***
И без того взрывной характер Кушины цвел буйным цветом и приобрел вид американских горок. Фраза «настало время заняться тобой основательно» звучала как эпитафия. Сан смиренно принимала свое наказание. Ладно, она признавала, что эксперименты без надзора это глупость, окей. Как мозг Кушины дошел от мысли «наказать» до мысли «добавить цепи чакры к тайдзюцу» Сан не могла представить и в страшных кошмарах, но факт оставался фактом: наказание заставило ее проклясть свою неосторожность уже в сотый раз. Санран больше никогда не допустит этой ошибки. В смысле — не расскажет об экспериментах кому-либо. Прекращать она их, разумеется, не собиралась, и имото, похоже, это чувствовала. Первая неделя, в течении которой армия клонов Кушины подымала ее вместе с солнцем и гнала на полигоны, а к вечеру тащила едва дрыгающуюся Сан домой, была адом. Но младшая все еще принимала это со смирением великомученика. На вторую неделю, когда она отрубилась на полигоне, а в себя пришла там же, но на следующее утро, переодетая и умытая… Ну, что-то щелкнуло в голове. Спустя два часа непрерывных хенге-скрыться-дислокация-хенге, когда маленькая обозленная армия Кушин потеряла ее след, Сан сидела на площадке у Академии с бездноватым взглядом и дергалась на каждый шорох. Когда и где она успела стырить коробку сладостей мозг отказывался раскрывать. Вывалившая из академии толпа детей создавала идеальное прикрытие. Сан дернула запястьем, вытаскивая из хранилища бутылку воды и тяжело вздыхая. Домой ей путь заказан. Нужно было найти другое место где переждать бурю. Санран заметила краем глаза знакомую фигуру и идея родилась прежде, чем была обдумана и взвешена. — Итачи-кун! — дружелюбно кивнула Сан и только наткнувшись на сканирующий взгляд поняла, что все еще в хенге мелкого пацана. Впрочем, тот не смутился и кивнул в ответ. — Санран-сан, — спокойно вернул он. Сан зависла. Он ее узнал? Что черт его дери… А, к биджу. — Ты не знаешь в деревне ли сейчас Шисуи-кун? — протягивая взятку сладким осведомилась Узумаки. От взятки не отказались. — Нет. Он ушел на миссию три дня назад, — четко и по сути доложили ей с безупречной ровной интонацией. Сан угукнула обреченно и вздохнула. Ладно, политическое убежище у Учихи отменяется. Досадно. — У вас какое-то дело к нему? — В каком-то смысле, — пробормотала Сан. — Как ты меня узнал, кстати? — Вы делаете… Очень характерный жест рукой, когда что-то достаете, сенсей. И вы не изменили голос, — сказал Итачи. Вроде бы ни капли осуждения в тоне не было, но Сан почувствовала себя посрамленной. — Кхм, да. Спасибо за замечание, Итачи-кун… — САНРАН! — боевой клич из-за спины застал врасплох и Сан несдержанно икнула, сбледнув даже под прикрытием хенге. И тут же сиганула в толпу детей, стараясь затеряться в неразберихе. — А НУ СТОЯТЬ! Учиха Итачи проследил за этим задумчивым взглядом, отмечая, в какой момент сенсей отработанным действием подменила себя клоном и сбежала через коридоры академии. Клон Кушины осознал, что добыча скрылась несколькими секундами позже, и развеялся с недовольным возгласом. Это было… Забавно.***
— Анко! Мне нужно где-то переночевать, плачу едой и натурой! — громко заявила Сан, колотя в дверь. Проходящий мимо чунин окинул ее очень странным взглядом. — Митараши, екаев тебе под одеяло, я знаю, что ты дома! — Да когда ты уже заткнешься, — процедили вместо приветствия распахивая дверь. Вид у Анко был бледный и измученный. — Что с тобой? — нахмурилась Сан, обшаривая глазами фигуру в поисках ранения, но ничего не находя. — Ты отравилась? — Хуютравилась, — зло рявкнула Змеюка и скрылась в ванной. Донеслись звуки выворачиваемого желудка. — Убери свою еду нахрен! Я тут сейчас с кишками расстанусь от этого запаха! — Нормальный запах, — пробормотала Сан, но повиновалась, запечатывая коробку. — Может в госпиталь? — У меня все под контро… — она прервалась на очередное опорожнение желудка. — Проклятье. Это нормально. Я вырабатываю иммунитет. — По моему ты пытаешься избавиться от своего ливера. Это не выглядит как норма, Змеюка. — Сенсей начал а прививать мне резистентность к ядам, — простонала Анко, выползая из ванной и бухаясь на футон. — То есть он тебя травит, — подытожила Сан. — Минимальными дозировками и под строгим контролем, — уточнила Митараши. — А ты какого рожна тут забыла? Мы вроде договаривались только в следующем месяце увидеться. — Кушина наказала меня за эксперименты с фуин и гоняет по полигону до тех пор, пока я не отрублюсь. И так уже неделю, — страшным голосом пожаловалась Узумаки и бухнулась рядом с Анко тут же заработав удар в ребра острым локтем. — Я заночую у тебя? — Сгинь с моего футона, — недовольно ответила Анко. — И где мне тогда спать? — с наигранной грустью произнесла Санран, утирая несуществующую слезу и не делая ни движения, чтобы освободить пространство. Ответственным за корни настолько бессовестного поведения можно было смело считать Шисуи. Но этого ему Сан никогда не расскажет, а то Ехидна от гордости лопнет. — Ты так жестока, Анко-чан! — На коврике у двери спать будешь, — прошипела хозяйка комнаты, делая отчаянную попытку выпнуть Узумаки с футона. — Но я же лучше собаки? — невинно хлопая глазами спросила Сан. — Хатаке бы поспорил, — процедила Митараши, смиряясь с вторжением. Сан замерла и задумчиво нахмурилась уходя куда-то в свои мысли. — Слушай, Анко… — Ого, даже без издевательских суффиксов и прозвищ, — вяло фыркнула та. — Удиви меня. — Я… Почему Хатаке называют Другоубийцей? — выпалила Сан и требовательно уставилась на Митараши. — О, а ты не знаешь? Вы же вроде не разлей вода, — лениво фыркнула Анко. — Я без понятия. Его вообще приставили следить за мной сначала, а потом сенсей при любой возможности пристраивала к делу, — Сан замолчала все еще хмурясь. — Он убил свою сокомандницу, — сухо произнесла Анко. — А Учиха из его генинской команды погиб на миссии, за которую был ответственен Хатаке. В комнате повисла тишина. Сан перевела взгляд на Анко не зная как отреагировать. — Почему тогда он еще… — Он стал джонином в двенадцать. Заслуженно. Ну и… Обе миссии были завершены успешно, а победителей не судят, верно? — оскалилась Анко. — Он последний Хатаке и ученик Четвертого. Маленький гений и прочее. Я не знаю, Помидорка, — устало закончила Митараши. Сан с дискомфортом дернула плечом и отвела взгляд в угол комнаты. Информация усваивалась… С трудом. Анко ведь не стала бы ей врать, верно? Страшнее было то, что эта история до того хорошо ложилась на образ нелюдимого и мрачного парнишки, что сложно было найти к чему прикопаться. Ему через многое пришлось пройти, Санран. Пригляди за ним, хорошо? Мы семья. Проклятье! Узумаки чертыхнулась. Какого черта вообще? Имото что, рехнулась? — Кончай вертеться. Раздражаешь, — буркнула сонно Митараши, явно не разделяя ее душевных терзаний. Сан вздохнула тяжело. — И не дыши. — В смысле «не дыши»? Как я тогда, по твоему, буду жить? — Еще слово и ты не будешь жить, — рыкнула в подушку Митараши. Сан хихикнула. Девочка выглядела как разбуженный посреди зимней спячки медведь. Было что-то очаровательно безоружное в такой вот, усталой Анко. — Ты миленькая когда не ворчишь. — Я задушу тебя подушкой, дрянь. — Конечно-конечно, — проворковала Сан с издевательским тоном, борясь с желанием потрепать Змеюку за щечку. Яростный зырк из-под челки заставил ее убрать руку на полпути. — Положи подушку на место, Анко… Нет, нет, это не значит возьми кунай, боги милостивые, положи его где взяла. Эй, ты что, так сильно обиделась? Ладно тебе… Я же просто пошутила. Анко?.. Анко, нет! Ай!***
Хенге было ужасающе прекрасной, до тупого великолепной, божественно отвратительной техникой. Стоило только какой-нибудь маленькой личинке шиноби создать свое первое хенге и это было началом конца… Для всех вокруг, разумеется. Какаши прекрасно помнил как эта техника спасала его после смерти отц- Сакумо. Сакумо Хатаке. Когда «сыну предателя» отказывались продавать даже еду. Но хенге не могла спасти от разъяренных шиноби, мстящих ему за грехи Сакумо, как тем казалось. Пришлось научиться очень хорошо сливаться с пространством, с техниками или без. Потому что не всегда мимо проходили какие-нибудь Учихи, вытаскивающие его шкуру из потасовки или простого избиения. (Позже это умение сливаться со средой и оставаться незамеченным не единожды спасет ему жизнь на войне.) То, как Асума покупал сигареты под хенге или Изумо прокрался на территорию Нара, чтобы заставить ловушками комнату Энсуи… Это все еще были детские шутки. Забавные, но безвредные. Обито, шпионящий за Рин в своем насквозь дырявом, держащемся на честном слове хенге… Обито. Какаши… Не то, что бы завидовал клановым детям. Не озвученное «но» царапало глотку. Не то, что бы Хатаке Ичизоку оставило от себя хоть что-то, к чему хотелось вернуться. Но иногда, в первые недели их совместной работы, взгляд сам собой падал на Обито — дурного, тупого, да кому он вообще мог быть нужен? А тот просто брал и… Был частью своего клана. Не самой любимой, не самой талантливой, но то, что он Учиха, закрывало его от любых ударов с улицы большим щитом. Оказывало поддержку. Он искренне сомневался, что из Обито вообще получится дельный шиноби, но как бы там ни было — клан бы его не оставил, пристроил бы, позаботился. Это чувствовалось. У Обито никогда не было безальтернативного «тренируйся или умри», не прежде, чем они отправились на миссии. И даже тогда — был Минато-сенсей, прикрывающий в случае чего, не требовавший больше, чем ты способен выдать. Обито не был одинок. Он не был оставлен или покинут, он не был парией. Какаши был так удивлен и раздосадован, когда Учиха привел его в клановую кузницу и… Он увидел там цены. Почувствовал взгляды. Люди скользили мимо него, не трогая и не задевая, а Обито был тут частью обстановки, чем-то вписывающимся. Он тогда так и не понял отчего Какаши развернулся и ушел, кричал на него привычно, даже пытался надавать тумаков — безуспешно, как всегда, в своем стиле. (Фамилия защищала от внешних угроз, но не закрывала от ударов изнутри, как позже понял Какаши. Свои иногда тоже бывают жестоки.) Фамилия Какаши рисовала на его спине огромную мишень и не давала ничего, да и сам он не мог ничего дать, он едва ли мог позаботиться о себе, не о ком-то. Если от клановых владений еще осталось что-то, кроме скудного и замороженного счета в банке и обветшалого дома, то Какаши предпочел этого не знать, вымарать из памяти, вырвать на корню. Обито произносил свою фамилию с гордостью. Какаши — с безразличием и смирением. Санран произносила свою фамилию как впечатывала ее в других. (Так, словно заявляла свое право и бросала вызов. Попробуйте у меня это отнять. Попробуйте меня сломать. Только попробуйте-) Возможно поэтому проще всего было общаться с Гаем. Тот не нес в себе ничего настолько тяжелого как ожидания о чужом наследии. Кроме собственной личности, но… Ткните пальцем кто безгрешен, все шиноби были немного с приветом. Сильные и подавно. Какаши очень часто и предельно тихо даже для себя думал о том, что лучше бы ни Обито, ни Рин не случалось в его жизни. Возможно тогда они были бы живы. Возможно тогда было бы не так больно. Возможно шиноби не следовало никогда и ни с кем сближаться, они не для этого созданы, особенно лучшие. А потом приходила Кушина, находила в самых глубоких подземельях АНБУ, хватала, как слепого котенка, за шкирку, и перекрикивала гудящие в голове мысли своими «даттебене» вмешиваясь так бесцеремонно, что хотелось бы разозлиться… Но злиться на Кушину — это верх глупости. К тому же, у Какаши не было на это сил. Не то, чтобы у него были силы хоть на что-то кроме рутинного выполнения миссий. Хенге от Кушины, к слову, не спасало. Скрывать чакру стандартными методами тоже. Какаши с трудом представлял себе что могло остановить Узумаки-сан на ее пути, если она четко видела цель. Иногда, наблюдая за женой сенсея — несомненно яркой и страстной, но беззаботной, словно бы неочерненной — забывалось сколько в ней на самом деле разрушительной мощи. Даже без учета того, что она джинчурики. Этот факт почти никогда не озвучивался в деревне и даже на поле боя всплывал единичные разы. С Минато-сенсеем тоже было это обманчивое впечатление, но Какаши слишком часто видел его в деле, чтобы купиться. А Кушина, с ее располагающей мягкостью и якобы непосредственностью… Это, конечно, сбивало с толку. Хотя пометка «бежать при встрече» у ее страницы в книге бинго была. Какаши, к слову, свою все еще не заслужил, хотя награда за них была почти одинаковая. Какаши… не хотел это признавать, но понимал мелкую Узумаки на каком-то интуитивном уровне. Он сам был псом и почти не удивился, когда АНБУ дали ему позывной Гончая. Безусловная преданность. Пожалуй только на этом он и держался. Их клановый призыв был собаками… У Хатаке вообще все было довольно тесно связано если не с собаками, то с волками. И эмоциональные диапазон тоже, вероятно, иногда с легким сарказмом и горечью думалось Какаши. Санран… Сначала казалась сумасшедшей. Потом — чуть меньше, но все еще помешанной и опасной. Непредсказуемой. Не подконтрольной. «Имото!» Ушло довольно много времени, пока он не нащупал в ней это — ту самую безусловную преданность. Не то, чтобы он искал. Скорее изучал — как изучают обстановку, территорию или врагов. Случаев это делать подворачивалось все больше. В чем-то они внезапно оказались похожи. В чем-то она казалась неоправданно жестокой, словно ей недодали какого-то куска человечности. В чем-то она была по-детски наивной и даже инфантильной. Какаши перехватывает запястье в слепой зоне левее от уха. Ощущение, когда там кто-то стоит… Неприятное, напрягающее. Щекочущее сенсорику. Новоприобретенное моно-зрение заставляло менять повадки. Шаринган был подарком и проклятьем — мозг, не привыкший к такому потоку информации, пытался подстроиться, что вызывало постоянные головные боли. Если не от шарингана, то от непрекращающегося сенсорного сканирования, заменявшего полноценный угол обзора. Ирьенины пожимали плечами и разводили руками. Клановое наследие не было их сферой работы, такое обычно решалось внутри самих кланов. Глаз продолжал тянуть чакру не останавливаясь и из-за этого резерв восстанавливался почти в пять раз дольше, чем прежде. Безумная цифра. Нежизнеспособная для затяжных боев. Немыслимая для миссий без поддержки. Пользоваться додзюцу приходилось предельно осторожно, что все еще не гарантировало, что это будет просто. Из-за потери постоянного ощущения глубины пришлось почти отказаться от сюрикендзюцу в постоянном стиле боя. Метательное оружие стало табу. Кендзюцу и все, что было дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, тоже превратилось в сплошную проблему. Чужая чакра легонько вспыхивает и Какаши автоматически сжимает пальцы крепче, ловя себя на желании заломить руку, оборачиваясь с раздражением к надоедливой Узумаки. — Что? — недовольно спрашивает. — У тебя божья коровка на вороте сидела, — помолчав произнесла Санран и выдернула руку из захвата пожав плечами и отвернувшись. То насколько невинно это выглядит, только больше убеждает Какаши, что что-то тут нечисто. Девчонка стоит и хлопает ресницами, а в глазах у нее чистое веселье и что-то еще, опасливое и оценивающее — затылком чувствуется подвох. Но на руке ничего нет, в радиусе пяти метров от них тоже и даже взвинченная паранойя не может найти за что зацепиться кроме смешинок и довольства в чужих глазах. Проклятье. Что он мог пропустить?***
У Санран в ее тщедушном теле чакры на один чих. А точнее на одно из: Призыв двух цепей единовременно. Или четыре полных барьера-кокона подряд. Или пятнадцать водяных клонов. Или семьдесят восемь кваримов. Или двое суток под хенге. Или активацию тысяча восьмисот взрывных печатей единовременно. Кушина говорит, что это много. Санран смотрит на резерв Кушины и хмыкает с неприкрытым скептицизмом. Имото может таких как Сан есть на завтрак пачками и по ее резерву не поймешь, что что-то изменилось, потому что изменения будут незначительными. В пределах погрешности. Явившись на страшный суд Кушины через сутки после побега Сан уже была готова пасть смертью храбрых. На удивление не потребовалось. У Кушины в голове были свои планы и она даже не кричала, зато присутствовала в единичном экземпляре и в комплекте с основной головной болью прошлой ночи. Хатаке апатично сверлил взглядом небо. Первые минуты уткнувшись глазами с Пугалом Сан не понимает что не так. Взгляд мертвой рыбы — на месте. Аура усталости, меланхолии и скуки — как обычно. Этот дурацкий серый жилет местного боевого подразделения и фуин на плече — присутствуют. Хаос на голове (и в голове тоже) уже знакомый. Она не видела его с нового года, а то, что Анко рассказала ей накануне, крутится в голове безостановочно. Противоречие свербит на краю сознания. Что-то поменялось. Только встав напротив и внимательно оглядев с ног до головы Сан встречается глазами… И понимает, что смотрят на нее сверху вниз. Не как обычно, фигурально, а буквально. На какие-то пару сантиметров, но парень выше нее и это, черт возьми, заставляет Санран испустить полный негодования вздох и скрестить руки на груди. — Я почти не знаю стиль Растущей Воды, — пробормотала Санран, поворачиваясь обратно. Кушина моргнула на это утверждение озадаченно. — Что, прости? Санран неуверенно переступила с ноги на ногу, отвела взгляд стыдливо и затараторила. — Я не очень хороша в тайдзюцу, ладно? Меня натаскали на стиль Убывающей Воды, потому что считали, что я никогда не пробужу цепи, но для полноценной атаки ими нужно биться Растущим стилем, который я совершенно- — Так, притормози-ка. Что такое стиль Растущий и Убывающий? — Ну… Базовые ката тайдзюцу Узумаки. Убывающая Вода — на защиту и уклонение, в основном для тех, кто не участвует в бою, чтобы иметь возможность увернуться, минимизировать ущерб и сбежать. Растущая вода — для тех, у кого есть дальняя атакующая техника. Это… Более агрессивный стиль, меньше уклонений, больше контратак. Большинство из стоек рассчитано на цепи чакры или другую дальнобойную технику. Это не обязательно именно так, некоторые могли выигрывать спарринги и с Убывающим, особенно те, кто мог поглощать чужую чакру… — Вампиры? — удивленно и жадно вскидывает брови Кушина. — Кто? — теряет нить диалога Сан. — Ух, темнота! Нас сегодня ждет вечер просветительных фильмов. А теперь вытаскивай цепи. Убывающий или Растущий — тебе стоит иметь в арсенале что-то серьезнее взрывной печати и куная. — У меня есть водяные клоны и шипы, — почти ноет Сан. — Клоны не атакующие, шипы — требуют подходящего окружения, подготовки и превосходства твоей стихии над стихией противника, — отбривают ее. — Но цепи расходуют почти весь резерв, — бормочет Сан, уже начиная смиряться. — И я не могу управлять одновременно двумя… Улыбка у Кушины плотоядная. — Поэтому мы тут. Чоп-чоп, руки в ноги! Твоя задача продержаться пять минут в спарринге. Я, так и быть, не буду пользоваться цепями. Санран простонала обреченно и шагнула вперед. Чувствовала она себя едва чадящей спичкой в сравнении с костром, когда смотрела на имото. Вся жизнь казалась одной большой практикой миссии по инфильтрации в чужой социум — приходилось быть внимательной к мелочам. Но это было сопряжено не только с памятью и цепкостью ума, но и с молчанием и отсутствием инициативы без должной мотивации. Пол беды не знать новости, слухи, проклятущие газеты не читать. Манеры, речь, названия предметов, темы для маленьких, ни к чему не обязывающих разговоров, марки еды, одежды, бог знает чего еще! Люди обращаясь к ней ожидали, что Сан поймет о чем они ей говорят. Что-то ответит. Поддержит диалог. А оказывалось, что просто понять что они сказали было адским трудом! Половина слов первый месяц казалась тарабарщиной, а у второй словно поменялось значение. Не то, чтобы это было самой большой проблемой в жизни Сан, но и решалась эта проблема медленно и мучительно. Про то, как Митараши смеялась над ней, словно над полоумной, в магазинчике с косметикой, хотелось забыть навсегда. Сан не догадывалась даже, что ресницы можно завивать. И предпочла бы оставаться в блаженном неведении. Бессчетное количество таких глупостей как эти «вампиры» и иже с ними убивало. Но хотя бы с Кушиной Сан могла позволить себе говорить, что она знает и не знает, не вызывая при этом отторжения и непонимания. Санран глубоко вдохнула и собрала всю доступную чакру в тугой комок у поясницы. А потом на выдохе направила его наружу, высвобождая цепи. Пустота в груди заставила нервно дернуть плечами. Кушина в поле зрения растроилась. Отсчет пошел.***
Какаши наблюдает за спаррингом с края площадки привалившись к дереву плечом. Кушина, очевидно, сдерживается. Плюется водяными пулями, пару раз заставляет землю превратиться в болото, контролирует перемещение мелкой ограждая кунаями и загоняя в угол. Цепи Сан мешают больше, чем помогают — ее обычная верткость замедляется, изменившийся центр тяжести заносит при ударах… Ее движения — странное попурри из стиля Листа, незнакомых связок и какого-то извращенного Мягкого Кулака. Минимум чакры не дает ей спрятаться под барьер или уйти от навязанного боя шуншинами или заменами. В реальном бою она уже была бы мертва. Трижды. Кушина выбивает из-под ног землю вновь, заставляя младшую подскочить вверх и та каким-то дерганым движением хлещет цепями под собой, пытаясь оттолкнуться выше. Грохот сотрясает воздух и клубья пыли летят вокруг. Джинчурики даже в виде команды клонов оценивает обстановку быстрее — чувствуется боевой опыт — и запускает ударом ноги кусок камня с туловище размером. И в этот момент становится очевидно, что уйти с линии атаки у Санран не получится. В голове автоматически подсчитывается вероятный ущерб — и он выходит более, чем серьезным, черт его возьми, они что, обе безумные?.. Какаши успевает сделать одно слитное движение вперед, чтобы следующим шуншином оказаться уже на месте, но все происходит слишком быстро относительно их прошлого ритма боя… Младшая визжит и закручивается вокруг своей оси заворачиваясь в цепи прежде, чем раздается грохот. Каменная крошка брызжет вокруг и скрежет ходящей ходуном земли под ногами вызывает давно забытую панику. В голове мелькают совсем другой лес и другие люди. Какаши распахивает глаза почти с остервенением смотря на груды камней. Дыхание возвращается к нему только когда настоящая Кушина за его плечом хлопает по спине. Она стоит с довольной ухмылкой и абсолютно спокойная, только с опасно блестящими глазами — нет, они обе сумасшедшие. Клонов на площадке не обнаруживается. Младшая выкарабкивается из груды камней уже без цепей, но ни крови, ни внешних деформаций на ней не видно. Взгляд у той ошалелый. — Имото! — возмущенно вопит она, отплевываясь от пыли и откашливаясь. За спиной с треском падают деревья, снесенные цепями чакры по инерции. Они определенно ненормальные, думает Какаши и уходит с площадки шуншином в тень, почуяв нагревающуюся метку АНБУ. Если Узумаки-сан считает, что это хороший способ социализировать его — то к черту. С него хватит на сегодня.***
— Что с ним не так? Сан лежит на спине и холодная, не прогретая земля впитывает жар от ее тела. Голова немного кружится от пустоты в очаге или от падения в завал одному богу известно. Но резкий, почти болезненный всплеск ужаса и паники она пропустить не может. Не от привычно индифферентного Какаши. Любые эмоции сильнее зудящего недовольства с его стороны заставали ее врасплох, а такие, чтобы перебивали постоянный гул от Кушины, так и подавно выбивали из колеи. Учитывая последнюю информацию его резкие реакции еще и начали пугать Сан. — Разве что-то не так? — сенсей наклоняется над ней заслоняя солнце. И уже то, что она не отрицает, ощущается как вой сирен. — Сенсей, — с упреком произносит Сан и тут же исправляется, потому что принудить к ответу таким образом точно не выйдет. — Имото. Ты просишь меня принять его в семью, а я даже не уверенна, что… Что? В голове у Сан тысяча и одно продолжение фразы. Может доверить ему спину? Понимает его? Уверена, что его не перемкнет? Что он не прикончит ее, если будет такая миссия? Она выбирает нейтральное: — …что знаю кто он такой. Она действительно не знает. Без понятия. Не то, чтобы это как-то отличает его от остального окружения за исключением Кушины. Но остальные и не претендуют на отношение как к семье. Старшая хмыкает протяжно и вздергивает Сан за шиворот отряхивая от пыли с преувеличенным энтузиазмом, словно хочет выбить вместе с крошками камня из Санран дух. — Он хороший человек и шиноби. Ты можешь ему доверять, — уверенно говорят. — Могу ли? — давит свое Санран. Ей не нравится как Кушина уходит от ответа. В голове всплывают разные моменты, порождающие сомнения и вопросы, но она выбирает один, самый последний. — Почему тогда его называют Другоубийцей? Пальцы на ее вороте застывают, сжимаются на мгновение и тут же отпускают. Кушина… Грустит? Подавлена? Расстроена? Что-то такое, горькое веет от ее ладоней и Сан перехватывает руки прежде, чем те отстранятся, судорожно мечась между желанием пойти на попятную и дожать. — Я верю тебе. Но я не думаю, что смогу доверять так же еще кому-то, — бормочет Сан. — Тем более кому-то опасному и непонятному. Непонятный. Да, пожалуй это то, как она видит Какаши. Как десяток непроницаемых барьеров. И она не припоминает, чтобы такие меры безопасности применялись к чему-то хорошему, доброму и светлому. Так что нет. Никакого «посмотрю и решу». Если что-то выглядит, как проблема, ограждено, как проблема, и ведет себя, как проблема, то, кажется, это и есть проблема. И ее нужно избегать. — Санран, мы уже говорили об этом… — И мы не договорили! — взвивается Сан, потому что Какаши вблизи от имото ее тревожит. И Минато, если быть полностью честной, тоже. Черт, да ее тревожит почти вся деревня и уснуть не получается до тех пор, пока все три уровня защиты в квартире не будут активированы! — Санран, я верю ему. Фраза бьет наотмашь и Сан проглатывает следующие слова. Вздыхает тяжело и обреченно. — Хорошо. Ладно. Кушина улыбается ей невозможно тепло и заправляет всклокоченную челку за ухо. Общаться с ней так правильно. Наверное все дело в эмпатии, решает Сан. Это совершенно иной опыт — взаимодействовать с людьми лишенными этого навыка. Иной и не самый приятный. Чувствовать чужие эмоции на кончике языка и знать, что твои чувствуют так же, понимают, принимают во внимание. Вот что такое семья. Так это было внутри клана. Два потока коммуникации одновременно. Говорить и чувствовать. Это было правильно. Пугало молчал, кривился и оставался непоколебим, когда Сан разрывало от эмоций. Он не слышал и не реагировал на чужие, когда сам был переполнен. Вот что отдаляло его настолько, что заставляло из раза в раз сомневаться было ли у них вообще что-то общее. — Хорошо, — повторно бормочет Сан. Нет, на самом деле в этом нет ничего хорошего. Но она привыкнет. Привыкнет ведь, верно? Запястье жжет спрятанный в хранилище образец чакры Пугала. Если они не хотят ей рассказывать, то она сама выяснит все, что ей нужно.