Омут

Тринадцатое марта 23513-го года по небесному летоисчислению.

      Иногда Монике казалось, что упасть не выйдет, падать ниже просто некуда. Но потом в королевском отряде кшáтриев появлялись новые лица, при дворе заводились свежие фрейлины, и мулатка с радостью опровергала саму себя, проводя очередную ночь с кем-то, чьего имени она не запомнила. Моника – универсальный боец. Сильная, хитрая, превосходная. Так говорят про неё в этих стенах. Но офицер предпочитает думать, что ей не оставили выбора: либо лучшая, либо никак. Когда именно это случилось – на финальной битве, на Инициации или сильно раньше, на пожаре в аргентинской Ла-Пампе в 2018-м, - риторический вопрос. Ей стукнуло двадцать семь, она жила в Кордове и только-только съехалась со своим парнем. Луис был тёплым увальнем, который создавал уют, каким его создаёт кот – не приносит пользы, но потискать приятно. И Монику это устраивало. Она выросла с матерью и понятия не имела, кто её отец. Никакой драмы, просто пьяная вечеринка и быстрый перепихон. Но мамаша, воспитанная одной лишь бабкой, оказалась достаточно религиозной, чтобы не делать аборт и плюнуть на скромные доходы. Это потом мать заматереет и станет хорошо зарабатывать, покоряя карьерную гору от заштатного социального психолога до модного психотерапевта в Инстаграме, а детство Моника запомнила если не бедным, то не позволяющим лишнего. Эмпанада, маниока и подарки, сделанные своими руками по праздникам, да толпы женщин в украшенном флажками патио, словно они – амазонское племя, истребившее мужиков.       – Татуировка?       – Из Аргентины прихватила. – На крышу она взяла одеяло, Астр – Глифт, и теперь они лежат в отличной компании. Устроиться можно и под навесом, можно даже забраться в его персональную комнату, но бесконечный потолок, подбитый звёздами, выглядит романтичнее.       – Как ты умерла, Моника?       – Я сгорела в пожаре, - ухмыляется она, играя с огнём на кончиках пальцев. С чувством юмора у мулатки, как у всех женщин их рода, хорошо. И божественной иронии она ставит «зачёт».       Суббота её законный выходной, но долгие годы службы отучили валяться в постели до полудня. Пойти Монике некуда, она не обросла связями за пределами дворца – нет ни подруг, ни сокурсников, с кем хотелось бы встреч. Поэтому она почти не выходит из своей комнаты сегодня: сначала отжимается от пола, потом просит прислугу принести завтрак и долго размазывает желток по тарелке. Глазунья похожа на яйцеклетку, эта мысль не даёт ей покоя наравне с зеркалом. То любит напоминать, что в отражении уже не юная девчонка, какой Моника явилась в этот мир, а взрослая женщина. Бабушка часто повторяла, что бабий срок не долог, и родить надо хотя бы для себя. Мулатке смешно, её ба не в курсе, что время остановилось и часики здесь не тикают.       – Ты – следующая. – Они играют в Вагат разномастной компанией. Усевшись по-турецки, Мими заведует парадом. Её группа поддержки – пара демонов постарше.       – Ну подходи, высматривай, - кивает Моника, пока Донни лакает синее пойло по соседству. Он был первым, с кем она познакомилась. А она стала первой, кто не вызывал у Бессмертных желания докопаться до серых крыльев. Как-то быстро вписалась в кружок тусовщиков и держала ровные отношения с обеими сторонами.       – Хочу узнать поступок, которым ты не гордишься! – Дочь Мамона спрыгивает с парапета Плачущих дев и подлетает, хватая за подбородок. – Ого… - не проходит и минуты, как Мими отводит глаза. – И сколько ему было бы сейчас?       – Лет шесть, - жмёт плечами Моника. Теперь она рада, что сделала аборт в свои двадцать. И никого не оставила сиротой на земле. Потому что традиции своей семьи были соблюдены, отца у того ребёнка не было.       К обеду весна распоясывается и включает ливень. Дождь Моника любит, а в Тартаре он нечто вроде благословения. Редкий, как единорог. Она с удовольствием рассматривает капли на окне: сдвигает тяжёлый гофрированный атлас, отталкивает тюль под ним. Та прожжена в паре мест, потому что иногда офицер курит прямо в спальне и нарушает правила. Это её персональный бунт, полный скрытого довольства. Комната угловая, ей не случайно выделили эти покои. Обзор на двор слабый, видно горкой сложенные бочонки и телегу, которая стоит здесь дольше, чем служит Моника. Зато напротив кабинет Милорда – три окна в ряд, центральное с балконом.       – Ты вообще кто? – Он её не помнит, это понятно. Принимает в тронном зале, но без помпы. Советник успел шепнуть, что предыдущий сатана любил более пышные убранства. Но сын изменил дворцовые порядки.       – Моника Жулиана Роча. Мы учились вместе. Вместе бились на побережье, Владыка.       – Значит непризнанная?       – Бывшая непризнанная. – От злости она поджимает губу и слышит хмык. С войны прошло лет сто, может сто пятьдесят, и Люцифер заметно заматерел. Плечи стали крупнее, волосы длиннее, иногда он отпускал небольшую бороду. В остальном изменений не было: всё ещё красавец, всё ещё мерзавец. И ужасный характер бонусом.       – Давай коротко, Моника, - он без интереса отводит глаза на стол. Тот призы́вно завален бумагами. – Почему я должен принять тебя в королевский отряд?       – Потому что… - она хочет проорать в это надменное лицо «Потому что ты, падла сатанинская, ввёл контроль рождаемости, и я теперь и за тысячи лет не накоплю эвó на нормальную ячейку общества!», но вежливо и сухо продолжает, - я умею вот так. – Из руки вырывается огненный шар. Мулатка формирует из него полусферу, расширяет её и опускает края у ботинок дьявола. Лишь после вскидывает лицо и понимает, зрелище демону понравилось.       У неё сильная энергия и сильная магия, она знает. И психологической травмой от смерти в пожаре Моника не обзавелась, обращается с огнём на «ты» и на «эй, ты». Её дар стал причиной, почему девушка отправилась на состязание непризнанных. Он же – причина, почему Моника ринулась в тот бой. И выжила, проиграв.       – Да сколько ж их там!.. – На губах Дино запеклась кровь, но она чужая. Он явно устал, дышит шумно и костяшки пальцев, сжимающие меч, побелели.       – Давайте ударим энергией! – Кто-то из студентов. Их импровизированный отряд. Дети. Люцифера хотя бы сражаться учили, поэтому он дерётся с полукровкой чуть в отдалении. А половина здешней компании впервые взяла в руки оружие и теперь служит защитным рубежом с запада.       Всё шло неплохо, пока не налетели субантры. В кино всегда так бывает: сначала дают надежду, потом щёлкают по носу, потому что компашка и близко не главные герои. Главные – те, на возвышенности, это даже уебок Маль понимает. Но по началу им правда удавалось отражать нападение. Сын Фенцио крикнул, чтобы сбились в кучу, спина к спине, крыло к крылу. Выстроились и выставили щиты – кто из огня, кто синеватой дымкой импульса. Но Моника опередила остальных, накрыла такой мощной огненной сферой, что грех расходовать чужие чары. Расчёт оказался верным, демон или ангел не полезет в марево, а субантры всего лишь твари, хоть и зубастые. Мозгов там нет, вот и прут в огонь. Одни запекаются, другие пролезают, чтобы оказаться на клинках. Окровавленные, хрустящие от пламени – не страшно.       – Моника! – Трясут за локоть, чуть не бьют. – Моника!       – Да! Да, что? – Она поняла, случилось нечто плохое. Вроде бы закрыла глаза на секунду, отгоняя картинки другого пожара, там, в Ла-Пампе, но допустила ошибку.       – Твоя сфера исчезает! – Дино где-то сзади, в кругу, который они сформировали. Гул стоит лютый, но он перекрикивает.       – Сейчас! – Руками мулатка проделывает привычное действие – создаёт новый огненный шар, чтобы превратить тот в орудие защиты. И вдруг чувствует порыв ветра сбоку – так машут крыльями.       Наверное ей следовало удерживать ту сферу, которая служила щитом номер один. Не отвлекаться на новую. Не выпускать старую из ладоней. Не позволять той истлеть в воздухе. Сейчас, имея в загашнике военный опыт, она понимает, где прокололась. Но работа над ошибками на поминках – самое грустное зрелище. Первым из их группы вырвали соседа справа, щуплого паренька-демона в модных очках. Субантра подняла его в воздух, подкинула, и фигуру тут же окружили клыкастые сотоварки. За тушами монстров было не разобрать, что происходило со школьником, но оборвавшийся вопль до сих пор звенит рингтоном в офицерских ушах.       – Не смотрите наверх! – Крик сына Фенцио. – Атака на четыре часа!       – Мамочки! – Женское многоголосье. Не смотреть не получается, они все вскинули лица – представлении в ближнем ряду. Сцена высока, приходится задирать головы. Через полчаса большинство останется без них.       – Моника, сферу!       – Делаю! – Но не получается. Она наращивает огонь, растягивает его, кое-как сумев отвести глаза от первого мертвеца в их отряде. Пока макушку не заливает чем-то липким.       Это уже позднее мулатка сообразит, там не только кровь была. Чужие разорванные мышцы, лопнувшие сухожилия – мясное крошево. Женщина-знахарь будет отмывать по-африкански пышную шевелюру в лазарете, куда её доставят, а Моника не сможет расплакаться. Её лишили права на слёзы. И сделали единственной уцелевшей. Фарш, она опишет это кратко, когда пойдёт череда военных трибуналов. Картинки воспоминаний станут отрывистыми кадрами хóррора. Минуту назад на их пятачке было не меньше трёх десятков бойцов, а сейчас половина из них лежит по частям или доставкой сыплется с неба. Ощущения ненастоящие. Вокруг слишком много красного и чёрного, так не бывает. Оно заставляет думать, что всё не взаправду до момента, пока Моника не поскальзывается с противным чавканьем. Странно, они ведь стояли на плато, а теперь здесь холм. Уже лёжа, без сил, без возможности даже руку оторвать, мулатка поймёт, курган вырос из тел и того, что от них осталось. И она прямо по центру этой жуткой трапезы, вполне себе живая.       – Что было дальше? – Архангел – усатый старик – ужасно дряхл. И когда он двигается на своём высоком стуле, Монике мерещится, что слышим скрип костей.       – Я увидела в небе Дино – сына Фенцио. – Ей показалось, старшекурсник танцует. Меч вправо, копьё влево, изящные пируэты. Bailamos como somos. Лишь рубашка смущает: непризнанная помнила, Дино пришёл в белых одеждах, когда всё начиналось, а сейчас походит на перезревшую вишню.       – Вы собирались подняться? Взлететь? Помочь товарищам?       – А вы собирались выходить на поле боя? Или эта кровавая песочница предназначалась исключительно для детей?       Когда её придавило спиной ангела, он казался целым. Лишь локти раскинуты в стороны. Моника помнила, как кричала Дино, как трясла его плечи. Но голос подвёл, дезертировав в неподходящий момент. Оставил на память рыбье открывание рта и ни единого звука. Ей пришлось приложить усилия, чтобы перевернуть сына Фенцио к себе лицом. А потом порадоваться, она вовремя разучилась орать.       – Вы пролежали среди убитых, пока вас не достали?       – Да, субантры рыскали вокруг, опускались к телам, потрошили покойников.       – Мы очень рады, что вы уцелели. – Вмешивается другой архангел. Он помоложе, но у него такой квадратный зад, что сомнений у мулатки нет – мужчина сидел в тылу сухим и сытым ублюдком.       Небесное Воинство появилось под занавес. Опередило триумфальное возвращение Вики Уокер на какой-то час. Тóрсы – в серебряных доспехах, головы – в шлемах, в глазах – азарт убийц. Чтобы не смотреть на то, что было у Дино вместо лица, Моника повернётся на бок и немигающим взглядом уткнётся в этих задавак. Адский Легион тоже в амуниции, но он потрёпан, разукрашен вражеской кровью и бьётся с самого начала. Он пошёл за Люцием, а тот, по слухам, пошёл за Викторией. Она тогда и решила, если её найдут, если откопают среди прочего филе живой, служить свету мулатка не будет. Лучше прислуживать тьме, чем якшаться за руку с белыми и пушистыми, что даже манжеты не запачкали. А ещё она решила, что в войне не бывает победителей. После обеда Моника возвращается к задаче, которую ей поставили. Нужно отыскать того, кто сломал ремень седла и отравил дракона. Погонщики уже сообщили, животное числилось здоровым. И теперь это дело чести, ведь она сама снаряжала зверя перед вылазкой.       – Смотреть в глаза! – Милорд рявкает, удерживая чарами, и отбрасывает одно воспоминание за другим, перебирает их, как солдатиков в жестянке. Но там чисто: глава королевских кшáтриев не имеет с покушением ничего общего.       – Дайте расследовать. – Когда он выпускает её, Моника потирает грудину под доспехами. Каждый раз, когда Люцифер проверяет свою охрану, а проверяет он её часто, у неё печёт в солнечном сплетении. – Найду и приведу.       – Найди и приведи, - бросает он, думая о чём-то своём. О ком-то.       Она пользуется связями. И не все из них рабочие. Одна из младших фрейлин хорошо лижет и громко стонет, Моника ценит такие навыки.       – Ты последняя летала на этом драконе, - мулатка зажимает её в галерее, увешанной картинами, - кто принимал на конюшне по возвращении?       – Поцелуешь – скажу, - девица совсем зелёная и любит флирт. Закончила Школу лет десять назад или того меньше. – Я по тебе соскучилась… - голосок томный, даже игривый, но Моника мысленно переводит – никто другой меня пока не трахает. Офицер помнит, фрейлина предпочитает основательно надраться перед тем, как сверкнуть пирожком. В последний раз Моника брала ту стоя. Согнула на стол в своей комнате, задрала подол вечернего платья и раздрочила пальцами дырку до хлюпанья. Девчонка стонала на публику, ловила ртом воздух и умоляла не останавливаться. Гарда офицерского меча пришлась кстати. Она засунула ту в вагину и отполировала до блеска – и фрейлину, и рукоять оружия. Первая плакала от наслаждения, вторая сверкает по сей день.       – Радость моя, - белобрысая, пухлогубая, до противности милая. Но Королю нравится бульварный типаж. – Мой меч со мной. Поэтому… - она опускает руку вниз и сжимает передок фрейлины под кожей наряда, - …лучше тебе отвечать на вопросы. Пока я не решила, что мне следует использовать клинок другой стороной. К ужину допрошены ещё несколько человек, но они вне подозрений. Моника не сдвигается с мёртвой точки, и теперь идея проверить память у каждого во дворце уже не кажется тухлой. Найти преступника – это награда золотом. Офицер равнодушна к презренному металлу, но её греет мысль, на что она тот потратит. Когда до дьявольского кабинета остаётся несколько поворотов, слух различает вопли:       – Пусти! – Вики Уокер. Визгливая, как прежде.       – Пошли поговорим. – Моника оценивает, откуда долетают голоса престола и сатаны. Недавно она ловила себя на мысли, что план зáмка она помнит лучше, чем собственную мать.       – Не трогай, сама пойду. – Малая гостиная. Иногда там сервируют чай. Но, по большому счёту, помещением заведуют клубы пыли. Один из её любовников с гарнизона как-то сказал, что военное положение, введённое Люцифером, было оправданным. Захват власти – не шутки. На старте репутация зыбкая, как песочное тесто. Но и спустя несколько веков тут мало что поменялось. Словно в любой момент посреди ночи под окнами вновь бесшумно вспыхнут тысячи огней, выдворяя какого-то ставленника Цитадели. Впрочем, далеко тот не ушёл: во дворе до сих пор гниёт помост, где Милорд лично сносил ему голову. В смежной с гостиной библиотеке Моника оказывается с опозданием. Пришлось дождаться, когда пара скроется за дверьми, и после этого ринуться следом. На стене огромный барельеф головы дьявола. Она его со Школы помнит. Мисселина рассказывала, что этот Бессмертный был первым, когда Небеса раскололись. Что с него начинается история Ада. Но чего покойная учительница так и не узнала, что дьявол умеет хранить секреты. Вставая на кресло, Моника вжимает каменную глазницу и та безропотно уходит влево.       – …как идиотка! – Видимость на пять баллов, никакого тумана, не надо напрягать слух. Виктория удивительно спокойна. Она лениво скользит глазами по своему разъярённому визави и вскидывает бровь:       – Во-первых, не ори. Мы не на базаре.       – А ты не выступай. Мы не на суде.       – Никто не успел увидеть, Люций.       – Но ты рассчитывала на другое.       – Это ответ на шантаж. Я не тупая. – Она скрещивает на груди руки и задумчиво пристукивает мыском туфли. – Мне нужны документы, ты подпишешь их завтра, но чтобы признать печать действительной, тебе требуется совет, который – мы оба прекрасно понимаем! – будет против. И тогда Капитолию этой бумагой можно будет разве что подтереться!       – Совет пройдёт без твоего участия. – Мужчина откидывает пряди с лица и внимательно следит за Уокер. – Уже в понедельник порадуешь маму и поиграешь на арфе… или что вы там делаете.       – Точно не то, что мы с тобой последние четыре дня.       – Хорошо, что напомнила. – Он расстегнул пуговицу жилета. – Сама снимешь платье или помочь?       – Нет настроения, извини, - Вики попыталась прошмыгнуть к выходу, но ей преградили путь.       – Извинения приняты, пожелание не учтено. – Ещё одна пуговица. – Непризнанная, ты понимаешь, что любому другому я скрутил бы шею за копии, разложенные в зале совещаний? – Шаг вперёд. Это заставляет престола дёрнуться.       – Видишь, как мне повезло.       – Ты – гостья. Не занимайся своим излюбленным хобби.       – Это каким же? Не спать с тобой?       – Не лезь со своим уставом в чужой монастырь.       – В этом святилище не церковные порядки.       – Можешь встать на колени и попробовать молиться. – Жилет откинут на пол. Тишину зала прорезает звук расстёгиваемой молнии. – Вдруг поможет.       – Мне начинать кричать? – Теперь она вжалась в диван, оступилась и непроизвольно осела.       – Уокер, Уокер… - Монике не доводилось видеть у Люцифера такого лица. Но если определение необходимо, она бы назвала его буйным и порочным. Дамочку он вскинул с софы чарами. Ими же прибил к себе, заставляя шумно выдохнуть. – В такие моменты я ненавижу, что в тебе совсем нет уважения к тому месту, где ты находишься. А потом вспоминаю, это то, что меня привлекло… - рукой он скользит по женской скуле, заправляя её локоны за ухо. Затем перемещается ниже. Проходит по горлу, сжимает, но позволяет глотать кислород. И лишь после резко рвёт вырез наряда – картечью мелких крючков по паркету.       – Если я в деле, это не значит, что спать со мно… - её губы оккупировали без разрешения. Ладонью вдавили холку. И стали целовать с нездоровой жадностью. Насилие Моника не уважает, но действо перед глазами не похоже на принуждение. Оно похоже на огромный, кремовый торт с жирными розочками. Тот соблазнял с самого вечера, поэтому именинник вскрыл холодильник к полуночи, наплевав на приглашённых. Руки Уокер тонкие, белые, даже бледные: они затянуты в кружево платья, хотя рукав уже поплыл, догоняя декольте. Сначала они трепещут, напоминая бабочек в сачке. Потом сдаются. Взлетают вверх, приводят королевские волосы в беспорядок, ногтями царапают шею, пальцами рвут фибулу с воротника. Эту брошь носил его отец, уверена Моника. Она – это всё, что осталось от тела сатаны, обратившегося в прах.       – Дверь… - тихо шелестит престол.       – Запер. – Он сам лихорадочно стягивает рубашку, словно на кону вопрос жизни и смерти. – Хочу твои косы обратно, Уокер. Обещай, что отрастишь их для меня. – Одной ладонью мужчина зарывается в причёску спутницы, другой заканчивает с одеждой – своей и её. Мулатке не впервой наблюдать за чужими, постельным утехами: задачи на её посту отличаются разнообразием. Но своего непосредственного босса она прежде не видела обнажённым. Поэтому ставит галочку – она многое упускала. Виктория хороша до подрагивающих ресниц: нежная, тонкокостная, удивительно женственная. Без одежды блондинка лишилась острых углов и обросла мясом в правильных местах.       – Только после того, как ты пообещаешь сходить по мне с ума до конца своих дней, - её раскладывают на подушках дивана. Ноги разводят высоко вверх. Одаривают плевком в промежность, гладят и возбуждают пальцами до всхлипов и соков.       – Где поставить печать? Подпись?.. – Слова и губы увязают в женской шее. Она запрокинула голову и позволяет вставлять в себя член, до болезненности развратно кривя рот. Стонет Уокер негромко, но живописно. Её обычно звонкий голос становится грудным, утробным. А после начинает переплетаться с его шёпотом: резко и грубо – в движении, тягуче и хмельно – когда Люций замирает и встряхивает лицо перед собой – смотри на меня. Удивительное зрелище, рушащее череду сплетен. Моника слышала, фавориток он чпокает сзади. Коленки на ширину плеч, волосы в уздý. Но сейчас Виктории дуют в распалённый лоб, трутся носом и заглядывают в глаза. Ловят каждый её взгляд.       – Сядьпожалуйста…я хочу сверху, - ногами она обвивает любовника, заговаривается сама, сосёт кончик его языка, скользящий во рту, и выглядит совершенно счастливой.       – Маленькая доминаторша Уокер, - Люцифер ловко меняет позу, опускаясь на диван и не позволяя ей ни на секунду почувствовать себя опустевшей. – Если кто-нибудь зайдёт, так и знай, я буду всё отрицать и скажу, ты сама прыгнула на мой член.       – Ты сказал, что закрыл дверь.       – Я соврал.       – Тартар расценит это нападением? – На копчике Вики испарина. И чем интенсивнее она двигается, тем больше действо напоминает скáчки. – Что думаете, Ваше Величество?       – М-м, мне нравится, как ты это произносишь. И как течёшь по моим яйцам. Женщина без настроения.       – Я соврала. Моника полагает, они красивые. Обычно, трахаясь, люди смешны: выражения лиц, потные тела… задумка природы, чтобы радовать участников и веселить посторонних, но эти двое кажутся идеальными. Он – большой, она – узкая, упругая, сияет фарфором кожи. Растягивается по стволу жадно, плотно и давно уже не контролирует фрикции. Просто упирается коленками с двух сторон от Люция, пока тот долбит её снизу. И, не будь у Уокер её потрёпанного взгляда, можно запросто спутать с девчонкой. Только вчера умерла, но уже открывает новый мир во всех его гранях.       – Потому что ты врушка, - он выдыхает ей это открытие промеж грудей. Прикусывает сосок и тянет на себя, заставляя вскрикнуть. Тем же образом наказывает второй, - …непризнаннаяврушкашлюшка… - одной рукой царапает бедро, доходит до ягодицы и отвешивает звонкий шлепок. В ночи тот звучит пушечным выстрелом. Вторая ладонь дьявола вне поля видимости мулатки, но она готова спорить, что пальцы скользнули на клитор Виктории. Эта мысль быстро находит подтверждение: любовники – никакие не любовники, они – утопленники. Только наглотались не воды, а друг друга, и теперь захлёбываются оргазмом.       – Это было… хорошо-о, - Вики первая переводит дух, отлипая от татуированного плеча.       – Ты удивлена? – От его тембра её, должно быть, сладко насилует наждачкой. Мужчина хрипл до похабности.       – Я хотела сделать комплимент.       – Возьму минетом.       – Люцифер! – Она отшучивается и смеётся совсем ребячливо. – Мозоли натрёшь!       – Нет, погоди. – Зато Милорд серьёзен и напоминает статую, вылепленную из золота. У него загорелая, влажная от секса кожа, а остальное дорисовывают факелы. – Послушай меня, Виктория. Я не шучу. Я возьму чем угодно уже. Без скидок, без кэшбека, без приданого. Я заберу тебя. Ты можешь сбежать из моего города, ты можешь покинуть мои земли, ты можешь успокаивать себя тем, что мы всего лишь союзники и ностальгируем по былому, но это хуйня, Уокер. Ложь, которая не лечит! Потому что вот оно – единственно живое: ты, твои дырки и я, который в них скатывается. – Он вдавливает свой лоб в её и чеканит слово за словом, как нечто очень важное. Самое важное. – И я потащусь за тобой. Я всегда за тобой тащусь. Пойду по углям, пойду по снегу… раненным, хромым, убитым, каким угодно доползу. Я попробовал без тебя. У меня не вышло. Ты не только на член присела, ты въелась под кожу, испортила мою кровь, вломилась в мозг и разбила там лагерь. Почти три столетия и нихрена не отпустило.       – Только не проси снять моё проклятье, - она как-то жалко шутит, хотя саму пробирает дрожь.       – Убери руки от своего проклятья, Непризнанная. Это самое яркое, что со мной случалось. Когда поцелуи снова становятся животными, Моника решает, что видела достаточно. И что теперь у неё есть информация, которая может чего-то стоить. Осталось решить, как той распорядиться. Потому что дилемма у офицера тоже имеется – оба любовника ей симпатичны.