***
Виктория пытается распланировать диалог заново, наблюдая, как он её не слушает. Надо же, она не забыла все оттенки его настроений, хотя была уверена, эти фотороботы давно должны были удалиться из памяти за ненадобностью. Вот, посмотрите, только сегодня и только на арене нашего цирка Люцифер Невнимательный. У него чуть опущены ресницы, кокетливые, загнутые на концах, словно в насмешку над всей его брутальностью, и он смотрит, но не видит, размышляя о чём-то своём. Но никакого шанса проникнуть в голову у Уокер нет, она никогда не могла попасть туда без его на то согласия. Вики вынуждена признать, ей слишком интересно, о чём он думает, что представляет, оставшись с ней наедине. Может раздевает взглядом? Или вспоминает цвет и форму её сосков? Ему мерещутся все те хлюпающие звуки, которые умеет производить её тугое, распятое на нём влагалище? Он знает точное число своих укротителей драконов? А число родинок на её теле? Он бы трахнул её на своём столе в эту минуту? – Остановись. – В два раза больше древесины, Люцифер. – Ты надоела. – Не в один, - она показывает указательный палец и тут же разгибает средний, словно всё это – очаровательная разминка на переменке. Мы писали, мы писали, наши пальчики устали. – В два. – Утомительная. – Корабли из руды не построить. – Бесталанная. – Как дела в кругу твоих адмиронов? – Вики переключает тему разговора намеренно. Он слишком любознателен и всегда таким был. Ходячее «почему». Вот и сейчас она ждёт… – Почему тебя это интересует? На полу ковёр из сплошных достоинств. Люций считает, она зря не обращает внимание на ворс, тот достаточно мягок, чтобы на её коленках ожоги остались незаметными. Она могла бы уважить его, сняв мантию и встав на четвереньки. Ещё она могла бы раздвинуть свои бёдра руками, утыкаясь в покрытие, и тем самым захлопнуть рот. У Уокер отличный рот. Он большой, это всегда определяло выбор. Губы из тех, которые называют блядскими. Ими она сосала согласно характеристикам – смело, дерзко, отчаянно. Кто её трахает? Любовник? Может даже жених? Или там целый дивизион с лавровыми венками и дудками? – Хочу иметь представление, как быстро вы договоритесь о монархии. – Хорошо, что мне не требуется докладывать Цитадели о намерениях. – Больше не требуется. – А то случайно исполнил бы твою мечту. – Мечту о ездовом драконе? У меня их два. – Один выдан Капитолием, второго подарил Лой. Это как Porsche в земном мире, только в десятки раз дороже. Но она до сих пор не перевела их отношения на новую стадию, где дрессировщик сможет сосчитать все родинки на теле Вики Уокер. – Мечту всем управлять и всё контролировать. – Ты путаешь меня с моей матерью. – С такой стрижкой и помадой это не сложно. – Спасибо, я старалась. – Не благодари. Это не комплимент. Виктория разрешает себе считать, что первый раунд за ней. Он слушает, а значит она привлекла внимание. На демоне чёрный бадлон под горло, наружу торчат лишь крылышки черепа, высеченного на шее. И это забавит, словно он скрывает там не смерть и сонмы грешников, а наклейку-переводилку из подросткового журнала, которая неудачно смазалась в дýше. – Как можно быть такой глупой, Непризнанная? – Он дёргает в свои объятия, одетый в пронзительно-чёрное. Такой минимум оттенков в предрассветном мареве, что ей начинает казаться, что перед глазами идеальная чернота. Чистая и несуществующая в природе. Холодный погреб – вот она кто. Туда не хочется спускаться, потому что уже чёртову кучу лет ты не помнишь, что в нём лежало и что могло уцелеть. Снаряды или сабли? Порох или боеголовки? Отрубленные конечности? Да, пожалуй, это то, что следовало с ней сделать. Не так элегантно, как посадить на цепь, но цепь у них тоже была. – Да, пожалуйста, дадада! – Она прикусывает губы. Возможно даже крошит зубы от напряжения, пока он имеет её в два ствола. Его член вспахивает влагалище. Силиконовый вибратор довершает пейзаж в красивой заднице. Пять скоростей, три режима, приобретён в Атланте. «Незабываемое удовольствие для вашей леди». Хуеди, блять. Это всё, что она удерживает в голове. Это и его пальцы, всунутые в рот, которыми она чавкает. Вся пятерня. Чтоб разорвать края губ до болячек. Как шлюхе. Без как. – Сука, Непризнанная… - быстрые, резкие движения. Ему нравится, как она сдыхает. Без сил, сияющая, текущая. Остаётся спокойной, довольной, конченной. Никуда не уходит. Ничего из себя не мнит. Не упарывается в белобрысой башке в свои тóпи. – Клянусь, ты – мой ёбаный Рай. У Уокер мимика, взятая в долг. И чужие, сворованные слова. Она не похожа на девушку, которую он знал, и на женщину, ради которой стоит убивать. Мчаться в лагерь грязнокровки, не застав по утру в постели. Или отлизывать по ночам. Но он вынужден согласиться – она была вкусной. – Слишком хороша для Непризнанной, - её нога уже на плече. Она же служит тропинкой к цели. А целеустремлённости ему не занимать. – Ещё раз назовёшь меня Непризнанной… - его ответ долетает сквозь гулкую пелену. И Вики не разбирает ни слова, проваливаясь в эту, полную волшебства кроличью нору. Она, вероятно, уже приняла пузырёк с наклейкой «Выпей меня», став совсем маленькой, даже крошечной. Иначе как объяснить, что каждая фаланга двух пальцев, оказавшихся в ней, кажется чем-то огромным, самым важным в этот момент и в этой комнате. – Хорошо, хорошо, - он выдыхает на повторе. Сбитое, учащённое дыхание у самых складок. Там такой детальный обзор, что ей становится неловко, что каждый изгиб, каждая капля в его честь сейчас под прицелом. – Мать твою, я тебя съем… - когда его язык проходится по клитору, она понимает – яма никакая не кроличья. Волчья. Сначала Уокер ловила военных преступников. Тех, кто сбежал и считал, что надёжно спрятался. Дальние поселения, дохлые городки, вокруг незнакомый, такой же притихший сброд – чаще всего эти места отыскивались на неширокой полосе суши, между Раем и Адом. Ей поручали мелких сошек, намеренно давая понять, её геройство и её сила всё ещё под вопросом. Мать, конечно, была против. – Ты хочешь чего-то достигнуть в карьере или ты хочешь биться с насиловавшими пленных девок ублюдками? Война закончилась, Виктория. – Они их насиловали? – Она не верит второму утверждению, но это первое её задание в отряде, и она совсем не умеет застёгивать доспехи ангелов. На финальный бой доспех вручала Мими. Он был сделан из адской стали и одним своим видом намекал, что Вики выживет. – Нет, - Ребекка чертыхается, глядя на её неумелые попытки и зло откидывает руки дочери, продолжая сама, - стихи читали! Настоящий триумф пришёл с Кроули, его она нашла случайно. Вид бывшего директора не вызывал желания спросить, всё ли у того в порядке. Всё было не в порядке. Он растолстел и выглядел не просто больным, а умирающим. По старческим ногам, когда они заставили его встать с топчана в той забытой всеми сторожке, расползлись трофические язвы. Это не язвы, слишком быстро поняла Виктория, чувствуя и запах, и стыд одновременно. Директор, обделавшийся от немощи – как эксклюзивный, завершающий штрих в сказке, где были школа, вечеринки в поезде и руки, прижимавшие к стене собственностью. – Тебя хочу… - он пьян и позволяет себе падать с вершины, на которой нет места непризнанным. Она старалась с платьем, это видно. Так пусть получит за старания. – Ах! – Это всё, на что студентка способна. Глупая Непризнанная. Глупая Уокер. Глупая сладкая девочка. Кабинет выглядит пустым, в нём мало картин, нет камина и слишком недостаточно лишних мелочей, делающих присутствие правдоподобным. Он, как та локация в игре, которую надо поскорее пройти, потому что она плохо отрисована. И Вики решает, что это не та комната, где сидел предыдущий сатана – она не забронзовела, не покрылась патиной, не обросла воспоминаниями. Единственная ожившая картинка памяти – сам Люцифер. С придирчивостью жёнушки она скользит глазами по деревянным панелям за его спиной – пыльные. Перетекает на столешницу – та гораздо чище, но на глянце уже видны отпечатки мужских пальцев. Точно как на ней многим ранее. Наконец взгляд изучает полки: там много книг, которые не дают ответа, где они так прокололись. Проебались, если хотите. Не только с ним, а все. Все вместе и каждый в отдельности. Люций – не дурак, он наверняка спрашивал и у себя. Или она – единственная на всём белом свете, кто не умеет дальше как раньше? – Что с тобой случилось на поле боя? – А что со мной случилось на поле боя? – Не включай идиотку, Непризнанная. – Вызверивается он. – Ты стояла, словно тебе кол в жопу загнали, и хлопала ресницами с лицом «Бедный Мамон… ах как жалко… Следующий!». – Я?! Ничего подобного! – Мамон, сын Фенцио, Мисселина. Ещё раньше Ади. – Он вгоняет ядовитые шипы в её кожу. – Скажи, откуда взялся твой священный трепет перед грязнокровным ублюдком? – Ты несёшь чушь! – Просто хочу знать, куда делась слабоумная, но отважная Уокер. Они снова ведут переговоры. Он – в удобном кресле. Она – в неудобном теле. То сейчас похоже на брошенную суку, что дождалась хозяина. Виктория не согласна с телом, которое твердит, всё это что-то значит. Это был всего лишь секс, он сам её научил. Да, хороший секс, самый лучший, как показали три минувших века. Но одним членом сыт не будешь, любит повторять мать. Поэтому в Ребеккином арсенале представлена широкая линейка выбора. – Вторая академия. Совместный проект Ада и Рая. – Она ставит название его мира на первое место, как ей рассказывали. Или нахваталась, черпая грязную воду. Умение вести переговоры и влезать без мыла – хроническая болезнь небес. – Только учить там будут ваши дрессировщики. Наших драконов. – Слушай, - он облокачивается на стол и делает самое доверительное лицо, - зачем они тебя отправили? – Для переговоров. – Она встаёт и чуть разводит руки, чтобы обозначить открытость позы. Решение слезть с пыточного орудия самое правильное, теперь Вики может жестикулировать. – Ваша политика контроля рождаемости дала результаты, мы понимаем. Но она не может быть вечной. Запрет порождает противодействие, - она смотрит прямо в глаза, - и мы с тобой хорошо с этим знакомы. – А ещё она облокачивается на стол, оказываясь ближе. Это «ближе» слегка ведёт зáпахом, причём в обе стороны, как дымовая шашка, брошенная в толпу. – Через год или через тысячу лет, но у вас будет слишком много незаконнорожденных демонов. Слишком много не оплативших своё существование демонов. Слишком много готовых сменить власть демонов. И совсем не будет провизии. Вы вернётесь к тому, к чему ты пришёл на престол, если выйдет подавить восстание. Снова протекторат, Люций. Но теперь уже на наших условиях. – Хорошо. – Что хорошо? – Хорошо, вопрос «Зачем они тебя отправили?» с повестки снят. – Он что, её хвалит? Она не купится. – Я могу улететь сегодня. Капитолий может прислать другого переговорщика. Но он не скажет принципиально нового. – Она пожимает плечами, её ничего не держит. И возвращается на стул, чёртов трёклятый стул! – Продолжим завтра. – Ты маринуешь меня. – Мне нравится нежное филе. Пожалуй, триста лет – слишком маленький срок. Он не спокоен рядом с ней, это беспокоит. Пусть валит с видом «Этот тайм я взяла». Пока Уокер играет в карты, он играет в шахматы.***
– Вы знали о романе подсудимой с покойным? – А вы – нет? – Хищно долетает до Гавриила. – Отвечайте на вопрос, не устраивайте игр. – В игре весь смысл. Поэтому не устраивать игр – последнее, о чём Ребекка думает. На первом месте у неё судейская мантия. Архангелу не помешает хорошая глажка, а вот его писцу уже и та не поможет. – О школьном романе моей дочери знал каждый младенец. И меня это знание тоже не миновало. – Вы плохо относились к покойному? – Не настолько, чтобы желать ему смерти. – Она меняет одну ногу на другую, восседая по-королевски. Осанка усугубляет монарший строй. – Хорошо. Тогда расскажите, что произошло около двух ночи. Я как раз оттирала кровь…