Игра на сопротивление

      «Этим парам еще есть, что сказать».       «Зрителям или друг другу?» — хочется задать Татьяне провокационный вопрос, но она только обреченным жестом проводит ладонями по лицу и закрывает вкладку с очередным интервью Авербуха в преддверии нового сезона Ледникового.       Конечно, для Тани это не было сюрпризом. С Ильей все было обговорено заранее. Он позвонил ей как-то в очередной ничем не примечательный будний день, обрисовал свою задумку, для проформы спросил, будет ли она участвовать. Эта процедура повторялась из года в год, из сезона в сезон, всем порядком опостылела, но долгие годы совместной работы, скрепленные не менее продолжительной дружбой, заставляли всегда говорить «да».       Когда разговор подходит к логическому завершению, срывается вопрос, который она поклялась никогда не задавать:       — А с партнером с прошлого сезона можно будет кататься?       Четырехсекундная пауза, и Таня, обычно редко обращавшаяся к высшим силам, молится всем богам, чтобы на лице у Авербуха не расплылась в этот момент ехидная улыбка.       — Думаю, да, если ты этого хочешь, — к ее удивлению и небывалому облегчению в голосе Ильи не слышится насмешки, а даже сквозит некое совершенно неуместное понимание, — ну и если он, конечно, согласится.       Как странно… Они не называют имен, но оба прекрасно понимают, о ком идет речь. Олимпийская чемпионка силится подавить дрожь, но на следующем вопросе голос все равно нервно повышается на тон:       — Позвонишь ему? — Таня закусывает губу.       — Может, лучше ты?       Она качает головой, спохватившись через мгновение, что Илья не может ее видеть, бросает на выдохе:       — Нет.       Кто бы знал, что войти в следующий сезон будет настолько сложно.       — Хорошо, — Авербух поддается слишком легко, и Таня в очередной раз испытывает острую благодарность к этому тихому и тактичному принятию ситуации.       Двадцать семь минут. Ровно столько потребовалось ждать, чтобы прочитать на экране телефона:       «Он согласился»       Таня ненавидит себя за то, что считала.       Согласился… Странно, секунду назад казалось, что ответ точно будет отрицательным, а сейчас она не может понять, как могла сомневаться в таком исходе. Таня криво улыбается, думая о том, что надо бы «обрадовать» Алексея. Хотя сама одергивает себя, потому что знает, что бессовестно лукавит. Леша определенно будет рад таким новостям: Ивану он доверял, жена с ним спокойна, отсутствие истерик и нервных срывов обеспечено, и вообще все прекрасно.       Как легко оказалось сыграть этот спектакль. Как будет трудно вновь попасть в те же декорации и читать те же роли.

***

      Напряжение.       Именно это ощущает Татьяна на первой тренировке. Среди улыбающихся знакомых лиц, постоянно сменяющейся музыки, гвалта голосов и кипящей работы ей хочется спрятаться в темный пустой угол, чтобы никто ее не нашел. Таня не может объяснить себе то чувство страха, охватившее ее, когда Илья подозвал к себе со словами:       — Ваня приехал, — ободряющая улыбка не добавляет уверенности в адекватности происходящего. — Пора за работу!       Приветствие получилось смазанным. Робкая улыбка, неловкие объятия. Иван даже решается оставить невесомый поцелуй на ее щеке, и Таня не в силах подавить дрожь от такого запретно-знакомого прикосновения. Страшно представить, сколько раз они повторяли подобный ритуал прошлой осенью, и никого ничего не смущало. Так почему же сейчас воздух вокруг такой тяжелый, что не вдохнуть, а горло сдавливает в очередном спазме.       За прошедшие месяцы Ваня ничуть не изменился. Все такой же высокий, чуть нескладный, с тем же внимательным взглядом светло-серых глаз цвета пасмурного неба, спокойной, чуть ироничной, улыбкой. Казалось, он тоже чувствует сковавшее их смущение, но в своих попытках не подавать виду явно превосходил вновь обретенную партнершу.       Илья же, напротив, казалось, ничего не замечал, что-то увлеченно рассказывая Ване. Представил его Александру Жулину, снарядив их на первые два тура к нему в команду. Таня не испытывала никаких эмоций по этому поводу (с Сашей они не были особо дружны, но всегда ладили) до тех пор, пока не началось обсуждение первого номера и Оршуляк, под явное одобрение Жулина, не предложил музыку.       Тане потребовалась вся ее выдержка, чтобы сделать вид, что она искренне заинтересована в ритме и композиции, а не ломается изнутри от каждого слова.       Мне больше нечего терять кроме одной твоей любви       Но что делать, если потеряно, кажется, абсолютно все? Если не на что опереться и не на что надеяться? О какой любви может идти речь, если она боится даже вздохнуть свободно в его присутствии?       Да и было ли вообще что терять?       Жизнь всегда ставила перед ней трудные задачи. Но теперь Татьяне кажется, что все, что было до этого, просто тренировка перед главным испытанием. Кто же мог знать, что оно воплотится в образе Колесникова, который сейчас изо всех сил притворяется, что не замечает ее мучений. Кусает знакомым жестом губы, морщит лоб, как будто размышляет над постановкой номера, сжимает кулаки явно от волнения, предпринимает тщетные попытки не смотреть в ее сторону, но она лопатками чувствует его пристальный взгляд.       «Неужели ты не знаешь, что я помню тебя наизусть?»       За всю тренировку они не сказали друг другу и пятидесяти слов. Вспоминали накатанные в прошлом сезоне элементы, хореографические связки, взаимно старались избегать смотреть друг другу в глаза и не касались друг друга больше, чем того требовала ситуация. Как ни странно, Таня бы даже не сказала, что это было особенно сложно. Прекрасное качество творческой работы — она всегда захватывает с головой. Ненужные мысли испаряются сами собой, переживания забываются, остается только музыка, движение и уверенная рука партнера.       Очередной элемент неожиданно завершился позицией глаза-в-глаза. Пауза, наполненная тяжелым дыханием и скрежетом по льду чужих коньков, затянулась как-то совершенно естественно. Таня хочет спрятаться от взгляда этих невозможно серых, что застыли напротив, но силы покидают ее именно в такой важный момент, и она просто смотрит-смотрит-смотрит… И тонет как когда-то в прошлой жизни. Безвозвратно и по-запретному желанно.       Таня так не хотела сдаваться под натиском воспоминаний, которые сейчас безжалостной лавиной обрушились на нее. Накануне она клялась себе, что не допустит, что не позволит эмоциям взять верх, что оставила позади всю ту историю, убеждала себя, что новый сезон будет лишь проверкой, лишним доказательством, финальной чертой. Интересно, ей уже можно забрать свой приз за самую величайшую глупость? Он чуть рассеяно улыбается, глядя ей в глаза, а она чувствует его руки на своих плечах, как это было тысячу раз до этого, он наклоняет голову вправо в немом вопросе, а она эфемерно ощущает прикосновение его сухих губ к ее руке, он уже в открытую улыбается, и в глазах напротив начинают плясать черти, а она зажмуривается в попытке отогнать картинки прошлого.       Как он прижимает ее к себе, защищая от всего мира.       Как он держит ее лицо в ладонях, очерчивая пальцами линию скул.       Как стоит перед ней на коленях, говоря сотню ненужных слов.       Как снимает с нее одежду нетерпеливо, рвано, необходимо.       Как целует глубоко, безумно, страстно.       Нежно.       — Мне нужен перерыв, — на выдохе, чтобы голос не дрогнул. — Двадцать минут.       Таня спряталась в самом уголке трибун, завернувшись в теплый плед. Она не помнит, как уходила со льда, что ответила Илье, которого встретила на своем пути к бегству, как отмахнулась от приветливо ей улыбающегося Макса Ставиского. Уйти, сбежать, чтобы никто не нашел, потому что она не вынесет оптимистичных разговоров коллег. Кто бы что ни говорил, она очень плохая актриса.       — Я еще могу отказаться от участия, пока не поздно, — перед носом у Татьяны возникла дымящаяся кружка с чаем, которую она машинально сжала в руках. — Осторожно, горячее.       Не особо спрашивая разрешения, Иван сел рядом, при этом сохраняя дистанцию, как бы боясь нарушить и так к чертям расшатанное равновесие между ними.       — Не нужно… Я сама, — Таня прячет лицо, в горле странно запершило, — я сама попросила, чтобы нас поставили в пару.       Татьяна ухмыльнулась, в открытую глядя ему в глаза, в которых сейчас плескалось неподдельное удивление с толикой замешательства. Не зная, что ответить, Иван опирается о колени, пряча лицо в ладонях и зарываясь пальцами в волосы.       Спустя несколько мгновений он вскидывает голову, поворачиваясь к Тане, но натыкается лишь на ее отрешенный профиль.       — Зачем? — голос ему изменил и прозвучал как-то непривычно глухо, как будто этот вопрос стоил ему немалых усилий.       — Я бы не выдержала, если бы меня держали другие руки.       — И только? — его тихий смешок, как удар под дых, выбивает воздух из легких и заставляет развернуться к нему всем телом и смело взглянуть в глаза.       — А что ты хочешь услышать?       — Неважно, — Таня хмурится от усталой обреченности в его голосе. — Допивай чай, а то он уже остыл. И я жду тебя на льду, у нас еще ничего не готово.       Она смотрит на его удаляющуюся спину, чувствуя, как внутри все разрывается в немом крике. А чего она ждала? Что он расскажет ей, как скучал, как думал каждый день, мучился воспоминаниями, хотел позвонить, мечтал услышать голос, видел красочные сны, после которых реальность казалась серой и безжизненной?       Нет, конечно. Все правильно. Все так, как и должно быть.       Она не лгала ему, когда говорила, что не вынесла, если бы рядом с ней был кто-то другой. Сбежала бы после первой же тренировки и не вернулась. И кому какое дело, что последние десять месяцев ее жизни прошли в едином потоке обыденности и в безуспешных попытках найти себя в прошлой жизни. И только со временем она поняла, что дело не в обстоятельствах, а в ней самой. Просто она сама уже никогда не станет прежней. Смириться с этим оказалось проще, чем Таня могла подумать, но когда представился шанс вновь почувствовать себя живой, она не смогла от него отказаться.       Она знала, что будет больно. Но всем же известно, что спортсмены — это скрытые мазохисты.       Спустя несколько часов совместной работы скованность куда-то ушла, вновь появились улыбки, забавные шутки, которые так точно воссоздавали атмосферу прошлого года. Таня подумала, что, наверное, это стоит того, чтобы вновь рискнуть всем, что у нее есть.       В какой-то момент Ваня споткнулся, и они полетели на лед. В один миг он прижал ее крепче к себе, а свободную руку положил под голову, чтобы она не расшиблась.       — Так, держись!.. Эй, ты чего улыбаешься? Мы же могли убиться! — в голосе Колесникова притворное возмущение, а Таня в ответ лишь еще шире расплывается в улыбке, когда он привычно оглядывает ее на предмет повреждений. Это так знакомо. Это вновь так правильно.       Время все расставит по своим местам. А пока она лишь держит его за руку и смеется над его очередным самокритичным замечанием, желая лишь, чтобы это никогда не заканчивалось.       Ведь всем же известно, что спортсмены — это самые смелые мечтатели.