Желания в тумане

                    Ночь в царстве Сущности — время необычное. Можно подумать, что здесь, во мраке тумана, всегда царит тьма, но это не так. Время суток сменяется, пусть это нельзя увидеть, ибо реальность в своем царстве определяет сама Сущность. День — это время Испытаний, когда мощь божества подавляет силы ее игрушек. Но ночь есть тот самый блаженный миг, когда убийцы и выжившие предоставлены сами себе. Не всем в равной степени везет, но большинство могут насладиться покоем, не опасаясь разгневать Сущность.       Кармина проводила это время за своим излюбленным занятием — она создавала новые картины, а кистью ей служили собственные руки, воссозданные из чернил по образу и подобию алчных лап Сущности. Даже здесь, в царстве теней и боли, Кармина оставалась верна своему таланту. Картины, созданные с помощью силы, превосходили все, что Художница видела раньше. Пусть эти творения полнились кровью, смертью и тленом, они нравились Кармине. Ей всегда нравилось рисовать. Иногда в чернильные линии Художница вносила небольшое разнообразие, используя кровь подчиненных своей воле ворон. Птицы сами садились на плечо Кармины и приносили себя в жертву, когда чернильный коготь пронзал их тела насквозь. Шедевру всякая цена хороша.       Но всякому творчеству нужны зрители, овации, внимание. Могла ли Кармина предположить, что почитателем ее картин здесь, в бездне отчаяния, станет человек столь далекий от художеств чернилами? О нет, он был мастером искусства, но совсем иного: грубого, механического, икону которого всегда держал в руках, нежно баюкая ее словно любимую дочь.       Кармина вновь творила. Ее руки — ее кисти — плясали в безумном танце. Чернила меняли саму реальность, обращая разводы в продуманные линии, что сплетались в узоры. Каждый выверенный взмах приближал картину к совершенству. В этот раз Кармина рисовала нечто новое. Не тьму, не смерть и даже не ворон, а акт жизни. Переплетенные тела любовников, выведенные чернилами, словно двигались, а Художница слышала музыку любви, создаваемую ими. На темных губах Кармины возникла тонкая улыбка. Результат действительно мог порадовать, ведь картина создавалась на заказ самому верному почитателю.       Кармина почувствовала его запах куда раньше, чем он подошел близко, и обхватил ее талию. Горячее дыхание мужчины обожгло бледную обнаженную шею. Губы запечатлели на коже поцелуй. Кармина подняла руку и обхватила голову своего почитателя. Его шляпа упала на горячий песок и улетела прочь, подхваченная ветром. Сотканные из чернил пальцы жадно зарылись в седые волосы, и Кармина наконец посмотрела в глаза тому, для кого творила свой новый шедевр. Кого с нетерпением ждала, дабы ощутить вкус жизни, тепло и близость, утраченные, казалось, давным-давно.       Калеб Куинн… он испытал куда больше боли чем она. Вся его жизнь — это череда кровавых битв и страшных пыток, из которых он выбирался измученным, ослабленным, но не сломленным. Калеб страдал физически и духовно, видел больше ужасного и не испытывал покоя с юных лет. Он по собственной воле примкнул к Сущности и считал, что его сердце давно поглощено забвением. Но порой в самые неожиданные моменты Калеб осознавал, что даже после всего, что пережил, он еще способен на нежность. Пусть и к женщине. Пусть и плотски. Мелкие подачки и милые слова на ушко не для порабощенных Сущностью. Не для тех, чьи глаза пусты, а мотивы жестоки. Для подобных людей ключевую роль играл огонь в чувствах, ярость и бесценность дара.       Кармина не могла говорить. Ее язык отняли, как и руки. Но если жажда творчества, по воле Сущности ставшая чернилами, вернула Художнице утраченные кисти, то рот все еще полнился лишь кровью, стекавшей тонкими струйками по губам и горлу. Но Кармине не нужен был язык, дабы выразить Калебу свои чувства, свои желания. Им обоим хватало эмоций, отраженных на бледных лицах, и красноречивых жестов плоти. Лишь Куинн иногда произносил слова. Кармина понимала их, но не придавала большого значения.       — Кармина… — требовательно позвал Калеб и легким движением пальцев смахнул с лица Художницы подтек чернил.       Кармина провела рукой по его груди. Чернила разъедали одежду в труху, обжигая кожу под ней и оставляя заметные следы, но Куинн не обращал это внимания, увлеченный самой Карминой. «Искупитель», символ всей жизни Стрелка, опустился на песок, а освободившейся рукой Калеб ухватил край подола алого одеяния Кармины и поднял вверх, являя блеклому свету нагие стройные ноги цвета молока, способные провести Художницу через весь свет навстречу новым творениям. И такие соблазнительные для тонкого ценителя женской красоты. Ступни Кармины пострадали не меньше рук и языка, но и здесь чернила создали достойную замену, пугающую для слабых духом и практичную для мудрых и разумных.       Калеб обвил руками тело Кармины и поднял ее на себя, позволяя Художнице обхватить себя ногами. Держа Кармину на весу, Стрелок издал звериный рык, а лицо его на мгновение исказила похоть. Любовники страстно поцеловались. Калеба не заботили чернила и кровь, лившиеся изо рта Кармины: он безразлично проглатывал их, даже не тратя время на то чтобы сплюнуть. Язык его не мог найти ответа, но Куинн словно надеялся зализать рану, нанесенную Художнице еще при жизни, и остановить бесконечный поток крови и чернил. Увы, то было не в его власти, но Кармина все равно чувствовала благодарность. Быть может ей стоит все же попытаться вернуть язык с помощью чернил?       Одежда Калеба пострадала неимоверно. Остатки плаща и рубашки расползлись по швам, а чернила на коже медленно, но верно собрались в некую картину, над которой даже сама Кармина была не властна. Художница провела чернильным когтем по груди Стрелка и улыбнулась. Интересный холст, быть может плоть куда лучшая основа для картины чем бескрайняя пустота? Куинн усмехнулся и легким движением плеч сбросил с себя бесполезные обрезки одежды. Следующим рывком он сорвал с Кармины обруч в форме вороньих перьев, кольцом смыкавшийся на ее груди, и выбросил в туман. Кармина взвыла. Беззлобно, но все же недовольно. Обруч имел для нее значение.       — Вороны принесут его обратно, — невинно заверил Калеб, разрывая плотную ткань.       Роскошное одеяние Художницы, созданное ей лично как необычный и стильный образ еще при жизни, разделило участь грязных походных одежд Стрелка — порванная на лоскуты алая ткань отправилась в далекий полет, высвобождая тело. Куинн задорно присвистнул, любуясь обнаженной женщиной в своих руках. Красивая, статная, молодая. Приятно, что расправа над Карминой не была более жестокой. Сам Калеб выглядел куда хуже, хотя чернила на его теле маскировали бесчисленные шрамы и следы ран не то по воле Кармины, не то по случайному совпадению.       Калеб осмотрелся, нашел глазами то, что искал, и направился туда. Он пришел к руинам посреди пустыни, наполовину скрытым туманом. Реальность царства Сущности искажалась под давлением сил Калеба и Кармины. То тут, то там мелькали вещи, напоминавшие как место смерти Художницы, так и Гленвейл. Стрелок осторожно положил любовницу на закрытый саркофаг, выдернутый из своего склепа безжалостными силами. Оставшись свободным, под внимательным взглядом Кармины, Калеб помедлил мгновение, после чего стянул обувь, а следом и штаны. Оставшись нагим под беспощадным палящим солнцем, Стрелок не без удивления заметил рядом небольшой пруд и, не сумев побороть искушение, подошел к нему. В мутной воде отразился он сам.       — Сколько же прошло времени… — пробормотал себе под нос Стрелок. Увиденное не могло удивить его, но все же вызывало печаль.       Калеб обернулся к дожидавшейся его Кармине и с горечью осознал, что с удовольствием отдал бы обе руки за обращение вспять хотя бы толики того, что пережил раньше. Но прошлое не изменить…       Кармина уселась на краю саркофага, разведя ноги, и поманила Калеба рукой. Покачав головой и решив всецело отдаться зову плоти, Стрелок решительно заломил руки Художницы и повалил ее своим весом, вдавливая гибкое женское тело в каменную крышку саркофага. С тихим вскриком, словно от вспышки неожиданной боли, Куинн проник в Кармину и сразу взял бешеный темп. Отголоски прошлого могли заглушить лишь низменные чувства. Кармина чувствовала тоже самое, хотя и не могла признаться в этом вслух. Боль души, смерть, отчаяние. Иронично, что лекарством от этого мог стать столь бесхитростный процесс.       Страсть, похоть… Эти чувства были обыденными для Калеба при жизни. Он утратил нежность и таланты кавалера, когда жизнь втоптала его лицом в грязь. Когда у него отняли то, что по праву принадлежало ему. Когда «Искупитель» принял первую жертву. Когда Куинн осознал, что он и его гарпунное ружье отныне есть одно целое. В действительности в этом беспорядочном половом акте не было ни нежности, ни драмы. Но для Кармины и то, и другое заменял светлый момент отречения от прошлого, когда мысли выгоняли дикие, животные и по-своему безобидные эмоции.       Калеб и Кармина терзали друг друга, дразнили, осыпали градом поцелуев. Вокруг любовников тянулось кладбище. Странное кладбище, где вперемешку стояли склепы и конюшни, величественная башня и какой-то жалкий салун, место для странников и пьянчуг. Стрелок царапал женскую грудь сломанными ногтями, кусал соски и наслаждался оставленными следами своего внимания, хотя в последнем до Кармины ему было далеко. Ведь она силой чернил обратила все его тело в новый шедевр, пусть и сама не могла понять, что именно на нем отобразилось. Тоже самое, что она рисовала до прихода Калеба или его история до сделки с Сущностью?       Все завершилось резко, в едином порыве переплетенных тел. Калеб, тяжело дыша, лежал рядом с Карминой, зарывшись лицом в ее волосы. Он ничего не говорил, да и не требовалось слов. Художница же смотрела в небо, которое наконец показалось, разогнав тучи. На душе ее царил покой. Временный, мимолетный, но она была рада и этому.       — Твоя картина готова, — Художницу лишили голоса, но вороны порой заменяли ей утраченный язык, передавая слова своим пугающим карканьем.       — И с кем же ты меня изобразила? — Куинн прекрасно знал ответ на свой вопрос, но все равно задал его: почему бы и нет?       — С собой, — вороны кружили вокруг любовников словно в ритуальном круге.       — Мило, — только и ответил тот.       Кармина не стала его первой в царстве Сущности. До нее он встретил другую женщину. Но могла ли выжившая в полной мере понять убийцу? Конечно же нет. Ей руководило любопытство, обращенное Сущностью в легкую, но одержимость. Кармина же жила болью. Не такой ужасающей как та, что испытал сам Калеб, но все же она была ближе, куда ближе по духу. И все же ничто не мешало Куинну водить свои игры с обеими. Совсем разные игры. Что-что, а остатки своей человечности Стрелок не уступит Сущности никогда.       Вскоре Стрелок ушел в туман, подобрав «Искупитель» и приняв из рук Кармины картину. Она осталась одна и, даже не озаботившись созданием новой одежды, снова принялась за работу. Ее посетила новая, особенно яркая идея, требующая немедленного исполнения на холсте.       До самого начала следующего Испытания нагая Художница танцевала в тумане, выводя в пространстве чернильные линии нового шедевра.