***
В этот день между ними меняется... абсолютно всё. Солнце медленно опускается за горизонт, и Салим улыбается, глядя на закат сквозь мутное окно. Пока Зейн сидит в гостях у Тарика, его отец наводит порядок во всём доме, а затем решает поработать с большой клумбой, расположенной на переднем дворе. Сняв рубашку, Салим обвязывает ее рукава вокруг своей шеи, и начинает методично рвать сорняки, окружающие пузатые тыквы. Именно за этим занятием его застаёт Джейсон. Поначалу он просто встаёт в арочном проёме, и молча наблюдает за тем, как полуголый Салим трудится, копаясь в черной земле. Капли пота стекают по его лицу, а затем струятся ниже, по шее и спине. Смахнув их, Салим устало вздыхает, после чего краем глаза замечает Колчека, застывшего в паре метров от него, будто каменное изваяние. — Джейсон, ты пришел! — восклицает он, оставляя клумбу в покое и подходя к Колчеку. Тот не отвечает, продолжая молча пялиться на него, и Салим готов поклясться, что видит в чужом взгляде отголоски исчезающего возбуждения. Наконец, отмерев, Джейсон встряхивает головой, словно мокрая собака, после чего улыбается Салиму. — Конечно я пришел. Но тебе, я смотрю, всегда есть чем заняться и без меня. — Без тебя не так весело, — отвечает Салим, надевая рубашку обратно на тело. — Черт, пить хочу, умираю. — Держи, — протягивает ему Джейсон флягу, наполненную водой. Салим благодарит его, а затем в несколько глотков осушает ту почти что наполовину. Все это время гость не сводит с него напряжённого взгляда. — Не могу сидеть дома, там душно. Может, побудем здесь? — предлагает Салим, передавая флягу обратно. Колчек кивает и помогает ему вынести пару стульев на улицу. Прислонив те к стене, они оба усаживаются на них, и смотрят на то, как последние солнечные лучи исчезают за горизонтом. — Красиво, правда? — спрашивает Салим и Джейсон угукает. — Нужно почаще смотреть по сторонам, а то столько всего можно пропустить. — Да, прямо как я пропустил падение башен-близнецов тогда, — напоминает ему Колчек. — Ага. Ты говорил, что был, эм, обдолбан в тот день? — Да. На самом деле, я не любитель всякой наркотической дряни, но в тот раз мне было нужно... заглушить душевную боль. — А что у тебя случилось? — Изменил любимый человек. Его звали Дерек, — хмыкает Джейсон, сжимая руки в кулаки. Салиму требуется несколько секунд, чтобы понять и осознать сказанное. "Его звали Дерек". Его. Не её. Сглотнув ком, вставший в горле, Салим поворачивает голову в сторону притихшего Колчека, и видит, что тот внимательно следит за его реакцией. — Ну, давай, не стесняйся, — выплёвывает он, на что Салим недоумённо хмурится. — О чем ты говоришь? — О, не прикидывайся дурачком. Это ведь ёбаный Ирак, и я знаю, что у вас здесь есть особенное слово для таких, как мы. Скажи его, я не обижусь, честно. — Какое ещё особенное слово? — искренне не понимает Салим, и Колчек цедит сквозь зубы: — Пидорас. — Что? Нет, я не буду так тебя называть! — Почему? — Потому что это... неправильно. — Неправильно – это сосать мужикам член и подставлять им свою задницу, Салим. Разве твоя вера не того же мнения, а? Разве твой бог не того же мнения? — Я уважаю и Аллаха, и свою веру, но они не заставят меня относиться к тебе по-другому, Джейсон. Для меня ты все тот же человек, который пришел ко мне на помощь там, внизу, и помог вернуться к сыну, так что мне глубоко плевать, кого ты любишь. Любовь в любом случае прекрасна, какая бы она ни была. — Ублюдок, ты не должен так говорить! — внезапно подорвавшись со стула, рявкает Колчек, и хватает Салима за грудки. — Скажи, что ты ненавидишь меня! Скажи, что я чудовище хуже вампиров! Скажи, что я достоин гореть в аду, черт бы тебя побрал! — Нет, Джейсон, — ласково отвечает Салим, пытаясь успокоить его. — Ты не чудовище. Ты – человек. — Зачем ты так со мной? Грёбаный сукин сын, почему ты просто не можешь послать меня, чтобы я... чтобы я перестал надеяться... надеяться на... Блять, Салим... Взгляд Колчека хаотично мечется по чужому лицу, а затем резко останавливается на шершавых губах. Салим далеко не глупец, и прекрасно понимает, что должно произойти дальше. "Мне нужно остановить его, нужно сказать ему твердое нет", — говорит растерянный Салим сам себе, но при этом не делает абсолютно... ничего. Джейсон обхватывает его лицо руками и начинает склоняться ниже. Когда до соприкосновения их губ остаётся несколько считанных мгновений, вдалеке слышится громкое: — Отец, я вернулся! — и Колчек тут же отшатывается от него, словно обжегшись. Ничего не заметивший Зейн подбегает к ним, махая рукой возле лица, чтобы отогнать назойливых мошек. Чуть позже, когда он уходит в дом, снова оставляя их вдвоем, Джейсон просит: — Давай забудем об этом. Сделаем вид, будто ничего не произошло, хорошо? — Хорошо, — не раздумывая, отвечает Салим, в глубине души понимая, что забыть об этом у него точно никогда не получится. Первое время они действительно успешно делают вид, что ничего не произошло. Джейсон все так же ездит к ним с сыном домой, а затем уезжает обратно к себе на базу. Салим начинает привыкать к этому распорядку, но мысли о несбывшемся поцелуе преследуют его как во снах, так и наяву. И, видимо, не его одного, так как он начинает ловить на себе долгие взгляды Колчека, которые тот кидает в его сторону, будучи уверенным в том, что делает это незаметно. Салим думает: – «Ладно, если Джейсон хочет продолжать играть в эту игру, то я не стану ему мешать», — и решает пустить все на самотёк. А затем всё снова переворачивается с ног на голову, но на этот раз он оказывается к этому готов.***
Первое, что говорит Салим, когда Джейсон приходит к нему домой в четверг, это: — Во имя Аллаха, что с тобой произошло? — Сраный байк всё-таки сломался и мне пришлось чинить его голыми руками, — отвечает вымазанный в масле Колчек. Салим смотрит на его грязную шею и волосы, а затем качает головой, указывая подбородком в сторону спальни. — Иди за мной. Только тихо. Зейн спит. Джейсон повинуется, молча следуя за своим провожатым. Дойдя до своей спальни, Салим подходит к белой неприметной двери, спрятавшейся в самом углу комнаты, и распахивает ее, пропуская Колчека вперёд себя. — Здесь находится ванная. Вымойся, а то от тебя несёт, как от горного козла. — Милое сравнение. А как именно пахнет настоящий горный козёл? — интересуется Джейсон, начиная стягивать с себя испачканную футболку. — Как козёл, который всю жизнь живёт на горе. Колчек коротко хохочет, хватаясь за пряжку ремня на своих штанах, и Салим тут же выходит из помещения, оставляя гостя одного. Пока Джейсон моется, Салим готовит для него чистое полотенце и сменную одежду. Собрав все необходимое, он коротко стучит в дверь, однако, не получив ответа, вваливается в комнату без какого-либо разрешения. В конце концов, это ведь его дом, так что никто не имеет права судить Салима за подобную бесцеремонность. Пар от горячей воды образует небольшой туман, но это совсем не мешает ему разглядеть обнаженного Джейсона, лежащего в наполненной ванне. Пропитанная маслом футболка валяется рядом с ней вместе с остальной сброшенной одеждой. Грудь Колчека мерно поднимается и опускается, а глаза продолжают оставаться закрытыми даже тогда, когда Салим прикасается к его правой руке, свисающей с бортика ванны. — Эй, не спи, иначе утонешь, идиот. Я принес тебе полотенце и другую одежду, — говорит Салим, и Джейсон глядит на него из-под полуопущенных ресниц. — Спасибо, друг. На этом их диалог подходит к концу, но Салим не спешит уходить, продолжая разглядывать разморенного теплом Колчека. — Ты что, серьезно стоишь и пялишься на меня? — хмыкает тот. — Да. — И как, тебе нравится то, что ты видишь? — Да, — снова повторяет Салим, опускаясь возле него на колени. — Знаешь, за всю свою жизнь я повстречал огромное количество самых разных людей, но ни один из них не был красивее... тебя. — Зачем ты говоришь мне это? — Хочу, чтобы ты знал, что я о тебе думаю. — Я и так знаю, что ты обо мне думаешь. — Правда? Откуда? — Вижу по твоим глазам. Салим склоняет голову набок и улыбается краешком губ. — И что же ты в них видишь? Джейсон хмурит брови и обхватывает колени руками, закрываясь от него. — Неважно. — Нет, это важно. В тот раз, когда ты меня чуть не поцеловал... — Мы ведь пообещали друг другу, что забудем о том, что было, — злится Колчек, перебивая его. — Но я не могу забыть. И не хочу, — говорит Салим, прикладывая мокрую ладонь Джейсона к своей щеке. — И ты тоже не хочешь. Я знаю. — Не надо. Ты ничего обо мне не знаешь. — Так расскажи. — О чем именно? — Ну, не знаю. Например, о татуировках. Что они означают? Колчек горько усмехается и качает головой, отвечая: — Нихуя они не означают. Я набил их для того, чтобы скрыть следы от порезов. — Порезов? — Ага, — убрав руку с щеки Салима, Джейсон показывает ему тонкие шрамы, виднеющиеся под темным рисунком. — Я был юным, слишком ранимым и тупым, но хотя бы догадался резать там, где будет не так сильно заметно. Потом, когда пошел в армию, решил, что нужно перестраховаться, чтобы потом не пришлось отвечать на неудобные вопросы. — Но зачем ты вообще резал себя? — Говорю же, что был слишком ранимым. Детская жестокость со стороны сверстников оставила на мне немало шрамов, но самые глубокие я нанес себе сам, надеясь на то, что умру от потери крови и больше не буду вынужден терпеть окружающее меня дерьмо. Поверь, тогда это казалось мне самым лучшим исходом. — Джейсон... — Да, знаю, я был тем ещё фриком. — Не говори так. Я рад. — Рад тому, что я резал себя? — Нет, — поджимает губы Салим. — Рад, что тебе не удалось довести дело до конца, потому что иначе мы бы так никогда и не встретились. Колчек прислоняется своим лбом к чужому и вцепляется дрожащими пальцами в плечо Салиму. — Ты меня с ума сводишь, — признается он. — Такой хороший, такой... добрый. Я не хочу испортить тебя собой. — Ты не портишь меня, а наоборот делаешь лучше. — Лжешь. — Нет, — шепчет Салим ему в губы и, наконец, целует Джейсона. Тот стонет, обвивая руками чужую шею, и Салим вытягивает его из ванны, разливая стынущую воду по кафельному полу. Чистое полотенце и сменная одежда летят туда же, но в данную минуту это последнее, что интересует их обоих. Схватившись за скользкие бедра Колчека, Салим тянет его за собой в спальню, не переставая целовать. Губы у Джейсона сладкие, будто мед, и он никак не может насытиться их приятным вкусом. Они валятся на скрипучую кровать, и Колчек неожиданно упирается ему в грудь ладонями, отодвигая от себя. — Что такое? — хмурится Салим. — Ты не хочешь? — Совсем пизданулся? Конечно я хочу! Просто опасаюсь, что Зейн может увидеть нас, — чуть слышно произносит Джейсон, с опаской глядя на дверь. — Я заранее запер ее, так что можешь не переживать. — Заранее? То есть ты с самого начала планировал закончить все именно так? — Ну, если честно, то да. — Бля, а ещё заявлял, что я не порчу тебя. Салим утыкается лбом ему в плечо и тихо смеётся. — Я не думал, что тебе нравятся и мужчины тоже, — говорит Колчек, гладя его по волосам. — Мне и не нравятся мужчины, — хмыкает Салим. — Только ты один. — О, черт, это так романтично. — Перестань паясничать. Я серьезно. Джейсон закатывает глаза и притягивает его ближе, шепча: — Меньше слов, больше дела, мой иракский друг, — а затем сам целует Салима, напористо и влажно, как хотел с самого начала. Прикосновения становятся откровеннее, а комната будто расплывается перед глазами. Салим едва ли не тонет в этом жарком мареве похоти и их обоюдного тяжёлого дыхания. Колчек льнет к нему всем своим телом, крепко обнимает невозможно длинными ногами, и постоянно трётся о его пах своим, вызывая мурашки по коже. Салим настолько увлекается этим, что не сразу понимает, о чем его спрашивает Джейсон. — ...сло есть? — Что? — Я говорю, у тебя крем или масло какое-нибудь есть? — Ну, думаю найдется. А зачем тебе? — Чтобы ты спросил, бля, — недовольно вздыхает Колчек. — Где они? Салим встаёт с него и, немного покрутив головой в разные стороны, тычет пальцем в сторону синего туалетного столика. — Там что-то оставалось от бывшей жены... кажется. Абсолютно не стесняясь своей наготы, Джейсон подходит к столику, и начинает методично обыскивать ящик за ящиком. Искомое, – небольшой тюбик крема с надписью на арабском языке, – довольно быстро обнаруживается среди флаконов с помадами и карандашами для глаз. Колчеку хочется спросить: — "Какого хуя ты продолжаешь хранить бабские принадлежности своей бывшей жены в доме?", — но он давит в себе этот порыв, возвращаясь обратно к терпеливо ждущему его Салиму. Ничего не объясняя, Джейсон снова укладывается на кровать, только на этот раз уже лицом вниз и, выдавив крем себе на пальцы, широко раздвигает ноги. — О, что... Что ты делаешь? — задаёт ему вопрос Салим. — Подготавливаю себя, чтобы нам обоим было проще. — А я... я могу тебе как-нибудь помочь? — задаёт очередной вопрос Салим, протягивая правую ладонь вперед, на что Колчек шипит и отодвигается в сторону. — Нет, не можешь. Смотри, но не трогай руками, понял? — Ты мне не доверяешь? — Мне кажется, что ты получил ответ на этот вопрос ещё тогда, когда мы вместе пиздились против армии вампиров. — Но сейчас... — Сейчас другая ситуация, — перебивает его Колчек. — Послушай, ты никогда не спал с другими мужчинами, поэтому не знаешь всех тонкостей и нюансов. Если я дам тебе сделать все самому, то это растянется как минимум на час, а я не могу ждать. Я... Я и без этого ждал слишком долго. Салим понятливо кивает, кладя руки на колени. Прикрыв глаза, Джейсон начинает методично себя растягивать. Наблюдая за этим, Салим не выдерживает и, подсев ближе, склоняется, целуя дрожащего Колчека в родинку под правой лопаткой. Предупреждая чужое возмущение, сбивчиво объясняет: — Ты говорил, что нельзя трогать руками. Я и не трогал. — Боже, Салим, ты просто что-то с чем-то, — бубнит Джейсон себе под нос, улыбаясь. Его уверенные движения притягивают внимание, и Салим не может оторвать от них взгляда. Трясущимися руками он дергает ремень на своих штанах, а затем вжикает молнией, облегчённо вздыхая. — Джейсон, — на выдохе произносит он имя, а затем снова повторяет: — Джейсон. Колчек в ответ стонет, и тянется к нему свободной рукой. Салим хватается за нее, как утопающий за соломинку, и не выпускает до тех пор, пока Джейсон не произносит: — Думаю, я готов. Иди сюда. Салиму не нужно повторять дважды. Он ставит ладони по обе стороны от головы Колчека, но затем внезапно растерянно замирает на месте. — Ты чего, уснул там? — задаёт вопрос Джейсон. — Я же сказал, что готов. — Знаю. Просто... а как же защита? — Защита? Ты про презервативы? — Ну, да. — Они есть у тебя в доме? — Нет. — Тогда обойдёмся без них, или ты хочешь сбегать до ближайшего ларька, где они у вас продаются, и взять пару штук, пока я буду ждать тебя тут? — Не хочу. — Вот и отлично. Рад, что мы, наконец-то, пришли к компромиссу. — Твой сарказм начинает меня раздражать. — А меня начинает раздражать твоя медлительность. Шевелись уже, черт бы тебя побрал. Утерев взмокший лоб, Салим немного приспускает штаны вместе с нижним бельем. В голове роится сотня мыслей, и он никак не может остановиться на какой-то конкретной. Колчек нетерпеливо стукает его пяткой по заднице, призывая к активным действиям. Первые толчки даются одинаково тяжело им обоим. Джейсон шипит от боли, а Салим пытается его успокоить, отвлекая короткими поцелуями в спину. — Все нормально, — спустя пару минут заверяет его Колчек, расслабляясь, и Салим делает новый толчок, касаясь пахом чужих ягодиц. — О, ч-черт. Вот же ж блять... — Снова больно? — Нет, всё просто ахуительно. Только не останавливайся. Да, вот так. Продолжай... двигаться. Салим внимательно прислушивается к его стонам, пытаясь определить по ним, как Джейсону нравится больше. Он то ускоряется, то замедляется, затем несколько раз меняет угол проникновения и глубину толчков. Колчеку, судя по издаваемым им звукам, нравится абсолютно все. Он часто дышит и комкает простыню в кулаке, а Салим думает только о том, чтобы его любовнику было хорошо. Поглощённые страстью, они пропускают момент, когда проснувшийся от их громкой возни Зейн стучится в дверь, спрашивая: — Отец, у тебя все в порядке? — Да, все... в норме, — кое-как выдавливает из себя Салим, в последнюю секунду успевая зажать рот кончающему Джейсону. — Точно? — не отстаёт Зейн, прислушиваясь к происходящему в спальне. — Точно. Все хорошо, не переживай. Я скоро выйду. Только кое с чем.. разберусь. — Ну, ладно. Я пойду к Тарику. Мы договорились погонять мяч у него во дворе до наступления темноты. — Конечно, — хрипит Салим, с трудом удерживая рвущиеся наружу стоны. — Иди. Зейн ещё некоторое время топчется возле отцовской комнаты, а затем, громко протопав по коридору, выскакивает на улицу. Салим наваливается на обессиленного Колчека, и продолжает двигаться в нем до тех пор, пока не кончает сам. После этого он валится рядом с притихшим Джейсоном, который говорит: — Я думал, что ничего не напугает меня больше вампиров, однако твой сын сегодня уделал их всухую. Черт, я ведь реально чуть не умер от сердечного приступа, когда он постучал в эту сраную дверь. Салим смеётся, глядя на него. — В следущий раз будем тише. — В следущий раз? — переспрашивает Колчек, поворачиваясь к нему. — Значит, тебе понравилось? — Очень, — признается Салим. Джейсон улыбается, а потом хмурит брови. — Не знаю, будет ли у нас вообще этот следующий раз. Я ведь приехал к тебе сегодня, чтобы попрощаться. — Что? Попрощаться? — Ага. Может, ты и отошёл от военных дел, зато я всё ещё по уши в них. Послезавтра меня ждёт очередное задание. Говнюка Саддама видели на другом конце страны, и весь наш отряд отправляют туда. Рэйчел сообщила мне об этом сегодня утром. Салим поджимает губы и понятливо кивает, ощущая, как болезненно становится в груди. — Все дорогие мне люди рано или поздно покидают меня. Наверное, это мое проклятие. Сейчас уйдешь ты. Потом уедет Зейн. А до этого была... моя жена. — Почему она ушла? — Не выдержала, — отвечает Салим. — Меня кидали в самые разные горячие точки, и она просто устала от того, что на войне я проводил больше времени, чем рядом с ней. У нее был Зейн, но она нуждалась во мне, а я всегда был далеко. — Скучаешь по ней? — Раньше скучал, а сейчас нет. Уже нет. — Тогда зачем продолжаешь хранить ее барахло? — Это память. Иногда, когда на душе становится совсем печально, я смотрю на этот туалетный столик, и вспоминаю о том, как она сидела за ним и красила глаза, пока я читал ей романтические стихи. — А мне ты романтические стихи не читал. Даже как-то немного обидно. Салим выдавливает из себя вымученную улыбку, а потом укладывается на спину и смотрит в потолок. Колчек вспоминает слова Зейна: — «Когда я уеду в Лондон, отец останется здесь совершенно один, а я знаю, как сильно он не любит одиночество», — и к горлу подкатывает горький ком. Он приподнимается на локте и говорит: — Вообще-то я могу остаться. Я ведь контрактник, напишу рапорт об отказе от поездки и всё. На моё место найдется сотня других ребят. — Джейсон, я был солдатом республиканской гвардии. Эта гвардия являлась элитным отрядом иракской армии, которая напрямую подчинялась Саддаму Хусейну. Я... работал на того, кого вы, американцы, обвиняете в поддержке международного терроризма и разработке оружия массового поражения. И даже если вы ликвидируете Саддама, на его место может прийти кто-то другой, возможно, ещё более нарциссичный, более жестокий. Мне придется воевать по приказу этого человека, потому что у меня снова не будет выбора. Никто не станет спрашивать, против я этого или же нет. В мои руки вложат винтовку, и я пойду на войну, как бы сильно этого не хотел. Теперь, зная всё это, ответь мне, Джейсон, – зачем тебе быть рядом с тем человеком, который всегда будет находиться по другую сторону баррикад? — не понимает Салим. — Может, стороны у нас и разные, зато чувства друг к другу одинаковые, — выслушав его с абсолютно беспристрастным лицом, складывает руки на груди Колчек. — Мне плевать, что раньше ты работал на Саддама. Считай, что с этого дня война для нас официально закончилась. Я хочу остаться. А ты? Скажи мне, ты хочешь, чтобы я остался? — Да, — без промедления отвечает Салим, целуя костяшки его пальцев, — конечно же я этого хочу. Джейсон кладет голову ему на грудь и, прислушиваясь к чужому мерному сердцебиению, засыпает, а Салим думает о мёртвом Даре, который больше никогда не встретится со своей семьёй, и так и не смыкает глаз до самого утра.***
В какой-то момент его всё-таки одолевает сонливость, и он успевает немного подремать, а когда просыпается, то понимает, что Джейсона под боком больше нет. Это расстраивает, но Салим не позволяет себе впадать в уныние. Поднявшись с кровати, он заправляет ее, одевается и выходит на кухню, где Зейн уже вовсю орудует над приготовлением завтрака. — Доброе утро, отец, — говорит тот бодрым голосом. — Доброе, Зейн, — прикрыв зевок рукой, отвечает Салим. — Во сколько ты вернулся вчера? — М-м, примерно в десять. — Правда? Я не слышал. — Я лег не в комнате, а в гостиной. Так устал, что не нашел в себе сил добраться до собственной постели. — О, ясно. Значит, игра с Тариком в мяч оказалась довольно выматывающей, да? — Ага, но было круто. Я выиграл у него со счетом пять один. — Ого, какой ты у меня молодец. Зейн улыбается, смущённый отцовской похвалой, а затем начинает расставлять посуду по столу. — Стой, а почему тарелок три? — не понимает Салим. — Ну, для тебя, меня и Джейсона... — Джейсона? — цепляется он за чужое имя, и Зейн кивает. — Он здесь? — Да, на заднем дворе. — О, ясно. И давно он там находится? Зейн кладет последнюю вилку на стол и, не глядя на отца, отвечает: — С тех пор, как вышел из твоей спальни в твоей одежде. На голову Салима словно обрушивается бочка ледяной воды. Он задерживает дыхание и тщетно пытается подобрать нужные слова. — Эм... вчера он вымазался в масле, пока чинил свой мотоцикл, поэтому я дал ему свои вещи. Ну, а потом стало поздно, вот я и предложил ему остаться с ночёвкой у нас дома. — У нас дома или конкретно у тебя в комнате? — Просто дома, Зейн. — А что ему мешало занять диван в гостиной, пока меня не было? Салим неуверенно переминается с ноги на ногу и опускает глаза в пол. — Не знаю. Может, для его холёного американского тела этот диван показался ему слишком жёстким? Зейн усмехается, а затем подходит к отцу и неожиданно говорит: — Я помню, что раньше ты смотрел так на маму. — Как так? — не понимает Салим. — Как сейчас смотришь на него. О, только не делай такие удивлённые глаза. Я с самого начала догадывался, что этот твой друг американец не так прост, каким кажется на первый взгляд. Салим молчит, не зная, что сказать в ответ, и Зейн продолжает: — Все хорошо. Тебе не нужно оправдываться передо мной. Я люблю тебя, и приму любой твой выбор, отец. Сейчас можешь ничего не отвечать, я понимаю, что ты смущён, поэтому давай отложим этот разговор на потом, хорошо? — Хорошо. Я... Спасибо, Зейн. Спасибо. Салим хватает его за плечи и притягивает к себе, гордясь тем, что он вырастил такого чуткого и понимающего сына. Зейн с радостью утопает в широких отцовских объятиях, а затем, принюхавшись, выпаливает: — Ой, омлет горит! — и бросается к плите. Решив не отвлекать его, Салим выходит на задний двор, где сразу же обнаруживает Колчека, который чинит поломанную ножку у скамейки. — Йо, Салим, дружище, — мурлычет он, откладывая невесть откуда добытые гвозди и молоток на землю. — Почему ты все ещё здесь? Разве тебе не нужно было вернуться на базу? — Нужно, но ты ведь просил меня остаться. — У тебя будут неприятности, — хмурится Салим, — а я этого не хочу. Уезжай. — Успокойся, все нормально. Альфа-сука знает, что я здесь вместе с тобой. Она меня прикроет. — Альфа-сука? — переспрашивает Салим, и Колчек кивает. — Позывной Рэйчел. — О, та женщина военная. Ей... подходит. — А какой позывной подошёл бы мне? — интересуется Джейсон, заслоняя глаза от слепящих лучей солнца ладонью. Салим смотрит на его аккуратные черты лица, смотрит на то, как он жмурится, а затем, смущённый, отвечает: — Думаю, что-то вроде надоедливого говнюка было бы тебе в самый раз. Колчек растягивает лыбу до самых ушей и, закинув руку Салиму на плечо, притягивает его ближе к себе. Некоторое время они просто стоят, наслаждаясь близостью друг друга, а затем Салим признается: — Зейн знает о нас. — О нас? — Ну, знает о том, что мы... вместе. — А мы разве вместе? — удивлённым голосом спрашивает Джейсон, и Салиму вдруг становится стыдно за самого себя. — Извини, наверное, я всё не так понял... — Да расслабься ты! — смеётся Колчек. — Я просто пошутил. — Всевышний Аллах, ну и шуточки у тебя. Всё-таки я был прав, когда сказал, что тебе подходит позывной говнюк. — Ага. Я тоже тебя люблю, дружище. Салим закатывает глаза, ничего не отвечая, но Джейсону это и не нужно. Стоя под палящим иракским солнцем, рядом с человеком, который ещё совсем недавно был его врагом, а теперь являлся едва ли не смыслом жизни, Колчек впервые за много лет ощущает себя по-настоящему счастливым.А через месяц, стоя посреди Лондона, и наблюдая за тем, как широко улыбающийся Салим фотографирует кривляющего лицо Зейна на фоне мраморного фонтана, он понимает, что теперь у него есть семья.