Наш Момо

-Момо, малыш, – Момошики слышит мягкий женский, едва знакомый голос. Откуда он может его знать? От такой дерзкой фамильярности впору рассвирепеть, но что-то не дает. Напротив, удивительное тепло разливается внутри и хочется увидеть, что за существо взывает к нему, бессмертному обладателю огромной силы, столь сладким голосом. Он с трудом разлепляет глаза и видит женщину, по виду явно Ооцуцуки. Высокая, с длинными до земли волосами, аккуратными чертами лица. На мгновение Момошики показалось, что это сама Кагуя явилась и теперь издевается над ним, и он в порыве ярости вскочил на ноги, но обнаружил, что смотрит она не на него, а на маленького ребенка, от силы лет пяти. Приглядевшись внимательно, он понял, что женщина полностью отличается от предательницы более нежной и робкой красотой, рога были тонкими и закручивались чуть назад, а светлые волосы чуть отливали зеленой. -Кто ты, – резко спросил альбинос, но она не слышала его, а протягивала руки к весело топающему малышу. Заснеженный сад, где играли мать и дитя был расположен на территории дворца. Острые синие башни шпилями прорезали небо, где воедино сливались разноцветные туманности, белоснежные стены горделиво возвышались над землей. Мерно постукивал незамерзающий зимний фонтанчик. Резные скамейки стояли вдоль расчищенной мощеной дорожки, ведущей к главным вратам. Женщина смеялась и отбегала от малыша, зовущего ее «мама-мама» и пытающегося ухватиться за подол свободного платья, украшенного клановыми узорами. -Момо-чан, какой ты у меня смешной, – она наконец дала себя догнать, подняла мальчика на вытянутых руках и легонько покружила его. Момошики что-то будто ударило по затылку и он замер, боясь пошевелиться и спугнуть чудное видение. -М..м..мама? – только и смог прохрипеть он. Сколько лет прошло? Полторы тысячи, не меньше. Достаточно для того, чтобы воспоминания начисто стерлись из памяти бессмертного. Только почему? Что такого должно было произойти чтобы забыть родную мать? Единственное, что он знал: есть Отец, прародитель Ооцуцуки, но с каких пор он его не видел – так же не помнил. Просто потому, что в их родственных связях не было необходимости. Ооцуцуки двигало лишь одно желание – собирать чакру, возводить божественные древа, поглощать их плоды, становиться сильнее. Зачем? Так было вшито в их генетический код. Будто они пытались достичь какой-то завершенной формы. Их физиология почти не отличалась от обычной людской, за исключением того, что потребности в размножении у них почти не было. Или...он чего-то не знает? Недалеко от матери и малыша неподвижно возвышалась огромная мощная фигура. Он присмотрелся. Точно. Это же Киншики. Только более молодой. При таких же размерах, он не создавал ощущения грузности, выглядел более подтянутым, а лицо почти гладкое, не тронутое ни единой морщиной. В отличии от главной ветви, побочная могла стареть, хоть и крайне медленно. Такова их природа. Хотя благодаря таблеткам чакры, их жизнь продлевалась на неопределенный срок, но полностью остановить старение они были не в силах. Его борода была подстрижена короче, чем он привык видеть, и сквозь нее, альбинос заметил, что его опекун, глядя на то, как маленький господин играет с матерью, еле заметно улыбался. От этого зрелища у Момошики сладко защемило в сердце. Как странно ему было видеть кого-то, кто мог бы смотреть на него с любовью. Страх, слепое подчинение, даже зависть… но не любовь. -Мама, – неожиданно для себя позвал он женщину, – мама, я здесь. Женщина не услышала, но ребенок удивленно завертел головой. -Момо-чан, что случилось? – спросила она малыша. -Просто...по-моему я что-то слышал, – ответил он. -Богатое же у тебя воображение, мой любимый, – она звонко чмокнула его в пухлую щечку, – Я знаю, ты вырастешь великим Ооцуцуки. Ты ведь не такой, как все. -Не такой? – удивленно спросил он. -Да, – улыбалась она, – ведь ты рожден… Момошики весь напрягся. Сердце стучало в ушах и он попытался расслышать последнюю часть, как вдруг картинка пропала и стало темно. «Черт, как не вовремя», – про себя выругался он, но что-то вновь донеслось до его слуха. -Этот ребенок, – вдруг узнал он голос Отца, – большая ошибка. Картинка тотчас поменялась и его взору предстала огромная темная комната. Отец – величавая стройная фигура, с ледяным спокойствием на лице, говорил своей жене. -Как ты можешь так говорить? – в отчаянии кричала та, – это же плод...плод нашей любви! -Это и страшно, – с грустью в голосе отвечал Отец, – нам не стоило. Не стоило с тобой пускать этот процесс на самотек! Если бы он был рожден, как и все, со всеми необходимыми ритуалами! Но нет...я подался на твои уговоры, на твою самовольность! И что мы с тобой натворили? Момошики увидел, как он маленький, с непередаваемым страхом в глазах, стоит за спиной матери, вцепившись в ее одежду кулачками. -Мне жаль, – сцепив зубы процедил Отец, – он подлежит уничтожению! -Нет! – вскричала женщина и, схватив сына на руки, со всех ног бросилась из залы. Альбинос лишь мог стоять и наблюдать за картиной, дрожа всем телом. Ноги сами подкосились и он рухнул на колени. Почему? Почему он это забыл? Отец не давал им сбежать, появляясь прямо перед ними с матерью, а она металась, как зверь в клетке, пытаясь защитить дитя. Вдруг на их пути появился Киншики. Он было бросился на помощь госпоже, но император Ооцуцуки резким движением руки остановил его: -Не смей вмешиваться, слуга! -Но господин мой! Что Вы творите? – закричал представитель побочной ветви, – Это же Ваши жена и маленький сын! Одумайтесь! -Не лезь в дела Старших, слуга! – закричал тот и движением руки выпустил огромный сгусток энергии в спину жене. Не выдержав удара, та споткнулась и они с Момо рухнули на пол. Ребенок откатился назад и, больно ударившись о стену, заплакал. -Прости, любовь моя, – со слезами на глазах Император шел на них, – не надо было мне тебя слушать. В воздух поднялись серые железные штыри и понеслись на малыша. -Момо-чан, – мать из последних сил сделала рывок и успела закрыть собой сына. На белоснежное личико и маленькие рожки, напоминающие заячьи уши, ручьями потекла кровь. -М..м..момо – прохрипела она, – беги. -Мама! – детский голосок, полный боли, раздался по всему дворцу. Он посмотрел на Отца. На его лице не дрогнул ни один мускул, лишь на пол к ногам падали редкие слезы. Киншики бросился к госпоже, но к нему на руки упало лишь безжизненное, но еще теплое тело. -Я не позволю, – его голос превратился в рык, – убить еще и сына! Если понадобится, я буду сражаться с Вами за него! Тот вытер широким рукавом мокрые глаза и активировал золотые риннеганы: -Ты будешь делать то, что скажу я! Киншики в момент замер, а его лицо стало бессмысленным. -Отойди от него! Слуга пытался сопротивляться, но сила Императора была абсолютна. Огромный мужчина не с первого раза, но все же подчинился. Главный Ооцуцуки перевел взгляд опасных глаз на сына. Маленький сидел, прижавшись к телу матери и трясся от боли и страха. Он видел, как Отец неумолимо приближается к нему, простирая руку к собственному сыну для смертельного удара, но вдруг в Момо что-то перещелкнуло. -Не смей! – не по-детски взревел он и выставил вперед ладони с золотыми, такими же как у отца риннеганами и пустил в него мощный удар. Тот изумился, но отразил атаку, которую сын тотчас поглотил левой рукой. -Интересно-интересно, – он внимательно изучал сына, – открытие дополнительных риннеганов в таком юном возрасте и без плода чакры? Да еще в таком месте, как на ладонях Ты...удивил меня. Пожалуй, жаль от тебя избавляться. Ты крайне любопытен, сын мой. Маленький Момошики смотрел на него с ненавистью, оскалившись, словно зверь. -Но придется тебя приструнить, – Император тяжело вздохнул, – это будет тяжело. С этими словами он открыл красный риннеган во лбу, по кругам которого, как в калейдоскопе, закружились томоэ. -Я сотру тебе память, и ты будешь служить высшей цели, как и все Ооцуцки. Как и я сам. Я оставляю тебе звание благородного и будут тебя продолжать чтить, как выходца Императорской семьи. Глаза мальчика резко остекленели и он неподвижно замер. -А ты, Киншики, будешь служить ему. И заодно, приглядывать. Гигантский слуга-воин наконец подал признаки жизни: -Да, Господин! *** Момошики лежал на снегу, все также свернувшись калачиком. В голове взрывались тысячи бомбочек. Пальцами он перебирал снег, рисуя на нем бессмысленные узоры. Киншики. Его спаситель, практически ставший ему отцом, его верный и преданный Киншики. Всю жизнь шедший с ним бок о бок, заботившийся, любивший всем сердцем его, надменную высокомерную мразь. Пытавшийся до конца защитить своего господина, отдавший ему свою жизнь, которую он сожрал без колебаний. От нахлынувших воспоминаний ему стало дурно. Захотелось выть, но от бессилия он не смог сделать даже этого, испустив лишь жалкой скулеж сквозь зубы. Урашики. Надоедливый, но такой же преданный, ходивший за ним хвостиком. Не раз незаслуженно получавший от него. Бессмертный помнил, как его приставили к их дуэту. Среди своих, даже не смотря на благородное происхождение, он считался каким-то...дефектным. Дурные шуточки, язвительная манера разговора, беспечное отношение к делам. Он бесил Момошики одним своим присутствием, и тот не упускал случая обидно пройтись по соклановцу. Тот обижался, но лишь в шутку, продолжая всюду следовать за ними. Где он теперь? Не пострадал ли от рук людей? Жив ли? И...вспоминает ли его? Будет ли искать? «Я бы на его месте не стал» – горько усмехнулся бессмертный сам себе. -Так печально – услышал он знакомый голос. -Не тебе жалеть меня, человеческое дитя, – бесцветным голосом ответил он. -Что, слишком горд, чтобы отличить жалость от сочувствия? -А в чем, собственно разница? Боруто не нашел слова, но передал ему по нити чакры смысл, как он ощущает это. -Не дорос ты еще сочувствовать мне, – печально ответил бессмертный, – как и чтобы понять. Он тяжело поднялся и сел, скрестив ноги. Несколько мгновений он сидел молча, устало положив ладонь на глаза. -Я помогу тебе, человеческое дитя. Твой глаз...он называется джоган. И я знаю лишь одного обладателя этого доудзюцу. Он сдержал досадливый смешок. -И горе тебе, если он прознает о твоем существовании. А он прознает. А ты...слишком человек, чтобы самостоятельно совладать с этой великой силой. -Кто? – крикнул Боруто, – Кто же это? Момошики криво усмехнулся и в упор посмотрел на свой сосуд: -Тот, кого ты только что увидел в моем сне. Мой Отец. *** В Конохе стоял приятный теплый вечер. Легкий ветерок слабо качал верхушки массивных деревьев леса, окружавшего Деревню скрытого листа. На одном из этих деревьев сидел человек, тихо мурлыкая себе под нос какую-то песенку. Вдруг его тонкие губы расплылись в довольной улыбке, а бледная рука крепко сжала красную удочку. -Вот я тебя и нашел.