ты станешь слаще, а я
пропала без вести в японских лагерях
пропала голубем, синицею в руке
я застывала в ожидании тебя
неблагодарно
♫ Ночные Снайперы — 31-ая весна
В ее камере было еще пятеро женщин. Самых разных. Непохожих ни лицами, ни именами, ничем, кроме одной общей черты: каждая была убийцей. Ли Сун Ён убила своего мужа, когда тот, в очередной раз приревновав, сделал попытку избить ее. Он делал так не раз, она сначала говорила, что прощает, и терпела, ей было некуда идти, но в тот раз чаша терпения переполнилась, и рядом оказался нож. Со Ю Хи убила подругу. Они соперничали за одно и то же место в фирме, а после выяснилось, что и за мужчину. Ю Хи решила, что сумеет выдать убийство за несчастный случай, но не сумела. Ким Джи Ян убила клиента. Она была проституткой, он заказал ее, предложил ей кнайфплей, и в процессе увлекся, почти что сам напоровшись на острие, но обвинили, конечно же, не его — он был богатым человеком, его семье ничего не стоило заплатить адвокату. Пак А Ра убила свекровь. Все вышло до скучного банально: они выпивали вместе, поссорились из-за чего-то, они всегда ссорились, но тот раз, как и для Сун Ён, стал последней каплей. Чхве Мин Ха убила любовника — убила полностью осознанно, когда тот изменил ей, и не раскаивалась, говоря, что если бы могла, убила бы его еще тысячу раз. Им было скучно. Тесные камеры, не уединиться даже в уборной. Их водили работать в цех, на прогулки во двор — час в день. В остальное время они сидели в одном помещении, спали на кроватях в два яруса, кто-то — на полу, расстелив матрас, кто это будет — решал жребий. Им было скучно. Отчаянно скучно. До воя, до желания разодрать себе горло ногтями. Были способы развлечься. Забыться. Своеобразные, неправильные: они льнули друг к другу на кроватях, забираясь в зеленые штаны тюремной робы, прижимали друг друга к раковинам и стенкам в туалете. По обоюдному согласию и против чужой воли. Руна так не хотела. Переспать с кем-то — изменить Нине; единственный раз она была с мужчиной, а потом ей было гадко. Не из-за самого секса, просто… просто это была не Нина. Мужчина или женщина — неважно. Руна хотела только одного человека. Но Нина была далеко, а Руна чувствовала себя на грани безумия, и… и Ким Джи Ян была немного на нее похожей. Тоже худенькая, тоже стройная, примерно того же роста. Изящная, хотя и вполовину не такая изящная, как Нина. И волосы она собирала в хвост — слегка вьющиеся, каштановые. Руна прижала ее к умывальникам. Зажала рот, дернула вниз штаны, вошла пальцами — Джи Ян только захныкала, не сопротивляясь. Даже начала постанывать, когда Руна стала двигать рукой быстрее. После Руне было так же мерзко, как от секса с мужчиной. Она закрыла глаза, другой рукой удовлетворяла себя, представляя Нину, и ей было хорошо, но, придя в себя и увидев Джи Ян — чуть не разрыдалась от омерзения. Как она могла… с этой шлюхой…***
Спать в комнате одной — просто быть в комнате одной — казалось бесценным подарком судьбы. Чистые простыни. Чистая наволочка, пахнущая стиральным порошком, а не потом и грязными волосами. С кухни — дивное переплетение ароматов кофе и бекона. Руна застонала от удовольствия, проснувшись в своей постели. От осознания того, что на кухне Нина и что Нина готовит для нее, хотелось плакать. И вместо тюремной робы — пижама. Черная, шелковая, Нина помнила, что сестра такие любит. И ванная — чистая, удобная, где никто никого не зажмет в углу. Руна долго стояла под душем, смывая с кожи воспоминания и гадкие сны, прилипшие к ней обрывками чужих стонов. Джи Ян не считается, повторила она себе в который уже раз. Джи Ян — шлюха. Не одна женщина в тюрьме так зажимала ее, ее беззастенчиво лапали, тискали, не спрашивали, хочет или нет. Само собой разумелось — хочет, это ее работа. Они не мужчины, они не сделали бы ей больно и не оставили бы ей ребенка в животе. Джи Ян плакала по ночам. Все они плакали. Кто-то — без слез. Руна плеснула себе в лицо пригоршню холодной воды. Отряхнулась, сердито уставившись на свое отражение в зеркале: стрижка-каре, не такая изящная, как до тюрьмы, черные глаза, бледная кожа, искусанные губы. Прошло семь лет, но на ней это почти не отразилось, несмотря на тюрьму — и с чего бы? Тогда ей было двадцать пять. Сейчас — тридцать два. А Нине двадцать восемь, и она тоже мало изменилась. Или до неузнаваемости. Заметив корзину для белья, Руна не сдержалась, открыв ее. Она делала так раньше. Ей было нужно, и она не видела в этом ничего особенного. Ничего страшного. От этого никому не больно. Когда-то ей приходилось выбирать, чтобы случайно не взять вещи матери (мужская одежда лежала отдельно). Теперь в корзине были только вещи Нины. Где родители, Руна так и не спросила. Решила, что умерли. Она для них в любом случае умерла. Взяв белые кружевные трусики, Руна прижала их к губам, втягивая нежный аромат. Сладкий, манящий, дразнящий воображение — она легко могла представить Нину в этих трусиках и ни в чем больше. Ей шел белый цвет. В балетной пачке она была неотразима. Внизу живота растеклось тепло. Руна торопливо приспустила штаны, скользнула рукой себе между ног — сейчас это было не мерзко. Сейчас это была Нина. Она ничего не знала, она ни о чем не догадывалась, но в то же время прямо сейчас смотрела на нее. Улыбалась. Томно постанывала в такт движениям. Кончив, Руне пришлось вымыться еще раз, чтобы не являться на глаза настоящей, не призрачной сестре — такой.***
— Доброе утро! — Нина поставила на стол тарелку с рисом, яйцом и беконом. — Ты долго была в душе. Что-то не так? — Действительно, что? — огрызнулась Руна, садясь за стол и придвигая к себе тарелку. Тут же устыдилась, — Прости. Я просто… устала. — Да, я понимаю, — Нина села напротив, подцепила вилкой кусочек яйца. — Но если что-то не так, ты всегда можешь рассказать мне. Даже должна. Я твой психиатр. — Врачам же не разрешают лечить родственников, — проворчала Руна, следуя ее примеру и тоже накалывая на вилку кусочек яйца. — Просто не рекомендуют. Это не запрет. Яйцо таяло на языке. Бекон вышел идеальным — сочным и хрустящим. Рис — нежным и рассыпчатым. Нина научилась готовить; когда-то у нее все пригорало, все валилось из рук. — Не забыла, что придет тренер? — напомнила Нина. Еще бы она забыла. Руна стиснула зубы. — Не забыла, но понятия не имею, зачем он мне. — Мне сказали, в тюрьме ты получила травму. Травму… Ей устроили темную. Такое тоже бывало — больше ради развлечения, чем из настоящего желания мести, но били в полную силу. У Руны были месячные, и, хотя была ее очередь спать на полу, она отказалась, а когда никто не пожелал уступить ей кровать — просто сбросила на пол Джи Ян. Тогда Джи Ян снова стерпела и покорно легла спать на пол. Следующим вечером Руну подстерегли в туалете. Охранницы, как всегда, сделали вид, что ничего не слышат, но Руна старалась не кричать — чтобы не доставлять им удовольствия. После выяснилось, что у нее сломаны два ребра и лодыжка. — Получила, — нехотя созналась Руна. — Поэтому для комплексного лечения тебе нужна лечебная физкультура и физиотерапия. Чан Ук хороший специалист, — на лице Нины отразилась нежная улыбка. — Мы учились вместе. «Он спал с тобой?» — чуть не произнесла вслух Руна. Нахмурилась, ковыряясь вилкой в тарелке. — Он придет в двенадцать, — как ни в чем не бывало, продолжила Нина. — Так как Чан Ук увлекается, помимо прочего, физиотерапией, и это тоже его специализация, помимо упражнений на свежем воздухе он планирует заняться также арт-терапией и аэротерапией. И акупунктурой, он и в этом хорош. И как массажист, но я подумала, что тебе не понравятся прикосновения чужого… человека, — Нина чуть не сказала «мужчины». — Ты права, не понравятся. — Поэтому мы будем гулять, загорать, принимать воздушные ванны, рисовать на пленэре, слушать музыку, читать друг другу вслух, делать зарядку и танцевать! — воодушевленно сказала Нина. Последнее было зря — Руна помрачнела еще больше. — Ты перестала танцевать, — проговорила она. — Почему? — Я же поступила в медицинский. Мне было не до того. — Нет, я не о том. Почему ты поступила в медицинский? Ты могла продолжать заниматься балетом. Даже если эта паршивка Ён Со сдвинула тебя с места примы… это не повод. — Ён Со не паршивка, — нахмурилась Нина. — Между прочим, она меня поддержала. — Поддержала? — вилка со звоном ударилась о тарелку. — Так вот оно что? Она тебя поддержала? И в чем же заключалась ее поддержка? — Руна, — тихо, но твердо сказала Нина, — прекрати. — Что прекратить? — Устраивать сцены, — то, что она говорила спокойно, раздражало еще сильнее. Руна закусила щеку, во рту привычно закровило. — Прости, — пробормотала она. Напомнила себе: это Нина. Это ее любимая сестренка, на нее нельзя кричать. Нельзя злиться. Она — ее Нина. Даже если больше не танцует. Даже если защищает Ён Со. Она — ее Нина. — Ничего. В конце концов, я же тебя подвела, — Нина уставилась в тарелку. — Ты хотела, чтобы я была балериной, а я… если честно, я никогда этого не хотела. Мне нравился балет, но этого было мало. Я не жила им. Я не считала его смыслом жизни, в отличие от Ён Со. Поэтому я танцевала хуже нее — я не вкладывала душу. — Но ты училась, — возразила Руна. — Ты очень старалась, ты прикладывала так много усилий… — Да, — Нина подняла глаза. — Только не ради балета, а ради тебя. — Ради… меня? — опешила Руна. — Да, ради тебя, потому что тебя восхищало, как я танцую, а я хотела, чтобы ты мной восхищалась. Я хотела, чтобы ты смотрела на меня так… как на сказку. Как на свое сокровище. Я всегда танцевала для тебя. Не для родителей. Только для тебя. — Нина… — А когда ты… больше не могла видеть мой танец, — Нина сглотнула, не сказав «села в тюрьму», — я потеряла единственный смысл танцевать. И бросила. Зато я состоялась, как врач. Мне доверяют пациенты. Я умею их успокоить. Говорят, у меня талант. — И какой же ты поставила мне диагноз, гений психиатрии? — заинтересовалась Руна. — Шизофрения, бредовое расстройство ревности, параноидное расстройство личности, психопатия, социопатия и психоз, — перечислила Нина. — Это вызвало у тебя болезненную привязанность ко мне, и делая то, что ты делала, ты искренне верила в свою правоту. Так как ты была больна, тебя нужно лечить, а не держать под арестом, где ты вдобавок можешь быть опасна для своих соседок. — Сокамерниц, — криво усмехнулась Руна. — Сокамерниц, Нина. Спасибо за еду, — отставив пустую тарелку, она вышла из кухни. Нина смотрела ей вслед, нервно покусывая нижнюю губу.