Песня для атмосферы: Roxette - It must have been love
Горячее дыхание приближающегося лета тяжело оседает на щеках. Солнце нагло врывается в окна еще сонных домов, когда Субин идет на работу. В наушниках несвойственная ему Halsey, а в груди маленький, но надоедливый комок непонимания и обиды. Они сегодня с Бомгю почти не говорили с утра. Только «доброе утро», и то у второго оно получилось каким-то скомканным. Субин не ревнует, он не пытается контролировать младшего, ему просто обидно, что человек, который рос с ним плечом к плечу и с которым они делились не только единственной парой варежек на двоих, когда мороз из-за морского ветра переваливал за отметку десять, но и своими самыми тяжелыми мыслями, теперь скрывает такую, казалось бы, мелочь как прогулка с их общим другом. И это по какой-то причине не давало покоя. Енджун, этот самый друг, не скрыл того, что гуляет с Бомгю, когда Субин просто от балды написал ему с вопросом «че делаешь?». Субин уверен, что тот рассказал ему об их встрече, даже если б басист не спросил. А вот Бомгю скрыл. И ладно бы скрыл от Соры, чтобы та не волновалась, что младший идет гулять с малознакомым ей парнем поздним вечером, но он ничего совершенно не сказал Субину и наврал, что это встреча с Миной. Это не то чтобы бесило до пара из ушей, но селило такую неприятную обиду внутри, что становилось дурно. В кофейне еще немного прохладно после ночи. Субин еще и не спешит открывать двери, так как у него есть сорок минут в запасе. Он оставляет рюкзак на кресле в подсобке, надевает фартук и моет руки после улицы. Включенный им холодильник, начинает жужжать, светясь пустыми и чистыми витринами. Видимо его сменщица вчера все продала, либо наконец-то заимела совесть и убирает после себя крошки и непроданные пирожные. Субин проверяет все на чистоту, где-то вытирает мягкой желтой тряпкой незамеченные пятна кофе на столешнице, проходится по небольшому залу, потом прогоняет пару раз кофемашину, поправляет банки с кофе и закрывает ту, что по невнимательности забыли закрыть. Совершенно рутинные и автоматические дела, но почему-то именно они расслабляют его. Мысли о группе и о Бомгю быстро уходят на второй план, и Субин буквально погружается в работу. Через полчаса приезжает поставщик на своем небольшом фургоне-холодильнике. Он и бариста выгружают несколько небольших контейнеров, пока мужчина жалуется на то, какая хамоватая сменщица у Чхве. - Ну и змея! Куда Сола смотрит? - он кряхтит и помогает занести парню свежие пирожные и сэндвичи. - Эта самая «змея» ее сестра, потому и держит здесь, - с грустной улыбкой отвечает Субин, - Мало кто хочет работать не в туристической части города. Тут и платят поменьше. К тому же, - парень делает паузу, когда ставит контейнеры на столешницу, - Многие уезжают в города побольше. - Ага! Вот то ж. Им деньги подавай, да столицы всякие! А как у себя поработать, так не… Мужчина еще немного поворчал и, пожелав Субину удачного рабочего дня, укатил с заднего двора. Бариста вернулся в кофейню и принялся выставлять еду на витрины, а после занес оставшееся в холодильник. При помощи кондиционера воздух был слегка прохладным и приятным, чтобы в полдень точно никто не умер от жары. Субин оглядел зал и облокотился на столешницу руками. Все готово. Он открыл вход для посетителей и повесил табличку «открыто», а также позволил себе такую маленькую роскошь, как сделать мини-порцию капучино с корицей и ягодным сиропом для себя. Размолотые зерна приятно пахнут, а кофемолка негромко жужжит. Когда готовый напиток наливается в чашку, то появляется то маленькое нетерпение перед тем, как добавить яркие штрихи: сироп, сладковато-свежо пахнущий, влить горячий кофе, потом мягкая пенка, а поверх нее милые рисунки из корицы. Субин приобрел фигурные ситечки с сердечками, мишками, звездочками и бабочками, чтобы не просто скучно сыпать бурую горсть на верх напитка. Закончив развлекаться с украшениями, он отпил кофе и расслабленно оперся бедрами о столешницу. Несмотря на то, что люди с утра бегут на работу, все равно как-то лениво. Субин обслуживает пару посетителей, заказавших большие стаканы американо со льдом, и снова немного заскучал. А когда ему скучно, то в голову сразу залазят куча проблем, которые просто хочется вытрясти. - At first I was afraid, I was petrified. Kept thinking I could never live without you by my side!!! Субин поднимает глаза, когда слышит это фальшивящее пение и громкий голос, и больше не хочет работать в кофейне, потому что он, вот этот вот, теперь знает адрес его работы. А еще вот этот вот приперся вусмерть пьяный, но до бесящего довольный, одетый так, что удивительно, что его не избили где-нибудь в подворотне. Чхве Даниэль. «Только не он» - это последнее, что думает Субин, когда парень в леопардовой шубе посередь лета и в кислотно-розовых очках, прямо как его волосы, чуть ли не укладывается на столешницу кассы, подпирая обеими руками хмельную голову. Так тяжело Субин еще никогда не вздыхал. - Флэт уайт? - Тебя. Безапелляционно и в лоб. Ничего нового. Даниэль снимает очки и небрежно бросает их на стол перед собой, не сводя совершенно дикого и шального взгляда с бариста. Тот начинает подготавливать кофемашину, отвечая со всевозможным спокойствием: - Меня нельзя, но кофе можно. Делаем? - он смотрит на Даниэля через плечо, немного подняв брови. - Делай че хочешь, вот честно, - тот бессовестно пьян и настолько же пиздецки горяч, когда слегка ухмыляется, а потом громко клацает мятной жвачкой, - Мне достаточно смотреть на тебя. Пока достаточно. Субин старается сильно не показывать эмоций и просто кивает. Он сразу понял, что этот вампир просто обожает кого-то выводить из себя, в данном случае одного бариста с татуировками на руках. Поэтому спокойствие, только спокойствие. Хотя так и хочется схватить эту наглую сучку за розовый хвостик и выставить за дверь, но потом Субин вспоминает, что он приличный работник, да и Даниэль не хрупкий мальчик, когда из-за своих мыслей обжигается о горячий кофе, случайно подставив палец под струю. Он зашипел, одернув руку. - Поранил пальчик? Мне подуть? Или ранку зализать? - Заткнуться, - после этих слов, что удивительно, Даниэль замолчал, надув губы. Сначала Енджун бегал раненый, а теперь будет таким Субин. Тот ему как раз скинул небольшой текст, который насочинял ночами, и попросил попробовать что-то наиграть, чтобы посмотреть, можно ли вообще наложить звук на это творение. Но сегодня видимо без гитары. Значит уже завтра, только бы не забыть предупредить вокалиста. Пока Субин делал кофе, он заметил, что как-то странно тихо. Да не может быть такого, чтобы Даниэль реально сидел молча. Может уснул? Или же ушел, что менее вероятно, да и это было бы слышно. И Субин оборачивается. Ему в нос бьет мятная жвачка и почти удушающий, сводящий до спазмов в легких, но невероятно притягательный аромат шоколада, клубники и ванили. Даниэль стоит вплотную к нему. Первое, что определяет для себя Субин это то, что вот этот вот стоит уже без своей пушистой шубы из искусственного леопарда, а в одном спортивном, мать его, топе с рисунком скрещенных «щита и копья Марса», обозначающих ни что иное, как секс между мужчинами. А второе… Субин ошибся, когда подумал, что сможет выставить парня за дверь. У него неплохая мускулатура, поэтому за дверью окажется Субин, при том что он совсем не щуплый и крошечный. Третье - Даниэль все же пьян, потому что от него исходит легкий, но уверенный запах алкоголя, а значит сейчас чужой розовой головой правит неадекватность. Хотя Субин склоняется к тому, что она правит всегда, но при помощи стопок и бокалов становится более властной. И пока бариста что-то замечал и пытался думать, он уже оказался прижат ягодицами к своему рабочему столу. Руки, словно крепкие крюки, хватаются за его край, будто спасаясь от утопления в холодных голубых глазах. Мысли вылетают из головы патронами автоматной очереди. А Даниэль совсем невесомо, оставляя сущие миллиметры, проводит носом от чужих губ до кромки волос на виске. Зачем? Это никому неизвестно, особенно Субину, которого бросило в крупную дрожь. В голове воет сирена, призывая спасаться, но тело совершенно не слушается, тем более в тот момент, когда Даниэль плотнее прижимается своим загорелым и слишком уж красивым телом к чужому, чтобы так же невесомо коснуться шеи своим носом и по-хозяйски положить руки на чужую талию, стянутую лентами фартука. И видимо это работает как сигнал, потому что Субин вдруг просыпается от ступора и хватает парня напротив за глотку и припечатывает лопатками к столу кассы. А Даниэль вообще не приучен стесняться и тормозить даже в таких ситуациях, поэтому хватается за чужое запястье и сильнее давит субиновой рукой на свое горло. С его губ срывается хрипловатый, нарочито-похабный стон, а на лице играет такая соблазнительная и наглая улыбка, что не знаешь возбудиться или разозлиться. Потом до одного бариста с алыми как яблоки на морозе щеками доходит, как их недодрака выглядит со стороны. Субин выдергивает запястье из хватки цепких пальцев и выпрямляется, чтобы отойти, но, обтянутые голубыми джинсами длинные ноги обхватывают его бедра, не давая отстраниться. - Ты, блять, что творишь? - ровно, но максимально грозно произносит Субин, глядя на лежащего перед ним парня, чьи волосы немного растрепались, и отдельные пряди рассыпаются по столешнице. Даниэль усаживается перед ним, все так же держа ногами, и улыбается. А Субин невольно смотрит на эти вишневые губы, которые как назло бросаются в глаза, а потом оседают на веках на долгое время. Горе-посетитель двигается ближе, чтобы между ним и обаятельным брюнетом не осталось ни пробела, но чужие татуированные руки не дают ему продвинуться еще ближе, хватая за бедра. Вся эта ситуация стала выглядеть еще хуже. Под пальцами Субина крепкие ноги сексуального, но ужасно надоедливого парня, а подушечки этих самых пальцев горят адским пламенем от прикосновения к чужому телу. Даниэль ликует и приближается к чужому уху, словно хищник к своей жертве, которая дергается в бок, но все еще ощущает на мочке уха леденящее мятное дыхание. - Детка, я творю, что хочу. А ты не особо и сопротивляешься. Субин чувствует, как чужие руки горячо касаются его. Он через плотный фартук, через свою белую футболку чувствует эти касания, ползущие к его плечам. А после его добивают влажным мазком губ по его чувствительной шее, отчего он сильнее сжимает чужие крепкие бедра и хочет вырваться. Даниэль обвил его всем своим телом, он со всех сторон, сгребает в кольцо сильных рук и ног. Субин чувствует себя кроликом, попавшимся в плен к удаву, который сначала собьет несчастного с толку, а потом проглотит свою пушистую и совершенно очаровательную добычу. Даниэль не перестает бесцеремонно щупать чужое тело, с удовольствием ощущая рельефность, а после льнет к чужой широкой груди и заводит свои руки парню за спину, обнимая. Тот не знает радоваться или нет, потому что чувствует, как розововолосый расслабляется и просто прижимается к нему и трется своей щекой, вот-вот замурчит. Субину кажется, что сейчас парень угомонится и может реально уснет, а он его притащит на кресло в подсобку и позвонит Енджуну. Но грандиозный план рушится с треском, когда Даниэль выпрямляется и снова приближается к чужому лицу, заставляя бариста отвернуться, но тот не успевает. Его резко хватают рукой за лицо снизу, смешно сминая щеки. Субин честно пытался бороться и сопротивляться. Он уже во всех красках, от акварельных до масляных, представил, как хозяйка смотрит видеозапись с камеры и со скандалом гонит его из кофейни. Однако даже это не придает сил на борьбу с невероятной розовой бурей, которая с ноги ворвалась в его жизнь. - Oh, baby… You’re so cute, - хрипловато и с улыбкой тянет Даниэль. А у Субина что-то загорается внутри от этого соблазнительного английского, который он ни черта не понимает даже на уровне второклассника. Он позволяет чужим пальцам грубо сжимать его алые щеки, а льдисто-голубым глазам смотреть с таким диким пьяным желанием, от которого трясутся колени и ужасно колотится сердце. Даниэль целует напористо, мокро и удушающе. Он не дает вздохнуть, когда Субин с жалобным мычанием пытается отстраниться, отталкивая парня руками, но те, предатели, как завороженные ложатся на чужую обнаженную талию и позволяют себя жечь горячей золотистой кожей. Когда парень снова подается назад, то чужие зубы больно хватаются за его нижнюю губу, заставляя шипя потянуться за ними. Даниэль одной рукой вцепился в его предплечье, а второй сжал угольно-черные волосы на макушке. Он больно и сильно укусил его и без того припухшую губу, отчего металлический вкус играет на языках обоих. Сзади по шее Субина растекаются мурашки, когда пальцы сильнее тянут за пряди или перебирают их. Поцелуй очень долгий, от него уже губы болят, и кажется, будто Даниэль решил в него вложить все свое нетерпение и желание обладать парнем, который отказал ему той сеульской ночью в клубе. Боль перемешивается с зудящим в паху удовольствием. В голове Субина кричащий бардак, где его натуральность в окружении сотни розововолосых геев верещит румяным поросенком и просит о пощаде, но где-то внутри клокочет удовлетворение, будто ждал происходящего вечность. Мозг все еще сопротивляется, заставляя отстраняться, но тело послушно. Оно покорно отдается смуглым голым рукам, ловит кайф от того, что чужое несильно потирается об него своим возбуждением, готово стонать и молиться о том, чтобы плавящая, поднимающаяся откуда изнутри страсть не пропадала. Даниэль полностью виснет на Субине, соскальзывая со стола, отчего тот еле успевает его схватить и сам удержать равновесие. Несмотря на то, что поцелуй разорвался с громким болезненным чмоком, Даниэль продолжил мелко и отрывисто целовать бариста то в щеки, то в линию челюсти, то в нос, то снова в губы. - Стой, стой, стой… - Субин размяк, а потому и отталкивает как-то нежно, держа за талию. Его голос звучит низко и успокаивающе, - Подожди, Даниэль. - Субинни, слушай, - он хватает того за щеки и смотрит широко распахнутыми глазами, - Субинни, ты… Детка, ты охуенный! Ты бы, мать его, знал насколько. И как же неистово я хочу тебе отсосать! Видимо Субин очень доверчивый, раз так спокойно вверил себя чужой воле и подумал, что Даниэль успокоится, превратившись в мурчащего котенка в его руках. Воспаленное сознание нарисовало картины, где он своего разомлевшего и сонного посетителя aka нарушителя-ориентаций-милых-мальчиков тащит на руках на кресло, чтобы тот бедняга отоспался и протрезвел. Наивный Субинни даже допустил мысль, что Даниэль и правда после их лобзаний станет ужасно сладким милашкой, но как говорит мудрец всея The Seekers Хюнин Кай «хуй там плавал». И теперь Субин осознает, насколько сильно поплыл мозгами, раз почти без сопротивления сдался Даниэлю. А потом с ноги в жизнь скромного басиста и хорошего парня Субина врывается злой как черт второй Чхве American edition. Он видит, как его брат виснет на парне, обещая ему лучший отсос в жизни, и видит этого самого парня с глазами-блюдцами и беспомощно открывающимися, как у выброшенной на берег рыбы, губами. К слову, губы горят ярче костра во время летнего похода бой-скаутов. - Ты какого хера тут забыл, Даниэль? - прогремел Енджун, меча взглядом молнии аки Зевс. - Его, - Даниэль недвусмысленно указывает на ширинку бариста, скрытую фартуком, - Хера. Субин думал, что краснее он уже не будет, но если честно, то он готов взорваться сейчас от возбуждения, неожиданно накатившего стыда и шока. Енджун почти рычит, когда глубоко вздыхает и подходит ближе к кассе, видя, как брат нехотя и очень медленно отлипает от его друга. - Выползай отсюда, - командует он. Даниэль понимает буквально и лезет прямо через столешницу кассы. - Да еб..! - Субин, боже! Открой ему нормальный выход! - рявкает Енджун, уже не сдерживая гнев, - Он же через витрину бы полез, если б можно было. - А че нельзя? - с коварной ухмылкой спрашивает Даниэль, которого тащит за локоть Субин, выводя к брату. Розововолосый слегка пошатывается: да, все еще не протрезвел, а возможно даже опьянел еще сильнее. Он лезет обнять брата, но тот грубо пресекает, говорит поднять шубу и идти в машину. Даниэль слушается и делает, но ради того, чтобы повернуться задницей к Субину и глубоко наклониться, потянувшись за своим леопардовым чудом высокой моды. Бариста стоически держится, мотивируя себя тем, что тут вообще-то не только вот этот вот, но и его вот этот вот злой брат. Однако желание сильнее, и глаза цепляются за то, как джинсовая ткань натягивается сильнее на округлых ягодицах и ярче подчеркивает накаченные бедра. Вот что-что, а на рабочем месте еще Субин не дрочил. И не будет. Наверное. - В машину, Даниэль, - снова чеканит Енджун, когда брат поднял шубу и глянул на свою жертву через плечо. Тот просит секунду, но только для того, чтобы подлететь к все еще растерянному Субину и, схватив его за лямки фартука, крепко поцеловать в губы. Он одаривает ошалевшего парня своей обаятельной улыбкой и звонко шлепает того по заднице под ор брата. - До встречи, Субинни. Когда музыка ветра перестает переливаться тихим перезвоном, то брюнет вспоминает, как дышать, смотреть на мир и вообще воспринимать все не в розовых оттенках. Енджун откашливается и спрашивает: - Он тебе тут ничего не перевернул? «Разве что мою ориентацию» - невесело подумалось Субину. У него и правда после этой встречи появилось еще больше вопросов к себе и своему стоящему колом члену. Фартуку, который прикрывает стояк, надо сказать спасибо за верную службу. - Алло, - Енджун машет перед лицом потерянного друга и криво улыбается. - А… Нет. Нет! Он ничего не испортил, - выпаливает в ответ, когда язык постепенно забыл вкус крови и чужих мятных губ. Енджун смотрит на него. Субин вдруг чувствует дискомфорт, потому что его будто сканируют темными глазами, источающими какую-то особую строгость, перед которой опасно ослушаться. - Хорошо, - Енджун одобрительно кивает, - Извини за него, - он небрежно указывает рукой в сторону окна, где за ним под новомодный трек из машины кружится и напевает незамысловатый мотив песни Даниэль, - Он не дождался меня в клубе, каким-то образом умудрился быстро свалить, а я потом искал его по всему городу. Вроде уже не семнадцать, но ведет себя так же. Субин заверил, что все в полном порядке. Главное теперь довезти пьяного парня, который выписывает своими умопомрачительными бедрами идеальную восьмерку под зажигательный латиноамериканский трек. Енджун еще в тысячный раз извиняется и оглядывает кофейню на предмет разрушений, оставленных его братом, но все в целости и сохранности. - Слушай, если несложно, - он вновь говорит спокойно и рокочуще-приятно, как это бывает обычно. Енджуна хочется слушать, - Сделай мне кофе, пожалуйста. Что-то простое, типа американо со льдом. Субин согласно кивает. Он убирает недоделанный заказ Даниэля, который, судя по всему, тот и не хотел, и готовит кофе его брату, стараясь не травмировать обожженный палец. Травма оказалась заметной. Чхве предупредил Енджуна, что сегодня вряд ли сможет что-то нормально исполнить, но тот заверил, что все в порядке и пока торопиться некуда. Он поставил заказ перед парнем, добавив в американо орехово-медовый сироп. Они перебросились еще парой фраз, а Субин ощутил, насколько разными могут быть люди из одной семьи и рожденные в одно мгновение. Енджун больше не казался соперником или подозрительным парнем, он комфортный, с ним даже приятно молчать, не чувствуя неловкость. Он мудрый, рассудительный, заботливый, но при этом бывает слишком скрытным или чрезмерно серьезно относится к каким-то отдельным вещам. У него есть минусы, но плюсы, которыми он обладает, перевешивают многое. Енджун классный. Даниэль тоже. Но он совершенно другая стихия. - Спасибо, - с улыбкой говорит Енджун, беря стаканчик, - Еще раз извини. Мне правда очень неловко за брата, зная каким он может быть. - Забей, правда. Все нормально, - отмахивается Субин и видит, как друг отсчитывает купюры и кладет их на стол кассы, - Забери назад. - В смысле? - Енджун подхватывает губами трубочку и делает глоток. - Я не возьму с тебя денег. - А я не позволю тебе работать за «спасибо», - Енджун подмигивает, - Тебе еще здесь целый день пахать. Да и за такой шикарный кофе кощунственно не платить, даже если это подарок. Субин все же улыбается парню, а тот прощается и желает удачного рабочего дня, когда покидает помещение. Он встречается глазами с чужими. Голубые, подведенные слегка смазавшейся темной подводкой, опасные и магнетические глаза. Субин сглатывает, а Даниэль садится в черный автомобиль, поглощающий своим глубоким цветом солнечный свет, не разрывая зрительного контакта. И пока машина с ревом не покидает улочку, Субин не оттаивает. Он возбужден, загнан в угол. Перед глазами спортивный топ, губы, руки, не принадлежащие никому кроме одного единственного и неповторимого розововолосого парня. Бариста переводит взгляд на камеру и замечает, что та оказывается вышла из строя - красная лампочка под объективом не горит. Кажется Субин уверовал, но это точно не бог.***
Улицу залило сиренево-синим светом вечера, и только рыжие фонари оттеняют холодные цвета. Дети бегут по тротуару, пытаясь перегнать друг друга с заливистым смехом, а из-за забора на них лает маленькая мохнатая собачонка. Кай одним толчком обгоняет эту шумную толпу на скейте. Они ездили с Бомгю по набережной, и младший показывал ему, как научился, сбив колени, делать поп-шоувит. И естественно все уши прожужжал Енджуном и мороженым. Кай терпеливо выслушал, прокомментировал, пошутил, а после они катались, болтая уже о совершенно сторонних вещах. Теперь он невесело катит домой. В зубах сигарета, на лбу синяя повязка с белым принтом «огурцы», а встречный ветер развевает свободную черную футболку с каким-то абстрактным рисунком. Дом семьи Хюнин двухэтажный, но достаточно компактный и небольшой. К нему прилегает известный гараж и странное подобие палисадника, где растут желтые и розовые розы. Их когда-то посадила мать Кая. Он входит в дом и лениво разувается, не удосужившись поставить кеды ровно, а после сканирует взглядом обувь. Она дома. - Камал! - Да заебала, - шипит Кай себе под нос, а после громко спрашивает, - Че? - Через час надо отвезти несколько букетов на одно мероприятие, так что ты мне нужен, - мачеха появляется в домашней одежде, но уже с надетыми кольцами и серьгами и боевым раскрасом на лице в виде яркого макияжа, - Ты где был вообще? - Катался. Кай обходит невысокую смуглую женщину и идет на кухню, а та настойчиво семенит за ним. Раздражает. - Ты опять курил? - удивляется словно впервые. Парень открывает холодильник и смотрит на пустые полки. Тут даже нет повесившейся мыши. Он достает одинокую бутылку карамельной, приторно-сладкой колы и делает пару крупных глотков, чтобы потом громко отрыгнуть. Делает специально, чтобы через один, два… - Камал, ты издеваешься?! Три. - Да, - отвечает честно и просто, разведя руками и ловя взбешенный взгляд. Мачеха беззвучно открывает рот и хлопает глазами от гнева, пока Кай ставит колу обратно в холодильник, а после закрывает дверцу с характерным хлопком. - Я тебе до этого вопрос задала, - снова заговорила женщина. - Я ж сказал «да». Могу сказать развернуто: «Да, Наыль-щи я нахуй издеваюсь». Пойдет? - Во-первых, прекрати материться, а, во-вторых, я про курение. - Тоже да. - Бросай, Камал. Кай демонстративно достает из кармана спортивных штанов красно-белую пачку и кидает на пол, глядя на Наыль, которая сейчас взорвется. - Бросил. Он пожимает плечами и обходит мачеху, которая пытается читать нотации, но те никогда не работают и работать не будут. Парень поднимается по лестнице, постукивая пальцами по перилам. Он идет к дальней, полуоткрытой двери и, постучав, заходит. Отец очень медленно поворачивает голову и с огромным трудом улыбается сыну, который с точно такой же улыбкой как и у него садится на стул рядом с кроватью. Кай краем глаза замечает на прикроватном столике новые таблетки. До этого там лежало несколько блестящих пластин кодеина. Теперь баночка без названия, но с какой-то красной пометкой сверху, говорит всем своим видом, что в ней с большой вероятностью какой-то более тяжелый вид морфина или опиатов. Каю откровенно дурно. - Не смотри, - сиплый, но такой спокойный голос отца касается его ушей, - Это так на всякий случай. - Приходил врач? - у парня голос слегка подрагивает, но он давит подкатывающие слезы где-то внутри. Мужчина кивает. Врать не за чем, все и так видно. Кай грустно смотрит на отца, хотя старается держать улыбку, но чего таить, держится она на соплях. Он аккуратно кладет голову на грудь отца, а тот начинает гладить слабыми пальцами жесткие непослушные волосы. Еще год назад у самого была светлая шевелюра, а теперь блестящая от света настольной лампы бледная лысина. Кай прижимается, превращаясь весь в слух, когда чувствует удары родного уставшего сердца. Бьется. Оно все еще бьется. Живое, хоть и слабое, но живое-живое. Кай несильно комкает простынь, которой прикрыт отец, будто пытается физически схватить этот мягкий ритмичный звук бьющегося сердца. Мужчина прижимается к макушке своего ребенка впалой щекой и негромко произносит: - Сынок, бросай-ка ты курить. Кай поджимает губы, а в глазах уже океан стоит. - Посмотри, что со мной эти привычки сделали. То курил, то бывало попивал горячительное, то кофе пил по пять кружек на дню, то еще чего, - он немножко потряхивает сына по голове, а тот подобрался весь. Расплескает ведь слезы своими отцовскими нежностями, - Ты береги себя. Ты у меня вон какой вырос. Красавец, а! Эх, ты… Мужчина вздыхает и по-доброму улыбается. Кай из последних сил держится. Кивает, обещает бросить, говорит, что все будет хорошо. Он как молитву все это ежедневно повторяет, уже и сам безоговорочно верит в каждое сказанное слово. Помогает отцу попить, когда тот просит, придерживая его голову, а он потом еще себя в шутку журит за старость и немощность. Кай искренне старается улыбаться. Он приподнимает отцу подушку, чтобы тому было поудобнее, и включает телевизор, отдавая мужчине пульт. А потом собирается уходить, когда его окликают: - Посиди со мной немного еще. Наыль подождет. И Кай с удовольствием устраивается рядом на кровати у самого края, чтобы не мешать. По телевизору крутят их любимый с отцом фильм «1+1». Мужчина говорит, что сейчас они похожи на главных героев и смеется, превозмогая боль в груди. Кай улыбается, а по его щекам градом текут слезы, которых, к счастью, старший не видит. Ему и не нужно видеть, как его сильный мальчик и единственный сын плачет из-за него. Нет, ни в коем случае. Кай тихонько стирает мокрые дорожки, проглатывая комок горечи и отчаяния. Отец по ролям читает какие-то отрывки фильма, которые они с сыном выучили за годы просмотра наизусть, и посмеивается, словно он озорной ребенок без проблем. Кай отпускает какую-то шутку, и мужчина со смехом несильно тормошит его за плечо, показывая одобрение. А когда дверь за парнем закрывается, то он бесшумно скатывается по стене вниз и, зажав рот рукой, плачет. Он не понаслышке знает, что такое морфий и опиум, хоть и не в чистом виде. Он был зависим от них и помнит, что они заставляли видеть его и какие ломки его накрывали. Кай ненавидит наркотики, ненавидит тех, кто их продает, но сейчас мирится с этим, зная, что только они спасут отца от невыносимой боли во всем теле. Теперь это лекарства, пусть и такие страшные. А еще Кая накрывает с головой от факта, что слова отца звучали как наставление, как прощание. Он всегда говорит что-то подобное, но в этот раз парень почувствовал, что это все. В груди от этого осознания дыра и хочется выть. Он боится зайти однажды в комнату и не услышать голоса отца, а встретить гробовое молчание. Рак - это страшно. Кай дрожит от слез и отчаяния, от ненависти к себе. Он ничего не может сделать, чтобы продлить мгновения с единственным родным человеком, который не бросил его. Он винит себя за то, что так категорически мало был с ним, что затыкал свои проблемы разноцветными таблетками, которые легко растворялись на языке и дарили кайф. Но чем больше было этого синтетического удовольствия в его жизни, тем больнее и тяжелее была реальность. Отец ни разу не посмотрел на него разочарованным взглядом, ни разу не упрекнул, а только молча поднимал бьющегося в ломке сына и ловил своего трудного подростка по городу, пока тот, как голодная зверюга, гонялся за дозой. Наыль сетовала на пасынка, жаловалась мужу и говорила, что он ничего не делает, а только потакает Каю. Мужчина не возражал, а молча боролся, но не со своим ребенком, а с монстрами в его юной голове. Летом, перед выпускным классом, Кая отправили в рехаб. Ему помогло, хотя шанс излечиться был один на миллион. И каждый день, пока Хюнин был чист, отец хвалил его и говорил, что гордится им. Кай был благодарен, одновременно было стыдно за себя. Позже отец заболел: рак легких с небольшими метастазами в кишечнике. Болезнь началась агрессивно, отчего госпитализация оказалась необходимой, как и операция, к которой подготовились меньше, чем за неделю. Облегчение длилось пол года, потом снова обследования и назначения лекарств. Наыль еле справлялась с работой в своем цветочном без мужа, поэтому Кай после школы шел к ней. Для него дни и месяцы превратились в ком совершенно одинаковых лоскутов, только что на них иногда мелькал яркий гараж с Субином, Бомгю и Тэхеном, но даже так серость правила балом. Он даже и вспомнить уже не может, а что было в эти дни и годы, которые тяжелым грузом навалились на плечи. Кая пугало то, что сначала наркотики отняли у него память, а теперь однообразные будни, которые только угнетали и воровали надежду на лучшее. Единственным счастьем в эти дни были улучшения в состоянии отца, вот только в конце прошлого года врачи озвучили приговор: «Мы бессильны. Его нужно везти в хоспис». Наыль настояла на том, чтобы его отвезли домой, да и сам мужчина не хотел умирать в больничных стенах. Теперь с ним сидит либо медсестра, либо Кай. Раз в неделю-две приходит доктор и контролирует состояние больного. Бессмысленно. Кай хватается за собственные волосы. Как много он упустил. И как же больно терять тех, кто дорог. Он смаргивает последние слезы с черных ресниц и встает. Надо работать, надо помогать семье. Он долгим взглядом смотрит на комнату, которая когда-то была их общая с сестрой в детстве. Теперь сестра учится в Ильсане, не помнит брата, слушая фантастичные рассказы матери о том, как же была ужасна их семья. Кай старается не вспоминать, сдерживает цепями разума болезненные мысли и идет к лестнице. Наыль уже собралась полностью и ходит ворчит, что-то набирая в телефоне. Он ее любопытный нос и авторитаризм терпеть не может. Но она лучше, чем родная мать.***
Капли стекают по стеклянным стенкам душа и разбиваются под двумя парами босых ног. Изящные женские пальцы беспорядочно скользят в пространстве, а выдохи с губ девушки слетают болезненно и сладко. Субин подхватывает Ансэ под грудью и прижимает к себе, входя глубже. Он влюбился в нее в восьмом классе, когда она перешла в выпускной. Красивая длинноногая старшеклассница с тонкой талией и горящими карими глазами смогла очаровать его за секунду. Тогда он и представить не мог, что сейчас его подростковая мокрая фантазия станет явью. Что он будет сминать ее бедра и слушать, как она стонет, ловя ягодицами горячие капли душа. Ансэ выгибается и целует парня, еле держась за его плечо. Они ловят губы друг друга. Поцелуй мягкий, нежный в контрасте с грубоватыми толчками. Субин стонет в чужие губы, когда чувствует металлический привкус крови и болезненный укус. Язык девушки слишком настойчиво скользит в его рот, а хватка ее пальцев становится слишком сильной, и тогда парень с трудом отрывается, чтобы отпрянуть и прижаться спиной к белой мокрой стенке кабинки. Даниэль облизывает краем языка нижнюю губу и, зачесав розовые пряди, подходит к нему, чтобы схватить его за подбородок и прошептать на ухо: - I got you, baby. Его рука скользит вниз, как и он сам. Субин следит за тем, как парень медленно, не сводя с его глаз свои жгучие голубые, которые выворачивают душу и сердце наизнанку, опускается на колени и оглаживает его бедра. Даниэль прижимается своими полными яркими губами к чужому животу и мучительно медленно ведет вниз. Субин сглатывает и прижимается затылком к стенке. Он не понимает, какого хрена происходит и почему перед ним не чувственная красотка Ансэ, а розововолосый парень с каким-то холодным демоническим огнем в глазах, но он не в силах сопротивляться. Он бы сопротивлялся Ансэ. Но не Даниэлю. Его губы ловко вбирают член Субина в рот. Горячо, влажно, узко, сносит крышу. Пальцы хватают за розовые мокрые пряди на затылке, а глаза послушно смотрят в чужие дикие голубые, обрамленные черными ресницами, с которых падают капли воды. Субин глубоко сглатывает и стонет, когда чувствует, что Даниэль берет глубже и двигает головой быстрее. На втором стоне он просыпается, потому что это было громко. Достаточно, чтобы проснуться и ошарашено схватиться за простынь, чувствуя как по спине стекают редкие, но противные капли пота. Субин даже сквозь полумрак царящий в комнате видит свой крепкий стояк, когда садится на кровати, а осознание горячей тревожной волной окатывает его снова и снова. Нет. Он не будет дрочить на Даниэля. Не будет. Субин ложится обратно, а рука сама змеей ползет под одеяло, чтобы приспустить трусы и обхватить возбужденный член. Орган как оголенный провод, отчего буквально от одного касания по телу проходится сильная дрожь. Субин ведет ладонью вверх и вниз, а перед глазами вместо нее красивые вишневые губы, которые так пошло и убийственно хорошо скользили по его члену. Они свели его с ума. Голубые глаза виднеются в каждом всполохе машинных холодных фар за окном, а сердце выскакивает наружу, стоит только вспомнить этот мурчащий соблазнительный голос. Субин тщетно пытался выкинуть Даниэля из головы, заменяя его то своей бывшей школьной любовью, то Уджи, то просто любой красивой девчонкой, которая ему строила глазки или давала ему. Но это зря, потому что только он перед глазами, когда оргазм накрывает с головой. На губах застывает его имя в немом стоне, а в отражении розовых очков, которые Даниэль забыл в кофейне, видно, как Субин бурно кончает себе в руку и совершенно очаровательно, как сказала бы причина стояка, краснеет щеками. Субин утром закроет произошедшее на замок, будет делать вид, что это его совсем не волнует, и только ночью вскроет этот ящик Пандоры, чтобы вновь увидеть эти картинки перед глазами.