мертвая не мертвая.
***
— Я, конечно, понимаю. Вы тоже Узумаки, и энергии в вас столько, что на десятерых хватит, но… Вы вообще спите? Как так можно?! — почти с истерикой прошептала Сан, разваливаясь на опаленной траве. Она была права — после того злополучного допроса-ужина Узумаки-старшая взялась за нее всерьез, буквально не выпуская из рук. Ее в адском темпе гоняли по полигону, называя тренировки по три часа к ряду «разминками», а потом тащили обратно в дом, где по крупицам вытягивали все, что она знала про фуины. В определенный момент Кушина вытащила добытые где-то свитки, требующие «распаковки» — снятия печати и дешифровки. Занятая этим Санран залипала, получая удовольствие от самого процесса — ей всегда нравилось ломать формулы. Помнится в детстве дядюшка закидывал ее в тюремные камеры, когда она шибко доставала. Сработало пару раз. После этого уже тюремщики стали засекать через какое количество времени она выберется. В каком-то смысле надежность тюрем в Узушиогакуре была ее личной заслугой. Поэтому запирающие барьеры для нее выглядели как красиво завернутые подарки, у которых упаковка важнее начинки. Наверное в этом-то они и сошлись с Шуку-сенсеем. Только потому он и терпел ее, ведь никто больше попросту не мог разделить с ним радость от хитрого запирающего фуина, выкидывающего чужаков на двести метров вверх, в воздух. Ну, не очень эстетично и немного кроваво, зато зрелищно. В конечном счете Сан вскрывала свитки как орешки — все техники были не выше общедоступного уровня, серьезной их защиту она не считала. Да и интересного там особо не было. Часть была ей знакома, часть при желании заменялась парой-тройкой комбинаций из знакомых формул, так что запоминать смысла не было. Ну, для общего развития разве. В результате под конец дня Сан попросту падала в постель камнем, если доползала до нее. Как Кушина умудрялась параллельно с этим вести дела клана и заниматься заказами оставалось загадкой. В люди Санран больше не пускали, мотивируя это тем, что ей нужно пообвыкнуться, подготовиться к экзамену и заучить историю. Мол, еще не все готово. Сама Сан попросту думала, что ее все еще проверяют на вшивость. Впрочем, это не обижало. Главное, что Кушина была рядом и вцепилась в нее клещом, не отпуская ни на шаг, это немного успокаивало. Даже на «разминки» они бегали под хенге. Иногда старшей приходилось отлучаться по каким-то делам и Сан сдавали на руки флегматичному Какаши — тому было начхать чем она занимается, лишь бы не доставляла проблем. Один раз она докопалась до него с просьбой провести спарринг на бокенах, впрочем, быстро уяснила, что это затея заведомо унизительная. Поломавшийся для приличия Хатаке все же согласился с пакостной ухмылочкой. Следующие пол часа она глотала пыль, пока ее систематично размазывали по полю в ровный слой, даже бокен почти не используя. Сан зареклась соревноваться с Хатаке в тай- или кен-дзюцу. Мальчишка явно не за красивые (ха) глазки считался АНБУ. В те редкие моменты, когда над душой не стоял белобрысый или не нависала Кушина, Сан пыталась восстановить защиту. Остались целы пара фуин-хранилищ на запястьях, которые она в тихую заполнила стихийными печатями и своей разработкой для «Клетки». Формула защиты-лотоса прекрасно работала, как оказалось на приеме у хокаге. Ментальные печати на затылке, прямо у линии роста волос, тоже были целы. Печать Обета на солнечном сплетении едва проступала краями, полностью уничтоженная шрамом, однако восстановлению она не подлежала. А вот та печать, которая была ответственна за защиту, большая сложная формула, действенность которой теперь вызывала вопросы, истерлась на ребрах и явно имела прореху на спине. Сан тщательно перерисовала ее в свой блокнот еще раз, восстанавливая наработку в памяти. После того случая на островах она всерьез помешалась на идее защиты. Хватала, совершенствовала и применяла на себе все, до чего дотягивалась. Дядя, такой же псих-экспериментатор, мог бы и остановить, но и сам был грешен любопытством. Поэтому в восемь лет она одна за другой выжгла под кожей формулу защиты от огня и прочих физических повреждений, от режущих и бьющих техник из чакры, усовершенствовала ментальную защиту. Прежде та плавила мозг своему носителю, чтобы уничтожить информацию, теперь же нападала на вторженца и чистила владельца, а не убивала. Черт, да если дать чакру во все формулы, набитые на ее теле, то места живого не останется! Даже создание барьера-лотоса она свела в две формулы на ладонях, запускающиеся одной ручной печатью. Все вместе это делало бы ее совсем не убиваемой, если бы не было завязано на ее скорость реакции и чакру, к ужасу, конечную, как показал случай с Исобу. По любому выходило, что с восстановлением формулы защиты Сан не справиться в одиночку, даже стихийный клон ей тут не помощник. Придется просить Кушину-сан. У Санран также были наработки на скрывающий барьер, но сама идея оказалась слишком сложной и затратной на чакру. Прятать динамический объект от шести слоев восприятия оказалось невероятно сложной задачей, так что проект так и остался в черновиках, время от времени обрастая деталями и снова затухая. Усложняло жизнь и то, что в Узушио ей не давали доступ к любой технике из Скрытой Библиотеки — нужно было обосновать зачем и что ты хочешь взять, копирование запрещали, как и таскать больше двух свитков в неделю. Только для свободного доступа в эту секцию Сан хотела стать старейшиной, по боку все остальное. Барьеры библиотеки, к слову, были не особо замороченными… Но с чертовски чувствительными маячками. На третьей попытке пробраться в зал, Санран скрутили и пригрозили запретить посещение совсем, так что пришлось смириться.***
Санран сдавленно прошипела, впиваясь пальцами в колени. Она уже успела забыть как это больно — проявлять фуины мазью снаружи, а не подпиткой чакры изнутри. Но последнее было попросту опасно в ситуации, когда полуразрушенный контур на твоей коже биджу знает как действует. Последствия могли быть плачевными. — Терпи, генин, джонином станешь, — пробормотала Кушина, озадаченно вглядываясь в проявляющийся рисунок. На очередное касание кончиками пальцев Сан угрожающе прорычала. — Может стоило добавить чего-нибудь обезболивающего? — Может и стоило, — пробормотала Сан, бъясь лбом о спинку стула, который оседлала. Боль очень хорошо отвлекала от смущения. Спустя какие-то пару минут собственная нагота вообще не казалась проблемой, в отличии от полыхающей спины. — Поздно уже. Медицинские техники нельзя. Чакра. Непонятные последствия, — скомкано объяснила Сан, слизывая пот с верхней губы. Болело так, словно ее отстегали розгами, а потом посыпали солью. — Еще десять минут. Не двигайся, должно полегчать, — участливо сказала Кушина. Сан промолчала, потому что ответить хотелось матом. Не зря она подслушивала разговоры на пристани, много нового для себя узнала. Нового и категорически непристойного для воспитанной и благоразумной куноичи. Кушина согласилась на восстановление удивительно быстро, скорее из научного интереса, чем из желания помочь. Пара часов над записями, десяток-другой неудобных вопросов и вот они тут: Сан старается не выть в голос, а Узумаки-старшая придирчиво изучает смесь из трав, крови и чернил, напитанную чакрой самой Санран. Пару дней придется спать сидя и дышать едва-едва, но это того стоит. Без печати Сан чувствует себя еще более голой, чем без футболки. Она вцепляется в спинку стула пальцами и утыкается лбом. Готова поспорить, что на коленях уже синяки. — Кушина-сама? Все в порядке? — доносится из-за двери. Вот еще этого не хватало. — Да, все хорошо, Птица-сан. Не волнуйтесь. — Вы можете выйти? — Что-то произошло? — недовольно отвечает старшая. Сан скрипит зубами. Не хватало еще, чтобы их прервали. — У нас приказ, Кушина-сама. Мы должны держать вас в поле зрения. Будьте добры, откройте дверь. Старшая недовольно кривится и встает. Сан, по большому счету, уже абсолютно плевать будет ли наблюдатель. Лишь бы закончилась эта пытка. — Что там еще? Посмотрели на меня? Полный комплект? — язвит Кушина, закрывая обзор на комнату своим телом и не давая открыть дверь. — Вы… можете выйти? — напряженно спрашивает АНБУ. — Нет, черт возьми, не могу. Все хорошо, у нас эксперимент, оставьте в покое на пол часа. — Кушина-сама… Дверь захлапывается и закрывается на замок где-то за спиной, Сан не оборачивается — от движений словно раскаленной кочергой водят по позвоночнику. — Давай, готовься. Сейчас будем тебя раскрашивать, — варкует старшая, доставая кисть. От касания Сан дергается всхлипывая. — Ну, осторожнее, смажется же! Сан все-таки вгрызается в спинку стула, тело немного колотит. Кисточка скользит по свежим шрамам, дополняя рисунок, осторожно обводит на лопатках неровности. — Кушина-сан, я вхожу, — неожиданно раздается знакомый голос за дверью, а затем треск и Кушина выдает что-то непечатное. — Какаши, биджу тебя раздери, стучаться не учили? — от нее полыхает недовольством так, что даже Сан с ее отсутствующей сенсорикой передергивает. — Это приказ Четвертого, отойдите от девчонки. — Я что по вашему, не могу за собой уследить, или как, табайо?! — кисточка делает финальный мазок и завершенный узор мягко вспыхивает и впитывается в кожу, боль это доставляет неимоверную. Дерево в ладонях крошится и разламывается. За спиной у Сан раздаются какие-то невнятные телодвижения, недовольный возглас Кушины и шуршания. — Что тут происходит? — цедит Какаши и, видимо, наконец разглядывает за Кушиной сидящую в неглиже по пояс Сан, приподнимая повязку с глаза. Слышится звук оплеухи, сдавленное шипение и шаги. — Какаши, черт тебя дери, брысь из комнаты! Мы восстанавливали формулу. — Четвертый запретил вам… — Да свалите уже! — рычит Санран и вслепую бросает оторванную от стула спинку с разворота. Та входит в стену как в масло в районе чьей-то головы. Ой. Хатаке замолкает, переводит взгляд с доски на нее и странно смотрит. Она бы даже сказала пялится. Ах, да. У нее из одежды по пояс одни волосы. Сан хочется взвыть, вдарить чертовому Хатаке и стереть память. Сначала ему, потом себе. Получается только взвыть и скрючиться — движение отдается болью через кости прямо в череп. Впрочем, местью уже занята Кушина, пинком отправляя белобрысого в коридор и продолжая диалог на высоких тонах уже где-то вне поля зрения. Санран жмурится и замирает. Ничего, ничего. Еще немного и пройдет, надо только потерпеть еще чуть… Кушина возвращается уже когда Сан почти засыпает — жар со спины спал и ее слегка морозит, а тело липкое от трав и пота. В голове звенящая пустота и тяжесть. Ее укутывают в плед и осторожно ведут в уборную — соглядатаев Сан не видит, но чувствует на периферии. Печать, заменяющая ей сенсорику тоже заработала. Сан от этого почти отвыкла и теперь кривится. Вода в ванной теплая и пахнет мятой, но младшая все равно болезненно всхлипывает и давится слезами, когда ее осторожно усаживают внутрь. Над ухом ласково бормочут и перебирают волосы, заплетая обратно в косу. Отчего-то клонит в сон и сопротивляться не выходит хотя бы потому что не хочется.***
Волосы у Кушины развеваются в воздухе, и это верный знак, что скоро кому-то настанет кирдык. Сегодня этот кто-то, к несчастью, Хатаке. Он шумно сглатывает, прикидывая как бы сбежать от взбешенной джинчурики. Быть посредником между Четвертым и его женой настоящее наказание — ты или «недостойный шиноби предавший своего каге», или «сволота я сейчас сверну тебе шею за это». — Я же сказала, что все в порядке! Какого биджу ты приперся?! — Четвертый приказал не оставлять вас наедине. Откуда мне было знать, что с вами могли сделать? — Знаешь, твоя паранойя порой может переплюнуть мою фантазию, — опасно скалится Кушина, похрустывая пальцами. — Имей в виду, ты ничего не видел. А то пожалеешь, ясно? Хатаке кивнул и порадовался, что у него на лице маска — щеки предательски заалели. Признавать, что произошедшее его смутило, не хотелось. Не видел так не видел. И поспешил уйти шуншином, пока проницательная Кушина своей сенсорикой не просекла что к чему.