… — Шоколадка… — Джек Рассел. — Обалдел? С каких пор ты меня в собаки записал? — возмутился британец, всерьез воспринимая их странную посторгазменную попытку диалога. — Ну я же теперь шоколадка, — лукаво улыбнулся Льюис и чмокнул возмутившегося Рассела в нос. Ну точно как собаку, ей-Богу. — А ты против? Это комплимент, между прочим: ты такой же сладкий, как шоколад. — И где же ты таких комплиментов нахватался? В любовных сериалах? — Не нуди, честное слово. Это хоть приятно звучит и имеет под собой основания! — А ты такой же энергичный, как Джек Рассел. Доволен? — Нет, и даже не пытайся больше поднимать эту тему. Щеночком я не буду, даже для тебя. — Вот что мне с тобой делать, малыш? — Так уже лучше, — довольно улыбнулся Рассел, ощущая «вырванную победу». — Мы можем пойти в душ или ещё поваляться в обнимку. — Пошли в душ, — чемпион решительно выбрал первый вариант. Хэмилтон потянул парня за собой. Толкнув стеклянную дверь кабинки, Льюис, обняв напарника сзади и встав под душ, прикреплённый к потолку, включил воду, пытаясь настроить температуру и поток. Сверху ожидаемо полилась вода. Струи разбивались о волосы, стекали на тело, капли виляли по изгибам мышц, падая на чёрный мраморный пол. Хотелось проделать тот же путь губами, опаляя кожу, но оба слишком устали для второго захода. Может быть, однажды… Мужчина прижал младшего к себе, словно боялся потерять новообретенного любовника. Будто стоит ему открыть глаза — и напарник раствориться в грезах, окажется где-то далеко, недостижимо далеко, а Хэмилтон снова проснется в холодной постели в гордом одиночестве. Но Джордж точно знал, что никуда не уйдёт и не исчезнет, теперь он принадлежит только одному человеку, способному согреть сердце и душу. Нахождение в душе под теплой водой с любимым человеком, слияние в объятиях — это гипнотизировало, дурманило разум, заставляя время смещаться на другую траекторию. Сколько они так стояли? Много ли времени прошло? Да кого это волнует. Главное, что они рядом, они вместе. А с остальным разберутся на рассвете. — Малыш? — Льюис привстал на носочки, пытаясь сократить разницу в росте, и позвал возлюбленного. — Из твоих уст это звучит иронично, ты же понимаешь? — не удержался Джордж от сарказма. — Пошли в кровать. — Давай, — Рассел развернулся и чмокнул чужой нос. С высоты роста делать это было куда проще. Старший открыл дверь и взял с крючка полотенце, с трудом дотянувшись и не разжимая объятий. Затем развернулся к парню и скользящими движениями начал вытирать его, собирая каждую каплю с удивительным упорством. Потом отдал напарнику полотенце и взял себе новое, проделывая ту же процедуру. Рассел поставил себе галочку повторить как-нибудь действия Хэмилтона, но пока не стал настаивать. Хорошего понемножку. Вытеревшись и намотав полотенца на бёдра, британцы вышли из ванной, желая как можно скорее отдохнуть. Чемпион сцепил их пальцы в замок и поволок младшего на кровать. Лежа головой на груди Льюиса, Джордж думал о том, что жизнь не всегда к нему жестока. В ней было много непростого, немало сложных решений и тяжелых выборов, но все они так или иначе привели его к этому моменту, к этой точке пространства. Судьба подарила ему шанс на любовь, человека, которому он сможет отдать своё сердце и получить взаимность, того, в ком парень души не чает уже долгое время. С Хэмилтоном он ведёт себя, как влюбленная восьмиклассница, но не чувствует ни стыда, ни неловкости. Так ли уж это плохо? — Джо… о чем ты думаешь? — посмотрев в глаза, спросил британец. Постельные разговорчики — совсем как в мыльных мелодрамах. — Не хочу, чтобы это заканчивалось. Слишком хорошо, — вздохнув, Рассел начал водить пальцем по груди мужчины, сначала обводя контуры татуировок, потом спускаясь к прессу, вырисовывая понятные ему одному узоры. — Малыш, какой же ты милый, когда так делаешь. — Как так? — запрокинув голову назад, спросил гонщик, изображая святую наивность. — Вот так… — Льюис наклонился и поцеловал партнера, передавая всю нежность, накопившуюся за долгое время. — Ммм… — Джордж оторвался от чужого рта, — а мне-то как нравится, не представляешь. — Может спать? — Давай. — Отлично, завтра будет длинный день, — Хэмилтон обнял Джорджа и уткнулся носом в его волосы, прижимая ближе. — Спокойный ночи, Лью. — Сладких снов, Джо.