reunion

Чифую ненавидит спать в машине, потому что выспаться так не получается совсем, а шея нещадно затекает, но через минуту пути он уже не может себя контролировать и проваливается в сон. Парни тихо переговариваются, почти шепотом, чтобы не тревожить его, и это чертовски приятно, а еще — это убаюкивает. Он злится, потому что выработал такую привычку у себя сам, сам в какой-то момент стал ставить себе аудиокниги на ночь и привык засыпать под звук чужой речи. Он бы хотел слушать их, но голоса Баджи и Казуторы усыпляют его почти сразу же, и он засыпает, уронив голову на собственное плечо. Кейске, видимо, очень старался не будить его, когда они приехали, аккуратно отстегивая ремень безопасности и пытаясь взять Чифую на руки, но он все равно проснулся и расплылся в глуповатой улыбке. — Я сам дойду, — сонно пробормотал Мацуно, пока его сердце плавилось от щемящей нежности к мужу. — Все хорошо. Баджи в ответ лишь звонко чмокает его в висок и переплетает их пальцы. Чифую с удовольствием бы упал на кровать тут же, как зайдет домой, и выключился на несколько часов, но Кейске уговаривает его поесть, — Чифую сначала соглашается, слишком сонный, чтобы возражать, а потом прикусывает язык: он, конечно, голоден, но за ночь он уничтожил две пачки печенья, а за день выхлебал какое-то совсем дикое количество кофе с сиропом, и, ну, ему бы стоило притормозить, он и так поправился с подготовкой к экзаменам. — Я, наверное, все же не буду ужинать, — демонстративно зевая, говорит он. — Ты же сказал, что ты голодный, — тихо и почему-то жалобно возражает Тора. — Настолько сильно хочешь спать? — В холодильнике твое любимое мороженое, — подначивает его Баджи. — Фисташковое и с солёной карамелью. Неужели не будешь? Чифую раздраженно стонет. Ладно Казутора — он не в курсе его тараканов и потому предлагает, на Казутору нет смысла обижаться или злиться, потому что он не мог знать, что у Чифую иногда от таких предложений мороз по коже. Но Баджи в курсе, только, видимо, у него опять отключилась способность проводить логические параллели. — Ты знаешь, почему я не буду, — вздыхает он. — Солнце, пожалуйста, не заставляй меня объяснять это еще раз. Мне это… неприятно. Баджи зависает на пару секунд, тупо уставившись в пространство, а потом бормочет тихое «извини». — Но помни, что ты охуенно выглядишь, — наконец вздыхает он. — Типа, ты не обязан следить… за этим всем. Кейске смешно машет руками, когда пытается быть аккуратным в выборе слов, и это довольно смешно. У Чифую сегодня точно что-то случилось с чувством юмора, это все недосып, он просто слишком устал, и его мозг пытается компенсировать общую заебанность тем, что заставляет его смеяться над всякой ерундой. Он определенно устал слишком сильно, и дело даже не в том, что он не спал всю ночь, — ну правда, он вполне способен это вынести, — просто последний месяц был слишком напряженным, и конца этому в ближайшие пару дней не предвещалось. Казутора выглядит напуганным и, честно говоря, тоже вымотанным: Мацуно предполагает, что это из-за того, насколько тяжело ему даются социальные контакты. Они никогда не обсуждали этого, но это довольно очевидная вещь: Торе некогда и негде было учиться, но сейчас он пытался наверстать пропущенные годы, и у него получалось довольно хорошо. Чифую думает о том, как ярко лучились счастьем его глаза сегодня в магазине, и ему становится спокойнее где-то на секунду, потому что потом он ловит себя на мысли, что сейчас Ханемия помрачнел из-за них. Он хочет все объяснить. Рассказать, что у него просто сложный период сейчас, что он устал слишком сильно, чтобы быть в полной мере заботливым и понимающим, что на него навалилось слишком много, и он, кажется, не справляется, поэтому у них и выходит череда неловких ситуаций. Чифую хотел бы, чтобы ситуация с их взаимоотношениями уже как-то решилась. Чтобы они озвучили Казуторе, что Баджи определенно влюблен в Ханемию, что Мацуно чувствует к нему определенную симпатию, и постоянная неловкость ушла бы, но он в курсе, что она не уйдет. Казуторе лучше, но он все еще не в порядке. Ему бы сначала выстроить отношения с самим собой, и только потом думать о чем-то еще. Мацуно з а е б а л с я. — У тебя… проблемы с едой, да? — робко спрашивает Казутора, заглядывая ему в глаза. Чифую прикрывает веки, пытаясь найти в себе силы на разговор, но это внезапно оказывается ненужным: Кейске приобнимает его со спины, позволяя повиснуть в его руках, и говорит Казуторе, что он объяснит все чуть позже. — Ничего серьезного, Тора, — улыбается Мацуно, вкладывая в улыбку остатки своей энергии. Дальше — только спать, он уже перестает в полной мере осознавать происходящее. Ему, конечно, надо было готовиться к завтрашнему тесту, но он, кажется, не способен думать сейчас. — Мне все равно, что еще слишком рано, я хочу спать. И хочу, чтобы вы оба полежали со мной немного, чтобы я был как охуенно счастливая котлета в бургере. Вам же не сложно? — Пойдем, — улыбается Баджи. — Тора, ты же не против? Казутора краснеет до кончиков ушей, но соглашается. Чифую чувствует себя лучше уже только от мыслей об этом. Он, возможно, поступает неправильно, предлагая Казуторе присоединиться, но он, кажется, правда не против? И они уже спали в одной кровати. В этом нет ничего такого, верно? *** Это странно. Казутора, кажется, запутался, потому что помимо удушья от неправильности ситуации, помимо ощущения, что он лишний, что он рушит чужую семью прямо сейчас, — ему хорошо. Потому что, ну. Ему уделяют внимание. В нем, кажется, нуждаются, его просят побыть рядом, он совсем не хочет спать, но ему хочется сделать Чифую приятно. Он и так занимает слишком много их времени, и ему лучше бы отплатить за это хоть чем-то. Мацуно и Баджи снимают свою одежду, синхронно решая остаться лишь в домашних шортах, и Тора любуется. Ему так странно ловить себя на том, что он украдкой пялится на чужие тела, особенно мужские, потому что подростком он заглядывался в основном на женщин, а потом перестал смотреть вовсе. Ему было не до того, ему было слишком дерьмово, а позже это вообще лишилось всякого смысла: его антидепрессанты отключали либидо почти полностью, и потребности в фантазиях о ком-то у него не было. Ему чертовски везет, что его тело не способно на возбуждение сейчас, потому что тогда бы он опозорился окончательно. Сейчас он позорится только перед самим собой, его лицо наверняка красное до жути, а мысли мечутся, сменяя ненависть к себе за невозможность жить нормально, оставить парней в покое, забыть их прошлое с Кейске, забыть все неловкости с Баджи и Чифую, на восхитительную легкость, от которой сердце бьется быстрее и дышать становится легче, они такие красивые, Тора смотрит украдкой на рельефную могучую спину Баджи и мягкие линии тела Чифую, и у него внутри все сводит. Он хочет их касаться, не в сексуальном плане, ему просто хочется быть рядом и чувствовать их присутствие. Это так странно. Ему не нравится. Не нравится, потому что он даже не в силах понять, почему его притягивают оба, не нравится, потому что он слишком глупый, чтобы предположить, почему они нуждаются в нем тоже, почему они вообще делают шаги в его сторону. Ему не нравится, но он идет на поводу своих желаний и соглашается, и ему даже сложно ненавидеть себя за это, потому что, ну. Ему слишком хорошо. Он не заслуживает ни секунды их внимания, но оно ему достается, и это делает его счастливым. Он вообще подозрительно счастлив в последнее время, он счастлив работать, у него почти хорошо получается, и, кажется, Кейске им доволен как сотрудником, ему уделяют внимание, пусть оно иногда странное, пусть ему кажется, что с ним играют, что это все скоро кончится, эта нежность к нему не кажется дружеской, Баджи точно не целует друзей в нос, но… — Казутора, все хорошо? Ты немного завис, — вырывает его из мыслей Чифую. — Если я попросил слишком много, то скажи. Ничего страшного. — Все хорошо, — кивает Казутора. — Просто сегодня был насыщенный день. Чифую пожимает плечами и улыбается ему. Залезает в кровать, бледный и сонный, и Казутора чувствует вину за то, что не уговорил Мацуно лечь спать ночью, пусть он и видел, как тот просидел на кухне с ноутбуком до звонка собственного будильника, оповещающего, что пора идти в душ и собираться. Он почему-то чувствует, что не имеет права раздавать советы. — Идите ко мне, — просит Чифую, растягиваясь посередине кровати. Торе, кажется, станет плохо, потому что он смотрит на то, как потягивается Мацуно, как двигаются под светлой кожей в едва заметных веснушках мышцы его плеч, и он, кажется, потеет от того, насколько это красиво. — Нравится? — самодовольно спрашивает у него Баджи, похлопывая его по плечу. — Скажи ведь, Чиф красавчик. Казутора в ответ жалобно сопит, не зная, как на это реагировать. Это провокация? Искренний вопрос? Как ему, блять, отвечать, чтобы не показаться моральным уродом, заглядывающимся на чужих супругов, которым он, кстати, и является? — Баджи, когда-нибудь я подарю тебе фильтр базара, — хихикает Чифую. — Ты сегодня явно не справляешься. Тора, не слушай его, он иногда не умеет разговаривать. — Я умею, — обиженно бурчит Кейске. — Просто ты очень красивый. И Казутора тоже на тебя смотрел. Я подумал, ему тоже… — Баджи-сан, — строго проговорил Мацуно. Официоз и серьезный тон, кажется, немного отрезвили Кейске. — Угомонись и идем ко мне. Я понимаю, что ты имел в виду, но это неуместно. Казутора, все в порядке? Определенно нихуя не в порядке. — Эм, да? Все нормально. И ты правда очень красивый, — смущаясь и сгорая со стыда, почти шепотом говорит Тора. Какой кошмар, лучше бы он не открывал рот, потому что щеки Чифую тоже немного краснеют. Казуторе страшно, потому что он единственный, кто не разделся, — он остается в домашних спортивках, тех, что ему отдал Баджи в его первый день здесь, и в безразмерной футболке, и это, наверное, выглядит странно, но иначе он не может, потому что он, блять, не Баджи и не Чифую. Потому что он без футболки выглядит довольно-таки стремно, он вообще никогда не был хоть вполовину настолько же красивым, как кто-то из парней. Тем не менее, Кейске затаскивает его в кровать. Тем не менее, они ложатся по обе стороны от Чифую, и Баджи обвивает мужа своими длинными ногами, укладывая голову ему на плечо. Казутора хотел бы поступить так же, но. Вместо этого он вытягивается, как по струнке. Это смущает до жути; Чифую почти раздет, и Казутора не уверен, что ему позволено касаться чужой голой кожи. Он, конечно, рыдал Баджи в голую грудь спустя неделю после своего освобождения, но в той ситуации контекст был совершенно иным. Сейчас он в порядке, сейчас он осознает свои действия и может себя контролировать, и парни это понимают. Можно ли ему хотя бы коснуться щекой чужого плеча? — Тора, тебе неудобно? — сонно тянет Чифую, не открывая слипающихся глаз. — Он хочет тебя обнять, — с усмешкой поясняет Баджи. — Но почему-то стесняется и пытается лечь так, чтобы даже не дышать на нас. Чифую вздыхает. Казутора опять облажался, и это нихрена не новость. — Я не против, — говорит, наконец, он. — Мне нравится, когда ты меня обнимаешь. Казутора поднимает руку, но замирает: он не знает, как сделать это уместнее, чтобы это не казалось домогательством или чем-то вроде того. Он бы хотел вернуться в изначальное положение, чтобы не выглядеть слишком неловко, но Баджи опережает его: он берет его ладонь в свою и опускает ее Чифую на грудь. У Торы, кажется, сердце ускоряется минимум вдвое, но он пересиливает себя, чтобы не выглядеть совсем уж придурком, и устраивается чуть удобнее. Но что-то идет не так. Баджи не отпускает его руку. — Скажите, если мне надо будет прекратить, — говорит он тихо. И, блять. Ведет рукой Ханемии по восхитительно мягкой коже Чифую. Казутору тут же начинает мелко потряхивать, — от страха, что это все подстава, что его обвинят в домогательствах и избавятся от него, а еще — от того, что ему действительно хочется касаться их двоих. Он не возбужден, — как минимум, его тело, — но его мозг зудит от количества эмоций и их яркости. Чифую под его ладонью мягкий, но стоит надавить чуть сильнее, — чувствуется сталь мышц. Баджи ведет его ладонью по груди, гладит живот, соскальзывает на бок. Мацуно на ощупь восхитительный, он теплый и мягкий, его кожа почти шелковая, и Казутора пытается не дышать, чтобы не показывать, насколько его будоражит эта ситуация. Его тело не может возбуждаться, но вот сознание, — кажется, легко. Он определенно возбужден сейчас, как и Чифую, — Тора готов поклясться, что он видит, как напрягся у того член. Пиздец. Пиздец. Он вообще не понимает, что происходит, ему так нравится чувствовать чужое тело под ладонью, оно такое замечательное, такое нежное, он сейчас ебнется, — ему слишком хорошо, но слишком страшно. Почему Баджи это делает? Почему его руками ласкает собственного мужа, зачем им здесь Казутора, зачем он им вообще, з а ч е м. У Чифую сбивается дыхание, и Ханемия вмиг становится весь влажный от пота. Кейске ведет его ладонь к резинке пижамных штанов, подныривает под нее пальцами… — Стоп, — хором говорят они с Чифую, и Казуторе становится немного спокойнее. Как минимум, Мацуно сам ничего не знал. Как минимум, это было шоком и для него тоже. — Солнце, давай без хуйни, — сонно просит Чифую. — Казутора, ты в норме? Эм… все нормально? Казутора не знает. Он напуган, но… это же нормально? — Вроде бы, — честно сознается он, и, чувствуя, каким будет следующий вопрос, добавляет: — Я не хочу об этом разговаривать. — Да ладно вам, — тянет Кейске, и Чифую грозно смотрит на него. — Такое лучше обсуждать заранее. Хорошо? Баджи кивает, устраивая голову на груди Чифую. Казутора следует его примеру. *** Так было и в прошлый раз. Майки сначала чувствует себя нормально, — он более раздражительный, чем обычно, его бесит гораздо больше вещей, но ему, кажется, не больно. Так было и в прошлый раз. Он пару дней казался абсолютно здоровым. Ломка начиналась позже, — не резкой лавиной, скорее медленным потоком она приходила в их жизнь, и Сано с каждым часом становился все более и более вялым, более бледным, ему становилось хуже и хуже. Но сейчас, — сейчас он будто бы был собой. Не тем Майки, что помнил Дракен, но определенно собой, — он так часто менялся, что Кен начинал путаться, но он все равно был к нему привязан. Майки менялся в поведении с разными людьми, в разных обстоятельствах, по несколько раз на дню у него менялось настроение, — но всегда оставались его глаза. В них человечности было больше, чем во всем остальном мире. — Как ты? — спрашивает Дракен в сотый раз за сутки. Часов восемь назад Какучо отвез их сюда, — в маленький дом на окраине, где не было ничего, кроме двух спален, ванной и маленькой кухни. Он дал Дракену номер, по которому нужно звонить, если что-то понадобится, — все равно на всю округу был только крохотный магазинчик, в котором почти ничего не было, аптека и алкомаркет. Кен решил, что постарается разобраться сам, — Какучо не был плохим парнем, но гонять его было так себе затеей, а другим членам Бонтена он не спешил доверять. — Отъебись, Кен-чин, — шипит Майки. — У меня голова болит. — Можем пройтись, — вздыхает Рюугуджи. — Может, станет немного легче. Ну, пока ты еще можешь. Майки невнятно пожимает плечами, утыкаясь лицом в стакан с водой. Утром звонил Сейшу, — кажется, он вконец заебался от непоняток, и скоро начнет требовать правдивых ответов на вопрос, где сейчас Дракен и что вообще происходит, поэтому Кен дал ему простую, хоть и лживую, версию: ему надо восстановить какой-то якудзовский байк, и это лучше делать подальше от глаз копов. Звучит, как бред, но Инуи не отличался желанием раскапывать дела друзей. Кен просто надеялся, что его удовлетворит эта версия. «Не ищи меня», — пишет ему Кен. — «Я скоро все расскажу подробно» «Береги себя» — приходит ему сухой ответ, от которого на душе становится очень неспокойно. Сейшу не умеет оставлять людей. Сейшу не умеет их терять.