***
В следующий раз она просыпается уже более осознанно. За окном опять светло, а телу страшно лениво, но Сан встает, чтобы размяться. Бардак в голове нужно привести в порядок. Понять бы еще как. В мыслях словно склизкие мертвые рыбины бултыхаются. Как сквозь туман всплывает, что она сейчас у Кушины дома. Ку-ши-на. Хм. Трехслоговое имя, разбавленная дважды кровь. Сан трясет головой отвлекаясь — это все сейчас такие мелочи. Что ей делать? Сбегать отчего-то даже не хочется. И некуда. Сенджу и Учиха значит, да? Из окна особо ничего кроме деревьев и крыш не видно. Если она права, то ей почти неделя пути до Узу, она ее не осилит и ей нечем заплатить. К тому же… Она вернется к чему? Если, допустим, действительно все так, как ей сказал Минато, и прошло сто лет. Что она увидит? Своих едва живых ровесников нянчащих правнуков? Да ее даже не узнают. Ведь, вероятнее всего, уже век как считают мертвой. Считают свободной. Хорошо хоть война, похоже, закончилась. По крайней мере она слышала что-то похожее от людей, стоявших у входа в госпиталь. — Что, подумываешь сбежать опять? — фырчит за спиной знакомый голос. Сан вздрагивает, оборачиваясь. — У тебя какая-то нездоровая любовь к окнам. Прям как у Каши. Но, если хочешь пойти прогуляться, то и через дверь можно, — продолжает Кушина совершенно спокойно. — Да мне некуда, — голос хриплый и совсем не мелодичный. Не то, что у Кушины. Сан почти завидует. Но восторгается все-таки больше. — Что насчет завтрака, Санран-чан? — ее манят за собой и Сан не сопротивляется. Даже если это все сон, то не такой уж и плохой. — Омлет с помидорами! По-моему то, что нужно. Сан нравится, что ее ответы совсем не нужны. Все вполне решается за нее. Все равно она пока что не готова к каким либо решениям, даже если они касаются ее завтрака. — Можно просто Сан? или Ран-чан, — почему-то от полного имени веет чуждостью, только не из уст Кушины. Старшая только пожимает плечами. Хотя кто из них теперь старшая интересно. Сан даже выдавливает сиплый смешок и тут же поясняет озабоченно глянувшей через плечо Кушине. — Да так, подумалось кто из нас теперь старше. Кажется все-таки я, — невесело усмехается. Кушина внимательно наблюдает за ее реакцией, словно взрывную печать проверяет. — Не волнуйтесь, Кушина-сан, все в порядке. Не стеклянная. — Тогда не санкай мне тут, у нас не такая большая разница в возрасте, — фыркает Кушина. — Хотя, вообще-то, почти сотня лет, — скалится ехидно Кушина, щелкая ее по носу. — А кто идеален, имото-чан, — риторически пожимает плечами и выразительно тянет обращение Санран. Подыгрывать этой легкой манере общения приятно и совсем не сложно. — Ах так! — восклицает старшая. — Никакой пощады, Ран-чан! — мгновенно заполняя собой все пространство кухни ей угрожают веничком для взбивания яиц. — Холодильник за спиной, все нужное на верхней полке. Выполнять! Командирский тон у Кушины ого-го, самое оно, даже в такой шутливой ситуации хочется рвануть со всех ног. В целом вся готовка и завтрак проходят достаточно безмятежно. Не то, чтобы Сан расслабляется совсем, но сил на постоянную настороженность уже попросту нет. Хочется закрыть глаза и уснуть. Хочется исчезнуть. Когда Кушина говорит, что они с Минато помолвлены, Сан на несколько минут ломается, осознавая под громкий смех. Вот ведь блондинистая зараза. На что именно она злится сказать сложно, но почему-то иррационально не хочется делить теплую свою Кушину с каким-то там каге непонятной чужой деревни. — Послушай, есть еще вещи, которые тебе следует знать, — неожиданно серьезно произносит Кушина. Сан только тяжело вздыхает. Она догадывается, что ей не понравится то, она услышит. — Я понимаю, тут как бы сотня лет. Догадываюсь, что что-то в мире могло поменяться помимо капельниц, ламп и холодильников, — почти ворчит Сан, запрокидывая голову. Честно? Она не хочет слышать это сейчас. Она во сне. И в этом сне все хорошо. Но если это кошмар, то тянуть тут смысла не имеет. — Я не стеклянная, переживу. — Узушиогакуре была разрушена три года назад. Выжившие бежали, кто в Коноху, кто в другие селения. Повисает мрачная тишина. Не готова. К такой правде она оказывается все же не готова. Сон-сон-сон, невозможно, бессмыслица. Узушио непотопляема, вечная константа — они же посреди моря! У них есть старейшины, барьеры в конце концов, да много чего! Они с самим дайме всего Огня на равных говорили. Как же… Знания сотен лет, поколений? Они и на проклятых зверей нашли управу. Даже со смертью договорились! Как же так?! Слез не находится. Утренняя пустота в голове трещит по швам и горит. Кушина молчит, видимо, думает о чем-то своем. Может тоже сожалеет. — А как ты?.. — вопрос не хочет формулироваться. — Меня отправили в Коноху еще ребенком. — О. Тишина до треска давит на мозг. Разрушена, значит. Мертвы, значит. А она сама — слабая, бракованная — жива. И, будь у ее братьев дети, она бы и их пережила, как и… — Кто-то еще выжил? — Достаточно многим удалось бежать, особенно не шиноби. Гражданских не трогали. В Конохе сейчас четырнадцать человек, с тобой — пятнадцать. — Даже при мне было около 9 тысяч, из которых почти половина шиноби среднего ранга и выше… как? Как такое возможно? — Против них объединилось две страны, осада. Коноха просто не успела прислать подкрепление. — Них? — слегка отстраненно произносит Сан, наконец смотря на Кушину. Та хмура и совсем не похожа на себя утреннюю. Она наконец находит в себе силы рассмотреть ее внимательно: белесые старые царапины на руках, морщинки у глаз, выбившуюся прядь волос, заколку, пятнышко масла на футболке, проступающие мышцы. У них. Не у нас. Сан закрывает глаза. Она уже вообще ничего не понимает. Говорить, похоже, не о чем и Сан чертовски надеется, что это все новости, которые ей хотели преподнести, просто потому, что хуже быть не может. И, что страшно, она понятия не имеет что с этим делать. В комнату она возвращается в полной тишине, садится на край кровати гипнотизируя окно. Она бы хотела заснуть и не проснуться. Этот дурацкий сон начинает ей надоедать. Вечером дом оживает, появляются голоса, кто-то гремит посудой, шоркает тапочками и разговаривает. Выходить нет ни сил, ни желания. Ради чего она тут? Война закончилась? Ей даже не отомстить? А кому она должна мстить? Она вообще кому-то что-то должна? Потолок на это ответить не может. Подушка тоже. Кушина заглядывает и зовет ее ужинать, но Сан только безэмоционально благодарит и отказывается. Она сыта по горло.***
Следующим утром Кушина снова к ней приходит, но на этот раз никакие отказы не работают. Ни вербальные, ни невербальные — помещение затапливает чакрой так, что можно ножом резать — красноволосая бестия хватает ее за шкирку и тащит из комнаты приговаривая малопонятные ругательства и непонятное «табайо». Кашу в нее впихивают почти насильно, как и лекарства. При попытке отказаться затыкают рот яблоком. Поспать этой ночью толком не удалось, созерцание пустоты самочувствие лучше не сделало. Аргессивно-активная Кушина вокруг только раздражала. Сан просто прикрыла глаза, чтобы не видеть мельтешение. Она бы и уши закрыла, но это не поможет. — Мы сходим в храм, если ты хочешь. Фраза бьет под дых тупой болью, Сан чуть ли не кривится. — Мне ни к чему чужие боги, — отсекает. — У нас есть свой храм, святилище шинигами, тут, в Конохе. Ашина-доно сам привез сюда маску Энму. Санран все еще сложно что-то ответить и не скатиться в истерику. Ашина, тот мелкий, высокомерный, заносчивый мальчишка, Ашина-доно? Она глубоко вдыхает и выдыхает. Ей действительно стоит это сделать. — Купите… благовония для меня, пожалуйста, Кушина-сан? И немного саке, — обессиленно произносит она. — Маловата ты еще чтобы пить! — внезапно взрывается Кушина и отвешивает подзатыльник от всей души. Не ожидающая такого Сан с грохотом целуется со столешницей и так и замирает пытаясь понять что к чему. — Эм, Кушина-сан… Саке это подношение богам вообще-то, — озадаченно произносит она потирая лоб. — Оу, — сконфуженно утихает старшая. — Я как-то подзабыла, что была такая традиция. Санран только тяжело вздыхает опять, борясь с желанием побиться лбом о столешницу еще немного. Почему-то старшей она ощущает именно себя, а не девушку рядом, на голову выше и на столько же импульсивнее. Кушина какая-то… неустойчивая. В ней кипит сила, эмоции, она несгибаема. Но не прощупывается это каменное мертвое дно, которое силу делает правильной. — И, может вы знаете — от моих вещей осталось хоть что-то? — с надеждой вопрошает Сан. — Ну, одежду скорее всего сожгли, там спасать было нечего, — на этом моменте Сан хочется зарыдать, потому что вшитые в рукава хранилища — это вам не ничего! — Но, кажется, остался кайкен и защитный тубус. А еще тот меч, — с непонятной интонацией говорит Кушина поигрывая бровями и Сан даже не сразу понимает к чему это. Ах. Тот меч. Которым ей ребра пересчитали. Забавно. — Я бы хотела это забрать — все. Даже меч. — Скажешь об этом Минато сама. Будет повод вылезти из своего логова вечером, — хмыкает девушка. — Тем более, что вам есть о чем поговорить касательно твоего будущего. — Хай, Кушина-сан, — кисло давит. Вообще ей начинает казаться, что в скучной пустой больнице было не так уж плохо. А тут что не день, то проклятье. В этот вечер на ужин она все-таки не выходит просто потому, что, внезапно, засыпает. Не удивительно, после прошлой ночи то, и всех разговоров. Да и моральных сил видеться с кем-нет. И ей снятся тонкие костистые пальцы дяди, измазанные чернилами. Ей снятся библиотеки, прекрасные и мрачные. Ей снится торговая улица, с горящими фонарями, кричащими голосами и незнакомым смехом. Вот только почему-то ни одного человека на улицах она не находит. Они все где-то за рекой, которую ей нужно перейти, но она не находит переправы, а бурные воды сбивают с ног. И она тонет.***
Кушина прикрикивает, раз, другой. Вооружившись лопаточкой идет в комнату, распахивая дверь и тут же замирает рассматривая девочку. Та лежит обнимая подушку всеми конечностями и скрючившись, едва ли занимая треть кровати. Мажет сенсорикой на всякий случай присматриваясь. Но нет — настоящая, не клон. И, похоже, действительно спит. — Хм. Минато рядом появляется всегда неожиданно, сколько она не прислушивается к своим способностям — ощущает-то его прекрасно. Так же прекрасно, как саму себя — вот только тело иногда инстинктивно реагирует на неожиданное движение напрягаясь. — О, — тоже оценивает картину муж. — И как она? Кушина помахивает лопаточкой обратно на кухню и прикрывает дверь за собой. — Не слишком хорошо, но, как для человека, потерявшего всю семью, — Кушина недовольно откидывает волосы присаживаясь рядом. — Крепкая. И раны почти затянулись. — Уже? — недоверчиво произносит Минато. — После такого месяцами восстанавливаются, если вообще выживают. Цунаде, все же, не бог… — Она Узумаки, конечно, она чертовски живуча. И даже не не разнесла нам пол дома услышав новости. — Ну да, сровняла бы квартал в приступе эмоциональности, на пару с тобой, — хмыкает Намикадзе, подхватывая с блюда кусочек баклажана. — Да я бы и сама весь квартал разнесла в одиночку, табайо! — фыркает девушка. — Но это-то и странно. Думала, что она отреагирует злее. То есть… Она, конечно, отреагировала, — Кушина закусывает губу. — Но будто совсем исчезла. Я бы на такое и впрямь разнесла дом, а, может, и весь квартал в придачу. — Сколько ей вообще лет? — Четырнадцать недавно исполнилось, — Кушина почти физически чувствует, как от Минато веет тоской. Рин и Обито было бы четырнадцать в этом году. — Ровесница, значит, — Кушина не говорит — они уже это обсуждали много, много раз. Только ласково заправляет всклокоченные волосы ему за ухо. — Да. Думаю занять ее фуиндзюцу и, вообще, было бы хорошо проверить общий уровень навыков, — задумчиво крутит прядь на пальце Узумаки. — Ну, барьер вокруг себя она возвела очень лихо, никто даже не сообразил что к чему. Я уже боялся, что Генма начнет плеваться себонами на нервной почве… — Что?! Барьер?! И ты не сказал мне?! — вскакивает Кушина, кажется, уже готовая нестись в комнату девчонки и вытряхивать из той подробности. — Да как то это померкло по сравнению с, эм, обстоятельствами, — замялся Минато неловко усмехаясь. — Мой муж держит меня в неведении, какой кошмар!.. Смешок тонет в болезненном ойканье.