там зарыт клад

стремительно куда-то движется время. и хотя все окружающее передвигается со скоростью для зрения вполне комфортной, время, кажется, несётся в самом бешенном темпе. трамвай же плавно скользит по рельсам, размеренно так, неторопливо, не пытаясь догнать время, потому что это бессмысленно. как все эти пространственно-временные размышления. никогда они не приводили ни к чему хорошему. может, и были в чем-то полезны, только полезно - не всегда значит хорошо. в моральном плане, во всяком случае. да, существует вероятность догадаться-таки, кто ты есть, но устроит ли тебя ответ? один пассажир, сидящий в самом дальнем углу на одиночном сидении, пытается сфокусировать взгляд на окружающем его пространстве, но пока что получается видеть лишь тени: расплывающиеся комки, отчаянно пытающиеся собраться в полноценный силуэт, блестящие и гладкие - вероятно, из-за особенностей падающего света. впрочем, пассажиру не известно, из чего они сделаны. он может и чуть-чуть посмотреть на себя, однако состав полноценно определить тоже сложновато. глядя в окно, он не видит там своего отражения, и его это, надо признать, нехило пугает. пространство вокруг начинает плыть. неприятно плыть. голова не кружится, даже вроде не болит, но от этой плывучести к горлу подступает раздражающий комок. а тени почему-то сформировываются более четко. пассажир вертит головой. ох, не лучшая идея. плывучесть не пропадает, зато появляется гул в ушах, начинает легонько побаливать голова. но никому нет до него дела. трамвай едет. кстати, куда? пассажир не помнит, как садился в него. и когда. он вполне мог психануть и свалить подальше от дебильной ломаной комедии, от которой нередко голова болит разительно хлеще, чем сейчас, тем не менее это не дает ему права безрассудно куда-то путешествовать. он смотрит в окно и тщетно пытается вглядеться в пейзаж снаружи, обнаруживая лишь непроглядную темень, поэтому видит по итогу внутренность салона трамвая. буквально сколько-то секунд назад пассажир мог поклясться, что никого напротив него нет и не предвидится, однако теперь там в воздухе маячит непонятная бесформенная субстанция, меняющая цвет настолько часто, что становится больно глазам; словно кто-то невероятно быстро щелкает каналами на телеке. переменой формы субстанция тоже не брезгует, но это делает не столь кардинально, оставаясь всё-таки относительно шарообразной, и гораздо медленнее. недавнее напряжение по поводу отсутствия в окне собственного отражения почему-то отходит на задний план. по-настоящему пассажира бросает в дрожь тогда, когда субстанция человеческим голосом молвит: - проснись, ты обосрался. ох, этот голос пассажир слышал безумное количество раз, так что его более-менее отпускает. - и чего тебя так скосило? - невозмутимо интересуется пассажир, расслабленно сползая чуть пониже на сидении и смотря прямо перед собой. в целом, его поза и до сей поры с виду является несильно напряженной, однако башку его сверх края переполняют гнетущие мысли. - уж чья бы корова мычала. - если бы субстанция имела глаза, она точно закатила бы их. - ты на себя-то посмотри. а вот теперь пассажиру вновь становится не смешно. субстанция хоть и отражается в окне, внутри непосредственно трамвая ее нет, чего в обратную сторону не скажешь о пассажире. он, не на шутку встревоженный, оглядывается по сторонам. безликие тени по-прежнему глянцево чернеют там же, где чернели минутой ранее; с их стороны нет никакого проявления реакции. они молчат. им все равно. потому что они-то, черт бы их побрал, в окнах прекрасно отражаются. - хочешь сказать, я сдох и в ад еду? - подозрительно равнодушно спрашивает пассажир. - в общем - нет, - неопределенно отвечает субстанция. - а в деталях? - дьявол. - только здесь не надо всяких мерзких шуточек. я требую конкретики. - считай, что это такая загадка, которую ты должен разгадать сам. - ладно, но мы хотя бы не в казахстан едем? - нет. - ну, слава богу. пассажир встаёт с места и, кладя руки в карманы штанов, проходит по салону вперёд, к передней двери. тусклый свет слегка мерцает, но на это пассажир не обращает внимание, ибо мерцал свет и раньше. он, правда, не может сказать, когда именно - раньше, но ему кажется, что он в этом просто уверен. он подходит к кабине водителя и заглядывает с нездоровым интересом. за стеклом царит почти полный мрак, но пассажир упорно вглядывается. и вдруг моргает. ни с того ни с сего, просто берет и моргает. он не помнит, чтобы в самом деле моргал до этого. глаза моментально увлажняются. неужели они были настолько сухими? вновь смотря в точку примерного месторасположения водителя, он видит огромное волосатое нечто с рогами, точь-в-точь упирающимися, если не врастающими, прямо в потолок. в это же мгновение махина оборачивается, разрезая темноту двумя лучами света от ярко-красных глазищ. со свистом выдыхая, пассажир резко разворачивается на сто восемьдесят градусов и оседает, или, скорее, опадает на пол, неосознанно хватаясь за сердце и чувствуя его бешенный ритм. теней будто становится больше, хотя, возможно, у пассажира от страха всего лишь двоится в глазах на фоне лёгкого головокружения, которое, оказывается, и не прекращалось. или снова началось. - я, если честно, надеялся, что сдох, но бывают в жизни огорчения. субстанция решает категорически промолчать, но в ее молчании пассажир справедливо различает осуждение. - кстати, если вдруг ты не помнишь, я хочу, чтобы меня хоронили под песенку той мертвой эмо-группы про химическую бабу... как там ее? - ты определения не перепутал? - может быть... говорю же - не помню! - впрочем, смысл «высказывания» не то чтобы очень меняется... к слову (вообще между прочим), я и есть твоя память, придурочный. - а, да? - поезда. - люблю поезда. - не сомневаюсь. ты всю жизнь живёшь неподалеку от них. - того и гляди поеду однажды. - порой я не прочь свалить от тебя подальше и, желательно, насовсем. - я - это ты, ты - это я... - я ведь тоже рифмовать умею, как ты, наверное, догадываешься. - это ж чё получается, у меня гипершиза сейчас? - ну, типа. - окей, а почему ты говоришь не моим голосом? - а вот на этот вопрос, братан, у меня ответа нет. тут тебе самому порефлексировать надо. - так ведь ты... - что - я? ты, когда ищешь какую-нибудь вещь в своем гадюшнике, не можешь ведь заставить ее прыгнуть прямо тебе в руки, правильно? ты вспоминаешь, где ее оставил, затем идёшь, высматриваешь и, наконец, найдя, ещё и ручками берешь. вот здесь схема абсолютно идентичная. я как бы только хранитель, понимаешь? не поисковик. вот повезло же мне, елки-палки, на вас на всех. с одним угашенным об дерево судьбинушка свела нелегкая, потом, как под гребанное рождество, подкинула такого кретина, что дай боже; и в момент, когда уже, кажется, дальше только скворцом в «степанова» петь, появляется чучело, объединяющее в себе решительно обоих предыдущих! я, естественно, тоже не подарок, но уж с чем меня по жизни точно обделили, так это с везением. успевая отойти от увиденного в водительской кабине, пассажир, однако, покачиваясь, встаёт и снова вглядывается в заоконную тьму, ожидая, похоже, увидеть какие-нибудь пролетающие мимо дорогие лимузины, но не находит ничего, кроме все того же отражающегося внутреннего окружения. вдруг, как будто по наитию, трамвай останавливается возле одинокого фонаря. поначалу остановкой и не пахнет, но впоследствии удается разглядеть старую, обшарпанную крышу и убогенькую скамейку под ней. повернув было голову, чтобы поинтересоваться у субстанции, мол, чё мы стоим, если никого нет, пассажир обнаруживает, что субстанции след простыл. - куда ж ты сумела спрятаться, такая дура? - вслух рассуждает пассажир. поворачиваясь обратно к окну, он замечает прямо за стеклом две фигуры под зонтом - одна чуть повыше, другая пониже. стоят они, кажется, максимально вплотную к окну. то ли фигуры громадные, то ли трамвай настолько низенький? пассажир стоймя стоит, не в силах пошевелиться, хотя бы и рад. глаза словно насильно кто-то за него вперивает в две проклятые фигуры. а те, сволочи, знай себе стоят под блестящим от дождя зонтиком и тоже смотрят вперёд - пассажир почему-то на все сто процентов уверен, что смотрят прямо в его гребанную душонку, хотя представляют они из себя абсолютно такие же тени, которые пассажир наблюдает все то время, сколько тут торчит, правда у этих двоих, помимо сраного гигантизма, имеются кое-какие «опознавательные знаки»: у того, кто держит зонтик, на ручке оного выгравирована английская «зет», а у второго те места, где, с точки зрения анатомии, находятся руки, надоедливо рябят, как если бы были залиты какой-то немного отличающейся по оттенку краской. когда пассажир отрывает наконец взгляд от достающих рук, у него всё-таки перехватывает дыхание: по зонту не то что по капельке - струями льется нечто вязкое, маслянистое и становящееся тем алее, чем больше его течет. медленно оборачиваясь назад, пассажир видит возникшее из ниоткуда полчище окружающих его теней, когда-то успевших встать и набить салон трамвая едва ли не битком. в ту же секунду, как с достаточно громким хлопком открываются передние двери, с оглушающим грохотом лопается то окно, за которым стоят фигуры под зонтом. на пассажира обрушивается поток холодного воздуха, слабо пахнущего металлом, и немного капелек той самой вязкой алеющей жидкости, вопреки всем законам физики принимающейся расползаться паучьими лапками по боковым стенам. из-за переходящей все мыслимые и немыслимые границы громкости звука от разбившегося окна у пассажира начинает греметь гром в ушах, поэтому он не по собственной воле преодолевает настигнувший ранее паралич и с силой закрывает уши и зажмуривает глаза, наивно полагая, что это ему поможет уменьшить только нарастающий гром. одно, так сказать, перекрывает другое - раздается треск, и в передних дверях оказывается огромаднейшая ящерица, своим телом раздвигающая двери, отчего пространство между ними увеличивается раза в два. с задором зыркнув на пассажира четырьмя глазами, ящерица принимается со скоростью порядочного гоночного болида носиться по салону, ловко вихляя между тенями и визжа: - это не дура, это лошадь! постепенно тени начинают взлетать, упираясь головами в потолок, разжиживаться и заполнять собой все пространство. продолжая удерживать голову, чтобы не блевануть от маневров бешенной ящерицы, периферией зрения пассажир замечает возникшую так же внезапно, как и исчезнувшую, субстанцию, теперь разросшуюся примерно до трети всего салона и вибрирующую. пассажир также замечает, что трясется сам, а когда хочет опустить взгляд на свои ноги, то понимает с ужасом, что их нет. и рук, в принципе, тоже. и туловища. а субстанция изрыгает из себя плевочки вибрации и за счёт них вырастает ещё на чуть-чуть. пассажир понимает, что вибрация - это смех. а сам он уже давно погряз в ослепляющей черноте. - мойте мозги порошком! - вибрирующе доносится из субстанции.